к далее и так далее, то есть боевые газы, от ко-
торых чихают, плачут, срывают с себя защитные  маски,  задыхаются,  рвут
кровью, покрываются нарывами, сгнивают заживо...
   Так как Роллингу было скучно в этот дождливый воскресный вечер, то он
охотно предался размышлению о великом будущем химии.
   - Я думаю (он помахал около носа до половины выкуренной  сигарой),  я
думаю, что бог Саваоф создал небо и землю и все живое из каменноугольной
смолы и поваренной соли. В Библии об этом прямо не сказано, но можно до-
гадываться. Тот, кто владеет углем и солью, тот владеет миром. Немцы по-
лезли в войну четырнадцатого года только потому, что девять десятых  хи-
мических заводов всего мира принадлежали Германии. Немцы понимали  тайну
угля и соли: они были единственной культурной нацией в то время.  Однако
они не рассчитали, что мы, американцы, в девять месяцев сможем построить
Эджвудский арсенал. Немцы открыли нам глаза, мы поняли, куда нужно вкла-
дывать деньги, и теперь миром будем владеть мы, а  не  они,  потому  что
деньги после войны - у нас и химия - у нас. Мы превратим Германию прежде
всего, а за ней другие страны, умеющие работать (не умеющие  вымрут  ес-
тественным порядком, в этом мы им поможем),  превратим  в  одну  могучую
фабрику... Американский флаг опояшет землю, как бонбоньерку, по экватору
и от полюса до полюса...
   - Роллинг, - перебила Зоя, - вы сами накликаете беду... Ведь они тог-
да станут коммунистами... Придет день,  когда  они  заявят,  что  вы  им
больше не нужны, что они желают работать для себя... О, я  уже  пережила
этот ужас... Они откажутся вернуть вам ваши миллиарды...
   - Тогда, моя крошка, я затоплю Европу горчичным газом.
   - Роллинг, будет поздно! - Зоя стиснула руками колено, подалась  впе-
ред. - Роллинг, поверьте мне, я никогда не давала вам плохих  советов...
Я спросила вас: представляют ли опасность для  взрыва  химические  заво-
ды?.. В руках рабочих, революционеров, коммунистов, в руках  наших  вра-
гов, - я это знаю, - окажется оружие чудовищной силы...  Они  смогут  на
расстоянии взрывать химические заводы, пороховые погреба, сжигать эскад-
рильи аэропланов, уничтожать запасы газов - все, что может взрываться  и
гореть.
   Роллинг снял ноги со скамеечки, красноватые веки его мигнули, некото-
рое время он внимательно смотрел на молодую женщину.
   - Насколько я понимаю, вы намекаете опять на...
   - Да, Роллинг, да, на аппарат инженера Гарина... Все, что о нем сооб-
щалось, скользнуло мимо вашего внимания... Но я-то знаю,  насколько  это
серьезно... Семенов принес мне странную вещь. Он получил ее из России...
   Зоя позвонила. Вошел лакей. Она приказала, и он принес небольшой сос-
новый ящик, в нем лежал отрезок стальной полосы толщиною в полдюйма. Зоя
вынула кусок стали и поднесла к свету камина. В толще стали были  проре-
заны насквозь каким-то тонким  орудием  полоски,  завитки  и  наискосок,
словно пером - скорописью, было написано: "Проба  силы...  проба...  Га-
рин". Кусочки металла внутри некоторых букв  вывалились.  Роллинг  долго
рассматривал полосу.
   - Это похоже на "пробу пера", - сказал он негромко, - как будто писа-
ли иглой в мягком тесте.
   - Это сделано во время испытаний модели аппарата Гарина на расстоянии
тридцати шагов, - сказала Зоя. - Семенов утверждает, что Гарин  надеется
построить аппарат, который легко, как масло, может разрезать дредноут на
расстоянии двадцати кабельтовых... Простите, Роллинг, но я настаиваю,  -
вы должны овладеть этим страшным аппаратом.
   Роллинг недаром прошел в Америке школу жизни. До  последней  клеточки
он был вытренирован для борьбы.
   Тренировка, как известно, точно распределяет усилия между мускулами и
вызывает в них наибольшее возможное напряжение. Так у Роллинга, когда он
вступал в борьбу, сначала начинала работать фантазия, - она бросалась  в
девственные дебри предприятий и там открывала что-либо,  стоящее  внима-
ния. Стоп. Работа фантазии кончилась. Вступал здравый смысл, - оценивал,
сравнивал, взвешивал, делал доклад: полезно. Стоп. Вступал  практический
ум, подсчитывал, учитывал, подводил баланс: актив. Стоп. Вступала  воля,
крепости молибденовой стали, страшная воля Роллинга, и он, как буйвол  с
налитыми глазами, ломился к цели и достигал ее, чего бы это ему и другим
ни стоило.
   Приблизительно такой же процесс произошел и сегодня.  Роллинг  окинул
взглядом дебри неизведанного, здравый смысл сказал: "Зоя права". Практи-
ческий ум подвел баланс: самое выгодное - чертежи  и  аппарат  похитить,
Гарина ликвидировать. Точка. Судьба Гарина  оказалась  решенной,  кредит
открыт, в дело вступила воля. Роллинг поднялся с кресла,  стал  задом  к
огню камина и сказал, выпячивая челюсть:
   - Завтра я жду Семенова на бульваре Мальзерб.
   После этого вечера прошло семь недель. Двойник  Гарина  был  убит  на
Крестовском острове. Семенов явился на бульвар Мальзерб без  чертежей  и
аппарата. Роллинг едва не проломил ему голову чернильницей. Гарина,  или
его двойника, видели вчера в Париже.
   На следующий день, как обычно, к часу  дня  Зоя  заехала  на  бульвар
Мальзерб. Роллинг сел рядом с ней в закрытый лимузин, оперся подбородком
о трость и сказал сквозь зубы:
   - Гарин в Париже.
   Зоя откинулась на подушки. Роллинг невесело посмотрел на нее.
   - Семенову давно нужно было отрубить голову на гильотине, он  неряха,
дешевый убийца, наглец и дурак, - сказал Роллинг. - Я  доверился  ему  и
оказался в смешном положении. Нужно предполагать, что  здесь  он  втянет
меня в скверную историю...
   Роллинг передал Зое весь разговор с Семеновым. Похитить чертежи и ап-
парат не удалось, потому что бездельники, нанятые  Семеновым,  убили  не
Гарина, а его двойника. Появление двойника в особенности смущало Роллин-
га. Он понял, что противник ловок. Гарин либо знал о готовящемся покуше-
нии, либо предвидел, что покушения все равно не избежать, и запутал сле-
ды, подсунув похожего на себя человека. Все это было  очень  неясно.  Но
самое непонятное было - за каким чертом ему понадобилось оказаться в Па-
риже?
   Лимузин двигался среди множества  автомобилей  по  Елисейским  полям.
День был теплый, парной, в легкой нежно-голубой мгле вырисовывались кры-
латые кони и стеклянный купол Большого Салона, полукруглые крыши высоких
домов, маркизы над окнами, пышные кущи каштанов.
   В автомобилях сидели - кто развалился, кто задрал ногу на колено, кто
сосал набалдашник - по преимуществу скоробогатые коротенькие молодчики в
весенних шляпах, в веселеньких галстучках. Они везли  завтракать  в  Бу-
лонский лес премиленьких девушек, которых  для  развлечения  иностранцев
радушно предоставлял им Париж.
   На площади Этуаль лимузин Зои Монроз нагнал наемную машину, в ней си-
дели Семенов и человек с желтым, жирным лицом и пыльными усами. Оба они,
подавшись вперед, с каким-то даже исступлением следили за маленьким  зе-
леным автомобилем, загибавшим по площади к остановке подземной дороги.
   Семенов указывал на него своему шоферу,  но  пробраться  было  трудно
сквозь поток машин. Наконец пробрались, и полным ходом они двинули напе-
ререз зелененькому автомобильчику. Но он уже остановился у  метрополите-
на. Из него выскочил человек  среднего  роста,  в  широком  коверкотовом
пальто и скрылся под землей.
   Все это произошло в две-три минуты на глазах у Роллинга  и  Зои.  Она
крикнула шоферу, чтобы он свернул к метро. Они остановились почти однов-
ременно с машиной Семенова. Жестикулируя тростью, он подбежал к  лимузи-
ну, открыл хрустальную дверцу и сказал в ужасном возбуждении:
   - Это был Гарин. Ушел. Все равно. Сегодня пойду к нему на  Батиньоль,
предложу мировую. Роллинг, нужно сговориться: сколько вы  ассигнуете  за
приобретение аппарата? Можете быть покойны - я стану действовать в  рам-
ках закона. Кстати, позвольте вам  представить  Стася  Тыклинского.  Это
вполне приличный человек.
   Не дожидаясь разрешения, он кликнул Тыклинского
   Тот подскочил к богатому лимузину, сорвал шляпу, кланялся  и  целовал
ручку пани Монроз.
   Роллинг, не подавая руки ни тому, ни другому, блестел глазами из глу-
бины лимузина, как пума из клетки. Оставаться на виду у всех на  площади
было неразумно. Зоя предложила ехать завтракать на левый  берег  в  мало
посещаемый в это время года ресторан "Лаперуза".
   Тыклинский поминутно раскланивался, расправлял  висячие  усы,  влажно
поглядывал на Зою Монроз и ел со сдержанной  жадностью.  Роллинг  угрюмо
сидел спиной к окну. Семенов развязно болтал.  Зоя  казалась  спокойной,
очаровательно улыбалась, глазами показывала метрдотелю, чтобы он  почаще
подливал гостям в рюмки Когда подали шампанское, она попросила  Тыклинс-
кого приступить к рассказу.
   Он сорвал с шеи салфетку:
   - Для пана Роллинга мы не щадили своих жизней. Мы  перешли  советскую
границу под Сестрорецком.
   - Кто это - мы? - спросил Роллинг.
   - Я и, если угодно пану, мой подручный, один русский из Варшавы, офи-
цер армии Балаховича... Человек весьма жестокий... Будь он проклят,  как
и все русские, пся крев, он больше мне навредил, чем помог.  Моя  задача
была проследить, где Гарин производит опыты. Я побывал в разрушенном до-
ме, - пани и пан знают, конечно, что в этом доме проклятый байстрюк чуть
было не разрезал меня пополам своим аппаратом. Там, в подвале,  я  нашел
стальную полосу, - пани Зоя получила ее от меня и могла убедиться в моем
усердии. Гарин переменил место опытов. Я не спал дни и ночи,  желая  оп-
равдать доверие пани Зои и пана Роллинга. Я застудил себе легкие в боло-
тах на Крестовском острове, и я достиг цели. Я проследил  Гарина.  Двад-
цать седьмого апреля ночью мы с помощником проникли на его дачу,  привя-
зали Гарина к железной кровати и произвели самый тщательный обыск... Ни-
чего... Надо сойти с ума, - никаких признаков аппарата... Но я-то  знал,
что он прячет его на даче... Тогда мой помощник немножко резко  обошелся
с Гариным... Пани и пан поймут наше волнение... Я не  говорю,  чтобы  мы
поступили по указанию пана Роллинга... Нет, мой помощник слишком погоря-
чился...
   Роллинг глядел в тарелку. Длинная рука Зои Монроз, лежавшая  на  ска-
терти, быстро перебирала  пальцами,  сверкала  отполированными  ногтями,
бриллиантами, изумрудами, сапфирами  перстней.  Тыклинский  вдохновился,
глядя на эту бесценную руку.
   - Пани и пан уже знают, как я спустя сутки встретил Гарина на почтам-
те. Матерь божья, кто же не испугается, столкнувшись нос к носу с  живым
покойником. А тут еще проклятая милиция кинулась за мною  в  погоню.  Мы
стали жертвой обмана, проклятый Гарин подсунул вместо себя кого-то  дру-
гого. Я решил снова обыскать дачу: там должно было быть подземелье. В ту
же ночь я пошел туда один, усыпил сторожа. Влез в окно... Пусть пан Рол-
линг не  поймет  меня  как-нибудь  криво...  Когда  Тыклинский  жертвует
жизнью, он жертвует ею для идеи... Мне ничего не стоило выскочить обрат-
но в окошко, когда я услыхал на даче такой стук и треск,  что  у  любого
волосы стали бы дыбом... Да, пан Роллинг, в эту минуту я понял, что гос-
подь руководил вами, когда вы послали меня вырвать  у  русских  страшное
оружие, которое они могут обратить против  всего  цивилизованного  мира.
Это была историческая минута, пани Зоя, клянусь вам шляхетской честью. Я
бросился, как зверь, на кухню, откуда раздавался шум. Я увидел Гарина, -
он наваливал в одну кучу у стены столы, мешки и ящики. Увидев  меня,  он
схватил кожаный чемодан, давно мне знакомый, где он обычно держал модель
аппарата, и выскочил в соседнюю комнату. Я выхватил револьвер и  кинулся
за ним. Он уже открывал окно, намереваясь выпрыгнуть на улицу. Я выстре-
лил, он с чемоданом в одной руке, с револьвером в другой отбежал в конец
комнаты, загородился кроватью и стал стрелять. Это была настоящая дуэль,
пани Зоя. Пуля пробила мне фуражку. Вдруг он закрыл рот и  нос  какой-то
тряпкой, протянул ко мне металлическую трубку, -  раздался  выстрел,  не
громче звука шампанской пробки, и в ту же секунду тысячи маленьких  ког-
тей влезли мне в нос, в горло, в грудь, стали раздирать меня, глаза  за-
лились слезами от нестерпимой боли, я начал чихать, кашлять, внутреннос-
ти мои выворачивало, и, простите, пани Зоя, поднялась такая рвота, что я
повалился на пол.
   - Ди-фенил-хлор-арсин в смеси с  фосгеном,  по  пятидесяти  процентов
каждого, - дешевая штука, мы вооружаем теперь полицию этими  гранатками,
- сказал Роллинг.
   - Так... Пан говорит истину, это была газовая гранатка... К  счастью,
сквозняк быстро унес газ. Я пришел в сознание и, полуживой, добрался  до
дому. Я был отравлен, разбит, агенты искали меня по  городу,  оставалось
только бежать из Ленинграда, что мы и сделали с великими  опасностями  и
трудами.
   Тыклинский развел руками и поник, отдаваясь на милость. Зоя спросила:
   - Вы уверены, что Гарин также бежал из России?
   - Он должен был скрыться. После этой истории ему все  равно  пришлось
бы давать объяснения уголовному розыску.
   - Но почему он выбрал именно Париж?
   - Ему нужны угольные пирамидки. Его аппарат без них  все  равно,  что
незаряженное ружье. Гарин - физик. Он ничего не смыслит в химии. По  его
заказу над этими пирамидками работал я, впоследствии тот, кто поплатился
за это жизнью на Крестовском острове. Но у Гарина  есть  еще  один  ком-
паньон здесь, в Париже, - ему он и  послал  телеграмму  на  бульвар  Ба-
тиньоль. Гарин приехал сюда, чтобы следить за опытами над пирамидками.
   - Какие сведения вы собрали о сообщнике инженера  Гарина?  -  спросил
Роллинг.
   - Он живет в плохонькой гостинице, на бульваре Батиньоль, -  мы  были
там вчера, нам кое-что рассказал привратник, - ответил Семенов.  -  Этот
человек является домой только ночевать. Вещей у него никаких нет. Он вы-
ходит из дому в парусиновом балахоне, какой в Париже носят медики, лабо-
ранты и студенты-химики. Видимо, он работает где-то там же, неподалеку.
   - Наружность? Черт вас возьми, какое мне дело до его парусинового ба-
лахона! Описал вам привратник его наружность? - крикнул Роллинг.
   Семенов и Тыклинский переглянулись. Поляк прижал руку к сердцу.
   - Если пану угодно, мы сегодня же доставим сведения о наружности это-
го господина.
   Роллинг долго молчал, брови его сдвинулись.
   - Какие основания у вас утверждать, что тот, кого вы видели  вчера  в
кафе на Батиньоль, и человек, удравший под землю на площади Этуаль, одно
и то же лицо, именно инженер Гарин? Вы уже ошиблись однажды в  Ленингра-
де. Что?
   Поляк и Семенов опять переглянулись.  Тыклинский  с  высшей  деликат-
ностью улыбнулся:
   - Не будет же пан Роллинг утверждать, что у Гарина  в  каждом  городе
двойники...
   Роллинг упрямо мотнул головой. Зоя Монроз сидела, закутав  руки  гор-
ностаевым мехом, равнодушно глядела в окно.
   Семенов сказал:
   - Тыклинский слишком хорошо знает Гарина, ошибки быть не может.  Сей-
час важно выяснить другое, Роллинг. Предоставляете вы нам одним обделать
это дело, - в одно прекрасное утро притащить на бульвар Мальзерб аппарат
и чертежи, - или будете работать вместе с нами?
   - Ни в коем случае! - неожиданно проговорила Зоя, продолжая глядеть в
окно. - Мистер Роллинг весьма интересуется опытами инженера-Гарина, мис-
теру Роллингу весьма желательно приобрести право  собственности  на  это
изобретение, мистер Роллинг всегда работает в рамках строгой законности;
если бы мистер Роллинг поверил хотя бы одному слову из того,  что  здесь
рассказывал Тыклинский, то, разумеется, не замедлил бы позвонить  комис-
сару полиции, чтобы отдать в руки властей подобного негодяя и преступни-
ка. Но так как мистер Роллинг отлично понимает, что  Тыклинский  выдумал
всю эту историю в целях выманить как можно больше денег, то он добродуш-
но позволяет и в дальнейшем оказывать ему незначительные услуги.
   Первый раз за весь завтрак Роллинг улыбнулся, вынул из жилетного кар-
мана золотую зубочистку и вонзил  ее  между  зубами.  У  Тыклинского  на
больших зализах побагровевшего лба выступил пот, щеки  отвисли.  Роллинг
сказал:
   - Ваша задача: дать мне точные и обстоятельные сведения  по  пунктам,
которые будут вам сообщены сегодня в три часа на бульваре  Мальзерб.  От
вас требуется работа приличных сыщиков - и только. Ни  одного  шага,  ни
одного слова без моих приказаний.
   Белый, хрустальный, сияющий поезд линии НордЗюйд - подземной дороги -
мчался с тихим грохотом по темным подземельям под Парижем. В загибающих-
ся туннелях проносилась мимо паутина электрических проводов, ниши в тол-
ще цемента, где прижимался озаряемый летящими огнями рабочий, желтые  на
черном буквы: "Дюбонэ", "Дюбонэ", "Дюбонэ"  -  отвратительного  напитка,
вбиваемого рекламами в сознание парижан.
   Мгновенная остановка. Вокзал, залитый подземным светом. Цветные  пря-
моугольники реклам: "Дивное мыло", "Могучие подтяжки", "Вакса с  головой
льва", "Автомобильные шины", "Красный дьявол",  резиновые  накладки  для
каблуков, дешевая распродажа в универсальных домах - Лувр",  "Прекрасная
цветочница", "Галерея Лафайетт".
   Шумная, смеющаяся толпа  хорошеньких  женщин,  мидинеток,  рассыльных
мальчиков, иностранцев, молодых людей в обтянутых пиджачках,  рабочих  в
потных рубашках, заправленных под кумачовый кушак, - теснясь,  придвига-
ется к поезду. Мгновенно раздвигаются стеклянные двери...  "О-о-о-о",  -
проносится вздох, и водоворот шляпок, вытаращенных глаз, разинутых ртов,
красных, веселых, рассерженных лиц устремляется вовнутрь.  Кондуктора  в
кирпичных куртках, схватившись за поручни, вдавливают животом публику  в
вагоны. С треском захлопываются двери; короткий  свист.  Поезд  огненной
лентой ныряет под черный свод подземелья.
   Семенов и Тыклинский сидели на боковой  скамеечке  вагона  Норд-Зюйд,
спиной к двери. Поляк горячился:
   - Прошу пана заметить - лишь приличие удержало  меня  от  скандала...
Сто раз я мог вспылить... Не ел я завтраков у миллиардеров! Чихал  я  на
эти завтраки... Могу не хуже сам заказать у "Лаперуза" и не буду  выслу-
шивать оскорблений уличной девки... Предложить  Тыклинскому  роль  сыщи-
ка!.. Сучья дочь, шлюха!
   - Э, бросьте, пан Стась, вы не знаете Зои, - она баба славная,  хоро-
ший товарищ. Ну, погорячилась...
   - Видимо, пани Зоя привыкла иметь дело со сволочью, вашими эмигранта-
ми... Но я - поляк, прошу пана заметить, -  Тыклинский  страшно  выпятил
усы, - я не позволю со мной говорить в подобном роде...
   - Ну, хорошо, усами потряс, облегчил душу, - после некоторого  молча-
ния сказал ему Семенов, - теперь слушай, Стась,  внимательно:  нам  дают
хорошие деньги, от нас, в конце концов, ни черта не требуют. Работа  бе-
зопасная, даже приятная: шляйся по кабачкам да по кофейным... Я,  напри-
мер, очень удовлетворен" сегодняшним разговором... Ты говоришь  -  сыщи-
ки... Ерунда! А я говорю - нам предложена благороднейшая роль  контрраз-
ведчиков.
   У дверей, позади скамьи, где разговаривали Тыклинский и Семенов, сто-
ял, опираясь локтем о медную штангу, тот, кто однажды на бульваре  Проф-
союзов в разговоре с Шельгой назвал себя  ПьянковымПиткевичем.  Воротник
его коверкота был поднят, скрывая нижнюю часть лица, шляпа надвинута  на
глаза. Стоя небрежно и лениво, касаясь рта костяным набалдашником  трос-
ти, он внимательно выслушал весь разговор Семенова и Тыклинского, вежли-
во посторонился, когда они сорвались с места, и вышел  из  вагона  двумя
станциями позже - на Монмартре. В ближайшем почтовом отделении он  подал
телеграмму:
   "Ленинград. Угрозыск. Шельге. Четырехпалый  здесь.  События  угрожаю-
щие".
   Из почтамта он поднялся на бульвар Клиши и пошел по теневой стороне.
   Здесь из каждой двери, из подвальных окон, из-под  полосатых  маркиз,
покрывающих на широких тротуарах мраморные столики и соломенные  стулья,
тянуло кисловатым запахом ночных кабаков. Гарсоны в коротеньких  смокин-
гах и белых фартуках, одутловатые, с набриллиантиненными проборами,  по-
сыпали сырыми опилками кафельные полы и т