не противно науке стоматологии; размышляя об  этом,  он
возвратился в хозяйский дом в сопровождении выходца  с  Ипсилона  Кентавра
как раз вовремя, чтобы застать "Большого Джимми".
   Ведущий производитель червей  Америки  никак  не  хотел  поверить,  что
инопланетянин явился с другой планеты, но после многократных  заверений  и
уверений в том, что он во всяком случае не из  Советского  Союза,  выразил
полную готовность к заключению сделки. В конце  концов  далеко  не  каждый
день недели приносит покупателя на пятнадцать миллионов дождевых червей.
   Однако слово "покупатель" подразумевает не только продажу, но и покупку
тоже. Покупать можно,  расплачиваясь  наличными,  товарами  или  услугами.
Наличных у ипсилонцев, понятное дело, не имелось. Единственным видом услуг
в пределах их способностей, который мог бы  хоть  как-нибудь  пригодиться,
являлась     телепортация     (трансматериализация,     согласно     иному
словоупотреблению), но все сошлись на мнении,  что  к  этому  мир  еще  не
готов. Поэтому оставались "товары".
   Ипсилонец предложил расплатиться за червей, когда урожай в  его  родном
мире поднимется до прежних размеров, слисом, пертсом, катчем и/или зуки из
расчета фунт за фунт. Но когда д-р Моррис Голдпеппер  (некогда  питавшийся
долгие месяцы этими веществами и их производными) сообщил, что  лучшие  из
них по вкусу напоминают старый переплетный клей, м-р  Дэнди  отклонил  это
предложение. А также рыгнул.
   -  Извините  меня,  ребята,  -  сказал  он,  сконфузившись  и  придя  в
замешательство. - Это что-то вроде несварения на нервной почве,  бывает  у
меня время от... Что _это_, к чертям, такое?
   "Этим" оказался ряд предметов в маленькой коробочке,  которую  протянул
ему инопланетянин с  Ипсилона;  с  виду  они  не  отличались  от  таблеток
аспирина по пять гранов, а по форме походили скорей на крошечные  претцели
[сухой кренделек, посыпанный солью].
   - Незначительные лекарства  моей  планеты,  они,  -  сказал  он,  -  от
нездоровья желудка, толстой кишки, фриста и гранка помогают. Прими, прими,
взращивающий червей Дэнди.
   Он принял, и, пока  он  глотал,  д-р  Кроуфорд  спросил:  "Они  еще  от
чего-нибудь помогают?"
   Ипсилонец призадумался.  "От  артрита",  -  сказал  он  после  глубоких
размышлений. Доктор  "Клем"  публично  признался,  что  время  от  времени
оказывается жертвой заболевания, которое, по  его  предположениям,  вполне
может  быть  артритом  в  области  левого  колена,  и  проглотил  один  из
пилюлеобразных претцелей прежде, чем коллега успел указать ему на то,  что
это ненаучный подход к глубоко научному вопросу.
   В ту самую минуту вошел "Маленький Джимми" и  напомнил  отцу,  что  они
обязаны заботиться о пятнадцати миллионах червей  и  по  этой  причине  не
смогут провести здесь весь день  и  всю  ночь,  как  бы  сильно  он  лично
("Маленький Джимми") этого ни желал.  Когда  он  нехотя  смолк,  явственно
послышались приглушенные всхлипывания Мэри Джейн, стоявшей на улице.
   Его отец встал. "Мальчик прав, - заявил  он.  -  Что  ж,  пожалуй,  мне
придется вернуться завтра и продолжить обсуждение. Я, право  же,  надеюсь,
что нам удастся что-нибудь  придумать.  До  свидания".  И  они  уехали  на
светло-кремовом кадиллаке, а  д-ру  Голдпепперу  пришлось  тогда  заняться
лечением воспалившегося зуба работника  ранчо.  Пришлось  потрудиться  над
корнями и каналами. С помощью не вполне усердного коллеги работа пришла  к
успешному завершению.
   Все легли спать довольно рано, не исключая и  ипсилонца.  "Я,  пожалуй,
приму  еще  одну  такую  штуковину",  -  заметил  хозяин  дома,  собираясь
отправиться наверх.
   - Вас беспокоил в последнее  время  артрит?  -  заботливо  спросил  д-р
Голдпеппер.
   - Нет, а к чему рисковать? - прозвучало  в  ответ.  -  Спокойной  ночи,
"Морри". Спокойной ночи, Мэри Джейн. Спокойной ночи, э-э-э.
   Мэри Джейн шмыгнула носом.
   Следующее утро застало д-ра Морриса Голдпеппера за питьем сока розового
грейпфрута (фрукта, который должен бы  прославить  Техас  куда  больше)  в
обществе одной лишь Мэри Джейн, которой нечего было сказать; лишь  изредка
раздавались слегка сдавленные всхлипывания.
   Не успел он покончить с этим занятием, как приехали Дэнди, и м-р  Дэнди
старший ворвался в уголок для завтрака (размером с Главный Бальный  Зал  в
отеле "Дейвенпорт"), его красное лицо светилось радостью. "Подействовало!"
- крикнул он, и этот шум привлек на  место  действия  ипсилонца.  "Большой
Джимми" приподнял его и закружился  вместе  с  ним  по  комнате  в  танце.
"Подействовало! Привело мой желудок в порядок, в каком он  прежде  никогда
еще не бывал! Оно _наверняка_ подействует и на артрит тоже! Я думаю,  одна
половина населения Соединенных  Штатов  страдает  несварением  на  нервной
почве, а у второй - артрит! М-р  ипсилонец,  скажите,  вы  не  армянин?  Я
знавал очень славных армян! Я возьму семь с половиной  миллионов  белых  и
семь с половиной миллионов розовых, по червю за таблетку. Договорились?"
   Инопланетянин пребывал в таком ошеломлении, что смог лишь кивнуть.
   И тут вниз сошел д-р Кроуфорд. "Мэри Джейн,  золотко,  -  изрек  он,  -
ступай-ка скорей на  улицу  да  подари  своему  милому  настоящий  крепкий
поцелуй по  случаю  доброго  утра,  слышишь?  И  скажи  ему,  что  свадьба
_состоится!_"
   Обрадованная девушка с веселым визгом кинулась прочь из комнаты,  а  ее
отец подмигнул, ткнул  локтем  в  ребра  двух  землян  и,  понизив  голос,
сообщил: "Я обнаружил, от чего еще помогают эти  таблетки!  Ах,  с  добрым
_утром_, Лилибелль!"
   Д-р Голдпеппер, вознамерившийся было спросить, от  _чего_  еще,  поднял
голову, дабы узнать, что это за "Лилибелль", и - о, чудо! -  ею  оказалась
миловидная экономка, к которой "Клем" раньше ни разу не  обращался  иначе,
как "Миссис Дусит, мэм". Она покраснела  и,  прежде  чем  опустила  глаза,
стало видно, что в них мелькают искорки.
   - Гм-м, - произнес "Большой Джимми" и добавил: "Ну, пожалуй, теперь нам
понятно, что значит "Фрист". А может, это "гранк"? М-р ипсилонец, сойдемся
на пяти миллионах белых, пяти миллионах розовых и пяти миллионах  зеленых.
Сообщите этим  самым  фабрикам,  чтобы  готовились  к  увеличению  выпуска
продукции. Йиппи!"
   - Йиихуу! - вскричал доктор Кроуфорд.
   Инопланетянин ничего не сказал, только  преклонил  колени  и  поцеловал
отвороты брюк д-ра Голдпеппера.
   Как спасли Ипсилон  Кентавра  от  истощения  почвы  и  от  голода,  как
техасская компания "Этичные  Медикаменты  Джима  Дэнди  Инкорпорейтед"  со
скоростью света выдвинулась в один ряд с большими  корпорациями  вместе  с
родственным ей синдикатом "Красно-Золотистые Гибридные Гигантские Дождевые
Черви Джима Дэнди", как Джеймс Э.(Эльфонзус) Дэнди младший женился на Мэри
Джейн Кроуфорд, как в ходе той же церемонии сочетались браком  ее  отец  и
миссис Лилибелль Дусит - суть темы слишком обширного содержания, чтобы д-р
Моррис Голдпеппер смог осветить их здесь; он вновь пребывает в трудах и  в
добром здравии и, желая лишь добра и  процветания  зубоврачебному  ремеслу
Америки и человечеству, рад, что останется  в  памяти  грядущих  поколений
лишь  как  изобретатель  моста  Голдпеппера,  коронки  Голдпеппера  и  как
усовершенствователь полувыдвижного зажима, который носит его имя.



    Эйв Дэвидсон.
    Арахисы

   -----------------------------------------------------------------------
   Avram Davidson. Goobers (1965). Пер. - О.Воейкова.
   Авт.сб. "Феникс и зеркало". СпБ., "Северо-Запад", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 October 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   В бытность мою мальчиком, некоторое время после того,  как  умерли  мои
родители, я жил с дедом, а он оказался одним из  самых  подлых  и  мерзких
стариков, какие только встречаются на свете. Да вот встретиться с таким не
хотелось бы никому. У него был старый домик, но в этой  старине  полностью
отсутствовали всякий уют и привлекательность; там пахло керосином,  свиным
салом, осыпающимися стенами и грязной одеждой. Он являлся владельцем одной
из, вероятно, самых обширных во всей тамошней  округе  коллекций  жестяных
банок, наполненных свиным салом. Я думаю,  он  боялся,  что  однажды  этот
жизненно важный предмет потребления  станет  дефицитом,  и,  черт  побери,
постарался, чтобы его это не застигло врасплох.
   В старой грязной кухне стояли две плиты, керосиновая и дровяная, и хотя
сухих кустов и бревен среди зарослей за домом хватило бы, чтобы отапливать
дом годами, он был чертовски ленив  и  не  желал  махать  топором.  Та  же
история с одеждой. Вместо того,  чтобы  платить  какой-нибудь  женщине  за
стирку или, упаси Господи, заняться ею самому,  он  просто  копил  грязную
одежду, а потом перебирал  ее,  еще  и  еще  раз  пуская  в  ход  наименее
запачканную. Время от времени доходило, наконец, до  того,  что  никто  из
детей не соглашался больше сидеть рядом со мной, и тогда учитель обращался
к соседкам, и одна из тех, у кого  имелась  стиральная  машина  старинного
образца, работавшая на бензине, заходила к  нам  вместе  с  кем-нибудь  из
своих детей, прихватив с собой тачку и пару бельевых корзин.
   - Не понимаю, как это можно доводить  вещи  до  такого  состояния,  м-р
Харкнесс, - как правило, говорила она, сморщив нос и дыша ртом.  -  Ну-ка,
грузите эти вещи, да я их вам выстираю. Бога ради,  пока  они  на  вас  не
_загноились_! Вы же оба  глазом  моргнуть  не  успеете,  как  окажетесь  в
_чумном_ бараке. Господи помилуй!
   И тогда старый кусок дерьма принимался хромать  по  дому,  прикидываясь
немощным, хотя на самом деле двигался с проворством  ямайской  змеи,  если
хотел; он хмурился, понукая меня жестами  взяться  за  дело  и  быстренько
вынести одежду, а все это время скулил что-нибудь вроде: "Уж,  конечно,  я
вам очень благодарен, мисс Уоллаби..." или как ее  там,  к  черту,  звали.
"Просто не знаю, как бы мы жили, не будь у нас соседей,  как  говорится  в
Божьей Книге. Я - просто бедный больной старик, и этот парень  мне  не  по
силам, такая на меня обуза свалилась на закате дней, и это  несправедливо,
сил моих на него нету, нету, мэм, говорю: он меня в  гроб  вгонит,  потому
как он трудиться не желает и ничего не слушает, и мне не  подчиняется".  И
так далее, и тому подобное.
   Затем, стоило ей удалиться за пределы слуха и зрения, как он усаживался
в свое кресло с продавленным сидением и начинал  самодовольно  ухмыляться,
смеяться и распространяться о том, как он всех обвел вокруг пальца, это уж
точно.
   - Надо просто взять и подождать, сколько потребуется,  пока  не  пойдут
слухи, и, парень, обязательно подвернется какой-нибудь  несчастный  дурак,
который сделает всю работу! Что ж,  я  не  против.  Пускай.  Им  для  души
полезно. - И он гоготал и ржал, и сок жевательного табака  "Эппл"  поганил
ему старые грязные усы.
   У него не было ни стыда, ни гордости. Посылал меня выпрашивать еду. Все
время это делал, хотя для бутлеггера у него деньги находились. И  воровать
тоже посылал: "Парень, только не говори, будто тебе  не  хочется.  Это  же
проще простого. У тебя в кармане  куртки  есть  та  самая  старая  большая
дырка, и от тебя только и требуется, что сунуть в карман банку сардин  или
банку свинины с  бобами,  чтобы  она  завалилась  за  подкладку,  а  потом
просто-напросто взять себе и выйти неторопливо на улицу, держа обе руки  у
всех на виду. Парень, обе руки на виду у всех. Так что,  парень,  не  надо
говорить, будто тебе _не хочется_. Есть-то тебе хочется, верно?"
   Он уже все тут обмыслил.  Воровать  в  "Эй  и  Пи"  [компания,  которой
принадлежит широкая сеть продовольственных магазинов]  -  дело  совершенно
правое, потому что "Эй  и  Пи"  -  монополия.  И  совершенно  правое  дело
воровать у Ах Квонга, потому что Ах Квонг  -  китаец:  "Съедает  горсточку
риса в  день  да  рыбью  голову,  парень,  и  живет  себе,  а  потому  мы,
американцы, не можем с ним конкурировать".
   Так он все и говорил без умолку, а однажды, когда я "делал  покупки"  в
магазине "И-довольствие", старый Ах Квонг  поманил  меня  к  себе.  Я  так
испугался, что чуть не обделался. Я был уверен, что старый Ах  Квонг  даст
мне топориком по голове, потому что раскусил меня, но он просто сунул  мне
в руки пакет. "Отдай своему дедусе", - сказал он. Я взял пакет и  пустился
чуть ли не наутек.
   В пакете оказался мешочек с рыбьими головами и мешочек с рисом.
   Думаете, ему стало стыдно?
   - Клянусь бабульками,  парень,  -  сказал  он,  облизывая  свои  старые
слюнявые губы, - мы сделаем похлебку. Из  рыбьих  голов  получается  самая
лучшая похлебка. Рис - это тоже хорошо. Рис - это штука,  которая  здорово
легко укладывается в желудке.
   Он утверждал, будто получил ранение  в  испано-американской  войне,  но
политики его надули и пенсию не дали. Он утверждал, будто ездил на Юкон за
золотом. Он утверждал, будто был инженером-железнодорожником, он утверждал
и то и се, но, по мере того как я подрастал, становилось  все  ясней,  что
это вранье, просто вранье. Ему проще  было  поднапрячься  и  соврать,  чем
сказать не требующую напряжения правду. Но до меня  это  как-то  не  сразу
дошло.
   Называя его подлым, я имею в виду то самое: _подлым_ он был. То есть не
так, чтобы он когда-нибудь меня по-настоящему бил. Конечно, ему  хотелось,
иной раз он прямо-таки дрожал от желания поколотить меня,  и  хватался  за
ремень, и орал, и ругался. Только он боялся, потому  что  мне  исполнилось
всего лет десять, но я был здорово большой для своего возраста и все время
становился еще больше, и к тому же у меня  все  зубы  были  на  месте.  Он
понимал, что через несколько лет я совсем вырасту, смогу дать ему отпор  и
просто растоптать его.
   Поэтому он угрожал. Подлые мерзкие угрозы. "Не хочет сходить старику за
лекарством, и это потому, что чуть моросит, две капли упало", -  орал  он.
То есть: не хочет сходить мне за выпивкой, когда льет так, что впору котят
топить. "С меня хватит, слышишь ты, парень! _Хватит_ с меня! Я  сдам  тебя
Властям!  Пусть  теперь  округ  о  тебе  заботится!  Посмотрим,  как  тебе
понравится в сиротском приюте! Пюре с водой три раза на дню и плетка, если
ты станешь от него нос воротить.  Я  прямо  сейчас  иду,  прямо  _сейчас_,
слышишь меня? Скажу, чтобы приехали и забрали тебя..."
   Он закутывался и перся на улицу прямо в дождь и  непогоду.  Разумеется,
он просто шел себе за пинтой спиртного. Но я об этом не знал.  Я  проводил
всю ночь, перепрятываясь из одного места в другое и  клацая  зубами.  А  в
конце концов засыпал под кроватью.
   Прошло время, власти как-то все не являлись, и тогда он перешел к новым
угрозам: "Парень, я просто не знаю, что я с тобой сделаю. Нет,  _знаю_.  Я
продам тебя, парень... я _продам тебя Арахисам_!"
   Ну, я не знал, может, Арахисы живут в соседнем  районе,  а  может,  это
название иностранной державы. Знал только, что  они  нехорошие.  Будь  они
хорошие, мой дед наверняка не стал бы  о  них  заговаривать.  Ни  разу  не
бывало, чтоб он принялся запугивать меня  семьей,  где  меня  бы  прилично
кормили, нормально одевали и содержали бы в чистоте, это уж точно. Он даже
как-то угрожал скормить меня  свиньям,  не  _нашим_  свиньям,  мы  никогда
свиней не держали, ведь кормить их пойлом оказалось бы непосильным трудом,
но в городке много кто имел свиней, и все  знали,  что  свиньям  случается
сожрать ребенка, хотя, конечно, не моего возраста и не  моих  размеров,  а
совсем младенца, но об этом мне тогда известно не было.
   - Что такое Арахисы? - спросил я  через  некоторое  время.  Я  подумал:
может, они вроде каких-то животных, но через  минуту  сообразил:  нет,  не
может быть, животные не могут ничего _купить_, значит, это люди. Может, их
так зовут - Арахисы, вроде как нас - Харкнессы.
   - Ты пожалеешь, что тебе вообще довелось  узнать  об  этом,  -  так  он
ответил. Он вовсю прищурил свои маленькие злобные глазки, а потом  раскрыл
их так широко, что белки стали видны целиком и краснота под веками тоже. -
Ох, как пожалеешь! Когда я продам тебя Арахисам! А я это  сделаю,  клянусь
Бессмертным Господом на Небесах и на Земле...  -  Учтите,  он  никогда  не
ходил в церковь и не разу не прочел молитвы, и он не договорил,  а  только
втянул в рот покрытую струпьями нижнюю губу и закивал, глядя на меня.
   Может, это еще какие-нибудь власти? Может,  не  округа,  а  штата?  М-р
Смит, главный Арахис штата... И, разумеется, его помощники. Как ни  крути,
если им почему-то вздумалось меня  купить,  уж  явно  не  для  чего-нибудь
хорошего. Это я знал. Но я хотел знать больше.  Поэтому  и  спросил  Родни
Слоута. Он не дружил со мной, со мной никто не дружил, но по крайней  мере
и не враждовал; к тому же все знали, что он читает книги.
   - Родни, есть на свете такая штука, Арахисы?
   Он кивнул. "Они живут под землей в норах", - сказал он.
   Примерно лет этак десять тому назад я  вдруг  сообразил,  что  он  имел
тогда в виду, конечно же, _сусликов_, и я пролил  кофе  прямо  на  себя  и
ошпарил ноту. Когда он сообщил мне, что они живут под землей  в  норах,  я
понятия не имел, о чем он тогда подумал. _Они живут под землей  в  норах!_
О, это страшней всего, что только можно себе представить.
   Старый пес  понял,  что  ему  удалось  задеть  меня  за  живое,  и  это
подействовало словно запах крови. Он не унимался ни на минуту. Без  конца:
сделай то, сделай это, чтоб ты не смел делать того и этого, иначе я продам
тебя Арахисам, не сойти мне с этого места... И я  все  делал,  пребывая  в
смертном страхе, почти что: хоть он и не сказал ни разу, что Арахисы  меня
убьют или вообще что-то мне  сделают.  Откуда  мне  знать,  что  этого  не
произойдет? _Они живут под землей в норах_, так ведь?
   У старика друзей не водилось, и у меня их тоже не водилось, но  были  у
него закадычные приятели, и тут он меня  переплюнул.  Один  из  них  являл
собой  старую  неуклюжую  развалюху  с  длинным  толстым   лицом,   совсем
ввалившимся посередине и  покрытым  белой  щетиной,  на  котором  выпирали
только два черных клочка: брови, похожие на свернувшихся клубком  гусениц.
И звали его Барлоу Брук. Не  просто  Барлоу,  и  не  Брук  или  м-р  Брук,
никогда.
   Я разбил тарелку.
   - Руки дырявые, - сказал Барлоу Брук.
   Дед завел свои песни с плясками: "Барлоу Брук, нет мне ни дня ни  ночи,
этот парень одно сплошное мучение".
   - Выдери его как следует.
   - Клянусь, парень, кончается мое терпение. Близится решительный момент,
слышишь меня, парень? К тому дело  идет.  Я  не  стану  тебя  пороть,  как
советует Барлоу Брук, не-ет. У меня для этого слишком мягкое сердце. Но  я
тебя предупреждаю, парень, и пусть Барлоу Брук будет мне в том свидетелем:
если ты не исправишься и не сделаешь этого очень скоро,  я  _продам_  тебя
Арахисам.
   Барлоу Брук поддел ногой дверцу старой пыльной холодной дровяной плиты,
открыл ее и плюнул внутрь: "Джордж Вульф говорил когда-то об Арахисах". Он
дотянулся до ломтя хлеба, до одной из шести сотен банок со  свиным  салом,
намазал его пальцами на хлеб и начал жрать.
   - Джордж Вульф, - сказал мой дед. - Нехороший был человек.
   - Уж куда как нехороший. Говорил  когда-то  про  Арахисов.  Помнишь  ту
девчонку у Джорджа Вульфа?
   - Сопливую девчонку?
   - Уж куда как сопливую. Ты меня не заставишь, говорила она. Ты  мне  не
отец, говорила. Даже на моей матери не женат. Он все пытался ее  изловить.
Никак не мог. Поостерегись, говорил он ей. Доберутся до тебя  когда-нибудь
Арахисы.
   Хлебные крошки, жирные хлебные крошки вываливались у него изо рта, но я
не пропустил ни слова насчет сопливой девчонки  из  дома  Джорджа  Вульфа,
хотя он и говорил нечленораздельно.
   Барлоу Брук отхлебнул из прокоптелого вида бутылки, запивая свой  обед;
ни рта, ни бутылки он не вытер.
   - Она ему и говорит, нету никаких таких Арахисов. Арахисы это  земляные
орехи, говорит она ему. Джордж Ву