м морем, над спящей Европой, над древними пепе-
лищами Малой Азии, над равнинами Африки, покрытыми иглами и пылью высох-
ших растений, летели волны женского голоса:
   - ...Тому, кто велел отвечать от часа до трех...
   Этот вызов Зоя повторяла много раз. Затем говорила:
   -  ...Хочу  тебя  видеть.  Пусть  это  неразумно.  Назначь  любой  из
итальянских портов... По имени меня не вызывай, узнаю тебя по голосу...
   В ту же ночь, в ту самую минуту, когда Зоя  упрямо  повторяла  вызов,
надеясь, что Гарин где-то, - в Европе, Азии, Африке,  -  нащупает  волны
электромагнитов "Аризоны", за две тысячи километров, в Париже, на ночном
столике у двухспальной кровати, где одиноко, уткнув нос в  одеяло,  спал
Роллинг, затрещал телефонный звонок.
   Роллинг, подскочив, схватил трубку. Голос Семенова поспешно  прогово-
рил:
   - Роллинг. Она разговаривает.
   - С кем?
   - Плохо слышно, по имени не называет.
   - Хорошо, продолжайте слушать. Отчет завтра.
   Роллинг положил трубку, снова лег, но сон уже отошел от него.
   Задача была нелегка: среди несущихся ураганом над Европой фокстротов,
рекламных воплей, церковных хоралов, отчетов о  международной  политике,
опер, симфоний, биржевых бюллетеней, шуточек знаменитых юмористов - уло-
вить слабый голос Зои.
   День и ночь для этого в Медоне сидел Семенов. Ему удалось перехватить
несколько фраз, сказанных голосом Зои. Но и этого было достаточно, чтобы
разжечь ревнивое воображение Роллинга.
   Роллинг чувствовал себя отвратительно после ночи в Фонтенебло. Шельга
остался жив, - висел над головой страшной угрозой. С  Гариным,  которого
Роллинг с наслаждением повесил бы на сучке, как негра, был подписан  до-
говор. Быть может, Роллинг и заупрямился бы тогда, - лучше смерть,  эша-
фот, чем союз, - но волю его сокрушала Зоя. Договариваясь с Гариным,  он
выигрывал время, и, быть может, сумасшедшая женщина опомнится,  раскает-
ся, вернется... Роллинг действительно плакал  в  автомобиле,  зажмурясь,
молча... Это было черт знает что... Из-за распутной,  продажной  бабы...
Но слезы были солоны и мучительны... Одним из условий договора он поста-
вил длительное путешествие Зои на яхте. (Это было необходимо, чтобы  за-
мести следы.) Он надеялся убедить, усовестить, увлечь ее ежедневными бе-
седами по радио. Эта надежда была, пожалуй, глупее слез в автомобиле.
   По условию с Гариным Роллинг немедленно начинал "всеобщее наступление
на химическом фронте". В тот день, когда Зоя села в Гавре на  "Аризону",
Роллинг поездом вернулся в Париж. Он известил полицию о том, что  был  в
Гавре и на обратном пути, ночью, подвергся нападению бандитов  (трое,  с
лицами, обвязанными платками). Они отобрали у него деньги и  автомобиль.
(Гарин в это время, - как было условленно, - пересек с запада на  восток
Францию, проскочил границу в Люксембурге и в  первом  попавшемся  канале
утопил автомобиль Роллинга.)
   "Наступление на химическом фронте" началось. Парижские газеты  начали
грандиозный переполох. "Загадочная трагедия в Вилль Давре",  "Таинствен-
ное нападение на русского в парке Фонтенебло", "Наглое ограбление  хими-
ческого короля", "Американские миллиарды в Европе", "Гибель национальной
германской индустрии", "Роллинг или Москва" - все это умно и ловко  было
запутано в один клубок, который, разумеется, застрял в горле у обывателя
- держателя ценностей. Биржа тряслась до основания. Между  серых  колонн
ее, у черных досок, где истерические руки писали, стирали, писали  мело-
вые цифры падающих бумаг, мотались, орали обезумевшие  люди  с  глазами,
готовыми лопнуть, с губами в коричневой пене.
   Но это гибла плотва, - все это были шуточки. Крупные промышленники  и
банки, стиснув зубы, держались за пакеты акций. Их нелегко было повалить
даже рогами Роллинга. Для этой наиболее серьезной операции  и  подготов-
лялся удар со стороны Гарина.
   Гарин "бешеным ходом", как верно угадал Шельга, строил в Германии ап-
парат по своей модели. Он разъезжал из города в город, заказывая заводам
различные части. Для сношения  с  Парижем  пользовался  отделом  частных
объявлений в кельнской газете. Роллинг, в свою очередь, помещал в  одной
из бульварных парижских газет две-три строчки:  "Все  внимание  сосредо-
точьте на анилине... ", "Дорог каждый день, не жалейте денег..."  и  так
далее.
   Гарин отвечал: "Окончу скорее, чем предполагал...  ",  "Место  найде-
но... ", "Приступаю... ", "Непредвиденная задержка..."
   Роллинг: "Тревожусь, назначьте день..."  Гарин  ответил:  "Отсчитайте
тридцать пять со дня подписания договора..."
   Приблизительно с этим его сообщением  совпала  ночная  телефонограмма
Роллингу от Семенова. Роллинг пришел в ярость, - его водили за нос. Тай-
ные сношения с "Аризоной", помимо всего, были опасны. Но Роллинг не  вы-
дал себя ни словом, когда на следующий день говорил с мадам Ламоль.
   Теперь, в часы бессонниц,  Роллинг  стал  "продумывать"  заново  свою
"партию" со смертельным врагом. Он нашел ошибки. Гарин оказывался не так
уже хорошо защищен. Ошибкой его было согласие на путешествие Зои, -  ко-
нец партии для него предрешен. Мат будет сказан на борту "Аризоны".
   Но на борту "Аризоны" происходило не совсем то, о чем думал  Роллинг.
Он помнил Зою умной, спокойнорасчетливой, холодной, преданной. Он  знал,
с какой брезгливостью она относилась к женским слабостям. Он не мог  до-
пустить, чтобы долго могло длиться ее  увлечение  этим  нищим  бродягой,
бандитом Гариным. Хорошая прогулка по Средиземному морю должна прояснить
ее ум.
   Зоя действительно была как в бреду, когда в Гавре села на яхту.  Нес-
колько дней одиночества среди океана успокоили ее. Она пробуждалась, жи-
ла и засыпала среди синего света, блеска воды, под спокойный,  как  веч-
ность, шум волн. Содрогаясь от омерзения, она вспоминала грязную комнату
и оскалившийся, стеклянноглазый труп Ленуара, закипевшую  дымную  полосу
поперек груди Утиного Носа, сырую  поляну  в  Фонтенебло  и  неожиданные
выстрелы Роллинга, точно он убивал бешеную собаку...
   Но все же ум ее не прояснялся, как надеялся Роллинг. Наяву и  во  сне
чудились какие-то дивные острова, мраморные дворцы, уходящие  лестницами
в океан... Толпы красивых людей, музыка, вьющиеся флаги... И она - пове-
лительница этого фантастического мира...
   Сны и видения в кресле под синим тентом были продолжением разговора с
Гариным в Вилль Давре (за час до убийства). Один на свете  человек,  Га-
рин, понял бы ее сейчас. Но с ним были связаны и стеклянные глаза Ленуа-
ра, и разинутый страшный рот Гастона Утиный Нос.
   Вот почему у Зои остановилось сердце, когда неожиданно в трубку радио
забормотал голос Гарина... С тех пор она ежедневно звала  его,  умоляла,
грозила. Она хотела видеть его и боялась. Он чудился ей черным пятном  в
лазурной чистоте моря и неба... Ей нужно было рассказать ему о снах ная-
ву. Спросить, где же его Оливиновый пояс? Зоя металась  по  яхте,  лишая
капитана Янсена и его помощника присутствия духа.
   Гарин отвечал:
   "... Жди. Будет все, что ты захочешь. Только умей хотеть. Желай, схо-
ди с ума - это хорошо. Ты мне нужна такой. Без тебя мое дело мертвое".
   Таково было его последнее радио, точно так же  перехваченное  Роллин-
гом. Сегодня Зоя ждала ответа на запрос, - в какой точно день его  нужно
ждать на яхте? Она вышла на палубу и облокотилась о  перила.  Яхта  едва
двигалась. Ветер затих. На востоке поднимались испарения  еще  невидимой
земли, и стоял пепельный столб дыма над Везувием.
   На мостике капитан Янсен опустил руку с биноклем, и Зоя  чувствовала,
что он, как зачарованный, смотрит на нее. Да и как было ему не смотреть,
когда все чудеса неба и воды были сотворены только затем, чтобы ими  лю-
бовалась мадам Ламоль, - у перил над молочнолазурной бездной.
   Невероятным, смешным казалось время, когда за дюжину шелковых  чулок,
за платье от большого дома, просто за тысячу франков Зоя позволяла  слю-
нявить себя молодчикам с коротенькими пальцами и сизыми щеками...  Фу!..
Париж, кабаки, глупые девки,  гнусные  мужчины,  уличная  вонь,  деньги,
деньги, деньги, - какое убожество... Возня в зловонной яме!..
   Гарин сказал в ту ночь: "Захотите - и  будете  наместницей  бога  или
черта, что вам больше по вкусу. Вам захочется уничтожать людей, - иногда
в этом бывает потребность, - ваша власть надо всем человечеством...  Та-
кая женщина, как вы, найдет применение сокровищам Оливинового пояса..."
   Зоя думала:
   "Римские императоры обожествляли себя.  Наверно,  им  это  доставляло
удовольствие. В наше время это тоже не плохое развлечение. На что-нибудь
должны пригодиться людишки. Воплощение бога, живая богиня среди  фантас-
тического великолепия... Отчего же, - пресса могла  бы  подготовить  мое
обожествление легко и быстро. Миром правит сказочно прекрасная  женщина.
Это имело бы несомненный успех. Построить где-нибудь на островах велико-
лепный город для избранных юношей, предполагаемых любовников богини. По-
являться, как богиня, среди этих голодных мальчишек, - недурные эмоции".
   Зоя пожала плечиком и снова посмотрела на капитана:
   - Подите сюда, Янсен.
   Он подошел, мягко и широко ступая по горячей палубе.
   - Янсен, вы не думаете, что я сумасшедшая?
   - Я не думаю этого, мадам Ламоль, и не подумаю, что бы вы мне ни при-
казали.
   - Благодарю. Я вас назначаю командором ордена божественной Зои.
   Янсен моргнул светлыми ресницами. Затем взял под козырек. Опустил ру-
ку и еще раз моргнул. Зоя засмеялась, и его губы поползли в улыбку.
   - Янсен, есть возможность осуществить  самые  несбыточные  желания...
Все, что может придумать женщина в такой знойный полдень... Но нужно бу-
дет бороться...
   - Есть бороться, - коротко ответил Янсен.
   - Сколько узлов делает "Аризона"?
   - До сорока.
   - Какие суда могут нагнать ее в открытом море?
   - Очень немногие...
   - Быть может, нам придется выдержать длительную погоню.
   - Прикажете взять полный запас жидкого топлива?
   - Да. Консервов, пресной воды, шампанского... Капитан Янсен, мы  идем
на очень опасное предприятие.
   - Есть идти на опасное предприятие.
   - Но, слышите, я уверена в победе...
   Склянки пробили половину первого... Зоя вошла в радиотелефонную  руб-
ку. Села к аппарату. Она  потрогала  рычажок  радиоприемника.  Откуда-то
поймались несколько тактов фокстрота.
   Сдвинув брови, она глядела на хронометр. Гарин молчал. Она снова ста-
ла двигать рычажок, сдерживая дрожь пальцев.
   ...Незнакомый, медленный голос по-русски проговорил в самое ухо:
   "...Если вам дорога жизнь... в пятницу высадитесь в Неаполе... в гос-
тинице "Сплендид" ждите известий до полудня субботы".
   Это был конец какой-то фразы, отправленной на длине  волны  четыреста
двадцать один, то есть станции, которой все это время пользовался Гарин.
   Третью ночь подряд в комнате, где лежал  Шельга,  забывали  закрывать
ставни. Каждый раз он напоминал об  этом  сестре-кармелитке.  Он  внима-
тельно смотрел за тем, чтобы задвижка, соединяющая половинки  створчатых
ставен, была защелкнута как следует.
   За эти три недели Шельга настолько поправился, что вставал с койки  и
пересаживался к окну, поближе к пышнолистным ветвям  платана,  к  черным
дроздам и радугам над водяной пылью среди газона.
   Отсюда был виден весь больничный садик,  обнесенный  каменной  глухой
стеной. В восемнадцатом веке это место принадлежало  монастырю,  уничто-
женному революцией. Монахи не любят любопытных глаз. Стена была  высока,
и по всему гребню ее поблескивали осколки битого стекла.
   Перелезть через стену можно было, лишь подставив с той стороны  лест-
ницу. Улички, граничившие с больницей, были тихие и  пустынные,  все  же
фонари там горели настолько ярко и так часто слышались в тишине за  сте-
ной шаги полицейских, что вопрос о лестнице отпадал.
   Разумеется, не будь битого стекла на стене, ловкий человек перемахнул
бы и без лестницы. Каждое утро Шельга из-за шторы осматривал  всю  стену
до последнего камешка. Опасность грозила только с этой стороны. Человек,
посланный Роллингом, вряд ли рискнул бы появиться изнутри гостиницы.  Но
что убийца так или иначе появится, Шельга не сомневался.
   Он ждал теперь осмотра врача, чтобы выписаться. Об этом было  извест-
но. Врач приезжал обычно пять раз в неделю. На этот раз  оказалось,  что
врач заболел. Шельге заявили, что без осмотра старшего врача его не  вы-
пишут. Протестовать он даже и не пытался. Он дал знать в  советское  по-
сольство, чтобы оттуда ему доставляли еду. Больничный суп он  выливал  в
раковину, хлеб бросал дроздам.
   Шельга знал, что Роллинг должен избавиться от единственного  свидете-
ля. Шельга теперь почти не спал, - так велико  было  возбуждение.  Сест-
ра-кармелитка приносила ему газеты, - весь день он работал  ножницами  и
изучал вырезки. Хлынову он запретил приходить в больницу. (Вольф  был  в
Германии, на Рейне, где собирал сведения о борьбе Роллинга с  Германской
анилиновой компанией.)
   Утром, подойдя, как обычно, к окну, Шельга оглядел сад  и  сейчас  же
отступил за занавес. Ему стало даже весело. Наконец-то! В саду, с север-
ной стороны, полускрытая липой, к стене была прислонена лестница  садов-
ника, верхний конец ее торчал на пол-аршина над осколками стекла.
   Шельга сказал:
   - Ловко, сволочи!
   Оставалось только ждать. Все было уже обдумано. Правая рука его, хотя
и свободная от бинтов, была еще слаба. Левая - в лубках  и  в  гипсе,  -
сестра крепко прибинтовала ее к груди. Рука с гипсом  весила  не  меньше
пятнадцати фунтов. Это было единственное оружие, которым  он  мог  защи-
щаться.
   На четвертую ночь сестра опять забыла закрыть ставни. Шельга  на  это
раз не протестовал и с девяти часов притворился спящим. Он  слышал,  как
хлопали в обоих этажах ставни. Его окно опять осталось открытым настежь.
Когда погас свет, он соскочил с койки и правой  слабой  рукой  и  зубами
стал распутывать повязку, державшую левую руку.
   Он останавливался, не дыша вслушивался. Наконец рука повисла  свобод-
но. Он мог разогнуть ее до половины. Выглянул в сад, освещенный  уличным
фонарем, - лестница стояла на прежнем месте за липой. Он скатал  одеяло,
сунул под простыню, в полутьме казалось, что на койке лежит человек.
   За окном было тихо, только падали капли. Лиловатое зарево трепетало в
тучах, над Парижем. Сюда не долетали шумы с бульваров. Неподвижно висела
черная ветвь платана.
   Где-то заворчал автомобиль. Шельга насторожился, - казалось, он  слы-
шит, как бьется сердце у птицы,  спящей  на  платановой  ветке.  Прошло,
должно быть, много времени. В саду началось  поскрипывание  и  шуршание,
точно деревом терли по известке.
   Шельга отступил к стене за штору. Опустил гипсовую руку.  "Кто?  Нет,
кто? - подумал он. - Неужели сам Роллинг?"
   Зашелестели листья, - встревожился дрозд. Шельга глядел на тускло ос-
вещенный из окна паркет, где должна появиться тень человека.
   "Стрелять не будет, - подумал он, - надо  ждать  какой-нибудь  дряни,
вроде фосгена..." На паркете стала подниматься  тень  головы  в  глубоко
надвинутой шляпе. Шельга стал отводить руку,  чтобы  сильнее  был  удар.
Тень выдвинулась по плечи, подняла растопыренные пальцы.
   - Шельга, товарищ Шельга, - прошептала тень порусски,  -  это  я,  не
бойтесь...
   Шельга ожидал всего, но только не этих слов,  не  этого  голоса.  Не-
вольно он вскрикнул. Выдал себя, и тот человек тотчас одним прыжком  пе-
рескочил через подоконник. Протянул для защиты обе руки. Это был Гарин.
   - Вы ожидали нападения, я так и думал, - торопливо сказал он,  -  се-
годня в ночь вас должны убить. Мне это невыгодно. Я  рискую  черт  знает
чем, я должен вас спасти. Идем, у меня автомобиль.
   Шельга отделился от стены. Гарин весело блеснул  зубами,  увидев  все
еще отведенную гипсовую руку.
   - Слушайте, Шельга, ей-богу, я не виноват. Помните наш уговор  в  Ле-
нинграде? Я играю честно. Неприятностью в Фонтенебло вы обязаны исключи-
тельно этой сволочи Роллингу. Можете верить мне, - идем,  дороги  секун-
ды...
   Шельга проговорил, наконец:
   - Ладно, вы меня увезете, а потом что?
   - Я вас спрячу... На небольшое время, не бойтесь. Покуда не получу от
Роллинга половины... Вы газеты читаете? Роллингу везет как  утопленнику,
но он не может честно играть. Сколько вам нужно, Шельга? Говорите первую
цифру. Десять, двадцать, пятьдесят миллионов? Я выдам расписку...
   Гарин говорил негромко, торопливо, как в бреду, - лицо его все дрожа-
ло.
   - Не будьте дураком, Шельга. Вы что, принципиальный, что ли? Я  пред-
лагаю работать вместе против Роллинга... Ну... Едем...
   Шельга упрямо мотнул головой:
   - Не хочу. Не поеду.
   - Все равно - вас убьют.
   - Посмотрим.
   - Сиделки, сторожа, администрация, - все куплено Роллингом. Вас заду-
шат. Я знаю... Сегодняшней ночи вам не пережить... Вы предупредили  ваше
посольство? Хорошо, хорошо... Посол  потребует  объяснений.  Французское
правительство в крайнем случае извинится... Но вам от  этого  не  легче.
Роллингу нужно убрать свидетеля... Он не допустит, чтобы вы  перешагнули
ворота советского посольства...
   - Сказал - не поеду... Не хочу...
   Гарин вздохнул. Оглянулся на окно.
   - Хорошо. Тогда я вас возьму и без вашего желания. - Он  отступил  на
шаг, сунул руку в пальто.
   - То есть как это - без моего желания?
   - А вот так...
   Гарин, рванув из кармана, вытащил маску с коротким цилиндром противо-
газа, поспешно приложил ее ко рту, и Шельга не успел крикнуть, - в  лицо
ему ударила струя маслянистой жидкости... Мелькнула только рука  Гарина,
сжимающая резиновую грушу... Шельга захлебнулся душистым, сладким дурма-
ном...
   - Есть новости?
   - Да. Здравствуйте, Вольф. Я прямо с вокзала, голоден, как  в  восем-
надцатом году.
   - У вас веселый вид, Вольф. Много узнали?
   - Кое-что узнал... Будем говорить здесь?
   - Хорошо, но только быстро.
   Вольф сел рядом с Хлыновым на гранитную скамью у подножия конного па-
мятника Генриху IV, спиной к черным башням Консьержери. Внизу, там,  где
остров Сите кончался острым мысом, наклонилась к  воде  плакучая  ветла.
Здесь некогда корчились на кострах рыцари ордена Тамплиеров.  Вдали,  за
десятками мостов, отраженных в реке, садилось солнце  в  пыльнооранжевое
сияние. На набережных, на железных баржах с  песком  сидели  с  удочками
французы, добрые буржуа, разоренные инфляцией, Роллингом и мировой  вой-
ной. На левом берегу, на гранитном парапете набережной, далеко, до само-
го министерства иностранных дел, скучали под вечерним солнцем  букинисты
никому уже больше в этом городе не нужных книг.
   Здесь доживал век старый Париж. Еще бродили около книг на набережной,
около клеток с птицами, около унылых рыболовов пожилые личности со скле-
розными глазами, усами, закрывающими рот, в разлетайках, в старых  соло-
менных шляпах... Когда-то это был их город... Вон там,  черт  возьми,  в
Консьержери ревел Дантон, точно бык, которого волокут на бойню. Вон там,
направо, за графитовыми крышами Лувра, где в мареве стоят сады  Тюильри,
- там были жаркие дела, когда вдоль улицы Риволи визжала картечь генера-
ла Галифе. Ах, сколько золота было у Франции! Каждый камень здесь, - ес-
ли уметь слушать, - расскажет о великом прошлом. И вот, -  сам  черт  не
поймет, - хозяином в этом городе оказался, заморское чудовище,  Роллинг,
- теперь только и остается доброму буржуа закинуть  удочку  и  сидеть  с
опущенной головой... Э-хехе! О-ля-ля!..
   Раскурив крепкий табак в трубке, Вольф сказал:
   - Дело обстоит так. Германская анилиновая  компания  -  единственная,
которая не идет ни на какие соглашения с американцами. Компания получила
двадцать восемь миллионов марок  государственной  субсидии.  Сейчас  все
усилия Роллинга направлены на то, чтобы повалить германский анилин.
   - Он играет на понижение? - спросил Хлынов.
   - Продает на двадцать восьмое этого месяца анилиновые акции на колос-
сальные суммы.
   - Но это очень важные сведе