сюда с горной вершины Фермопилы были  как  на  ладони.  Зоркоглазый
Гидарн увидел как внизу в предрассветной дымке двинутся колонны  эллинских
воинов,  спешащих  покинуть  ущелье.  Нужно  было  отрезать  им   путь   к
отступлению и вельможа велел бессмертным ускорить шаг. Парсы  спешили  как
могли. Воины почти бежали по осклизлым от утренней росы камням. Порой  они
оступались и катились по склону, калечась и  уродуясь.  Но  они  опоздали.
Беглецы  покинули  Фермопильскую  теснину.  Удалось  схватить  лишь  троих
тегейцев, заблудившихся в темноте  и  отставших  от  своих.  Гидарн  через
переводчика  допросил  их  и   радостно   рассмеялся.   Безумцы-спартиаты,
принесшие наибольший вред великому войску, остались  на  месте  и  покорно
дожидались своей гибели. Гидарн приказал сотникам выстроить войско поперек
ущелья, совершенно перегородив его, чтобы не дать  ускользнуть  ни  одному
эллину. Сотники защелкали бичами, заставляя воинов поторопиться.  Конь  не
успел бы напиться воды, как от склона Каллидрома до моря выстроилась стена
посеребренных щитов. Впереди встали Гидарн и знаменосцы.  Заревели  трубы,
дремлющая земля содрогнулась  от  топота  тысяч  ног.  Бессмертные  алкали
расплаты.
     Точно такая же стена, только несколько короче, двигалась  со  стороны
Деметриных ворот. Это  шли  бессмертные  Мардония.  Путь  их  пролегал  по
равнине, заваленной бесчисленными грудами тел. Вид разлагающихся трупов  и
отвратительный запах вселяли в воинов ярость.
     Словно бешеные коршуны взлетели они  на  непокорившуюся  им  накануне
стену и замерли, пораженные представившимся их  взорам  зрелищем  -  холм,
возвышающийся посреди ущелья, был сплошь залит алым.


     В Восточном Крыму, неподалеку от древнего Пантикапея,  есть  грязевое
озеро Чокрак - многометровая толща вязкой черной  массы,  покрытая  белой,
хрустящей при ходьбе коркой.  Некогда,  во  времена,  свидетелями  которых
являлись наши герои,  здесь  был  морской  залив.  С  течением  веков  его
отделила от моря земляная перемычка и залив превратился  сначала  в  некое
подобие болотистого лимана, а затем - в грязевое озеро. В засушливое  лето
озеро совершенно высыхает  и  освободившаяся  от  воды  соль  ослепительно
блестит на солнце. Чокрак окружен невысокими степными  холмами,  трава  на
которых под воздействием  беспощадных  лучей  сохнет,  окрашивая  землю  в
безжизненный серый  цвет.  А  рядом  с  озером,  отделенный  искусственной
дамбой, находится крохотный живой водоем, наполненный  рыбой  и  тиной.  И
если смотреть на это место с  высоты  птичьего  полета,  глазам  предстает
сказочный, совершенно неземной пейзаж -  огромная,  тускло  блестящая  под
лучами солнца равнина в окружении мертвых пепельных холмов,  и  крохотный,
ярко-зелено-синий, словно сказочный бриллиант, водоем, единственное  живое
посреди мертвого. Лишь здесь начинаешь  ощущать  невыносимую  насыщенность
живого цвета, выставленного на ослепительно-мертвом фоне.
     Примерно так же -  яркой,  ослепительно-прекрасной,  полной  грозного
алого блеска смотрелась небольшая фаланга спартиатов,  изготовившаяся  для
последнего боя. Пылающая багрянцем шеренга  на  фоне  плавящихся  утренней
дымкой скал. Их было уже не триста, а меньше, многие погибли в  предыдущих
схватках. Еще многие были ранены, но оставались в строю,  надеясь  обрести
смерть в битве. Они одели парадные алые  трибоны  и  до  блеска  вычистили
помятые доспехи. Над блестящей бронзой шлемов волновались алые,  черные  и
белые гребни, украшенные  львами  щиты  бросали  во  врагов  ослепительные
зайчики. Сыны Лакедемона тщательно приготовились к тому, чтобы  их  смерть
была прекрасной.
     Здесь были те, кого знала  вся  Эллада,  и  те,  кого  ей  предстояло
узнать. В  центре  фаланги  стоял  облаченный  в  царские  доспехи  Еврит.
Большинство спартиатов принимали его за царя и лишь немногие знали истину.
По правую руку от Еврита  стоял  Креофил,  по  левую  -  отважный  Диенек.
Поодаль расположился Гилипп, которого оберегали с  боков  Алфей  и  Марон,
сыновья Орифанта. На правом краю стояли  два  громадных  воина  в  черном.
Одним из них был прорицатель Мегистий, завернувшийся до самых пят  в  свой
любимый плащ. Акарнанец был вооружен небольшим щитом-лезейоном и  длинным,
отдаленно похожим на махайру, мечом.  Рядом  с  ним  стоял  могучий  воин,
закованный в  диковинную,  цвета  воронова  крыла,  броню.  В  отличие  от
Мегистия он не  имел  щита  и  сжимал  в  правой  руке  громадный,  тускло
мерцающий меч. Подобных мечей не знала ни Эллада, ни Мидия. Это был меч из
прошлого,  явившийся  из  небытия,  чтобы   вершить   будущее.   Спартиаты
поглядывали на меч и его владельца с затаенным уважением.
     Но не одни лакедемоняне готовились встретить свой смертный час. Рядом
с ними, лицом к морю стояли фиванцы. Но сколь разительно отличались они от
спартиатов! Доспехи беотян были тусклы, дорогие плащи изодраны и испачканы
грязью, в бегающих глазах были страх и неуверенность. Нет, им не  хотелось
умирать. Позади спартиатов, прикрывая их спины, стояли  феспийцы,  пятьсот
отважных безумцев, неизвестно зачем избравших  смертный  жребий.  Накануне
Леонид потратил немало времени,  уговаривая  их  уйти.  Феспийцы  ответили
отказом и теперь стояли спина к спине со спартиатами.
     Эллины недаром избрали для своего последнего боя  именно  этот  холм,
возвышающийся  ровно  посередине  Фермопильского  ущелья.   Стена,   верно
послужившая им два дня, не была преградой для мидян, обошедших  защитников
Фермопил с тыла, но вполне могла стать ловушкой,  и  потому  Леонид  решил
занять позицию на холме, развернувшись к  врагу  тремя  фалангами.  Теперь
эллинам оставалось только ждать, наблюдая за тем, как  ущелье  заполняется
вражескими воинами.
     Опасаясь ловушки парсы медленно приблизились к холму и  схватили  его
кольцом. Какое-то  время  они  рассматривали  смельчаков,  затем  Мардоний
приказал атаковать. Бессмертные хлынули  на  холм  тремя  потоками.  Сотни
Гидарна атаковали феспийцев, отряды Гиперанфа - спартиатов,  сам  Мардоний
наступал  на  фиванцев.  Выставив  вперед  копья,  бессмертные  с   криком
бросились на неподвижно стоящих эллинов. Три блестящие волны  накатывались
на шеренги фаланг и тут же отхлынули прочь,  оставив  на  выжженной  траве
десятки  мертвых  тел.  Яростно  закричав,  так  что  скалы  дрогнули   от
оглушительного эха, атаковали  вновь.  И  вновь  отступили,  пятная  землю
трупами. Затем эллинские фаланги,  повинуясь  приказам  своих  командиров,
стали медленно спускаться по склону, поражая врага стальной щетиной копий.
Воины Демофила, яростные и веселые,  гнали  парсов  Гидарна,  спартиаты  -
воинство Мардония. Шагнули вперед и фиванцы...
     Фиванцы. Все же они не хотели умирать. Это был не их день,  это  была
не их битва. Но и они шагнули вперед, готовясь покрыть копья алой  влагой.
Преисполненный решимости, Леонтиад занес над  головой  меч.  То  был  миг,
который мог стать мигом великой славы фиванцев. Прекрасная смерть. Уйти  в
никуда,  упиваясь  кровью  врагов.   Меч   стал   спускаться   на   голову
противостоящего парса, и в  этот  миг  пред  глазами  Леонтиада  предстало
прекрасное лицо кельтянки. И меч дрогнул, и упал на землю.
     - Пощады! - прохрипел Леонтиад, и сам не узнал собственного голоса.
     Следуя примеру командира, фиванцы поспешно побросали  оружие  и  были
пленены.  Их  поставила  на  колени  пред  Ксерксом.  Царь  назвал  беотян
изменниками, святотатцами и... трусами. Царский палач наложил на  их  лица
позорное рабское клеймо.
     Они испугались смерти. Они  испугались  славы.  Они  получили  вечный
позор.


     Несмотря на измену фиванцев, эллины сбросили бессмертных с холма. Это
была прекрасная, но бессмысленная атака. Точнее, смысл был; он  заключался
в том, чтобы атака вышла прекрасной. Ведь о победе  речь  уже  не  шла.  И
атака  удалась.  Пять  сотен  феспийцев  заставили  пятиться  пять   тысяч
бессмертных, словно перед  ними  были  не  лучшие  воины  Парсы,  а  стадо
баранов, вдруг лишившихся  своего  пастуха.  Феспийцы  истребили  тридцать
вельмож и почти тысячу простых воинов. Но они сошли с холма, открыв спину.
Парсы опомнились и наступила развязка. Бесчисленное множество  озлобленных
варваров окружили поредевшую фалангу, началось избиение.  К  тому  времени
феспийцы переломали копья и сражались мечами. Они  бились  столь  яростно,
что вызвали восхищение у  врагов,  которые  впоследствии  никак  не  могли
поверить, что имели дело с горшечниками, плотниками и кузнецами, в грозный
для отчизны час  взявшими  в  руки  оружие.  Обагряя  землю  алой  кровью,
феспийцы пали. В числе последних был сражен отважный  Демофил,  имевший  к
тому времени почти два десятка ран.  Мидийское  копье  вонзилось  стратегу
снизу под подбородок и вышло из темени. Его смерть была мгновенной.
     Если феспийцами двигали отчаяние и  удаль,  то  спартиаты  и  в  этом
последнем бою полагались на воинское умение.  Четко  взаимодействуя  между
собой, шесть пентекостий сбросили бессмертных с холма, загнав значительную
часть их в лощину, тянущуюся до оборонительной стены. В этой лощине  нашли
свой конец многие варвары,  в  том  числе  брат  царя  Абраком,  сраженный
прорицателем Мегистием.
     Обозленный неудачей, Мардоний повел своих воинов  в  новую  атаку.  И
вновь  их  встретили  мечи  и  копья  спартиатов.  И   вновь   бессмертные
откатились, понеся большие потери.
     - Да они что, и вправду непобедимы?! - закричал в  бешенстве  Ксеркс,
обернувшись к Демарату, с волнением следившему за битвой.  -  Или  они  не
страшатся смерти?!
     - Они уже мертвы, государь, - ответил изгнанник-спартиат. - А мертвым
нечего бояться Танатоса.
     - Мои конники сомнут даже мертвых!
     Приказав бессмертным расступиться, Ксеркс бросил в атаку  бактрийских
и  сакских  всадников.  Конная  лава  налетела  на  горстку  алых  воинов.
Заклубилась пыль, взбитая десятью тысячью копыт. Когда же она  рассеялась,
Ксеркс застонал от ярости. Всадники спасались  бегством,  а  непобежденные
спартиаты медленно возвращались на холм, откуда начали свою атаку.
     - Все! Все! Уничтожить! - завизжал царь.
     И все  неисчислимое  воинство  устремилось  вперед.  Шли  бессмертные
Мардония, Гидарна и Гиперанфа, шли лидийцы Артафрена и сирийцы Стаспа,  со
стороны скалы поднимались тысяча ариев Сисамна.
     - Уничтожить!
     И пришло время умирать гвардии.


     Плащи были  изодраны,  копья  изломаны,  мечи  затуплены.  С  помятых
доспехов стекали струйки крови. Но они не запросили пощады. Они  встретили
врагов, стоя плечо  к  плечу,  и  не  было  силы,  способной  разбить  эту
бронзовую стену...
     Бессмертные  атаковали  лакедемонян  с  яростью  отчаяния.  Их   было
бессчетно много и эллинская сталь вдоволь напилась крови. Эллины  поражали
врагов мечами, немногие - копьями, и сами  падали  на  истоптанную  землю.
Рухнул Алфей,  упал  сраженный  арийской  стрелой  Марон,  открывая  спину
Гилиппа. Тот в это мгновение вонзал меч в облаченного в золоченый  панцирь
вельможу. Через миг лидийский топор рассек  эфору  поясницу.  Он  умер  не
сразу и до последнего вздоха хватал шагающих по нему врагов за ноги.
     Ожесточенная схватка  разгорелась  в  том  месте,  где  бился  Еврит,
принимаемый варварами за царя. Здесь атаковала первая тысяча под  командой
Дитрава. Свежие, полные сил, варвары теснили спартиатов, стремясь поразить
прежде всего их  предводителя.  На  Еврита  обрушивались  десятки  ударов.
Какие-то он парировал сам, другие отбивали  прикрывавшие  юношу  Диенек  и
Креофил.  Их  бронзовые  мечи  с   лязгом   отбрасывали   оружие   врагов,
стремительно ныряли под щитами, со звоном  опускались  на  шлемы.  Варвары
отсекли отважную тройку от прочих  лакедемонян  и  яростно  атаковали  ее.
Диенек получил множество ран, но держался. Когда же спартиат почувствовал,
что силы оставляют его, он прыгнул в толпу подступающих врагов  и  заколол
троих из них, прежде чем  испустил  дух,  пронзенный  множеством  мечей  и
копий.
     Креофил бился без того блеска, что присущ искусным бойцам.  Он  более
защищался, нежели нападал. Но  если  противник  терялся  и  делал  ошибку,
спартиат был наготове. Быстрое движение мечом  и  очередной  парс  валился
наземь. Главной задачей Креофила было прикрывать спину Везунчика,  богатые
доспехи которого привлекали множество врагов. И  он  справлялся  со  своим
делом с честью, не позволив ни одному варвару поразить спину товарища.
     Евриту прежде не приходилось биться со столькими умелыми врагами. Его
атаковали одновременно пять или шесть парсов, причем на место павшего  тут
же вставал новый. Юноша сражался поначалу по всем правилам, действуя щитом
и мечом, потом, убедившись в крепости доспехов, отбросил щит  и  поднял  с
земли парсийский акинак. Он много раз бился с царем Леонидом таким образом
и достиг немалого мастерства. Теперь спартиату не грозили выпады не только
справа, но и  слева.  Клинки  мелькали  в  руках  гиганта  с  непостижимой
быстротой.  То  один,  то  другой  парс  падали  замертво,  хватая   траву
скрюченными пальцами.
     Тогда враги изменили тактику и стали бросать в спартиата копья. Еврит
отбил два из них, но третье вонзилось ему в бедро, нанеся серьезную  рану.
Затем он получил еще один удар - на этот раз в бок. Броня и  мощный  пласт
мышц спасли от рокового исхода, а обидчику Еврит  раскроил  лицо  рукоятью
меча.
     И все же парсы достали его. Удар лидийской секиры сбил юношу  с  ног.
Сразу трое варваров бросились  к  нему,  размахивая  кольями.  Но  Креофил
опередил их. Стремительно повернувшись, он прикрыл лежащего Еврита щитом и
вонзил меч в шею прыткого врага. И тотчас же  несколько  копий  впились  в
спину спартиата. Креофил рухнул, но он подарил товарищу  мгновение,  чтобы
встать на ноги.
     Это далось трудно, но Еврит встал. В иссеченном доспехе, без шлема, с
развевающимися по ветру волосами, он был величественен,  словно  мраморная
статуя. Враги замерли, завороженные прекрасным ликом юноши. Миг и двое  из
них рухнули на землю. За ними последовали еще  двое,  один  -  с  пробитой
грудью,  другой  -  лишившись  головы.  Парсы  исторгли  яростный  крик  и
бросились на спартиата. Он успел нанести еще несколько ударов, прежде  чем
в его могучее тело вонзились бронзовые острия. Последний, смертельный удар
нанес воин в золотой митре. Уже падая, Еврит сумел задеть его  клинком  по
правой руке. Воин, закричав от боли, выронил  меч.  Спартиат  улыбнулся  и
умер.
     То был страшный  бой.  Лакедемоняне  кололи  врагов  копьями,  сломав
копья, пускали в  ход  мечи,  избурив  последние  бились  щитами,  ножами,
стрелами, пускали в ход кулаки и даже зубы. Это  была  схватка  невиданной
ярости, преисполненная бешенства и  дикой  злобы.  Здесь  резали,  рубили,
пробивали  головы  топорами,  отсекали   конечности,   разрывали   глотки,
выдавливали пальцами глаза.  Подобного  не  видел  прежде  ни  один  воин,
подобного он и не увидит.
     Но постепенно сражение подходило к концу. Гвардия уже  почти  умерла.
Погибли лучшие из лучших, лишь два десятка бойцов  продолжали  вести  свой
неравный бой. Среди них были Леонид и Мегистий. Как и в былых битвах, царю
не было равных. Но если прежде он сражался коротким и слишком  легким  для
него ксифосом, то сегодня в его руке был великий  Разрушитель,  выкованный
много веков назад Грогутом. Не было преграды,  способной  остановить  этот
меч. Медь, бронза, железо разлетались под  его  натиском,  словно  стекло,
тела  распадались  подобно  глиняным  статуям.  Там,   где   бился   царь,
образовалась огромная  гора  изуродованных  трупов.  Сто,  двести,  триста
парсийских воинов нашли здесь свою смерть. И их не спасли  ни  пятистенные
щиты, ни медноплетеные сирийские шлемы, ни кованые лидийские  доспехи,  ни
мидийские чешуйчатые  панцири.  Не  было  преграды,  способной  остановить
Разрушителя. И не было оружия, какое  смогло  б  пробить  царский  доспех.
Неисчислимое множество копий, мечей и стрел ударились в него и  отскочили,
оставив едва заметные царапины. Дважды сакские витязи обрушивали  на  шлем
царя свои огромные сагарисы, но черная поверхность даже не дала трещины. И
вновь текла кровь, и расчлененные надвое тела падали на стонущую  от  боли
землю.
     Рядом с царем бился Мегистий. Сначала он сражался  своим  похожим  на
махайру  мечом,  отбивая  удары  небольшим  лезейоном,  но,  взглянув   на
прорицателя через несколько мгновений, царь поразился.  В  руках  Мегистия
был огромный, двуручный, с искривлением посередине меч, под лохмотьями,  в
которые    превратили    щегольской    плащ,    виднелась    черная,     с
серебристо-звездным рисунком, броня,  а  голову  защищал  матовый  шлем  с
сильно выдвинутым вперед забралом. Сражался  акарнанец  не  хуже,  а  быть
может, и  лучше  царя.  Массивный  клинок  мелькал  в  его  руках,  словно
невесомая игрушка, движения  были  нечеловечески  стремительны.  Был  миг,
когда в душу Леонида закралось ужасное  подозрение,  и  он  хотел  ударить
Мегистия мечом в спину, но прорицатель обернулся и крикнул:
     - Ты ошибся, атлант! Я не из той истории!
     Сказав это, он отвернулся и  с  непостижимой  быстротой  иссек  целую
шеренгу пытавшихся достать его копьями лидийцев,  а  Леонид  тем  временем
расправился с тремя бессмертными.
     А еще спустя миг на оставшихся в живых эллинов обрушилась туча стрел.
Это забравшиеся на горный карниз арии  принялись  избивать  смельчаков  из
луков. Ксеркс отдал им такое приказание, ибо понял, что оставшиеся в живых
воистину непобедимы и, ведя с ними  равный  бой,  он  рискует  положить  в
фермопильском ущелье добрую половину своей армии.
     Как только полетели стрелы, прорицатель сотворил громадный черный щит
и  прикрыл  им  себя  и  царя.  Заглушая   мерный   грохот   металлических
наконечников, он закричал, обернув лицо к Леониду:
     - Мы выиграли этот бой, атлант! Нам пора уходить!
     Спартиат покачал головой.
     - Кто бы ты ни был, уходи! А я остаюсь. Мой бой еще не  закончен.  Он
завершится тогда, когда последний спартиат испустит дух!
     - Ну, этого недолго ждать! - глухо захохотал Мегистий, кивая  головой
в сторону кучки окровавленных лакедемонян. Все они были изранены и один за
другим опускались на землю, сраженные смертельным дождем.
     - Ты не понял  меня,  прорицатель!  -  закричал  в  ответ  Леонид.  -
Последний спартиат это я!
     Мегистий  устремил  на  царя  внимательный  взгляд.   Мгновение   они
рассматривали друг друга - два облаченных в странные одежды  пришельца  из
иных миров, затем прорицатель выдавил:
     - Мне жаль, что так вышло, атлант. Ты мог бы уйти со мной.
     - Оставайся, - с равнодушным смешком предложил Леонид.
     - Это не мой бой. Свой бой я уже выиграл.  Сегодня  над  Олимпом  всю
ночь сияло солнце. Прощай!
     Прорицатель растворился в воздухе. А через мгновение бесследно  исчез
щит,  защищавший  его  и  Леонида.  Увидев  это,  варвары   на   мгновение
остолбенели, а потом с криком бросились на горстку еще  стоящих  на  ногах
спартиатов. Те встретили их с мечами в руках, у кого не было мечей дрались
подобранными с земли бронзовоострыми стрелами. Все они умерли. Лишь воин в
черном продолжал петь свой  гимн  смерти,  вновь  и  вновь  устилая  землю
мертвыми телами. Парсы, лидийцы, сирийцы и даже арии - все подступались  к
нему и все они полегли у его ног. Последним упал Гиперанф,  великий  воин,
разваленный ударом меча  надвое.  Устрашенные  смертью  вельможи,  варвары
отступили и вновь пошел смертельный дождь.
     Стрелы поражали воина со всех сторон, отскакивали от панциря и шлема,
впивались в руки и голени. А он стоял,  словно  скала,  и,  казалось,  нет
силы, способной повергнуть его на землю. Ведь он был великим воином.
     А потом он упал. А быть  может,  это  лишь  показалось.  Но  арии  не
прекращали своей смертоносной рабо