денному.
     - Перепились! - произнес юноша вслух и с легкой ехидцей добавил:
     - А здорово вам, ребята, влетит завтра от Криболая!
     Хотя повара и были в стельку пьяны, но дело свое  они  знали  крепко.
Правда,  телячье  рагу  успело  остыть,  но  Зерона  это  мало  волновало.
Подивившись на то, что котлы почти  не  тронуты,  юноша  до  отказа  набил
живот, а затем, преисполнившись нахальства, выпил две  чаши  вина,  вместо
одной, как было положено.
     Сыто рыгая, он направился в комнату,  где  проживали  младшие  жрецы.
Более всего Зерона волновало как бы поудачнее проскочить мимо Криболая, но
вот этого-то ему как раз избежать не удалось. Он уже миновал погруженный в
полутьму коридор и был близок к заветной цели, как  вдруг  кто-то  схватил
его за руку. Зерон поднял глаза и в груди его неприятно екнуло - перед ним
стоял старший  жрец.  Однако  Криболай  выглядел  не  слишком  грозным,  а
напротив - жалким и  испуганным.  Он  увлек  юношу  за  колонну  и  быстро
зашептал:
     - Собери жрецов  и  стражу.  Пифии  угрожает  опасность.  Спешите  на
выручку, иначе будет поздно!
     С этими словами  Криболай  исчез,  оставив  юношу  в  замешательстве.
Старший жрец обладал скверным характером,  но  никто  не  замечал  за  ним
склонности к глупым шуткам. Поэтому Зерон не решился усомниться  в  словах
Криболая и бегом устремился в комнату, где  проживали  стражи,  охранявшие
храмовую сокровищницу.
     Стражей было шестеро и все шестеро крепко спали. Как ни толкал  юноша
в их сытые бока и не кричал в заросшие  диким  волосом  уши,  ни  один  из
спящих даже не пошевелился. То же самое повторилось и в комнатах, где жили
жрецы и слуги. Всюду витал сон. Не легкий, с  цветными  сновидениями,  что
навевает Морфей. Этот сон походил на тяжкое забытье.  Грудь  спящих  бурно
вздымалась, а руки и ноги время  от  времени  содрогались  в  конвульсиях,
словно людям снились кошмары.
     Убедившись, что помощи ждать не  от  кого,  Зерон  решил  действовать
самостоятельно. Средь валявшихся на полу стражницкой мечей он выбрал  тот,
что показался самым острым, и направился к покоям пифии. Из-за приоткрытой
двери пробивался  свет.  Бесшумно  ступая  босыми  ногами  по  прохладному
мрамору пола, Зерон подкрался к ней и заглянул внутрь комнаты. Вначале его
внимание было всецело поглощено яркими огоньками, во  множестве  висевшими
под потолком, затем он переключил его на людей, лишь двое из которых  были
ему знакомы.
     Прямо у двери, спиной к Зерону стояли четверо, похожие на застывшие в
оцепенении фигуры. Чуть дальше  их  трясся  от  страха  бледный  Криболай.
Совершенно  обнаженная  Аристоника  скорчилась  на   ложе,   а   огромный,
закованный  в  черные  доспехи  воин,  медленно  подступал  к  ней.  Зерон
догадался, что негодяй намеревается совершить насилие над пифией. Отбросив
всякое благоразумие, он ворвался в  комнату  и  вонзил  меч  в  одного  из
стоявших к нему спиной мужчин. Лезвие вошло в тело мягко, словно  в  масло
и, повинуясь умелой руке, тут же выскочило назад, оставив в темной хламиде
врага, а значит и в его спине, здоровенную дыру. Зерон ожидал, что из раны
хлынет кровь, а человек захрипит и рухнет на пол, однако ничего  подобного
не  произошло.  Юноша  в  замешательстве  уставился  на  лезвие,  покрытое
зеленоватым, похожим на плесень налетом и в этот миг  тот,  кого  он  счел
человеком, медленно повернул голову. Их взоры встретились.  Нет,  подобные
глаза не могли принадлежать человеку. Так же  как  не  могли  принадлежать
зверю, рыбе даже отвратительному пауку, обитающему в южных лесах. То  были
глаза существа, явившегося из другого мира. Они были тусклы и безжизненны,
их переполняло беспредельное равнодушие. Рука существа медленно потянулась
к мечу Зерона. В этот миг юноша очнулся, освобождаясь из пут ужасных глаз.
Он отпрянул назад и бросился  бежать.  Краем  уха  он  слышал  приказание,
отданное воином в черных доспехах.
     - Убить его!
     От этих  слов  силы  беглеца  удвоились.  Быстрее  молнии  слетев  по
ступенькам храма, Зерон помчался вниз по дороге в долину,  где  находились
дома храмовых служек, воинов, постоялые  дворы  и  лавки.  Бежал  он  куда
быстрее, нежели утром. Было темно. Зерон несколько раз оступался и  падал.
После одного из таких падений он лишился меча,  в  другом  случае  ободрал
руку и ушиб бедро. Теперь он бежал, прихрамывая, но  ни  разу  не  рискнул
остановиться.
     Наконец он достиг ближайшего дома. Это был постоялый двор, на котором
останавливались спартиаты. Герусия  повелела  соорудить  его  подальше  от
афинян, самосцев и прочих корыстолюбцев-эллинов,  оберегая  спартиатов  от
развращающего влияния роскоши и денег.
     Тяжело  дыша,  Зерон  остановился  у  невысокой  каменной  ограды   и
прислушался. Похоже, преследователи, если они вообще были, отстали.  Юноша
перевел дух и сплюнул. Слюна была невыносимо горькой.  По  мере  того  как
утихал стук молоточков в висках, Зерон постепенно приходил в  себя.  Чутко
прислушиваясь - ни единого подозрительного  шороха,  лишь  трещали  ночные
цикады - он пытался осознать происходящее. Кто бы ни были  те  существа  в
комнате пифии, ясно одно, что пришли они со злом, а  значит  храму  и  его
обитателям угрожает опасность. Необходимо было искать помощь. У  кого?  Да
хотя бы у тех же спартиатов. Морщась от боли  в  колене,  Зерон  преодолел
небольшую ограду и подошел к двери.
     Он знал, что спартиаты не любят, когда  барабанят  в  двери,  поэтому
поначалу решил попробовать разбудить их криком. Он позвал раз, затем  еще.
Никто не ответил. Тогда Зерон крепко хватил кулаком в  дубовую  дверь.  Та
скрипнула и  приотворилась.  Нерешительно  потоптавшись  на  месте,  юноша
проскользнул в образовавшуюся щель.
     И сразу попал в  густую  тьму.  Если  на  улице  блеклый  лик  Селены
позволял различить хоть что-то, то в доме  невозможно  было  увидеть  даже
собственной вытянутой вперед руки. Зерон  ощупью  двинулся  вперед.  Через
несколько шагов он наткнулся на поваленный стул. Затем его нога  наступила
на мягкое. Вскрикнув, юноша отпрянул в  сторону.  Несколько  мгновений  он
стоял,  переводя  дух,  затем  медленно  наклонился.  Движения  руки  было
достаточно, чтобы убедиться в том, что он обнаружил труп человека. Мертвец
еще не успел остыть, а когда Зерон перевернул его  на  спину,  выяснилось,
что он еще не успел до конца и умереть. "Труп" спал, вздрагивая от  тяжких
снов и никакими силами оказалось невозможно разбудить  его.  Зерон  понял,
что загадочная эпидемия сна докатилась и до этого места.
     Сев на пол рядом со спящим спартиатом, Зерон задумался.  Существовало
два варианта - бежать дальше в надежде все же найти помощь или  отсидеться
в этом доме, где его наверняка не  найдут.  Зерон  колебался,  раздираемый
противоречивыми чувствами. Он понимал, что должен помочь пифии и Криболаю,
но в то же время не находил в себе  сил  отважиться  на  новую  встречу  с
обладателями безжизненных глаз. Постепенно он все  же  склонился  к  тому,
чтобы переждать здесь до утра. Когда рассветет, он придумает  что  делать.
Придумает...
     Послышался негромкий шорох. Словно кто-то подошел к узкому, закрытому
ставнями окну. Юноша затаил дыхание. Показалось? Нет, звук повторился.  На
этот раз Зерон отчетливо различил чьи-то размеренные  шаги.  Они  обогнули
дом и замерли у входа. Тихо скрипнула дверь - Зерон мгновенно пожалел, что
не закрыл ее, - кто-то проник в дом.
     Он сидел, не шевелясь и не дыша. В глубине души таилась надежда,  что
преследователи не обнаружат его. Но вот шорох повторился еще. И еще -  уже
ближе. Этот кто-то медленно подходил к Зерону. Нервы юноши  не  выдержали.
Забыв о больной ноге, он резко оттолкнулся от пола  и  кинулся  в  сторону
двери. Его бросок был стремителен и тот, кто вошел в дом, не успел вовремя
отреагировать. Зерон сшиб врага с ног и выскочил за  дверь.  Во  дворе  он
натолкнулся еще на одного преследователя. Тот попытался  схватить  Зерона,
но промахнулся. Оставив в его руке лоскут туники, юноша стремглав бросился
в темноту.
     Он бежал, не разбирая дороги. Бежал  очень  долго.  Бежал  и  кричал,
взывая о помощи, но темные лики строений отвечали  равнодушным  молчанием.
Уже начали исчезать звезды, прежде чем Зерон отважился остановиться.
     Негромко шумела листва, где-то невдалеке журчал родник. В  светлеющем
небе  отчетливо  вырисовывался  причудливый  контур  скалы,  формой  своей
напоминавший воющего на луну волка. Зерон не видел подобной скалы прежде и
понял, что очутился далеко от храма. Все, что произошло этой ночью,  вдруг
показалось ему кошмаром, случившимся не с ним, а с каким-то другим Зероном
и в необозримо далеком прошлом. Уже казалось нереальным, пригрезившимся  -
и  те  ужасные  глаза,  бессмысленный  взгляд  которых  поверг  Зерона   в
паническое  бегство,  и  сумасшедший  бег  по  окутанным  тьмою  горам,  и
молчание, каким встречали его призывы о помощи спящие дома в долине.
     Слишком умиротворяюще журчал родник, шумели уверенные  в  своей  силе
дубы. Зерон сел на мягкую траву и забылся.
     Он проснулся, когда уже вставало солнце. Проснулся и понял, что лучше
бы он продолжал  спать.  Вокруг  него,  отрезая  пути  к  бегству,  стояли
четверо. Несколько мгновений  ужасные  преследователи  молча  смотрели  на
затаившего дыхание беглеца, затем один из них, хитон которого был разорван
на груди нашедшим здесь выход  мечом  Зерона,  медленно  потянулся  к  шее
юноши, ловя дикий страх человека в тенета своих безжизненных глаз...


     - Им не найти его. Даже кошка, и та ничего не увидит в этой кромешной
тьме.
     Бросая эти слова словно вызов, Аристоника  старалась  не  смотреть  в
сторону Мрачного гостя, сидевшего в кресле напротив ее ложа. Еще менее  ей
хотелось видеть Криболая, который полулежал на полу возле двери  и  утирал
хлюпающий кровью нос краем замызганного хитона.
     Жалкий вид Криболая объяснялся просто. Когда Янус  заключил  пифию  в
объятья, жрец решил, что лучшего  момента  не  представиться  и  напал  на
гостя, за что тут же  расплатился.  Огромный  кулак  впечатал  Криболая  в
стену, раскрасив его мир в алые тона. Одного удара  оказалось  достаточно,
чтобы сломать нос, выбить передние зубы и украсить  синими  подтеками  оба
глаза. Крепче не смогла бы приложить и лошадь.
     Проделал все это Мрачный гость с  завидным  хладнокровием.  Затем  он
внезапно оставил Аристонику в покое и устроился в своем кресле.  Устроился
основательно. Скучая, он начал разглагольствовать. Мало-помалу в  разговор
втянулась и пифия.
     - Темнота им  не  помеха.  Моим  слугам  вовсе  не  требуется  видеть
человека, которого они должны настичь.  Он  может  убежать  от  них  сколь
угодно далеко, но они будут идти по его следу и не собьются ни на шаг. Они
чувствуют страх, переполняющий его душу. Незримый глазу он аурой  окружает
человека. Они идут на этот страх.
     - Лишь  чудовище  могло  породить  подобных  чудовищ!  -  воскликнула
Аристоника.
     - Да, я чудовище. Хаос вечности породил три разряда живых  существ  -
животные, к которым относят тех, кто стоят немного  ниже  человека  и  ему
подобных, человек во всем своем многообразии, и  те,  кто  выше  человека.
Почему-то люди нередко именуют этих последних чудовищами. Что же, меня это
нисколько не задевает, быть может, это даже приятно щекочет мое самолюбие.
Я никогда не задумывался над этим. Чудовища непонятны людям,  они  ужасают
людей. Да, я чудовище. Я познал суть человека и играю на  самых  низменных
его чувствах - страхе, похоти, ненависти, зависти, глупости. Хотя глупость
наверно стоило б поставить на первом месте. Я умею использовать  их,  и  в
этом моя сила. А силу эту дали мне вы, люди. Неужели  ты  думаешь,  что  я
желал овладеть тобой? - Мрачный гость  посмотрел  на  Аристонику  и  глухо
рассмеялся. - У  меня  даже  не  возникло  мысли  об  этом.  Мне  хотелось
посмотреть какой  будет  реакция  жреца,  безумно  желавшего  тебя.  Мысль
овладеть тобою поработила его сознание полностью.  Я  не  ошибся  в  своем
предположении. Он не смог спокойно смотреть, как  вожделенную  им  женщину
берет кто-то другой.
     - Скотина! - процедила Аристоника в адрес Мрачного гостя.
     - Еще какая! - согласился он, подразумевая жреца. - И зачем он только
позвал на помощь мальчишку, приговорив его  тем  самым  к  смерти!  Как  и
должно было случиться, ревность взяла верх над инстинктом  самосохранения.
Жрец стал отважен. Подобную отвагу я  называю  нечаянной.  Людей  отличает
именно нечаянная отвага. Они могут, сломя голову, броситься в битву и даже
заслонить собой товарища от летящей стрелы. Но это мгновенный необдуманный
порыв. Вырви человека из этой ситуации, дай  ему  время  подумать,  сделай
так, чтобы он смог осознать, что его ждет смерть, дорога в никуда. И в его
душе поселится страх...
     - Ты говоришь так, потому что тебе хочется так говорить.
     - Оригинальное замечание! - съязвил гость.  -  Ты,  верно,  пытаешься
возразить мне, что бывает, мол, ситуация,  когда  у  человека  есть  время
обдумать вероятные последствия своего поступка, но он все равно находит  в
себе мужество отважиться на  него.  Как  Гармодий  и  Аристигон  [афинские
аристократы,  осуществившие  покушение  на  тиранов  Гиппарха  и  Гиппия],
пошедшие на смерть ради избавления отечества от тирана.  Но  разве  ж  это
смерть! Это завершение  бренного  бытия,  превращенного  в  вечность.  Они
променяли жизнь на посмертную славу и, надо признать, это  был  далеко  не
худший обмен. Погибнуть на глазах сотен людей, с оружием  в  руках,  зная,
что завтра все будут повторять твое имя. Кто бы помнил Гармодия,  умри  он
стариком в собственной постели? Кто помнил бы Аристигона? Погибнув с мечом
в  руке,  они  вошли  в  народную   память,   став   символом   отваги   и
самопожертвования. На такую смерть  нетрудно  отважиться.  Страшна  смерть
незримая. Страшна смерть медленная. Страшна смерть не отвратимая. Страшно,
когда ведаешь срок своей смерти  -  точно,  вплоть  до  самого  последнего
мгновения; поэтому-то люди боятся знать свою судьбу.  Страшна  смерть,  не
оставляющая даже мизерного шанса на спасение. Ведь даже у приговоренного к
казни до  последнего  мгновения  теплится  надежда,  что  свершится  чудо,
которое сохранит ему жизнь. Он  верит  в  помощь  бога,  в  провидение,  в
милосердие Кира [согласно легенде Кир приказал пощадить побежденного им  и
приговоренного к сожжению лидийского царя Креза, напомнившего победителю о
превратностях судьбы]. И поэтому  смерть,  хотя  он  к  ней  внутренне  не
готовился, является для него неожиданностью. Надеясь на лучшее, он  просто
не успевает как следует испугаться.
     Бывает люди хвастают своим презрением к смерти, возводя его  едва  ли
не в добродетель. Но это не бесстрашие, это пресыщенность жизнью.  Возроди
интерес к ней,  дай  вновь  почувствовать  вкус  хорошего  вина,  сладость
первого поцелуя, прохладу и свежесть утреннего моря, а потом  тихо  шепни,
что эта жизнь кончается - и тот, кто кичился своим бесстрашием, завоет  от
ужаса.
     Страшна смерть, когда ты один на один с бездной. Бездной не  морской,
та полна живых существ, одни из которых могут продлить жизнь, а  другие  -
подарить скорую гибель. Кроме того, там есть надежда на попутный ветер, на
случайный корабль, на дельфинов Орфея [Орфей - легендарный греческий  поэт
и певец; согласно Геродоту, возвращаясь из Тарента в Коринф, был  ограблен
моряками и, спасаясь, прыгнул за  борт;  находившийся  неподалеку  дельфин
подобрал Орфея и доставил его к  берегу],  наконец!  Говоря  о  бездне,  я
подразумеваю состояние, когда вокруг тебя ничто - ни море, ни  твердь,  ни
огонь, ни пустота. Ничто! И ты сидишь в крохотной капсуле и подсчитываешь,
когда закончится последний глоток воздуха. Вот в эти  мгновения  рождается
настоящий страх, сводящий с ума. Испытание одиночеством,  неотвратимостью.
И никто не может преодолеть в  себе  этот  страх.  Никто!  Ибо  нет  такой
смелости, которая не растаяла б перед неотвратимостью.
     Это мой страх. Я использую именно  этот  страх,  загоняя  человека  в
клетку из прутьев одиночества  и  неотвратимости.  И  тогда  не  требуется
вонзать в жертву меч. Она умирает от страха...
     За окном  посветлело.  Появлялись  розовые  отблески  зари.  Огненные
шарики, висевшие над потолком, медленно погасли и растворились в  воздухе.
В коридоре послышался мерный топот ног. Вошли четверо. Передний  держал  в
руке мертвую голову Зерона. В остекленевших глазах застыл страх.
     - Вот, о чем я  говорил.  Неотвратимость!  Никто  не  может  уйти  от
назначенной судьбы. И тогда рождается страх. Его убил страх.
     Мрачный гость медленно поднялся с кресла и велел своему слуге:
     - Брось.
     Тот послушно разжал пальцы, и  мертвая  голова  покатилась  по  полу.
Аристоника вскрикнула, заметив, что она не отрублена, а оторвана от тела.
     - Это страх! - веско произнес  Янус.  Он  извлек  тяжелый  мешочек  и
бросил его на пол рядом с головой Зерона.
     - Это совесть. Точнее то, за что ее покупают. Вы будете служить мне и
за страх и за совесть.
     Одарив дрожащую пифию прощальным взглядом сквозь узкие щели  забрала,
Мрачный гость стремительно двинулся вон из комнаты. Уже у двери  он  вдруг
задержался и спросил:
     - А скажи честно, пифия, было бы чувство  оскорбленного  негодования,
овладей  я  тобой,  сильнее,  нежели  чувство  разочарования,  которое  ты
испытываешь сейчас?
     Аристоника промолчало  и  отвернулась.  Мрачный  гость  расхохотался,
сотрясая силой своего голоса забывшийся  в  тяжелом  сне  храм.  Затем  он
исчез. Слуги вышли вслед за ним.
     В этот миг из-за гор выглянуло солнце и разом проснулись спящие люди.
Озадаченно поглядывая друг на друга, они терли  наморщенные  лбы,  пытаясь
вспомнить, что же случилось с ними накануне. Но не могли этого сделать.
     И в душе их рождался безотчетный страх.



               ЭПИТОМА ШЕСТАЯ. ОТЦЫ И ДЕТИ. ОСТРОВ БЛАЖЕННЫХ

                  Котт, Бриарей и душой ненасытный в сражениях Гиес.
                  ..................................................
                  .....................И Титанов отправили братья
                  В недра широкодорожной земли, и на них наложили
                  Тяжкие узы, могучестью рук победивши надменных.
                  Под-земь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба
                  Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар...
                                         Гесиод, "Теогония", 814, 817-821.

     Сюда невозможно было попасть ни по световому  потоку,  ни  левитируя.
Так решил Зевс, создавая этот мир; мир,  который  не  найти  ни  на  одной
карте. Лишь немногие знали дорогу сюда  -  те,  кто  по  воле  Громовержца
уцелели в яростных вихрях Багряного моря, кого не тронули сторукие стражи.
     Путь в этот мир начинался на берегу  небольшой  речушки,  бегущей  из
того же болотца, что и дающая забвение Лета. Здесь  в  зарослях  плакучего
ивняка была спрятана небольшая лодка. Она не имела ни весел, ни паруса - в
них не было нужды. Надо было лишь сесть на  сделанную  из  ясеневой  доски
кормовую банку, оттолкнуться от  глинистого  откоса  и  отдаться  на  волю
течению.
     Река извивалась меж холмами, стремительно меняя свой облик.  Поначалу
все - быстрая стремнина  и  берега  -  было  расцвечено  яркими  красками.
Изумрудно блестела трава, роняла лепестки пахучая  сирень,  на  мелководье
плескались оранжевые кувшинки. Но чем дальше плыла лодка,  тем  все  более
бесцветными становились  краски  природы.  Трава  принимала  темно-осенние
оттенки, черемуха и кувшинки уступали место осоке и тине, на смену свежему
ветерку являлась болотная затхлость. Потом берега становились пепельными и
обрывались.
     Река устремлялась в глубокий провал. Поток многократно убыстрялся,  с
ревом неся лодку по узкому жерлу тоннеля.  Чудило