Майлз Грин - был, в этом он становился все более и более уверен.
   Ибо все его столь же расплывчатое,  но  все  же  достаточно  определенное
реальное "я" восставало, поднималось одновременно с  сестрой  Кори,  которая
вдруг поднялась совсем прямо, поставив колени  по  обе  стороны  его  торса,
поднималось против самой мысли о том, что когда бы то ни было, в здравом уме
и твердой памяти, он мог позволить такому с ним случиться.  И  вдруг-  новое
озарение. А не похоже ли более всего, думал он, в то  время  как  темнокожая
девушка, схватив его ладони, безжизненные, словно банные перчатки или губки,
вела их вверх по гладкому животу, чтобы  омыть  ими  упругие  конусы  плоти,
увенчанные более темными окружьями на концах, - не похоже ли, что он -  Член
Парламента?! Решительный противник сил зла, насаждающих  в  обществе  мораль
вседозволенности?
   А что говорила эта злосчастная докторица о неспособности встречать  лицом
к лицу реальные факты жизни? Разве это не похоже на  обычные  фальшивки,  на
по-детски злобные выпады, столь  любимые  чернью,  нападающей  на  тех,  кто
избран представлять ее интересы? Он чувствовал  необычайное  возбуждение  от
интуитивной уверенности, что вот наконец-то - тепло, просто горячо... и  еще
большее возбуждение оттого,  что  ведь  она  сказала  еще  кое-что  так  его
взволновавшее. Ведь и правда -  почему  он  немедленно  не  покинул  палату?
Впрочем, погоди-ка: если он и вправду Член, столкнувшийся  с  отвратительным
злоупотреблением  врачебными   обязанностями,   злоупотреблением,   значение
которого выходит далеко за пределы одной этой больницы? Тогда все становится
на свои места. Выбор между личным отвращением и  общественным  долгом  может
быть только один, что когда-то продемонстрировал Гладстон  (10),  работая  с
проститутками.
   Гладстон! Он вспомнил про Гладстона! И в третий  раз  он  ощутил  frisson
(11) начинающегося открытия себя, ибо  на  ум  ему  пришли  воспоминания  не
только  о  Гладстоне,  но  и  о  более  современных  политических  деятелях,
самоотверженно рискнувших спуститься в секс-преисподнюю притонов Гамбурга  и
Копенгагена во имя своих избирателей. Он чувствовал невероятное  облегчение.
Пусть  и  бессознательно,  но,  не  покинув  палату,  он  сделал  совершенно
правильный, ответственный выбор, он сделал то, что - теперь он  был  в  этом
совершенно уверен - был избран делать.
   И если это так, - Господи Боже мой! - наступит день, когда  он  заклеймит
этого врача, больницу, всех этих  мошенников  с  их  лечебными  процедурами,
разделается с ними раз и навсегда. В этот  момент  его  руку  поместили  меж
распахнутых бедер стоящей над ним на коленях медсестры, приглашая  двинуться
дальше. Нет, он не из молчаливых Членов, он привлечет к себе взгляд  спикера
и встанет, ничто не помешает ему  встать,  -  уверенно,  с  достоинством,  в
полную силу, торжественно и прямо подняться во весь свой внушительный  рост.
"Да  знает  ли  министр  о  все  возрастающем  числе   случаев   сексуальных
злоупотреблений,  совершаемых  нимфоманами-врачами  самых   разных   рас   и
национальностей в отношении пациентов с  нарушениями  психики,  в  одной  из
наших ведущих клиник? Осознает ли он, что их несчастные жертвы..."
   Увы, дальнейшее составление обличительной речи стало невозможным, так как
внимание сестры Кори оказалось, по всей  видимости,  отвлечено  чем-то  тоже
торжественно и прямо поднявшимся позади нее. Рука ее отпустила  его  руку  и
протянулась назад.
   - Мистер Грин! Получилось!
   Миг - и она упала на него всем телом. Коротко, но страстно поцеловав  его
в губы, она, извиваясь, словно змея, соскользнула ниже вдоль его  торса.  Он
почувствовал ее язык на своих сосках и оставил всяческие попытки представить
себе, чем эта отвратительная сцена может закончиться.
   - Достаточно, сестра. Сестра!
   Второй, более резкий окрик заставил сестру замереть: голова ее, словно на
подушке, покоилась у него на животе. Он открыл глаза. Доктор Дельфи стояла у
кровати, скрестив на груди руки, и  взирала  на  распростертую  помощницу  с
гораздо большим неодобрением, чем раньше выпадало ему. Сестра Кори поднялась
- сначала с него, потом с кровати  -  и  стояла  теперь  с  низко  опущенной
головой.
   - Простите, доктор.
   - Сколько раз я вам говорила, что здесь мы используем  последовательность
Хопкинса-Сещольского?
   - Я забыла.
   - Уже третий раз на одной неделе.
   - Но ведь сработало, доктор.
   - Вопрос не в том, сработало или  не  сработало.  Я  говорю  о  правилах,
существующих в нашем отделении. Для вашего же  блага,  сестра.  Я  постоянно
повторяю  вам,  что  гиперстимуляция  только  удваивает  количество  работы.
Поэтому я и настаиваю на Хопкинсе-Сещольском. Вы прекрасно это знаете.  -  И
добавила   с   назидательностью,   свойственной   людям,   с   удовольствием
подчеркивающим свое более высокое положение: - Мне не хотелось бы обращаться
из-за вас к старшей сестре.
   Сестра Кори, стоя с противоположной стороны кровати, в ужасе взглянула на
нее:
   - О, пожалуйста, не говорите ей, доктор Дельфи.  Пожалуйста.  Эта  старая
корова у меня уже вот где сидит.
   - Сестра! Вам  не  следует  говорить  так  о  старших  по  должности  при
пациентах!
   Сестра снова опускает голову:
   - Просто все так про нее говорят, доктор.
   - Это не оправдание.
   - Честно, я больше не буду, доктор. Чтоб мне провалиться.
   Доктор Дельфи смягчается:
   - Прекрасно. Но смотрите, чтобы мне не пришлось снова вести с  вами  этот
разговор. - Наконец она отводит взгляд от сестры и  обращает  его  вниз,  на
пациента. - Пожалуйста, простите меня,  мистер  Грин.  Сестра  Кори  еще  не
закончила период обучения в нашем отделении. - Теперь она смотрит на  нижнюю
часть  его  тела.  -  Так.  Давайте  посмотрим,  как  поживает  ваша   самая
чувствительная и здравомыслящая часть.
   Он чувствует, как она  взвешивает  на  руке  эту  часть  и  оценивает  ее
твердость. Он закрывает глаза.
   - Давайте-ка  попробуем  чуть-чуть  это  увеличить.  На  сантиметрик,  не
больше. - Она поглаживает эту часть  пальцами.  -  Чудесно.  Так.  Еще.  Еще
разок. Прекрасно. - Голос ее приобретает новый тон, почти хвалебный,  в  нем
даже звучат удивленные нотки. Она снова выпрямляется, стоит прямо над ним. -
Я сама  закончу  процедуры  сегодня,  поскольку  это  наш  первый  сеанс.  В
дальнейшем это будут делать сестры. Я, разумеется,  буду  время  от  времени
приходить и проверять, как вы прогрессируете. Согласны?
   Он открывает глаза, но не может произнести  ни  слова,  все,  на  что  он
сейчас способен, - это не обещающий  ничего  хорошего  взгляд,  который  она
игнорирует. Без всякого предупреждения, оперев левое колено о  кровать,  она
легким движением гимнастки оказывается верхом на своем пациенте.
   - Введение осуществит сестра.
   А он способен только  смотреть,  не  в  силах  поверить  в  происходящее,
несмотря на то что оно уже происходит.  Он  чувствует,  как  доктор  Дельфи,
опираясь на руки, со знанием дела  опускает  к  нему  лоно,  приподнимается,
выгибается,  приноравливается.   Введение   осуществляется.   Он   попал   в
переплет... он тонет... он погребен...
   - Надеюсь, вы не испытываете неудобства?
   Он  смотрит  не  отрываясь.   Кажется,   она   обрела   совершенно   иную
индивидуальность. В ней нет ни  раздражения,  ни  злости,  только  спокойная
сосредоточенность. Она снова говорит с ним, не замечая ни  его  пристального
взгляда, ни того, что этот взгляд пытается выразить.
   - Руки мне на грудь, пожалуйста.
   Он закрывает глаза. Что-то заставляет его поднять руки и положить  ладони
ей на грудь.
   - Вот это сила духа! Попытайтесь теперь оттянуть свой оргазм. У меня  его
не будет. - Она начинает медленно двигаться вверх-вниз, по-прежнему опираясь
на руки. Прижавшись к нему лобком, она на  мгновение  приостанавливается:  -
Мне хотелось бы  задержать  вас  как  можно  дольше,  так  что,  пожалуйста,
сообщите мне, если найдете эти движения гиперстимулирующими.
   Он плотно сжимает губы, решив,  что  не  произнесет  ни  слова.  Проходит
полминуты или около того. Поясничные упражнения продолжаются.
   - Очень хорошо. Прекрасная выдержка.
   Терпение его лопается, он открывает глаза:
   - Не представляю себе, как вы можете даже  думать  о  том,  чтобы  делать
такие вещи!
   Она снисходительно, сверху вниз, одаряет его мимолетной улыбкой:
   - Полагаю, это потому, что у вас нет научного образования, мистер Грин.
   - Как уличная женщина!
   - Боюсь, среди современных социологов вы найдете не  очень  много  таких,
кто не считал бы,  что  проститутки  выполняют  весьма  полезную  социальную
функцию. - Ее лобок снова на  миг  замирает,  прижавшись  к  нему,  и  снова
отстраняется. - Начнем с того, что случаи изнасилований значительно возросли
бы в числе, если бы не  было  проституток.  К  тому  же  имеется  достаточно
свидетельств,  что  они  снижают  давление  личных  -  а  следовательно,   и
коллективных -стрессов иного характера. - Она вдруг прекращает  движение  их
соединенных чресел. - Теперь мы немного отдохнем.
   Он опускает руки.
   - Но ведь именно это здесь и происходит. Изнасилование. Только наоборот.
   - Да полно вам, мистер Грин! Не хотите же вы сказать,  что  только  из-за
того, что я временно завладела несколькими дюймами вашего тела, медицински и
биологически уже давно утратившими свое значение... Я полагала, что этот вид
инфантильной мужской фобии сохранился лишь в самых примитивных обществах.  -
Он закрывает глаза. - У меня и сил не хватило бы с вами справиться.  Я  ведь
всего-навсего обнаженная женщина, мистер Грин.
   - Это я успел осознать.
   - Думаю, вы это осознали бы гораздо успешнее, если  бы  открыли  глаза  и
более эффективно воспользовались руками. Мне хотелось бы, чтобы вы увидели и
почувствовали мою беззащитность. Увидели, как я мала и слаба по сравнению  с
вами... иначе говоря, как легко меня изнасиловать.  -  Он  не  поддается.  -
Мистер Грин, я не хочу  показаться  тщеславной,  не  хочу  хвастаться  своим
профессионализмом, но я достаточно долго проработала
   | в  этом  отделении,  чтобы  понимать,  что  ваше  нежелание  дать  волю
совершенно естественным инс" тинктам абсолютно  необычно.  Одна  из  причин,
которую я уже теперь могу определить, заключается  в  том,  что  вы  отдаете
предпочтение вербализации чувства вместо прямого осуществления этого чувства
на практике, что в свою очередь означает...
   - О Господи! Да кто же тут больше всех говорит-то?!
   Теперь ее голос обретает невыносимо чопорный, строго научный  -  если  бы
только этот эпитет не противоречил физическим обстоятельствам дела - тон:
   - Я говорю, чтобы объяснить. И выяснить, подтверждает ли эрекция словесно
выраженную враждебность. Рада отметить, что не подтверждает.
   - Подтверждала бы, если бы я мог хоть  как-то  повлиять  на  эту  чертову
штуку.
   Она улыбается:
   - Ну вы и правда уникум, мистер Грин. Вначале- боязнь кастрации.  Теперь-
боязнь  наслаждения.  Боюсь,  нам  придется  сделать   из   вас   чучело   и
экспонировать в музее.
   - Могу сообщить вам, что  теперь  единственное  наслаждение,  о  каком  я
мечтаю, - это не оплатить представленный вами счет.
   - Мистер Грин, в этом нет никакой необходимости, если только ваши  угрозы
не возбуждают вас еще больше: в этом  случае,  прошу  вас,  продолжайте.  Мы
здесь  прекрасно  знаем,  что  для  некоторых  мужчин  понятие  совокупления
неотделимо от понятия осквернения, профанации, связанного с неразрешенной...
   - Я могу сообщить вам и еще кое-что. Эта ваша сестра разбирается  в  том,
как надо обращаться с пациентами в тыщу раз лучше, чем вы.  Она  по  крайней
мере делала свое дело с увлечением. Это вам  надо  у  нее  поучиться,  а  не
наоборот.
   - Я уже объяснила, почему не могу проявить к вам никаких  чувств,  мистер
Грин. Боюсь, вам придется к этому привыкнуть. Как, кстати говоря,  и  сестре
Кори. Потому я и отчитала ее. Наша единственная  функция  -  обеспечить  вам
источник эротического возбуждения.  В  этой  области,  в  области  различных
методик совокупления - разумеется, в разумных пределах и  в  зависимости  от
состава сотрудников, - вам следует только попросить, и мы сделаем все, что в
наших силах. Если вы предпочитаете иные позы, мы можем предложить вам  почти
все имеющиеся в "Кама  Сутра",  в  "Хокуата  Моносаки",  у  Аретино,  Кинси,
Сьёстрёма - исключая,  разумеется,  бразильскую  вилку,  о  чем  я  вас  уже
предупреждала, - Мастерса и... (12)
   - А знаете, что я вам еще скажу? В вас самой эротики - как в том грёбаном
айсберге!
   - Спасибо, что упомянули об этом, мистер Грин. Я  глубоко  верю  в  успех
нашей  терапии,  особенно  в   тех   случаях,   когда   достигается   полное
сотрудничество  с  пациентом.  И  вижу,  что  в   данном   случае   показано
балансирующее применение оральных процедур.
   Прежде чем он мог произнести хотя бы слово в ответ, руки ее подогнулись и
она упала ему на грудь. Он было попытался в последний момент ее  оттолкнуть,
но было слишком поздно.  Несколько  мгновений  спустя  она  приподнялась  на
локтях, теперь лицо ее нависало прямо над его лицом.  Он  вглядывался  в  ее
глаза ошеломленно и озадаченно, пытаясь понять, что же кроется в их глубине,
за темно-карими радужками, но безуспешно.
   - Ну вот, мистер Грин.  Надеюсь,  это  убедит  вас,  что  методика  нашей
клиники не исключает некоторых взаимных уступок  эрогенным  реалиям.  -  Она
бросила взгляд на его губы, наклонилась и легко поцеловала их напоследок.  -
Чувствую, вы станете одним из моих лучших пациентов. - Она  снова  поднялась
на  руках.  -  Посмотрим,  сумеем  ли  мы  довести  вас  до  соответствующей
кульминации. Сестра! Вы готовы?
   - Да, доктор.
   Он глянул в сторону и увидел, как сестра, теперь уже полностью облаченная
в униформу, поднялась со стула у углового столика, где до сих пор сидела,  и
подошла к ним. Тут  он  почувствовал,  как  напряглись  вагинальные  мускулы
доктора Дельфи.
   - Прекрасно, мистер Грин. Отличная работа. Теперь несколько ускорим темп.
Не могли бы вы положить руки мне на бедра?  Сожмите  их  покрепче.  Я  хочу,
чтобы вы сами задавали ритм. - Процедура возобновляется в убыстренном темпе.
- Не переусердствуйте, мистер Грин. Просто равномерно распределяйте  толчки.
Держитесь как можно дольше. - Она еще  ниже  наклоняет  голову,  вглядываясь
туда, где соединяются их тела. - Замечательно. Отдых... Толчок! Еще раз. Вот
и все, что вам нужно делать, мистер Грин. Отдых -толчок. И снова.  Уверенный
ритм, без перебоев, вот и весь секрет. Блеск! Еще  раз.  Со  всего  размаха.
Прекрасно. Всем телом, пожалуйста.  Держите  ритм.  Так  полезней  для  вас,
полезней и для вашего новорожденного.
   - Для моего новорожденного?!
   Однако доктор Дельфи слишком занята своим терапевтическим  курсом,  чтобы
откликнуться.  Он  бросает  отчаянный  взгляд  на  сестру  Кори,  стоящую  у
изголовья кровати:
   - О чем это она? Какой еще новорожденный?
   Сестра прикладывает палец к губам:
   - Вы просто сконцентрируйтесь, мистер Грин. Теперь уже недолго.
   - Но я же мужчина, в конце-то концов!
   - Вот и наслаждайтесь! - И сестра подмигивает ему.
   -Но...
   Тут резко вмешивается доктор Дельфи:
   -Мистер Грин, прекратите вербализацию! - Дыхание ее стало прерывистым, ей
приходится умолкать после каждой фразы. - Так. Последнее усилие. Я  чувствую
его приближение. Хорошо. Хорошо. Прекрасно. От бедер. Изо всех сил. - Голова
ее по-прежнему низко наклонена, - видимо, доктор  Дельфи  наблюдает  за  все
усиливающимися, убыстряющимися движениями их слившихся чресел. -  Ну  вот...
вот мы какие... великолепно. Великолепно. Теперь все в порядке. Продолжайте.
Не останавливайтесь. Вплоть до последнего слога! Сестра!
   Он смутно отмечает, что сестра Кори прошла к изножью кровати и исчезла из
виду, так как энергично  работающая  доктор  Дельфи,  все  еще  опираясь  на
вытянутые руки, загораживает обзор.
   - Ну, последний толчок. Еще один. Еще. Самый последний!
   Она коротко вскрикивает,  будто  и  вправду  разрешилась  от  бремени,  и
движение прекращается. Молчание. Он сознает, что сестра Кори опять отошла  к
столу в углу комнаты. Доктор Дельфи не поднимает головы,  концы  ее  шарфика
спустились совсем низко. Она пытается отдышаться, делая частые вдохи,  будто
только что ныряла на большую глубину. Потом без сил опускается ему на грудь.
Кожа ее стала влажной от пота, и он слышит, как  колотится  у  нее  в  груди
сердце. Но ее изнеможение - совершенно явно - результат физических усилий, а
вовсе не бурных эмоций, так как лицо она от него отвернула.
   Примерно полминуты или около того  он  взирает  на  потолок  в  состоянии
запоздалого шока. Под конец ему все же не удалось настолько полно  сохранить
объективность, насколько хотелось бы, но он и не настолько увлекся, чтобы не
отметить некоторые странные слова  и  неверные  концепции...  им  овладевает
ужасное подозрение: что, если, несмотря на ее утверждение обратного, он  все
же оказался в сумасшедшем  доме,  учреждении  для  умалишенных,  и  каким-то
образом попал в руки двух других  пациентов...  пациенток...  по  недосмотру
настоящих сестер и врачей? Но с какой стати  мог  он  очутиться  в  подобном
учреждении? И с какой стати мог подобный недосмотр иметь место?
   Он незаметно глянул через всю комнату в сторону сестры Кори. Она сидела к
нему спиной - не совсем, вполоборота, склонившись над бумагами, лежавшими на
столе, - видимо, над историей  его  болезни.  Ничто  в  ней  не  говорило  о
сумасшествии; наоборот, она так усердно вчитывалась в текст,  останавливаясь
то на одном, то на другом параграфе, что  в  ней  приоткрылась  теперь  иная
черта - старательность усердной ученицы. Да  и  тело  той,  что  всей  своей
тяжестью лежала теперь на нем, выглядело не иначе как абсолютно  нормальным.
Ни рыданий, ни кудахтающего довольного смеха. Как  ни  странно,  он  находил
молчание доктора Дельфи, ее очевидное изнеможение довольно трогательным; ему
хотелось утешить ее, как хотелось бы утешить бегунью, выбившуюся из  сил  на
дистанции, но так и не добившуюся победы (поскольку память о чем-либо  ином,
кроме его профессии - да даже и это, как он подозревал, представлялось  хоть
и  вполне  возможным,  но  все-таки  недостаточно   точным,   -   оставалась
по-прежнему мучительно вне пределов досягаемости); так что  он  с  некоторым
опозданием позволил себе приобнять доктора  Дельфи  иг  легонько  прижать  к
себе.
   Теперь, в состоянии относительного покоя, в размеренно  тикающей  тишине,
он принялся размышлять. Может быть, за этим фрейдистским  жаргоном,  в  том,
что говорила доктор  Дельфи,  все-таки  кроется  зернышко  истины,  какая-то
строго клиническая правда? Если дать себе время подумать, может,  лучше  ему
подождать с обличительно-разоблачительной  речью  в  парламенте?  Необходимо
продолжить изучение вопроса. В конце концов, первейший долг каждого честного
политика сегодня не столько разоблачать дурное, сколько не быть  втянутым  в
это дурное - ни за что, ни при каких обстоятельствах.
   Его взгляд снова устремляется  в  угол  комнаты  -  туда,  где  виднеется
затянутая в аккуратную униформу фигура сестры Кори, по-прежнему  погруженной
в изучение истории болезни.  Изящные  смуглые  руки,  стройные  щиколотки  и
лодыжки под краем крахмальной голубой юбки... если его болезнь действительно
настолько тяжела - а именно такое предчувствие у  него  теперь  возникло,  -
тогда ему придется смириться с  тем,  что  лечение  может  оказаться  весьма
долгим,  и  принять  эту  неизбежность,  как  подобает  мужчине.  Он   вдруг
испытывает необычайно сильное  желание  прошептать  несколько  слов  в  этом
смысле, зарывшись лицом в темные волосы у самой своей щеки, но  удерживается
- это было бы самую малость преждевременно. Надо  прежде  всего  подумать  о
том, как это повлияет на  дальнейшее.  Тем  не  менее  он  осторожно