затели, - промолвила наконец она. - Усадьбу Уолкера очень легко отыскать.
     - Там не было указателей, - возразил Райдер.
     Мэри подумала, что это ложь, - указатель наверняка был. Однако это было важно только для нее, а вовсе не для Райдера Маккея.

***

     Уже миновала полночь, когда Мэри выскользнула из дома и вновь направилась к пруду. На небе не было ни облачка. Сияние звезд и молодой луны слабо освещало узкую тропку, однако девушка и не подумала о том, чтобы прихватить с собой лампу. Она без труда бы нашла дорогу и в полной темноте.
     Облаченная в одну лишь белоснежную сорочку, она, подобно призраку, пересекла зеленую лужайку, неслышно ступая по мягкой траве. Земля на склоне приятно холодила ступни, а в лесу ее ждал пружинистый ковер из осыпавшейся хвои. На берегу она застыла на мгновение, как делала это всегда. Как сделала это и сегодня утром. Это место являлось для нее святыней, здесь она обретала покой и новые силы и, попадая сюда, всякий раз благодарно молилась.
     Стремительно спускаясь по каменной лестнице, Мэри распахнула ворот сорочки. Легкая ткань, колеблемая едва уловимым дуновением ветерка, приятно ласкала кожу. Перешагнув через упавшую наземь сорочку, девушка решительно прыгнула в воду.

***

     Сидящий на противоположном берегу заводи Райдер Маккей ясно различил изящный изгиб белоснежного тела, почти беззвучно скользнувшего в чернильную толщу воды. Он твердил себе, что должен уйти, ведь Мэри так любит это место именно за его уединенность. А он уже второй раз вторгается сюда, и второй раз не находит в себе духу выдать свое присутствие. Райдер снова подумал, что надо уйти, но тут Мэри вынырнула и вскинула вверх гибкие руки. При виде этого зрелища на смену мыслям о том, что он должен делать, пришли мысли о том, что он станет делать.

***

     Повернувшись на спину, Мэри легла на воду, поддерживая тело на поверхности едва заметными движениями ног. Вода оказалась намного теплее воздуха, и от этого кожа покрылась пупырышками, а соски набухли и затвердели. Стараясь согреться, девушка вновь нырнула и долго пробыла под водой, прежде чем снова выплыла на поверхность. Она могла различить собственное дыхание - легкое как облачко тумана... или сигаретного дыма.
     Мэри улыбнулась. И что это ей приспичило рассказывать обо всем Райдеру Маккею? И болтать с ним весь день напролет? Убедившись, что Уолкера повидать невозможно, Райдер собрался было уйти сразу же после завтрака, однако Мэри настояла на том, чтобы он помог ей выполнить кое-какие работы по дому. Она видела, что гостя это нисколько не обижает - более того, он сам предложил ей выкрасить перила на крыльце после ленча. Об обеде они даже не говорили - вышло как-то само собой, что Райдер остался и на обед, а потом сидел с ней на крыльце, болтая обо всем на свете. Естественно, не ему, а Мэри полагалось знать расписание поездов, однако она почему-то не решилась напомнить гостю о том, что он пропустил последний поезд из Бейлиборо. Ни минуты не сомневаясь, что поступает верно, она предложила ему провести ночь в одной из пяти гостевых комнат, имевшихся в особняке.
     Ей и в голову не могло прийти, что мысли о том, что Райдер находится совсем близко, в спальне, на другом конце коридора, не дадут ей заснуть. Мэри изнемогала от усталости, когда распрощалась с ним до утра, но, оказавшись у себя, принялась без конца ворочаться, гадая, удобно Райдеру в отведенной для него комнате или нет. Через полчаса она сдалась, поднялась с кровати и уселась на подоконник. Какое-то время она пыталась отвлечься чтением, однако звездное сияние за окном не давало ей сосредоточиться. Тропинка, ведущая к пруду, призывно темнела на серебрящейся от росы лужайке. И хотя Мэри просидела на окне еще добрых полтора часа, она знала, что лишь одно место может даровать ей покой.
     Только на сей раз оно не будет столь безмятежным, как прежде, и дело тут не в Райдере Маккее. Это не его вторжение лишило Мэри сна. Мятеж разрастался в ней самой. И нигде в мире ей не суждено обрести покой, пока она не обретет его в собственной душе.
     Мучительная тоска пронзила ее душу словно молния. Мэри казалось, что от этой неимоверной тяжести ей трудно дышать. Она по опыту знала, что не имеет смысла бороться с неодолимой тоской. Проще было подчиниться и переждать, и она нырнула поглубже, чтобы ласковая теплая вода смыла с лица горькие слезы.

***

     Стараясь разглядеть Мэри, Райдер привстал. Девушка слишком долго находилась под водой. Райдер едва не бросился за ней, но тут она вынырнула и поплыла к берегу.
     В неподвижном ночном воздухе он ясно слышал, как громко она дышит. До него не сразу дошло, что это не просто вздохи, а рыдания. Райдер повернулся, окончательно решившись уйти. Не следует вмешиваться - это дело ее и Господа. Он тут ни при чем. Ему тут нет места.
     Но вместо этого Райдер обогнул пруд и остановился у распростертого на берегу тела. Протягивая ей рубашку, он произнес:
     - Оденьтесь.
     Видя, что ей самой не справиться, Райдер принялся помогать ей, после чего заключил девушку в объятия.

Глава 2

Сентябрь 1884 года, Нью-Йорк-Сити

     Мэри пришла домой, чтобы написать письма. Почему-то в этот раз, находясь под крышей монастыря в Куинсе , ей никак не удавалось связно изложить на бумаге мысли. И хотя сестра Мэри Френсис привыкла считать монастырь своим домом еще с семнадцати лет - то есть вот уже тринадцатый год, - чтобы сосредоточиться, ей пришлось вернуться в дом, где прошла ее юность.
     Особняк на углу Пятидесятой улицы и Бродвея без натяжки можно было бы назвать дворцом. Джон Маккензи Великолепный отстроил его сразу, как только понял, что деловой центр города сдвинулся из Манхэттена на север. В то время Центральный парк считался скорее деревенской окраиной, а их дом оказался единственным на всей улице - пыльной, разъезженной колее, лишь со временем превратившейся в одну из самых оживленных магистралей разросшегося города.
     Внушительный, просторный особняк из серого камня стал домом для любовницы Джея Мака и пяти его незаконнорожденных Мэри. В высшем свете ходило немало пересудов, когда стало известно, для кого отстроен этот дворец. Матроны без конца ахали: ведь Джей Мак с женой жили совсем рядом. И как только ему не стыдно так поступить с бедной Ниной? И как той женщине хватает совести ходить с поднятой головой? Сплетни затихли лишь после того, как Нина умерла.
     А тем временем Мойра жаловалась на то, что совсем не хочет покидать квартиру, где жила все это время вместе с дочерьми. Конечно, здесь тесно, да и Мойре нужна отдельная комната, но ведь не такой же роскошный особняк!
     Однако Джон Маккензи никогда в жизни не вошел бы в десятку самых могущественных и богатых людей страны, если бы прислушивался к тому, что говорят другие. И строительство продолжалось.
     И вот теперь, стоя перед литой узорчатой решеткой, Мэри Френсис Деннехи с необычной горячностью подумала о том, что отец принял единственное правильное решение.
     От легкого толчка створки ворот, установленные на аккуратно смазанных петлях, бесшумно распахнулись. Мэри подумала, что мистер Кавано хорошо выполняет свою работу. Садовник не жалел труда, чтобы усадьба смотрелась как картинка: дорожки тщательно подметены, кусты роз ровно подстрижены.
     Мэри подождала, пока ворота закроются сами собой, и, прежде чем двинуться к дому, на минуту задержалась. Набрав побольше воздуха в грудь, девушка постаралась собраться с мыслями, так как знала: невозмутимый, безмятежный вид особняка вовсе не обещает, что та же безмятежность ожидает ее и внутри.
     Дверь открыла незнакомая горничная.
     - А где миссис Кавано? - поинтересовалась девушка, отдав ей шаль.
     Их садовнику в свое время здорово повезло с женой, делавшей почти всю работу по дому. Миссис Кавано служила Мойре и ее дочерям с того самого дня, как они поселились в особняке.
     - Меня зовут Пегги Брайант, сестра, - с реверансом представилась горничная. - Нынче утром у миссис Кавано возникли какие-то претензии к мяснику. По-моему, она решила, что он дважды прислал счет за одну и ту же баранину.
     Мэри улыбнулась. В кратком рассказе Пегги она увидела всю миссис Кавано. Жена садовника никогда не давала спуску мяснику, а также зеленщику, цветочнику, молочнику и прочим торговцам. Она не ленилась проверять все счета Джея Мака, причем с не меньшим вниманием, чем курс собственных акций. По ее понятиям, и то и другое было неразрывно связано. И чем больше она сэкономит на содержании дома Джея Мака, тем больше ей воздается в виде процентов с акций Северо-Западной дороги. Джей Мак неоднократно пытался разъяснить ей, как на самом деле образуются эти драгоценные проценты, но все без толку. Однажды приняв решение, миссис Кавано стояла на своем до конца. По мнению Мэри, уже за одно это миссис Кавано давно можно было считать членом их семьи.
     - Ваша матушка отправилась по магазинам, - извиняющимся тоном объяснила Пегги. - По-моему, она не ждала вас так рано.
     Мэри почувствовала облегчение. Монашеский белый чепец лишь усилил безмятежное выражение ее лица.
     - А Джей Мак, конечно, у себя в офисе?
     Пегги кивнула, отчего из-под накрахмаленного кружевного чепчика тут же высыпались темные мелкие кудряшки, которые она тут же поспешила убрать обратно.
     - С самого раннего утра, сестра.
     - Здесь меня зовут просто Мэри.
     - К этому не так-то просто привыкнуть, - заупрямилась Пегги, недоверчиво окинув взглядом фигуру в монашеском одеянии. - Меня воспитали святые сестры в монастыре Святого Стефана. И они никогда не позволяли мне обращаться к ним по именам.
     Мэри увидала, что карие глазки Пегги, словно в ожидании немедленной кары, закатились к небесам, и сухо заметила:
     - Поверь моему опыту, Пегги, и не бойся, что Господь отвлечется на столь ничтожные дела - по крайней мере до ближайшего чаепития.
     Глаза Пегги испуганно распахнулись.
     - Ох, батюшки, да вы точь-в-точь такая, как они говорят!
     Мэри не было нужды уточнять, кто такие "они" и что "они" говорят. Совершенно очевидно, что головку новой служанке уже успели забить всевозможными небылицами.
     - Я бы хотела побыть в своей старой комнате, - сказала она Пегги.
     - Да, конечно, сестра... то есть, я хотела сказать... - От смущения ее голос стал тихим. - Я как раз недавно привела ее в порядок. Миссис Кавано сказала, что вам наверняка захочется прилечь там.
     - Спасибо, Пегги, - поблагодарила Мэри и, увидав, что горничная намерена провожать ее наверх, добавила:
     - Не беспокойтесь. Пожалуй, я сама найду дорогу.
     - Очень хорошо, - зардевшись, прошептала Пегги. Отвесив еще один реверанс, она поспешила удалиться.
     В комнате Мэри все оставалось таким же, каким было тринадцать лет назад. Детские куклы теснились на высоком креслице возле камина. На каминной полке красовались многочисленные фотографии пяти сестер. В укромном уголке расположилась коллекция маленьких стеклянных фигурок. А вот и зеркало с ручкой из слоновой кости, с красиво выгравированными инициалами. Его подарили Мэри в день шестнадцатилетия. А рядом - две щетки из настоящей кабаньей щетины, которые когда-то привезли из Лондона. В маленькой кедровой шкатулочке хранились ленты и черепаховые гребни.
     Чуткие пальца Мэри пробежались по крышке шкатулки. Она подумала, что единственным ее настоящим сокровищем были роскошные рыжие волосы. Ей с трудом удалось удержаться от рыданий, подступавших к горлу всякий раз, как только она вспоминала о прядях, некогда безжалостно отрезанных и брошенных на пол. В монастыре не было зеркала, чтобы увидеть все в подробностях, однако выражение на физиономии сестры-бенедиктинки, орудовавшей ножницами, говорило о многом.
     - Она знала, что это мое единственное богатство, - горько прошептала Мэри, ласково проведя пальцами по колкой щетине. - И упивалась моим горем.
     В ушах у Мэри и по сей день раздавалось жадное кла-цанье ножниц. Ее слез не видел никто, она выплакалась в одиночестве, молясь в своей тесной келье о ниспослании ей прощения за проявленную гордыню. Может быть, сестре-бенедиктинке тоже было ясно, что девушке постоянно приходится усмирять гордость и упрямство. Хотя вряд ли - уж очень эта недалекая самоуверенная особа любила унижать других, чтобы похвастаться перед ними своей собственной непогрешимостью.
     Мэри даже не посмотрела в сторону кровати с уютной пуховой периной и горой подушек. Она явилась сюда вовсе не для того, чтобы прилечь. Сегодня у нее есть масса других дел.
     Сноп света, расчлененный на квадраты переплетом французской двери, выходящей на террасу, отражался от поверхности письменного стола и идеально натертого пола. Мэри уселась за стол и выдвинула ящик, где в полном порядке хранились письменные принадлежности. За последние месяцы она уже раз десять обдумала те послания, которые ей предстояло сейчас составить. Однако от этого стоящая перед ней задача не стала легче.
     Первое письмо адресовалось Мегги. Проницательная Мегги, чье целительское искусство нередко помогало тем, кто страдал не только от физических, но и от душевных ран. Мэри писала о принятом ею решении, о его значении для нее самой и для остальной семьи. Мегги сама сумеет разобраться, где будет больнее всего и кого прежде всего надо будет лечить.
     Содержание последующих писем в основном повторяло первое послание - вот только акценты в них были расставлены по-разному, в соответствии с особенностями характера каждой из сестер. Для Майкл, репортера из "Новостей Скалистых гор", она описала свой поступок как новую главу в своей жизни. Майкл была близнецом с Ренни - инженером-строителем Северо-Восточной дороги. И в этом случае Мэри говорила о строительстве моста между прошлым и будущим и закладке фундамента для новой жизни. Наверное, проще всего было составить письмо к Скай, самой младшей из сестер, больше всего в жизни ценившей приключения. Мэри так и написала, что в любой перемене содержится некое приключение, а в той перемене, которую затеяла она, приключений и неожиданностей может оказаться ох как много.
     Все четыре письма были аккуратно запечатаны и надписаны. Первым трем посланиям предстоит найти адресатов в разных районах Колорадо. Четвертое спустя многие месяцы достигнет Скай, живущую в Шанхае.
     Мэри откинулась на высокую спинку стула и с наслаждением потянулась. Помассировав поясницу, она почувствовала, как усталость покидает ее тело, и осторожно повертела затекшей шеей. Прихватив письма, она тихонько спустилась в холл. Мэри передумала отправлять на почту Пегги - не стоит доверять посторонним столь интимные послания. Никем не замеченная, она накинула шаль и поспешила прочь. Вернуться она успела как раз к приходу матери.
     Мойра Деннехи Великолепная была миниатюрной дамой, едва достававшей до подбородка своей старшей дочери. Однако она, ничуть не смутившись, прижала Мэри к груди, словно эта взрослая особа все еще оставалась маленькой девочкой.
     - Рада видеть тебя, моя милая, - воскликнула Мойра. Отступив на шаг, она окинула взглядом фигуру Мэри и довольно заметила:
     - Вид у тебя вполне здоровый. И щечки такие румяные!
     - Ты же сама только что сжимала их.
     - Не груби! - добродушно погрозила пальцем мать.
     - Ладно. - Мэри поцеловала ее в щеку.
     - Откуда такое послушание? - Рыжие брови Мойры удивленно поползли вверх. - Ты, часом, не заболела?
     - Мама! - Сухой, колкий голос Мэри был намного более привычным для уха матери, которая тотчас же улыбнулась и позвонила, чтобы приказать готовить чай.
     - Идем, я покажу подарки для твоих племянников.
     - То есть для твоих внуков.
     - Ты всегда была умницей, - лукаво ответила Мойра и с увлечением начала распаковывать бесчисленные свертки от "А.Т.Стюарта и Донована", так что в итоге завалила покупками все свободное пространство в гостиной. Трогательный рассказ о трудностях, сопутствовавших выбору платья, прервался лишь на минуту, когда появилась Пегги, которой было велено подавать чай.
     Мэри покорно разглядывала извлеченные из пакетов обновки. Здесь было вполне достаточно ленточек, кружев и прочей мишуры для того, чтобы открыть целую галантерейную лавку. При этом каждая мелочь была заботливо подобрана либо под цвет глаз, либо под какую-то еще милую особенность любимых внуков.
     - Ты хочешь послать им все это к Рождеству?
     - Честно говоря, я подумываю о том, чтобы уломать твоего отца съездить в Денвер еще раньше.
     - Ох...
     - И это все? - возмутилась Мойра. - Просто "ох"? Да ведь моя идея великолепна!
     - Я считаю великолепным всякий случай, когда тебе удается заставить Джея Мака отвлечься от дел, - заверила Мэри, стараясь вложить в свои слова как можно больше почтения. - Однако на сей раз сделать это будет не так-то просто, ведь мы уже собирались недавно всем семейством по случаю выпуска у Мегги.
     - Знаю, - погрустнев, вздохнула Мойра. - Однако после этого мне еще сильнее захотелось снова собрать под одной крышей весь свой выводок.
     - Ты о детях или о внуках?
     - Обо всех.
     - Мама, - терпеливо напомнила Мэри, - да ведь Скай с Уолкером просто физически не в состоянии...
     - Ох, да я и сама это знаю. Это просто мечта. А пока я бы хотела собрать вас столько, сколько смогу.
     Принесли чай, и Мойра поспешила освободить хоть немного места. Миссис Кавано приготовила чудесные сандвичи и заварила обожаемый Мэри апельсиновый чай.
     - Джей Мак сегодня вернется не слишком поздно? - поинтересовалась девушка.
     - Я надеюсь, не позднее обычного. - Мать слегка нахмурилась и спросила:
     - А в чем дело? Ты ведь все равно останешься обедать, не так ли? Сегодня у нас на десерт малиновый мусс.
     Мэри не смогла сдержать улыбки. Мать и сама не заметила, что пытается заманить ее с помощью сладостей, как маленькую. Возможно, в этом и заключается суть материнства - видеть маленькую девочку даже во взрослой дочери.
     - Я останусь, - пообещала она. - Даже если мне не дадут малинового мусса.

***

     Вечерняя трапеза проходила в малой, семейной, столовой. Мойра и Джей Мак восседали по разные концы орехового стола, а Мэри, несмотря на то что имела возможность выбирать из пяти стульев, предпочла именно тот, на котором сидела еще в детстве. "Наверное, это естественно, - подумала она позже, - видеть в себе ребенка, если рядом находится кто-то из родителей".
     Джея Мака переполняли свежие новости из мира бизнеса, но ни Мойре, ни Мэри они не были в диковинку. Обе с пониманием слушали рассказы про каверзный характер рынка, про интриги объединенных профсоюзов, о проблемах с получением правительственных земель и трудностях с прокладкой новой ветки железной дороги на неспокойных юго-западных территориях. Джей Мак рассказывал обо всем так подробно, словно присутствовал на совете директоров, а не в кругу семьи. Ему казалось, что таким образом его домашние лучше поймут, откуда берется еда у них на столе и деньги в кошельке.
     Где-то между консоме из артишоков и жарким из баранины Джей Мак заключил свой рассказ и предложил перейти к вопросам и замечаниям. Обсуждение новостей с Мойрой и Мэри продолжалось вплоть до зеленого салата и лососины с горошком. Джей Мак внимательно выслушал все, что они хотели бы сказать, и отнесся к этому точно так же, как к замечаниям своих партнеров по бизнесу, - то есть переиначил в свете собственных убеждений. Несмотря на невыразительность его широкоскулого лица и несколько отвлеченный взгляд темно-зеленых глаз, всякий раз, когда Джей Мак смотрел на жену или дочь, взор его наполнялся теплотой и любовью.
     Излучаемые Джоном Маккензи Великолепным уверенность и властность казались такими же привычными, как на ком-то другом - старый поношенный костюм. Однако этот влиятельный человек не утратил чувства реальности и ценил упорство и отвагу в окружающих. За долгие годы он мог не раз убедиться, что самое отчаянное упорство и отвага обитают не далее как в его собственном доме. Его густая роскошная шевелюра все еще оставалась темно-русой, и только очередная выходка одной из дочерей могла прибавить новую седую прядь на в