льф, он ей растолковал. Так _поэтому_  их
и зовут Арахисами, говорит он,  они  на  них  _похожи_.  Только  не  такие
маленькие. Совсем не  маленькие.  На  них  -  старые  сморщенные  кожурки.
Грязно-желтого  цвета.  Иногда  даже  с  парой   волосков.   Поостерегись,
соплячка. Доберутся они до тебя. Джордж Вульф.
   Барлоу Брук поставил свои разлагающиеся ботинки на керосиновую плиту.
   - Слушай-слушай, парень, - сказал мне дед, самодовольно ухмыляясь.
   Я проглотил слюну. Я спросил, что же случилось с сопливой девчонкой  из
дома  Джорджа  Вульфа.   Эти   злобные   старики   быстренько   исподтишка
переглянулись. _Что-то_ с ней случилось. Это я понял. И сейчас понимаю.  И
у меня есть свои соображения насчет того, что именно.  Но  тогда...  Когда
Барлоу Брук сказал: "Они пришли и взяли ее",  я  ничего  не  понял,  кроме
того, что _они_, конечно же, и были Арахисы.
   Будьте уверены, я изо всех сил  старался  не  бить  больше  тарелок.  Я
подносил и подавал. Стоило деду сказать: "Поди сюда, парень", как я  бежал
бегом. Но он был брюзга, а брюзге никогда не угодишь. Он знал,  что  я  до
смерти боюсь, как бы меня не продали Арахисам, и  он  не  унимался  ни  на
минуту. Среди зарослей за домом попадались кусты орешника,  и  однажды  он
послал меня за орехами. Я ничего против этого не имел и вскоре ушел.
   И вернулся тоже вскоре.  За  пределами  города  жила  дурная  семья  по
фамилии Уорбэнк, настолько дурная, что даже мой дед отказывался иметь с ее
членами какие-либо дела. Они были злее деда, и у них имелась свора больших
желтых псов, еще злее, чем они сами. Когда я подошел с ведерком  к  кустам
орешника, там стояли Динг Уорбэнк и Кат Уорбэнк со своими  ведерками  и  с
собаками.
   - Проваливай, к чертям, отсюда, - сказал Динг.
   - Это не твои заросли, - сказал я.
   - Взять его, - сказал Кат. Собаки кинулись на меня, и я  побежал.  Одна
из них вцепилась мне в штаны, и выдранный клок остался у нее в зубах. Кат,
стоявший у меня за спиной, отозвал собак.
   - Смотри, чтоб мы тебя здесь больше не видели, - завопил Динг.
   Мой дед пришел в ярость. Он заорал, что не каким-то помоечным Уорбэнкам
приказывать ему не рвать орехов в "своих собственных" зарослях.
   - Ну-ка отправляйся назад, - велел он. - Давай, живо.
   Я не шелохнулся.
   - _Давай же_, говорю тебе! Давай, давай, давай! Хочешь, чтоб  я  продал
тебя Арахисам?
   Ох, я этого боялся, даже очень. Я боялся Арахисов. Но я ведь ни разу их
не видел. А вот желтых псов Уорбэнков я _видел_ и ощутил на себе их  белые
блестящие зубы, которые вырвали клок из моей штанины. И я не пошел.
   Он вопил и бушевал. Потом вдруг перестал. "Ладно, парень, - сказал  он.
- Тогда ладно. Больше я предупреждать не буду. Пройдет  час,  клянусь,  не
жить мне на свете и не зваться Дейдом Харкнессом,  если  я  через  час  не
продам тебя Арахисам. А теперь сгинь с глаз моих, только со двора  уходить
не смей!"
   По-моему, он прикинул, что к тому времени Уорбэнки уйдут, а я побегу  в
заросли и принесу ему эти несчастные орехи, и он меня помилует... до  поры
до времени.
   Я пошел прочь, спотыкаясь. "Сейчас четыре часа, - заорал он мне  вслед.
- Они придут сюда в  пять.  Не  трудись  собирать  вещи:  тебе  ничего  не
понадобится!"
   Мне не хотелось бы еще раз провести час как  тогда.  Я  прятался  то  в
одном месте, то в другом, пока не вспотел и  не  выпачкался  сильней,  чем
когда бы то ни было. Но  все  места  казались  мне  ненадежными.  В  конце
концов, мне так захотелось пить, что  пришлось  вылезти  и  отправиться  к
колонке. Я услышал, как старик что-то бормочет себе под нос.
   Мне было глубоко плевать на то, что он велел мне не уходить  со  двора:
ну что он мне сделает, если я не послушаюсь? Продаст меня Арахисам?  Он  и
так уже собрался... он сам сказал. Конечно, случалось  ему  и  раньше  так
сказать, а потом передумать. Только одно я знал  наверняка:  выносить  все
это я больше не в состоянии. Что угодно, казалось мне, лучше этого.
   Мне никогда не доводилось бывать у  Джорджа  Вульфа,  но  я  знал,  где
находится его дом, не очень-то и далеко. Примерно в миле отсюда, на старой
грунтовой дороге, тянувшейся  вдоль  ручья.  Старая  уродливая  лачуга,  к
которой никогда не  притрагивались  кистью,  по-видимому,  но  я  вряд  ли
обратил на это внимание, как и на провалившуюся с одного бока крышу, и  на
сорняки, которые вместе с подлеском душили двор.
   Раз Джордж Вульф с самого начала оказался местным  знакомцем  Арахисов,
значит, Арахисы должны  жить  где-то  неподалеку  от  его  дома.  В  таком
направлении устремились мои мысли, и сам я тоже устремился, прямо  в  лес,
вниз с холма и чуть ли не в самое  болото,  из-за  которого  я  дальше  не
пошел.
   - Арахисы! - заорал я. - Арахисы! Эй вы, старые Арахисы! Слышите  меня?
- верещал я.
   Ничего, только эхо моих криков. Там было  сумрачно  и  топко,  противно
пахло, а меня бросало из озноба в жар и в пот, и я набрал побольше воздуху
и снова принялся орать.
   - Пусть продаст меня, мне плевать! Покупайте меня, мне плевать!  Но  он
больше не сможет пугать меня этим! Хотите меня  купить?  Ну  так  валяйте,
покупайте!
   Когда я снова умолк, что-то жужжало.  Может,  просто  стрекоза.  Что-то
шевельнулось в сером подлеске. Может, просто ветер. Я  заметил  неподалеку
нору в земле. Может,  это  была  обыкновенная  простая  нора.  Но  мне  не
хотелось ничего там выяснять. Я повернулся и, спотыкаясь, побежал прочь.
   Куда? Ну куда  же,  как  не  обратно,  к  дому  деда,  к  единственному
известному мне своего рода дому. Я не знал, что произойдет  дальше,  но  я
знал, что это произойдет там. Должно было.
   Я сбавил ход и пошел не торопясь, пока не добрался до двора.  Вероятно,
он и вовсе не знал, что я уходил: решил, что не посмею. И я опять какое-то
время слушал, как он бормочет себе под нос. Затем он вдруг перестал.
   И я тоже. Я имею в виду, перестал дышать. По-моему.  На  старой  церкви
звенел  колокол,  я  пропустил  начало,   но   считать   удары   не   было
необходимости. Он отбивал только целые часы. Значит, наступило пять часов.
   Я скользнул взглядом по вьющимся растениям, из-за которых не было видно
его кресла с того места, где я стоял. Нет, кресла мне не было видно.  Зато
я видел его, по крайней мере голову, потому что он вроде бы приподнялся  и
выставил вперед нос. Лицо его приобрело самый жуткий  мерзкий  серо-желтый
цвет. Его глаза покрылись пленкой,  как  холодная  яичница.  Мне  пришлось
повернуться, чтобы разглядеть, на что это он смотрит, хотя я и так знал.
   По дорожке через задний двор шли Арахисы.
   Ростом пониже меня.  Их  оказалось  трое,  в  грязно-желтых  сморщенных
старых кожурках и даже с волосками. С налипшей грязью.
   - Парень где? - спросил первый.
   - Здесь парень, - сказал второй.
   - Ты продавать парень? - спросил третий.
   Они подошли ко мне и пощупали мне руки и потрогали ноги.  Они  потянули
меня за нос и ухватились за язык.  Они  раскрутили  меня  и  постучали  по
спине. А потом отказались.
   - Нет, - сказал первый.
   - Не годится, - сказал второй.
   - Не покупать парень, - сказал третий.
   Они повернулись ко мне спиной и пошли прочь. Я смотрел, как они уходят,
ни разу не обернувшись, и тут услышал, как мой  дед  вдруг  опрокинулся  и
шмякнулся об крыльцо.
   После этого я, конечно же, превратил его жизнь в сущий ад, а спустя два
года, когда мне исполнилось двенадцать лет, сбежал, и старый  ублюдок  уже
ни черта не смог с этим поделать.



    Эйв Дэвидсон.
    Флакон с кисметом

   -----------------------------------------------------------------------
   Avram Davidson. A Bottle Full of Kismet (1966). Пер. - О.Воейкова.
   Авт.сб. "Феникс и зеркало". СпБ., "Северо-Запад", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 October 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Вряд ли есть такие диковинные  предметы,  которые  хоть  кто-нибудь  не
собирал  бы  с  усердием.  Однако  сфера  китайских  нюхательных  флаконов
считается и респектабельной, и дорогостоящей. У Хардина Трэскера  их  было
много, но не так много, как  ему  хотелось  бы,  и  совершенно  неожиданно
оказалось, что в одном из этих экспонатов содержится джинн (не китайский).
Выпущенный на волю джинн устремился на свежий воздух,  двигаясь  таким  же
образом, как те штучки, из которых вылетают  змеи,  если  поднести  к  ним
спичку в день Четвертого Июля. Только  гораздо,  гораздо  быстрее.  Хардин
Трэскер едва успел увидеть происходящее, все случилось так быстро.  Стоило
джинну выпрямиться в принять человеческий облик, как он тут  же  предложил
ему приобрести ковер.
   - Красивый, керманшахский [Керманшах - город на западе Ирака,  славится
ковроткачеством], - сказал он тоном соблазнителя... на  самом  деле,  даже
жеманясь. - Такая _милая_ вещица. Нет? Ну, тогда нам  придется  хорошенько
пораскинуть мозгами, верно? Гашиш?  Халва?  Непристойные  картинки?  -  Он
приложил палец к носу, подмигнул и захихикал.
   -  Да  _что  это_,  к  чертям,  такое?   -   спросил   ошеломленный   и
раздосадованный Трэскер. - Где это слыхано, чтобы джинн  торговал  вразнос
коврами? Я никогда не слышал  об  армянских  джиннах.  Или  об  элегантных
джиннах. Уж коли на то  пошло,  я  и  об  элегантных  армянах  никогда  не
слыхивал. Объяснитесь.
   -  Неужели  вам  обязательно  нужно  мыслить  стереотипами?  Собственно
говоря, - сказал джинн, - я не то, не другое и не третье.  Что  вы  имеете
против мелкого  частного  предпринимательства?  -  Изрядно  помрачнев,  он
выпрямился, скрестил руки на груди и провозгласил, что готов служить.
   Последовала пауза, принадлежащая  к  подвиду  едва  заметных  пауз.  Он
добавил: "Господин". И зевнул.
   Хардин Трэскер был предельно жаден. Не до денег, а  до  того,  чего  за
деньги не купишь; в данный момент  его  привлекал  предмет  примерно  двух
дюймов высотой темно-желтого цвета со множеством резных драконов, фениксов
и прочих персонажей из восточной  мифологии.  Мы  еще  поговорим  об  этом
попозже.
   К  тому  же  он  не  был  джентльменом.  Человек,   который   в   ответ
очаровательной  молодой  женщине,  только  что  предложившей  очень  милое
соглашение о ведении домашнего хозяйства,  говорит,  что  покупать  молоко
дешевле, чем... ну, остальное вы сами знаете... джентльменом не является.
   - Заведи себе  _корову_!  -  крикнула  она  с  некоторой  долей  вполне
оправданного негодования, а потом расхохоталась.
   - Что ж, Трэскер, - сказала она, повеселившись всего минуту, - никто не
сможет сказать, что ты сукин сын лишь второго разряда. Я знаю этого парня,
Виктора Нильсона, он, как и ты, собирает эти маленькие как-их-там, но  для
него они, ну, всего лишь вещи. А для тебя, Трэскер... Ты  ведь  и  вправду
куда более высокого мнения об этих проклятых  штукенциях,  -  она  махнула
рукой в сторону застекленных шкафчиков, - чем... не только обо мне. О  чем
угодно. Ведь правда?
   Он кивнул. Без малейшего раскаяния. Чуть ли не самодовольно. "Не скажу,
чтобы они обходились дешевле. Или дороже, - осторожно добавил он. - Но они
красивы, они никогда не меняются,  никогда  не  доставляют  неприятностей.
Просто удивительно, как затягивает это занятие. Иногда мне  даже  кажется,
что я, возможно, несколько иррационален по этой части. Ты..."
   - Боже упаси! - сказала она и встала. - Ну, а не дашь ли  ты  мне  пять
долларов на такси?
   Он дал. "Твой номер телефона у меня  есть",  -  сказал  он,  когда  она
открыла дверцу.
   - Да, только не трудись по нему звонить.
   Он пожал плечами и возвратился к  своим  сокровищам,  сделав  небольшую
пометку с именем Виктора Нильсона.
   - Нет, я не против того, чтобы вы на них взглянули. Если только  вы  не
против того, что мы с вами практически войдем на минутку и выйдем. У  меня
просто назначена встреча, иначе я бы...
   - Очень хорошо. Это уже весьма любезно с вашей стороны.
   - ...просто вы позвонили и сказали, что  недолго  пробудете  в  городе,
мистер... Дегмэн?
   - Деглер. Клод Деглер. Да.
   Виктор Нильсон был  хорошо  обеспеченный  молодой  человек  с  приятным
лицом. Его посетитель оказался несколько постарше.
   - Значит, вот они. Надеюсь, вы не очень разочаруетесь. Видите ли, я  на
самом деле не коллекционирую китайские нюхательные флаконы... или, уж если
на то пошло, какие бы то ни было вообще. Я просто держу их тут,  вероятно,
в силу их декоративности. Они принадлежат к числу тех немногих вещей моего
дядюшки, которые я _оставил_ у себя, только он ведь их  тоже  не  собирал,
собственно говоря, он их просто _имел_. По сути дела, - с искренним смехом
сказал Виктор Нильсон, - он собирал непристойные карти-инки.
   - Как бы то ни было, нюхательные флаконы прошли оценку наряду  со  всем
прочим, и оценщик сказал, что они не особенно хороши и немногого стоят.
   Он указал на полку, где они стояли. "Вот эта из яшмы, эта  из  мыльного
камня, эта - стеклянная, и эта тоже, а вон та... - он опять рассмеялся.  -
Да  вам  об  этом  известно  куда  больше  меня,  ведь  вы  их  и  вправду
коллекционируете. Я забыл, из чего эта. Как вам  удалось  узнать  про  мои
флаконы?"
   М-р Деглер, как он совершенно безосновательно  себя  назвал,  рассеянно
улыбнулся, слегка пожал плечами.
   - О... знаете ли, слухи бродят  повсюду...  Этот?  Он  лаковый.  -  При
внимательном рассмотрении могло показаться,  что  лицо  его  вытянулось  в
длину и побледнело, когда он произносил эти  слова,  а  рука  вцепилась  в
маленький предмет, словно ища на что опереться. Однако  Виктор  Нильсон  с
особым  вниманием  следил  лишь  за  часами.   Будучи   человеком   хорошо
воспитанным и опасаясь смутить гостя, он несколько разговорился.
   Оценщик тогда сказал, что вот этот - лаковый? - представляет наименьшую
ценность из всех; сказал, что за него  вряд  ли  дадут  двузначную  сумму.
Нильсон не имел ни малейшего понятия, откуда он да и все остальные взялись
у дядюшки, если только может они оказались частью прочего  добра,  которое
он заодно с деньгами унаследовал от его и Нильсона  общей  кузины,  миссис
Бесси.
   - Хотя я даже не представляю, где она их добыла и почему. Она только  и
делала, что все сидела и глотала конфеты да лекарства.
   - Деньги? - рассеянно спросил посетитель.
   - Да, - сказал Виктор Нильсон. - У него была эта несчастная работенка в
расчетной палате, а потом ленивая Джулия умерла, и он заполучил  все  это.
Все деньги, все вещи. Потом _он_...
   Посетитель поставил лаковый предмет на место и натянуто улыбнулся. "Мне
пора уходить, - сказал он. - Спасибо, что показали мне эти вещицы".
   - Не за что. Не за _что_. Жаль, что у нас с вами не нашлось времени  на
долгий славный разговор о них, -  сказал  он  с  живой  неискренностью.  -
Восхитительные, должно быть, вещи. Если тебе о них что-то известно, я хочу
сказать, ведь я и не догадывался о том, что китайцы нюхали табак, я думал,
они пьют чай или что-нибудь еще. Заходите как-нибудь еще раз!
   Позднее, и позднее ненамного, в ту же  ночь,  Хардин  Трэскер  сидел  в
собственной квартире и внимательно рассматривал маленький экспонат, только
что выкраденный  им  из  квартиры  Виктора  Нильсона,  который,  вероятно,
никогда о нем и не спохватится. Он  был  довольно  плоский  и  походил  на
фляжку,   в   окраске   доминировала   киноварь   резного   барельефа   на
пепельно-сером фоне. Сверху  и  снизу  по  краям  шел  знакомый  греческий
бордюр. На обеих сторонах посередине  было  множество  крошечных  людей  в
халатах с бритыми головами. Некоторые из них  держали  в  руках  предметы,
которые на первый взгляд могли показаться  цепами,  мухобойками,  а  может
даже, и гигантскими грудными костями птиц. Большое  животное,  похожее  на
кошку с заостренными ушами и  глупой  улыбкой,  было  изображено  с  одной
стороны и заходило  за  ее  край,  а  с  другой,  тоже  захватывая  изгиб,
находилось нечто совсем  иное:  вообразите,  если  сможете,  что-то  вроде
большой летучей лягушки, имеющей сходство с драконом. Один из бритоголовых
малюток, казалось, съежился от страха перед ним.
   Все  это  имело  вид  весьма  курьезный  и  эллиптический.   И   слегка
потрепанный.
   - Да... - протяжно сказал сам себе Трэскер. Затем: - Что за дураки  эти
оценщики! Ничего не знают, кроме цен, по которым коллекции можно продать с
аукциона, чтобы покрыть долги.
   Трэскер держал в руке один из двух нюхательных флаконов того самого Чан
Ю-жуаня, о котором рассказывали любопытные сказки при  дворе  вдовствующей
императрицы.
   Если бы мы с вами попытались его открыть, возможно, у нас  ушло  бы  на
это много времени и мы могли бы потерпеть неудачу, но  Трэскер  знал,  что
колпачок снимается не так, как мы бы, вероятно, предположили; более  того,
он знал, _каким_ образом он снимается. Прошло еще  полсекунды  и  появился
джинн; произошла краткая сценка с  диалогом,  записанным  в  начале  нашей
истории.
   - Ну, - рассудительно сказал Трэскер, - я полагаю, джинн в  нюхательном
флаконе - такая же  неожиданность,  как  и  в  любой  другой  бутылке.  Не
сомневаюсь, история о том, как ты в него попал, и обо всех пережитых тобой
приключениях очень интересна, однако давай перейдем к делу. Что ты  можешь
для меня сделать?
   Джинн еще раз совершил попытку немного заняться частной  коммерцией  по
собственной инициативе, ответил на резкий отказ мимолетной  философической
улыбкой,  позволил  себе  увлечься  словесными   образами   и   восточными
гиперболами, наконец заговорил без обиняков. "Я могу сделать для вас нечто
материальное и конкретное, - сказал он, - нечто имеющее обычные физические
ограничения.  Никакой  вечной  жизни,  никаких  распрекраснейших-в-мире  -
девушек.  Я  хочу  сказать,  это  ведь  понятие  чисто  субъективное,   вы
согласны?"
   Трэскер не стал выражать свое согласие  или  несогласие.  "То,  чего  я
хочу, вполне материально и конкретно, -  сказал  он.  -  Я  хочу  _второй_
нюхательный флакон Чан Ю-жуаня".
   - Кого? - вежливо спросил джинн.
   Его господин повторил это имя и добавил: "Он был  третьим  заместителем
главного евнуха при императорском дворе".
   - Ах, _этот_!  -  сказал  джинн,  бросив  плотоядный  взгляд  и  грязно
хихикая. Он зевнул, вяло махнул рукой. - Ну и где он находится?
   Выяснив, что флакон является частью бесподобной коллекции м-ра  Эдварда
Финлейсона младшего, под таким-то и таким-то  номером,  на  Бикман  Плейс,
джинн кивнул, дрогнул, вытянул руку, на которой что-то лежало.
   - Как, уже успел туда  и  обратно?  -  Трэскер  удивился.  Предвкушение
удовольствия, проступившее в его  чертах,  практически  тут  же  сменилось
досадой. "Это не тот! - закричал он. - Слушай, - спустя минуту сказал  он,
- давай я как следует его тебе опишу.  Он  сделан  из  птицы-носорога,  из
твердого клюва  тропической  птицы.  Он  примерно  вот  такой  величины...
красивого, прекрасного желто-коричневого оттенка... на нем очень  искусно,
изысканно вырезаны три дракона, три феникса  и  три  гоблина  или  демона.
Он..."
   Джинн снова кивнул, с некоторым  нетерпением,  снова  дрогнул  и,  чуть
вскинув брови, снова предложил ему предмет, лежавший на ладони.
   - Нет,  нет,  _нет_!  -  закричал  совершенно  разъяренный  Трэскер.  -
_Птица-носорог_! Не коричневая яшма, а _птица-носорог_!
   В ходе этого взрыва эмоций джинн раздраженно разглядывал  свои  длинные
ногти, а затем сказал: "Ну, право. Так мы тут всю _ночь_ провозимся. В мои
обязанности входит оказание услуг, а не наличие специальных знаний в любой
области, которая вам на ум взбредет. Ладно. Вот что я  вам  скажу.  Я  вас
туда доставлю, а вы уж проводите отбор сами. Затем..."
   - Договорились! - воскликнул Хардин Трэскер. Он берется  за  протянутую
руку. На ощупь она оказывается горячей, как огонь. И в то же мгновение  он
уже в другом месте, в большой комнате, обставленной  дорого  и  с  хорошим
вкусом. На стеклянных полках, подсвеченных сквозь полупрозрачные