отдать в починку нарядные туфли Триджьят. Девочка всю дорогу  болтала  без
умолку, а малыш, вторя ей, стрекотал как сверчок. Головенки их были забиты
какой-то  фантастической  чепухой  вроде  длинной  сказки  о  привидениях,
которую кто-то им рассказал, и они все спрашивали Айрин, не страшно ли  ей
было на горной дороге. Малыш Вирти убегал вперед, прятался  за  чье-нибудь
крыльцо и выскакивал оттуда ей навстречу с  устрашающими  воплями,  сильно
напоминавшими треск вспугнутого сверчка, и она старалась  не  отставать  и
тоже издавала соответствующие вопли и стоны, изображая испуг.  "Ты  должна
упасть на землю!" - сказал Вирти, но падать она отказалась.
   Выполнив задание Триджьят и препоручив детей бабушке,  она  свернула  с
главной улицы города на самую крутую дорожку, узкую и извилистую,  ведущую
вверх по склону горы. Улочка настолько круто шла вверх, что  временами,  в
сущности, по ней  приходилось  карабкаться  как  по  лестнице  с  высокими
неровными ступенями, вдруг  сменявшими  относительно  равномерный  подъем:
улочка вела себя как  нервный  человек,  который  то  начинает  безудержно
хихикать или икать, то берет себя в руки и некоторое время держится вполне
пристойно, а потом все начинается снова. На самом верху  виднелась  стена,
окружавшая  замок  с  садом,  и  в  ней   ворота;   арка   ворот   красиво
вырисовывалась на фоне ясного неба. Немного  не  доходя  до  стены  замка,
Айрин свернула направо и на мгновение остановилась, глядя на  дом  Хозяина
Города.
   На фоне неба виднелись четкие углы бесчисленных коньков крыш и слуховых
окон; окна - фонарем, или эркером, с тесными переплетами - все  находились
на разных уровнях, и по ним невозможно было понять, сколько в доме этажей,
представление об этом давали только три несущие балки,  видные  с  фасада.
Дверь была массивная, с наборной  плитой  из  двенадцати  пород  дерева  и
бронзовым диском. Когда она взялась за тяжелое  кольцо  и  ударила  им  по
диску, то вдруг вспомнила, что _там, по  ту  сторону_,  часто  видела  эту
дверь во сне.
   Фимол, домоправительница, прямая, в неизменном сером платье  с  высоким
воротом, длинными рукавами  и  длинной  юбкой,  отперла  тяжелую  дверь  и
впустила посетительницу в дом. Фимол никогда не улыбалась, и Айрин  всегда
втайне побаивалась ее. Следуя за домоправительницей,  она  с  неприличной,
предательской радостью заметила, что волосы  у  той  поседели,  а  прямая,
гордая спина выглядит теперь худой и костлявой - спиной стареющей женщины.
   Они вошли в гостиную. Это был центр дома, его главная комната.  Высокие
потолки.  Одна  стена  обшита   дубом,   а   противоположная   двенадцатью
выступающими  окнами  в  свинцовых  переплетах  выходит  на  расположенный
террасами по склону горы сад. Немногочисленная мебель вся из резного дуба,
местного изготовления ковры кремовых, оранжевых и коричневых тонов создают
теплоту и уют, даже если в комнате не горят  свечи  и  она  освещена  лишь
неизменным сумеречным светом, льющимся из окон. У  каждой  торцовой  стены
огромный камин из камня, и над каждым, значительно  выше  каминной  доски,
портрет; на одном  чопорная,  меланхоличного  вида  дама  смотрит  черными
круглыми глазами через весь зал на своего мужа и хозяина,  который  прячет
кисть изуродованной правой руки за пазухой и мрачно поглядывает на жену.
   Сейчас справа от дальнего камина, над которым  висел  портрет  мужчины,
возле двери в свой кабинет  стоял  Хозяин  и  разговаривал  с  каменотесом
Гайяром.   Заметив   Айрин,   входящую   в   гостиную   в    сопровождении
домоправительницы, он посмотрел на  нее  так  же  мрачно,  как  старик  на
портрете; потом выражение его лица переменилось; он отвернулся от Гайяра и
быстро пошел через длинный зал к ней навстречу, протягивая руки:
   - Ирена! Ты пришла!
   В своих мечтаниях она так и представляла себе эту встречу, однако никак
не ожидала такого радушия; хотя  не  удивилась  и  тому,  что  последовало
потом.
   Хозяин,  или  мэр  Тембреабрези,  был  худощавым  смуглым  человеком  с
ястребиным носом и темными глазами. Он одевался  в  черное  -  грубые,  но
аккуратно сшитые и подогнанные по фигуре штаны, домотканая блуза и сюртук.
Суровый, непонятный,  загадочный  человек.  Она  полюбила  его  с  первого
взгляда.
   Он провел ее из гостиной в свой кабинет, где в камине  горел  огонь,  а
шторы на окнах были  опущены,  словно  защищая  комнату  от  серого  света
зимнего дня, проникающего снаружи. Он придвинул стул и помог  ей  усесться
поудобнее, как бы  отдавая  должное  ее  наряду,  вполне  соответствующему
обстановке, - темно-красной  юбке  и  домотканой  блузке,  которые  Пализо
приберегала специально для нее. В этом наряде она  здесь  ни  капельки  не
стеснялась. Хозяин встал у высокой конторки, за которой обычно  работал  -
он вообще сидел редко, -  и  внимательно  поглядел  на  нее.  Она  глубоко
вздохнула и молча ждала, сложив руки на коленях.
   - Давно тебя не было, Ирена.
   - Я не могла прийти.
   - Дорога?..
   - Я не могла... найти... - И  слова  тоже  что-то  не  находились,  те,
единственно необходимые сейчас. - То  место...  -  сказала  она  и  потом,
вспомнив, как они  называли  каменную  арку  в  стене,  окружавшей  замок,
наконец выговорила: - Вход, ворота. Ворота были закрыты.
   - Значит, ты не смогла пройти по дороге, - произнес он, не выказывая ни
малейшего нетерпения из-за ее дурацкого  заикания,  но  как-то  необычайно
напряженно.
   - Когда я... когда я сумела наконец выйти на дорогу,  то  идти  по  ней
могла. Но сначала... - она опять запнулась.
   - Ты боялась.
   Его голос звучал мягко; она никогда еще не слышала, чтобы он так  мягко
говорил с кем-нибудь.
   - Когда я нашла проход и переступила порог...  мне  так  долго  это  не
удавалось!.. то там, прямо сразу, у реки был...
   Он произнес какое-то слово, едва слышно, почти  шепотом.  Это  было  то
самое слово, которое выкрикивал маленький Вирти, когда изображал чудовище,
а она, Айрин, не хотела падать  на  землю,  а  Адуван  все  ругала  Вирти:
"Замолчи, не смей про это говорить!", и оба малыша были ужасно возбуждены,
чуть не плакали. Огромная, бледная, странной формы рука, ползущая к ней по
траве...
   - Человек, - сказала она. - Чужой человек.
   Хозяин слушал, внимательный, настороженный.
   - Другой человек, вроде меня. Нет, не точно такой, как я, а... - она не
знала, как это выразить словами. Хозяин, видно, понял ее и кивнул.
   - Ты с ним говорила?
   - Нет. Он спал. Я ушла.  Я  не  хотела  -  я  боялась...  -  она  снова
запнулась. Она не могла  ему  объяснить  той  первой  вспышки  панического
ужаса. Ему, конечно, понятно, почему вообще одинокая женщина в лесу  могла
испугаться незнакомого мужчины. Но теперь она не в состоянии была выразить
ту особую охватившую ее ярость и тот страх при виде незнакомца, огромного,
спящего, и кучи пластикового барахла рядом с  ним.  Она  чувствовала  себя
так, будто ее тайну внезапно раскрыли и теперь ей грозит опасность.  Айрин
стиснула руки, лежавшие на коленях, и снова  вступила  в  борьбу  с  чужим
языком, подыскивая нужные слова, заставляя себя говорить.
   - Если он нашел ворота, то их могут найти и другие.  Там  -  там  много
других людей...
   Если Хозяин и понял, что она подразумевала под словом "там", то в ответ
только нахмурил брови.
   - Вам нужно охранять свои стены, Хозяин! - сказала она в отчаянии.  Она
бы сказала "границы", но не знала такого слова на его языке  и  вообще  ни
одного подходящего слова, которое могло бы обозначать границу или  ограду.
Только слово, обозначающее деревянную или каменную стену.
   Он кивнул, но сказал:
   - Никаких стен нет, Ирена. Но для нас - теперь - нет и выхода.
   Что-то в его голосе заставило ее  промолчать.  Он  отвернулся  к  своей
конторке,  потом  прошелся  по  комнате  с  тем  же   каким-то   нарочитым
спокойствием.
   - Мы не можем ходить по дорогам. Они закрыты. Ты знаешь, что  некоторые
из них закрыты для нас уже давно. Южной дорогой - твоей дорогой - мы,  как
ты знаешь, уже давно не пользуемся.
   Она об этом не знала и непонимающе уставилась на него.
   - Но у нас еще оставались летние пастбища, и  Верхний  Перевал,  и  все
восточные дороги, и  Северная  дорога.  Теперь  нет  ни  одной.  Никто  не
приходит сюда из Трех Источников  или  из  деревень,  что  под  Горой.  Ни
торговцы, ни купцы. Никто из долин. Никаких вестей из Столицы. Еще недавно
можно было подняться в западном направлении по  горным  тропам;  теперь  -
нет. Все ворота Тембреабрези закрыты.
   Там не было таких ворот, которые можно было бы запереть. Только главная
улица, которая выходила прямо на Южную дорогу, и тропы,  ведущие  вверх  и
вниз по склону Горы - на запад и на восток от города, - но они  совершенно
открытые, там нет никаких ворот или заграждений.
   - Это Король запретил вам  пользоваться  дорогами?  -  спросила  Айрин,
совсем растерявшись и ничего не понимая, и сразу же пожалела о собственной
опрометчивости. В конце концов, их язык она  всегда  изучала  иначе,  чем,
например, испанский в колледже; _ла каса_ - "дом", _эль рей_ - "король"...
Слово _редьяйи_,  которое,  по  ее  мнению,  значит  "король",  совсем  не
обязательно имело такое значение; и у нее  была  только  одна  возможность
узнать, что именно оно значит: слушать,  как  это  слово  употребляют  они
сами, а они его употребляли не часто, разве что когда говорили о  Столице,
называя  ее  "Городом  Короля".  Возможно,  виноват  был  год  ее  занятий
испанским и приставка  "ре-",  из-за  которой  она  и  решила,  что  слово
_редьяйи_  означает  "король".  Убедиться  в  правильности  этого  у   нее
возможности не было. И  теперь  она  боялась,  что  сказала  нечто  совсем
несуразное, даже кощунственное. Хозяин стоял, отвернув от нее свое смуглое
лицо и положив стиснутые руки на конторку. Он, возможно, даже не слышал ее
вопроса.
   - Этот незнакомец... - начал он, оборачиваясь,  но  не  глядя  на  нее,
очень тихим, но твердым голосом. И тоже запнулся.
   - Может быть... это просто ошибка...  он  мог  заблудиться...  Какой-то
бродяга...  -  она  хотела  сказать   "путешественник",   который   просто
переночевал в этом месте и не  заметил  ничего  особенного;  может,  он  и
порога никакого не переступал и так и ушел на следующий день, проголосовал
на шоссе и уехал в город, он ведь явно не  здешний.  Она  хотела  все  это
сказать, но не находила слов. Теперь она была уверена, что так оно и есть.
Что именно эта истина ей и требовалась, да и Хозяину, по  всей  видимости,
тоже, потому что он понял ее с полуслова и с явным облегчением.  Возможно,
ее слова и не полностью его убедили, но поселили в душе желанную  надежду.
Наконец он посмотрел прямо на нее и улыбнулся. Улыбка редко появлялась  на
его лице и оказалась очень доброй, хотя и мимолетной.
   - Я уж и не надеялся, что ты вернешься, Ирена, - мягко сказал он.  Если
бы она могла, то непременно сказала бы: "Я всегда любила вас". Но  она  не
могла говорить об этом, да и не было необходимости. Он  и  так  знал  свою
силу. Он был Хозяином.
   - Останешься у нас? - спросил он.
   Интересно, он имел в виду "навсегда"? Тон у него был сдержанный; она не
чувствовала уверенности в том, что он именно это хотел сказать.
   - Так долго, как смогу. Но я должна вернуться.
   Он кивнул.
   - А если потом, когда я попробую снова прийти,  ворота  снова  окажутся
закрытыми?..
   - Я думаю, для тебя они откроются.
   Странные были у него глаза - как черные дыры: что  бы  он  ни  говорил,
выражение этих словно обращенных внутрь себя глаз не менялось.
   - Но почему...
   - Почему? Когда знаешь ответ, то и вопроса не существует, а если ответа
не существует, тогда и вопроса быть не должно.
   Это прозвучало как пословица, и сказал он это сухо и  чуть  насмешливо:
вот так он обычно и разговаривал с ней; то, что он снова  заговорил  таким
тоном, успокоило ее.
   - Это _твоя_ дорога, -  сказал  он.  И  снова  отвернулся  к  конторке,
пробормотав почти безразличным тоном: - Южная дорога и Северная.
   - Разве я могу пойти на север? Если что-то случилось... могу ли я пойти
и позвать на помощь?.. отнести послание?..
   - Не знаю, - сказал он и мельком глянул на нее, но взгляд его  вспыхнул
не то одобрением, не то торжеством, и именно этот  отблеск  остался  в  ее
памяти, и она думала об этом после, когда он, согласно обычаям дома, повел
ее поздороваться со своей матерью и они  немного,  чисто  светски,  с  ней
побеседовали; думала, уже покинув его  дом  и  зайдя  к  Триджьят,  где  и
пробыла до вечера. "Впервые, - думала она, - ему что-то  нужно  именно  от
меня". Существовало нечто такое, что могла дать ему  только  она,  -  если
сможет понять, что же ему нужно. Похоже, она попала почти в  точку,  когда
заговорила о Северной дороге. Он сразу же перевел разговор на  другое,  но
она успела заметить, как в его глазах блеснуло удовольствие и одобрение.
   Если б только она могла лучше понимать его! Над его шутливым замечанием
о вопросах и ответах надо  хорошенько  поразмыслить.  Он,  и  она,  и  все
остальные здесь подчинялись законам этой страны, столь же абсолютным,  как
закон притяжения; и законам этим столь же невозможно было не  подчиниться,
как и объяснить их. Хозяин и раньше говорил ей, если она вообще  правильно
его понимала, что никто из жителей Города не может  больше  выйти  за  его
пределы, то ли повинуясь какой-то силе, то ли из-за чьего-то  запрета.  Но
ведь вполне возможно, что ей-то, раз она приходит в Тембреабрези,  удастся
оттуда и выйти? Или, может быть, он имел в виду то, что,  будучи  чужой  в
этой стране, она независима от ее законов и  не  обязана  им  подчиняться?
Может быть, он именно это имел в виду? Зато ему она бы подчинилась.  Он  -
для нее главный закон, и если бы только она могла порадовать его, если  бы
только могла найти то, что он хочет! Если бы только он  попросил  ее  так,
чтобы она поняла!..
   На этот раз она пробыла в Городе На Горе  дольше  обычного.  В  прежние
времена она приходила туда часто, но ненадолго; теперь же, когда она могла
бы спокойно провести здесь неделю или две - ночь или выходной  целиком  по
ту сторону порога, - проход почти всегда был закрыт для  нее.  Всей  душой
она стремилась к одному - видеть его открытым. Но сейчас она здесь, живет,
как всегда, в гостинице,  помогает  Софиру  и  Пализо,  ходит  в  гости  к
друзьям, играет с их детьми. Все по-прежнему усаживают ее с собой за  стол
или приглашают поработать вместе, если заняты работой, -  все  снова  так,
как тогда, когда она всем своим существом ощущала, что она дома, и уже  от
этого была счастлива. Отблеск тех счастливых дней и теперь еще радовал ее.
Но его было уже недостаточно. Теперь ей казалось, что все  вокруг  покрыто
каким-то налетом фальши или притворства. Ощущение покоя и уюта по-прежнему
исходило от этих людей, но предназначено было не для нее. Это не  ее  дом.
Она пришла сюда и снова уйдет, она не принадлежит к их жизни. Им не  нужна
ее помощь в работе. Не нужна и она сама.
   Разве что, как сказал тогда Хозяин Города - а действительно ли  он  это
сказал? - она может помочь  им  иначе,  не  тем,  что,  любя  этих  людей,
приходит сюда и живет среди них, а тем, что пойдет по своей дороге дальше,
за пределы Города.
   Пока что никто, кроме Хозяина, вообще никогда не говорил о том,  что  в
Городе На Горе неладно, и она поначалу мало об этом  задумывалась.  Позже,
когда заметила сама, что в город почему-то и впрямь никто  не  приходит  и
никто из него не уходит, что овец пасут только на ближних пастбищах, что в
Городе не хватает соли, пшеничной  муки,  что  Триджьят,  потеряв  удобную
швейную иглу, очень расстроилась и искала ее  несколько  дней...  так  вот
потом, заметив это и многое другое, она поняла: то, на что раньше  намекал
Хозяин, правда - все дороги закрыты. Но почему? И кем? Или чем?  Она  раза
два-три пыталась поговорить об этом с Триджьят и с Софиром, но те избегали
ответов на ее  вопросы  -  Софир  с  дурацким  смехом,  Триджьят  с  таким
неприкрытым ужасом, что Айрин поняла: она не  сможет  вновь  заговорить  с
ними на эту  тему.  Это  было  какое-то  табу  или  столь  ужасная  тайна,
упоминать о которой вообще было нельзя. И они разговаривали теперь  только
о повседневных заботах и делали вид, что все в порядке. Именно  в  этом  и
заключались та фальшь, которую  она  почувствовала,  и  все  усиливающаяся
неловкость. Им действительно нужна была помощь, но  они  не  желали  этого
признавать.
   А что, если пойти дальше, за Тембреабрези,  на  север  и  спуститься  в
долину?
   Года два тому назад, когда по ту  сторону  порога  тянулось  бесконечно
длинное воскресенье, она отправилась вместе  с  Софиром  и  старым  купцом
Гобимом, у которого была куча  помощников  и  караван  крошечных  осликов,
груженных шерстью и шерстяными изделиями, сначала  в  одну  деревню  -  на
расстоянии примерно дня ходьбы от Тембреабрези на север, через отрог Горы,
- а потом на северо-восток, в город, который назывался Три Источника и был
расположен на холмистой предгорной равнине; они два дня торговали  там,  а
потом вернулись назад - путешествие заняло всего шесть дней.  Она  помнила
то место, где дорога к Трем Источникам резко  поворачивает  к  востоку,  а
дорога на север идет прямо, к темнеющему вдали перевалу.  Сколько  времени
нужно, чтобы отсюда спуститься в долину? И как долго придется  идти  через
долину к Столице? Она не имела об этом ни малейшего понятия; конечно, идти
пешком придется много дней, но она, во-первых, может взять еды с собой, и,
во-вторых, по дороге, конечно, будут встречаться деревни и города,  и  она
наверняка сможет  добраться  по  бескрайним  сумеречным  долинам  до  этой
Столицы и попросить помощи для Тембреабрези. Если оттуда  еще  пошлют  ее,
эту помощь. А может, она тоже не имеет права ходить по дорогам? Нет, ей не
смеют запретить это. Если Хозяин Города попросит ее пойти, она пойдет.
   Он все не посылал за ней, и в Айрин росло  нетерпение  и  беспокойство.
Она не могла понять своих здешних друзей, которые вроде бы как ни в чем не
бывало занимались своими делами и никогда не говорили о том,  что  неладно
вокруг них, совсем как те раковые больные, которые уверяют окружающих, что
у них все прекрасно и они совершенно здоровы, совсем как ее мать,  которая
вечно твердит: "Все в порядке". Она не хотела вспоминать об этом здесь, ей
была отвратительна сама мысль о  том,  что  приходится  и  здесь  об  этом
думать. Но почему же они молчат? Почему ничего не делают? Чего они ждут?
   Наконец Хозяин Города пригласил ее на прием. Случалось,  ее  приглашали
на такие приемы и раньше. Деловые разговоры  о  торговле  вовсю  велись  в
гостинице,  в  общем  зале,  но  решения,  затрагивающие  более  серьезные
проблемы, принимались во время неторопливых, долгих бесед в зале  с  двумя
каминами, когда совещающиеся задумчиво  скребли  подбородки  и  размышляли
вслух. Приходили как мужчины, так и женщины, и часто, хоть  и  не  всегда,
сам Лорд, хозяин замка; приглашались и прибывшие из других  городов,  если
их считали людьми важными и достойными. Мать Хозяина, Дреморне, седовласая
и темноглазая, как королева сидела в бархатном кресле под портретом старца
с высохшей рукой. Если гости были немногочисленны,  то  большая  их  часть
собиралась вокруг нее, а у другого камина тем временем шли частные беседы;
когда  же  гостей  собиралось  достаточно  много,  в  каждом  конце   зала
формировалось по группе. На этот  раз  тихий  кружок  женщин  и  несколько
молодых мужчин собрались возле  бархатного  кресла,  а  трое  или  четверо
пожилых мужей торжественно выстроились рядом с Хозяином у противоположного
камина. Разумеется, в этот вечер здесь не было чужих, кроме Айрин. Она  не
отходила от Дреморне до тех пор, пока Хозяин сам не подошел и  не  показал
взглядом, что прибыл Лорд Горн.
   Дреморне чуть приподняла свои юбки и в  глубоком  реверанс