лая  морс-
кая куртка с золотыми пуговичками,  маленькая,  по-юношески  остриженная
голова Зои и кулачки, в которых она собиралась стиснуть судьбу мира, се-
рые глаза, потемневшие от волнения, взволнованное лицо - все это было  и
забавно и страшно.
   - Должно быть, я плохо расслышал вас, сударыня, - Роллинг всем  телом
повернулся к ней, - вы собираетесь бороться с военным флотом Соединенных
Штатов? Так вы изволили выразиться?
   Шельга бросил барабанить ногтями. В первый раз за этот месяц ему ста-
ло весело. Он даже вытянул ноги и развалился, как в театре.
   Зоя глядела на Гарина, взгляд ее темнел еще больше.
   - Я сказала, Петр Петрович... Слово за вами...
   Гарин заложил руки в карманы, встал на каблуки, покачиваясь и  улыба-
ясь красным, точно накрашенным  ртом.  Весь  он  казался  фатоватым,  не
серьезным. Одна Зоя угадывала его  стальную,  играющую  от  переизбытка,
преступную волю.
   - Во-первых, - сказал он и поднялся на носки, - мы не питаем исключи-
тельной вражды именно к Америке. Мы постараемся потрепать любой из  фло-
тов, который попытается выступить с агрессивными действиями против меня.
Во-вторых, - он перешел с носков на каблуки, - мы отнюдь  не  настаиваем
на драке. Если военные силы Америки и Европы признают за нами  священное
право захвата любой территории, какая нам понадобится, право сувереннос-
ти и так далее и так далее, - тогда мы оставим их в  покое,  по  крайней
мере, в военном отношении. В противном случае с морскими  и  сухопутными
силами Америки и Европы, с крепостями, базами, военными складами,  глав-
ными штабами и прочее и прочее будет поступлено беспощадно. Судьба  ани-
линовых заводов, я надеюсь, убеждает вас, что я не говорю на ветер.
   Он пошлепал Роллинга по плечу.
   - Алло, старина, а ведь было вчера, когда я  просил  вас  войти  ком-
паньоном в мое предприятие... Фантазии не хватило, а все  от  того,  что
высокой культуры у вас нет. Это что - раздевать  биржевиков  да  скупать
заводы. Старинушка-матушка... А настоящего человека - прозевали...  Нас-
тоящего организатора ваших дурацких миллиардов.
   Роллинг начал походить на разлагающегося покойника. С трудом выдавли-
вая слова, он прошипел:
   - Вы анархист...
   Тут Шельга, ухватившись здоровой рукой за волосы, принялся так  хохо-
тать, что наверху за стеклянным потолком появилось испуганное лицо капи-
тана Янсена. Гарин повернулся на каблуках и опять - Роллввнгу:
   - Нет, старина, у вас плохо стал варить котелок. Я - не анархист... Я
тот самый великий организатор, которого вы  в  самом  ближайшем  времени
начнете искать днем с фонарем... Об этом  поговорим  на  досуге.  Пишите
чек... И полным ходом - в Марсель.
   В ближайшие дни произошло следующее: "Аризона" бросила якорь на внеш-
нем рейде в Марселе. Гарин предъявил в банке Лионского кредита чек  Рол-
линга на двадцать миллионов фунтов стерлингов. Директор банка  в  панике
выехал в Париж.
   На "Аризоне" было объявлено, что Роллинг болен. Он сидел под замком у
себя в каюте, и Зоя неусыпно следила за  его  изоляцией.  В  продолжение
трех суток "Аризона" грузилась жидким топливом, водой, консервами, вином
и прочим. Матросы и зеваки на набережной немало дивились, когда  к  "ши-
карной кокотке" пошла шаланда, груженная  мешками  с  песком.  Говорили,
будто яхта идет на Соломоновы острова, кишащие людоедами. Капитаном  Ян-
сеном было закуплено оружие - двадцать  карабинов,  револьверы,  газовые
маски.
   В назначенный день Гарин и Янсен снова явились в  банк.  Их  встретил
товарищ министра финансов, экстренно прибывший из Парижа.  Рассыпаясь  в
любезностях и не сомневаясь в подлинности чека, он все же пожелал видеть
самого Роллинга. Его отвезли на "Аризону".
   Роллинг встретил его совсем больной, с провалившимися глазами. Он ед-
ва мог подняться с кресла. Он подтвердил, что чек выдан им, что он  ухо-
дит на яхте в далекое путешествие и просит  поскорее  кончить  все  фор-
мальности.
   Товарищ министра финансов, взявшись за спинку  стула  и  жестикулируя
наподобие Камилла Демулена, произнес речь о великом братстве народов,  о
культурной сокровищнице Франции и попросил отсрочку платежа.
   Роллинг, закрыв устало глаза, покачал головой. Покончили на том,  что
Лионский кредит выплатит треть суммы в фунтах, остальные - во франках по
курсу.
   Деньги привезены были к вечеру на роенном катере. Затем, когда посто-
ронние были удалены, на капитанском мостике появились Гарин и Янсен.
   - Свистать всех наверх.
   Команда выстроилась на шканцах, и Янсен сказал твердым и суровым  го-
лосом:
   - Матросы, яхта, называемая  "Аризона",  отправляется  в  чрезвычайно
опасное и рискованное плавание. Будь  я  проклят,  если  я  поручусь  за
чью-либо жизнь, за жизнь владельцев и целость самого судна. Вы меня зна-
ете, акульи дети... Жалованье я увеличиваю  вдвое,  так  же  удваиваются
обычные премии. Всем, кто вернется на  родину,  будет  дана  пожизненная
пенсия. Даю срок на размышление до захода солнца. Не желающие  рисковать
могут уносить свои подошвы.
   Вечером восемь человек из команды сошли на берег. В ту же ночь коман-
ду пополнили восемью отчаянными негодяями, которых капитан Янсен сам ра-
зыскал в портовых кабаках.
   Через пять дней яхта легла на рейде в Соутгемптоне, и Гарин  и  Янсен
предъявили в Английском королевском банке чек Роллинга на двадцать  мил-
лионов фунтов. (В палате по этому поводу был сделан мягкий запрос  лиде-
ром рабочей партии.) Деньги выдали. Газеты  взвыли.  Во  многих  городах
произошли рабочие демонстрации. Журналисты рванулись в Соутгемптон. Рол-
линг не принял никого. "Аризона" взяла жидкого  топлива  и  пошла  через
океан.
   Через двенадцать дней яхта стала в Панамском канале и послала  радио,
вызывая к аппарату главного директора "Анилин Роллинг" - Мак  Линнея.  В
назначенный час Роллинг, сидя в радиорубке под дулом  револьвера,  отдал
приказ Мак Линнею выплатить подателю чека, мистеру Гарину, сто миллионов
долларов. Гарин выехал в Нью-Йорк и возвратился с деньгами и  самим  Мак
Линнеем. Это была ошибка. Роллинг говорил с директором ровно пять  минут
в присутствии Зои, Гарина и Янсена. Мак Линней уехал с глубоким  убежде-
нием, что дело нечисто.
   Затем "Аризона" стала крейсировать в пустынном Карибском море.  Гарин
разъезжал по Америке по заводам, зафрахтовывал пароходы, закупал машины,
приборы, инструменты, сталь, цемент, стекло. В СанФранциско  происходила
погрузка. Доверенный Гарина заключал контракты с инженерами,  техниками,
рабочими. Другой доверенный выехал в Европу и  вербовал  среди  остатков
русской белой армии пятьсот человек для несения полицейской службы.
   Так прошло около месяца. Роллинг ежедневно разговаривал  по  радио  с
Нью-Йорком, Парижем, Берлином. Его приказы были суровы и неумолимы. Пос-
ле гибели анилиновых заводов европейская химическая  промышленность  пе-
рестала сопротивляться. "Анилин Роллинг - значилось  на  всех  фабриках.
Это было клеймо - желтый круг с тремя черными полосками и надписью:  на-
верху - Мир", внизу - Анилин Роллинг Компани". Начинало походить на  то,
что каждый европеец должен быть проштемпелеван  этим  желтым  кружочком.
Так "Анилин Роллинг" шел на приступ сквозь дымящиеся  развалины  заводов
Анилиновой компании.
   Колониальным, жутким запашком тянуло по всей Европе.  Гасли  надежды.
Не возвращались веселье и радость. Гнили бесчисленные сокровища  духа  в
пыльных библиотеках. Желтое солнце с тремя черными полосками озаряло не-
живым светом громады городов, трубы и дымы, рекламы,  рекламы,  рекламы,
выпивающие кровь у людей, и в кирпичных проплеванных улицах и переулках,
между витрин, реклам, желтых кругов и кружочков - человеческие лица, ис-
каженные гримасой голода, скуки и отчаяния.
   Валюты падали. Налоги поднимались. Долги росли. И священной законнос-
ти, повелевавшей чтить долг и право, ударило в лоб желтое клеймо. Плати.
   Деньги текли ручейками, ручьями, реками в кассы "Анилин Роллинг". Ди-
ректора "Анилин Роллинг" вмешивались во внутренние  дела  государств,  в
международную политику. Они составляли как бы орден тайных правителей.
   Гарин носился из конца в конец по Соединенным Штатам с двумя секрета-
рями, инженерами, пишущими барышнями и  сворой  рассыльных.  Он  работал
двадцать часов в сутки. Никогда не спрашивал цен и не торговался.
   Мак Линней с тревогой и изумлением следил за ним. Он не понимал,  для
чего все это покупается и грузится и зачем с таким безрассудством  расш-
выриваются миллионы Роллинга. Секретарь Гарина, одна из пишущих барышень
и двое рассыльных были агентами Мак Линнея Они ежедневно посылали ему  в
Нью-Йорк подробный отчет Но все же трудно было что-либо  понять  в  этом
вихре закупок, заказов и контактов.
   В начале сентября "Аризона" опять появилась в Панамском канале, взяла
на борт Гарина и, выйдя в Тихий океан, исчезла в направлении на  юго-за-
пад.
   В том же направлении, двумя неделями позже, вышли десять груженых ко-
раблей с запечатанными приказами.
   Океан был неспокоен "Аризона" шла под парусами Были поставлены  гроты
и кливера, - все паруса, кроме марселей Узкий корпус яхты, - скорлупка с
парусами, наполненными ветром, со звенящими, поющими вантами, - то скры-
вался до верхушек мачт между волнами, то взмывал  на  гребне,  отряхивая
пену.
   Тент был убран Люки задраены Шлюпки подняты на  палубу  и  закреплены
Мешки с песком, положенные вдоль обоих бортов, увязаны проволокой На ба-
ке и на юте установлены две решетчатые башни с круглыми, как котлы,  ка-
мерами на верхних площадках Башни эти,  покрытые  брезентами,  придавали
"Аризоне" странный профиль полувоенного судна.
   На капитанском мостике, куда долетали только брызги волн, стояли  Га-
рин и Шельга На обоих - кожаные плащи и шляпы Рука Шельги была  освобож-
дена от гипса, но пока еще годилась только на то,  чтобы  взять  коробку
спичек да вилку за столом.
   - Вот океан, - сказал Гарин, - и ничтожное суденышко, кристаллик  че-
ловеческого гения и воли Летим, товарищ Шельга, хоть ты  что  Боремся  А
волны какие Глядите - горы.
   Огромная волна шла с правого борта Кипящий гребень ее рос  и  пенился
Под ним все круче выгибалась стеклянно-зеленая  вогнутая  поверхность  в
жгутах пены Гребень закручивался "Аризона" ложилась на  левый  борт  Пел
дикий ветер между парусами, вынося кораблик из бездны И он,  совсем  ло-
жась, показывая красное днище до киля, наискось, по вогнутой поверхности
вылетел на гребень волны и скрылся в  шумящей  пене  Исчезли  палуба,  и
шлюпки, и бак, погрузилась до купола решетчатая мачта на баке Вода кипе-
ла кругом капитанского мостика
   - Здорово! - крикнул Гарин.
   "Аризона" выпрямилась, вода схлынула с палубы, кливера плеснули и она
понеслась вниз по уклону волны.
   - Так и человек товарищ Шельга, так и человек в человеческом океане Я
вот страстно полюбил это суденышко Разве мы не  похожи?  У  обоих  грудь
полна ветром.
   Шельга пожал плечами, не ответил Не спорить же с этим - влюбленным  в
себя до восторга Пусть упивается - сверхчеловек, да и только Недаром  он
и Роллинг нашли на земле друг друга лютые враги, а одному без другого не
дыхнуть Химический король порождает из своего чрева  этого  воспаленного
преступными идеями человечка - тот, в свою очередь, оплодотворяет  чудо-
вищной фантазией Роллингову пустыню. Кол им обоим в глотку!
   Действительно, трудно было понять, почему до сих пор Роллинга не жрут
акулы Дело свое он сделал, - не миллиард, но триста  миллионов  долларов
Гарин получил Теперь бы и концы в воду Но нет, что-то еще более  прочное
связывало этих людей.
   Не понимал Шельга также, почему и его не спихнули  за  борт  в  Тихом
океане Тогда, в Неаполе, он был нужен Гарину как третье лицо и свидетель
Явись Гарин один в Неаполе на  "Аризону",  могли  случиться  неожиданные
неприятности Но устранить сразу двоих Роллингу было бы  гораздо  труднее
Все это ясно Гарин выиграл партию.
   Зачем же ему теперь Шельга? Во время крейсерства  в  Караибском  море
были еще строгости. Здесь же, в океане, за Шельгой никто не следил, и он
делал что хотел. Присматривался. Прислушивался.  И  ему  начинали  мере-
щиться кое-какие выходы из скверного положения.
   Перегон по океану был похож на увеселительную прогулку. Завтраки обе-
ды и ужины обставлялись с роскошью. За стол садились  Гарин,  мадам  Ла-
моль, Роллинг, капитан Янсен, помощник капитана, Шельга, инженер  Чермак
- чех (помощник Гарина), щупленький, взъерошенный, болезненный  человек,
с бледными пристальными глазами и реденькой бородкой, и второй  помощник
- химик, немец Шефер, костлявый, застенчивый молодой человек, еще недав-
но умиравший с голоду в Сан-Франциско.
   В этой странной компании смертельных врагов, убийц, грабителей, аван-
тюристов и голодных ученых, - во фраках, с бутоньерками  в  петлицах,  -
Шельга, как и все, - во фраке, с бутоньеркой, спокойно помалкивал, ел  и
пил со вкусом.
   Сосед справа однажды пустил в него четыре пули, сосед слева -  убийца
трех тысяч человек, напротив - красавица, бесовка, какой  еще  не  видал
свет.
   После ужина Шефер садился за пианино, мадам Ламоль танцевала с  Янсе-
ном. Роллинг оставался обычно у стола и глядел на  танцующих.  Остальные
поднимались в курительный салон. Шельга шел курить трубку на палубу. Его
никто не удерживал, никто не замечал. Дни проходили однообразно. Сурово-
му океану не было конца. Катились волны так же, как  миллионы  лет  тому
назад.
   Сегодня Гарин, сверх обыкновения, вышел вслед за Шельгой на мостик  и
заговорил с ним по-приятельски, будто ничего и не произошло с  тех  пор,
как они сидели на скамеечке на бульваре Профсоюзов в Ленинграде.  Шельга
насторожился. Гарин восхищался яхтой, самим собой, океаном, но,  видимо,
куда-то клонил.
   Со смехом сказал, отряхивая брызги с бородки:
   - У меня к вам предложение, Шельга.
   - Ну?
   - Помните, мы условились играть честную партию?
   - Так.
   - Кстати... Ай, ай... Это ваш подручный угостил меня из-за кустов? На
волосок ближе - и череп вдребезги.
   - Ничего не знаю...
   Гарин рассказал о выстреле на даче Штуфера. Шельга замотал головой.
   - Я ни при чем. А жаль, что промахнулся...
   - Значит - судьба?
   - Да, судьба.
   - Шельга, предлагаю вам на выбор, - глаза Гарина, неумолимые и  колю-
чие, приблизились, лицо сразу стало злым, - либо вы бросьте  разыгрывать
из себя принципиального человека... либо я вас вышвырну за борт. Поняли?
   - Понял.
   - Вы мне нужны. Вы мне нужны для  больших  дел...  Мы  можем  догово-
риться... Единственный человек, кому я верю, - это вам.
   Он не договорил, гребень огромной волны, выше прежней,  обрушился  на
яхту. Кипящая пена покрыла капитанский мостик. Шельгу бросило на перила,
его выкаченные глаза, разинутый рот, рука с растопыренными пальцами  по-
казались и исчезли под водой... Гарин кинулся в водоворот.
   Шельга не раз впоследствии припоминал этот случай.
   Рискуя жизнью, Гарин схватил его за край плаща и боролся  с  волнами,
покуда они не пронеслись через яхту. Шельга оказался висящим за перилами
мостика. Легкие его были полны воды. Он тяжело упал на палубу. Матросы с
трудом откачали его и унесли в каюту.
   Туда же вскоре пришел и Гарин, переодетый и веселый. Приказал  подать
два стаканчика грога и, раскурив трубку, продолжал прерванный разговор.
   Шельга рассматривал его насмешливое лицо, ловкое тело,  развалившееся
в кожаном кресле. Странный,  противоречивый  человек.  Бандит,  негодяй,
темный авантюрист... Но от грога  ли  или  от  перенесенного  потрясения
Шельге приятно было, что Гарин вот так сидит перед ним, задрав  ногу  на
колено, и курит и рассуждает о разных вещах, как будто  не  трещат  бока
"Аризоны" от ударов волн, не проносятся кипящие струи за стеклом иллюми-
натора, не уносятся, как на качелях, вниз и вверх, то Шельга  на  койке,
то Гарин в кресле...
   Гарин сильно изменился после Ленинграда, - весь стал уверенный, смею-
щийся, весь благорасположенный и добродушный, какими только бывают очень
умные, убежденные эгоисты.
   - Зачем вы пропустили удобный случай? - спросил его Шельга. - Или вам
до зарезу нужна моя жизнь? Не понимаю.
   Гарин закинул голову и засмеялся весело:
   - Чудак вы, Шельга... Зачем же я должен  поступать  логично?..  Я  не
учитель математики... До чего ведь дожили... Простое проявление человеч-
ности - и непонятно. Какая мне выгода была тащить за волосы  утопающего?
Да никакая... Чувство симпатии к вам... Человечность...
   - Когда взрывали анилиновые заводы, кажется, не думали о  человечнос-
ти.
   - Нет! - крикнул Гарин. - Нет, не думал. Вы все еще никак  не  можете
выкарабкаться из-под обломков морали... Ах, Шельга, Шельга... Что это за
полочки: на этой полочке - хорошее, на этой - плохое... Я  понимаю,  де-
густатор: пробует, плюет, жует корочку, - это,  говорит,  вино  хорошее,
это плохое. Но ведь руководится он вкусом, пупырышками на языке. Это ре-
альность. А где ваш дегустатор моральных марок?  Какими  пупырышками  он
это пробует?
   - Все, что ведет к установлению на земле советской власти, -  хорошо,
- проговорил Шельга, - все, что мешает, - плохо.
   - Превосходно, чудно, знаю... Ну, а вам-то до этого какое  дело?  Чем
вы связаны с Советской республикой? Экономически? Вздор... Я вам предла-
гаю жалованье в пятьдесят тысяч долларов... Говорю совершенно  серьезно.
Пойдете?
   - Нет, - спокойно сказал Шельга.
   - То-то что нет... Значит, связаны вы не экономически, а идеей, чест-
ностью: словом, материей высшего порядка. И вы злостный моралист, что  я
и хотел вам доказать... Хотите мир перевернуть... Расчищаете от  тысяче-
летнего мусора экономические законы, взрываете  империалистические  кре-
пости. Ладно. Я тоже хочу мир перевернуть, но по-своему. И переверну од-
ной силой моего гения.
   - Ого!
   - Наперекор всему, заметьте, Шельга. Слушайте, да что же такое  чело-
век в конце концов? Ничтожнейший микроорганизм, вцепившийся в  несказуе-
мом ужасе смерти в глиняный шарик земли и летящий с нею в ледяной  тьме?
Или это - мозг, божественный аппарат для выработки особой,  таинственной
материи - мысли, - материи, один микрон которой вмещает в себя всю  все-
ленную... Ну? Вот - то-то...
   Гарин уселся глубже, поджал ноги. Всегда бледные щеки  его  зарумяни-
лись.
   - Я предлагаю другое. Враг мой, слушайте... Я овладеваю всей полнотой
власти на земле. Ни одна труба не задымит без моего приказа, ни один ко-
рабль не выйдет из гавани, ни один молоток не стукнет. Все подчинено,  -
вплоть до права дышать, - центру. В центре - я. Мне принадлежит  все.  Я
отчеканиваю свой профиль на кружочках: с бородкой, в веночке, а  на  об-
ратной стороне профиль мадам Ламоль. Затем я отбиваю "первую тысячу",  -
скажем, это будет что-нибудь около двух-трех миллионов пар.  Это  патри-
ции. Они предаются высшим наслаждениям и творчеству. Для них мы  устано-
вим, по примеру древней Спарты, особый режим, чтобы они не вырождались в
алкоголиков и импотентов. Затем мы установим, сколько нужно рабочих  рук
для полного обслуживания культуры. Здесь также сделаем отбор. Этих назо-
вем для вежливости - трудовиками...
   - Ну, разумеется...
   - Хихикать, друг мой, будете по окончании разговора... Они не  взбун-
туются, нет, дорогой товарищ. Возможность революции будет  истреблена  в
корне. Каждому трудовику после классификации и  перед  выдачей  трудовой
книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно, под неча-
янным наркозом... Небольшой прокол сквозь  черепную  кость.  Ну,  просто
закружилась голова, - очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную груп-
пу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для разм-
ножения. Все остальное придется убрать за ненадобностью. Вот вам  струк-
тура будущего человечества по Петру Гарину.  Эти  трудовики  работают  и
служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них  нет  иной
тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, перева