легкой тканью, ионийка напряженно прислушивалась
к звукам, витающим в комнате.
     Шорох,  негромкий  звук,  похожий  на  шипение,  и,  наконец,  шелест
расправляемой одежды. Затем раздался фальшивый голос Артабана, не  слишком
умело изображающего изумление.
     - Это ты? Вот уж не думал увидеть тебя здесь!
     - Может быть, я соскучился по тебе! -  негромко  произнес  некто.  От
этого хрипловатого, давно позабытого, но столь знакомого  голоса  по  коже
Таллии побежали мурашки.
     - Сомневаюсь.
     - Напрасно. Я и вправду скучал. Не с кем перекинуться словом. Кто это
рядом с тобой?
     - Женщина.
     Гость хмыкнул.
     - Надеюсь, что не мужчина. Кто она?
     - Наложница царя.
     - Царь пал столь низко, что раздает своих наложниц?
     - Он пал ниже, чем ты думаешь. Я сам беру их!
     - Молодец! - равнодушно сказал гость. - Она слышит нас?
     - Нет. Она давно спит.
     - А если проснется?
     Звякнул металл. Таллия поняла, что Артабан извлек из  ножен  меч.  Ее
сердце забилось быстрее.
     - Тогда эта ночь будет последней для нее.
     - Узнаю выучку ГУРС! Кеельсее тоже скор на расправу.
     - Ты виделся с ним?
     - Да. Имел романтическое свидание на берегу Мертвого моря.
     - Договорились?
     -  Нет.  Он  вилял  хвостом  и  не  дал  прямого  ответа.  Но   через
иерусалимских жрецов я узнал, что он пытается спровоцировать бунт в Иудее.
Затем он отправился в  Тир,  убив  по  дороге  одного  из  моих  людей.  В
финикийских водах его поджидали три пиратские  триеры.  Я  щедро  заплатил
киликийским разбойникам за голову купца Раммера. Но он перехитрил  меня  -
его судно исчезло.
     - Где он теперь?.
     - Кто знает? В Кемте, на Кипре или Крите, в Элладе,  Геллеспонте,  на
Родосе. Он мог отправиться куда угодно. Я потерял его следы.
     - Ну и дэв с ним! Он не может нам помешать.
     - Как знать... - Гость присел на край ложа, скрипнувшего под тяжестью
его тела. Таллия почувствовала легкое прикосновение к бедру. Затем сильные
пальцы ласкающе пробежали от груди до низа живота. Таллия вцепилась зубами
в подушку, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать.
     - Изумительная фигурка, - сказал гость. - Я не знавал  твою  подружку
раньше?
     - Вряд ли. Она слишком молода.
     - Что-то неуловимо знакомое...  -  Гость  замолчал,  прислушиваясь  к
дыханию ионийки. - Впрочем, все женщины чем-то похожи друг на друга.
     - Это ты удивительно тонко подметил! - съязвил Артабан.
     Он хотел отвлечь  внимание  гостя  от  девушки  и  это  ему  удалось.
Рассмеявшись, тот убрал руку.
     - Вижу, чувство юмора не изменяет тебе, как и хороший вкус.
     Кровать покачнулась. Это Артабан поднялся на ноги.
     - Пойдем к столу. Я прикажу принести вина.
     - Тогда лучше в другую  комнату.  Мне  кажется,  твоя  шлюха  вот-вот
проснется.
     - Хорошо.
     Кровать скрипнула вновь.  Мужчины  вышли  из  опочивальни.  Таллия  с
облегчением вздохнула и медленно стянула с головы вдруг ставшее невыносимо
тяжелым покрывало.
     Из-за стены донесся голос Артабана,  требующего  вина.  Затем  быстро
зашаркали чьи-то спешащие ноги.
     Таллия задумчиво прикусила губу. Это опасно, но она должна слышать, о
чем будут говорить Артабан и его гость. Но это смертельно опасно!
     Увы, среди ее качеств здравомыслие находилось на одном  из  последних
мест - рядом с состраданием, милосердием и откровенностью. Да  и  в  конце
концов до сих пор судьба была благосклонна к ней.
     Бесшумно оставив ложе ионийка,  подкралась  к  двери  и  заглянула  в
крохотную щель меж косяком и чуть приотворенной створкой.
     Как раз в этот миг слуга ставил на стол кувшин с вином. Ночного гостя
нигде не было видно, и Таллии вдруг почудилось, что он стоит за ее спиной.
Девушка медленно повернула голову и облегченно выдохнула - никого! Все это
лишь ее фантазии. Страх - непревзойденный фантазер!
     А вот и гость.  Он  появился  из-за  каменной  полуколонны,  медленно
подошел к столу и сел. Тусклые блики свечи вырвали  из  темноты  массивную
фигуру, испускающую злобную мощь. Хотя Таллия и была готова  к  тому,  что
увидит, она невольно вздрогнула, а нежная кожа покрылась холодной сыпью.
     Облик  ночного  гостя  был  ужасен.   Конус   огромной   фигуры   был
задрапирован в черный с фиолетовым оттенком  плащ.  На  голове  красовался
покатый шлем. Но более всего ужасало лицо.  Собственно  говоря,  это  была
маска, искусно выкованная из вороненой стали,  но  она  знала,  что  лицо,
скрывающееся за этой личиной, еще более ужасно.  Гость  медленно  повернул
голову и уставился на Таллию безжизненным пустым взором. Он не мог  видеть
ее, так как щель была слишком узка, а опочивальня погружена в густую тьму,
но Таллия испугалась, что он почувствует страх, исходящий  из  ее  сердца.
Ведь это существо прекрасно чувствовало страх, оно и  жило  лишь  за  счет
страха. Таллия медленно опустила веки и постаралась думать о чем-то ином -
хотя бы о солнце, что утром расцветит яркими красками  изумрудно-бирюзовую
воду в гавани.
     - За тебя! - негромко провозгласил гость.
     Веки  девушки,  подрагивая,  нерешительно  поползли  вверх,  открывая
зеленые звездочки  глаз.  Человек  в  черном,  высоко  запрокинув  голову,
допивал последние капли вина. В щели между шлемом и краем плаща была видна
полоса ослепительно белой кожи.
     - Дерьмо! - сказал он, мгновение  спустя,  резко  отставляя  от  себя
кубок. - Не идет ни  в  какое  сравнение  с  солнечным  нектаром  из  моих
подвалов.
     - Да, твое вино превосходно, - согласился Артабан. Он также отодвинул
чашу, после чего вернулся к прерванному разговору.
     - Ну и чем же по-твоему нам может угрохать Кеельсее?
     - Лично он - ничем. Его возможности ничтожны. Но  Кеельсее  связан  с
отшельником. Знать бы, кто скрывается  под  этой  таинственной  маской!  -
Говоривший скрипнул зубами. - Отшельник обладает огромной силой. Он  может
использовать гиперполя, ему повинуется плазма.  В  его  распоряжении  сеть
тайных агентов, которые в любой момент могут поднять восстание  во  многих
сатрапиях  Парсы.  Подозреваю,  он  знает   про   световые   окна   и   не
воспользовался ими  до  сих  пор  лишь  из  опасения,  что  я  засеку  его
координаты. Кто бы это мог быть? Неужели она?
     Артабан криво усмехнулся.
     - Не дури! Ты же сам видел, как  она  исчезла  в  пламени,  рожденном
Черным Человеком!
     - Исчезла... - протянул гость. - Но это не означает, что умерла. Меня
не оставляет чувство, будто она все еще здесь, совсем рядом, может быть, в
соседней комнате.
     Гость вновь посмотрел туда, где затаилась  Таллия.  По  телу  ионийки
потекли струйки холодного пота.
     - Ты полагаешь, я бы не узнал ее? - спросил Артабан.
     - Нет. Я не думаю, что ты столь глуп и беспечен. Но ты мог узнать ее!
     - И не сказал тебе...
     - Точно, - процедил гость.
     - Ты обижаешь меня, - медленно выговорил вельможа.  -  Мы  вместе  не
один год и, кажется, я не давал поводов сомневаться  в  моей  честности  и
преданности  тебе.  Если  не  веришь  моему  слову,  можешь  сам  пойти  и
удостовериться, что на постели спит несмышленая девчонка!
     Гость поднял над головой правую руку, ища примирения.
     - Не горячись. Я верю тебе, Гумий. Но я чувствую ее дыхание.  Я  ведь
еще помню, как она дышит...
     Он замолчал - пауза была долгой, - затем спросил Артабана:
     - Расскажи, что нового у тебя?
     - Все идет по плану. Через десять  дней  передовые  отряды  достигнут
Геллеспонта, через двадцать мы будем на том берегу.
     - Царь?
     Хазарапат хмыкнул и почесал подбородок.
     - После твоих визитов послушен, как ребенок.  Лишь  изредка  пытается
фрондировать, назначая на посты угодных себе людей.
     - А ты?
     - Это мои люди.
     Маска ощерилась холодной улыбкой.
     - Молодец!  Твоя  задача  довести  войско  до  Эллады.  Об  остальном
позаботимся мы. - Гость вновь замолчал и  внимательно  посмотрел  в  глаза
Артабану. - Ты давно не был у меня. Почему?
     - Не так-то просто отлучиться из дворца, где за  тобой  следят  сотни
глаз. И без того многие меня подозревают.
     - Это не ответ.
     - Прими какой есть.
     Гость  привстал.  Его  огромная  фигура  нависла  над  вдруг  ставшим
крохотным Артабаном.
     - Гляди, не  вздумай  затеять  свою  игру!  Это  плохо  кончится.  Мы
раздавим тебя!
     - К чему эти угрозы? - спокойно спросил вельможа. - Ведь ты прекрасно
знаешь, что я на вашей стороне.
     - Поэтому я и доверяю тебе. - Гость повернул голову к окну.  -  Скоро
рассвет. Мне пора.
     - Ты спешишь?
     - Не очень. Но я должен  покинуть  это  место  еще  до  того,  как  в
заоблачных горах взойдут первые лучи солнца. Неписаные правила игры.  День
- время Ахурамазды, ночь  -  время  Аримана.  Знаешь,  -  спокойным  тоном
продолжал демон тьмы, - а ведь нас подслушивают!
     - Кто? - хладнокровно поинтересовался Артабан.
     - Твоя женщина.
     - Чепуха! А если даже и так, что она поймет? Ведь мы говорим на языке
древних.
     - Я не люблю, когда суют нос в мои дела!
     Ариман резко поднялся из-за стола и направился к  двери,  за  которой
притаилась Таллия. Вне себя от страха девушка метнулась на ложе и поспешно
набросила на себя покрывало. К  счастью,  ее  тело  было  стремительным  и
легким - гость не успел  ворваться  в  комнату,  ложе  не  выдало  ионийку
скрипом.
     Ровно дыша, Таллия старательно  притворялась  спящей.  Чуткие  пальцы
Аримана коснулись ее тела.
     - Она спит, - послышался голос хазарапата. - Тебе почудилось.
     - Мне никогда не чудится! - прошипел Ариман.
     - Ну, если хочешь, можешь проверить. Заодно убедишься, не тешу  ли  я
себя любовью призрака той, чье тело истлело в пламени.
     - Я верю тебе на слово. Но какое знакомое тело. Словно я когда-то уже
любил его. В другой жизни. Я завидую тебе, Заратустра!
     - В тот день, когда падет Эллада, я подарю тебе эту женщину.
     - Ловлю тебя на слове. Прощай, ночь уже уходит.
     Послышалось шипение, затем наступила тишина.
     - Он ушел, - негромко сообщил Артабан.
     Таллия со вздохом облегчения откинула покрывало.
     - Он едва не узнал меня.
     - Да. У него очень хорошая память. Ты все слышала? -  Таллия  кивнула
головой. - Ты неисправима.
     Ионийка поднялась с ложа и заглянула в глаза Артабана.
     - Почему ты не выдал меня? Ведь не  потому  же,  что  испугался  моих
угроз?
     - Конечно, нет.
     - Но ведь и не из-за любви ко мне? Хотя я готова допустить, что  твои
слова о равнодушии были неискренни.
     - Нет, я не люблю тебя. Просто... Просто нас осталось  слишком  мало.
Мы не вправе умирать, а тем более убивать друг друга. И ради этого я готов
пойти на многое, даже предать того, кто некогда был моим лучшим другом.
     Таллия  покачала  головой  столь  энергично,  что  ее  пышные  волосы
взвились в воздух облаком спелой ржи.
     - У него никогда не было друзей. Даже когда он еще был атлантом.
     - Наверно ты права, - прошептал  мужчина.  Он  усмехнулся  и  положил
ладони на хрупкие и очень сильные плечи. - Ты слышала, мне придется отдать
тебя ему после того, как покорится Эллада!
     Обняв шею Артабана, ионийка провела розовым язычком по его губам.
     - Хорошо, ты отдашь меня ему. Но только тогда, когда  я  сама  захочу
этого. Это будет ночью. Ведь ночь и мое время.
     Тонкие губы Заратустры усмехнулись. Ведь ночь была  и  его  временем.
Ночь - время черных, что белы в свете дня.
     В окно сочились серые предрассветные блики...


     - Да поклонится природа сильному, склоняющемуся лишь перед богом!
     Именно  так  рассуждали  восточные  деспоты,  обладавшие   непомерной
властью и неисчислимыми богатствами. Вознесенные волею рока над миром, они
считали себя вершителями судьбы не только человечества, но и человеческого
дома.
     Мнившие себя наместниками бога  на  земле,  они  полагали,  что  все,
созданное  демиургом,  -  горы,  реки  и  моря,  люди  и  звери  -  должно
подчиняться им. А если вдруг нечто воспротивится воле владыки, то  следует
расправиться с этим нечто как с врагом.
     Куруш покарал речку Гинду (приток Тигра), при переправе через которую
утонула священная лошадь Ахурамазды. Река отнеслась  враждебно  к  владыке
ариев и  с  ней  поступили  как  с  врагом.  Гинду  перекопали  тремястами
шестьюдесятью каналами, и она превратилась в крохотный ручеек.
     Царь  Ксеркс  пошел  дальше  своего  предка.  Он   повелел   наказать
строптивый морской пролив Геллеспонт.
     Скрывая усмешку в густых усах, киликийский наварх Сиеннесий  наблюдал
за тем, как обнаженные по пояс палачи вытягивают из  воды  толстые  медные
цепи.
     Киликийские эскадры прибыли к Геллеспонту лишь накануне. И повинен  в
этом был именно он, Сиеннесий. Под этим именем его знали в Сардах, Сузах и
Парсе. Но эллинам и италийцам  он  был  известен  как  Белый  Тигр,  самый
кровожадный пират восточного Средиземноморья, чьи дерзкие  рейды  наводили
панику на купцов и приморские полисы.
     Белый Тигр был бесстрашен, Белый Тигр  был  безжалостен,  Белый  Тигр
всегда появлялся внезапно и  исчезал  в  никуда.  Стремительные  эпактриды
[эпактрида - быстроходное маневренное судно средних размеров;  излюбленный
корабль пиратов] Сиеннесия носились по волнам подобно бесшумным призракам.
Именно поэтому его прозвали Белым Тигром, а еще потому,  что  лицо  пирата
обезображивали несколько рваных шрамов, напоминавших  по  виду  полосы  на
тигриной шкуре - память о сабельных ударах, полученных в неудачном набеге.
Белый Тигр был самым знаменитым корсаром  Востока.  Считалось,  он  грабит
купеческие суда во имя могущества Парсы. Так оно в основном и было. Пираты
Белого Тигра нападали на эллинские,  италийские,  сицилийские,  изредка  -
карфагенские корабли, ослабляя тем самым врагов империи. Финикиян, кемтян,
карийцев и прочих подданных великого царя Сиеннесий не  трогал,  не  желая
портить отношений с парсами, которые  оказывали  ему  покровительство.  Но
если предполагаемая добыча превышала некий предел, пираты напрочь забывали
о своих не слишком устойчивых принципах и грабили, не разбирая  флагов.  И
тогда лилась кровь ликийцев, ионийцев и геллеспонтийцев - нападая на судно
империи, Белый Тигр был беспощаден. Ведь это было преступление, за которое
можно было  поплатиться  головой;  поэтому  необходимо  было  скрыть  его.
Невзирая на вопли о пощаде, пираты рубили  головы  всем  пленникам,  затем
пробивали в днище ограбленного судна дыру, дожидались, когда оно  скроется
в пучине, и растворялись в морской дали.
     Именно подобного рода дело задержало эскадру Белого Тигра  у  берегов
Финикии. Таинственный незнакомец предложил пятьдесят  талантов  золота  за
голову сидонского купца,  чей  корабль  должен  был  вот-вот  отчалить  от
берегов Иудеи. За такую плату Белый Тигр рискнул бы взять на абордаж  даже
царскую триеру. Получив  три  таланта  задатка,  пираты  вышли  в  Море  и
двадцать  солнц  бороздили  финикийские  воды,  задерживая  и   осматривая
проходящие мимо суда. Посыльное судно доставило приказ царя собрать прочие
киликийские эскадры и отправиться к Абидосу, где был назначен сбор  флота.
Сиеннесий тянул до последнего. Но купец так и не появился.
     До объявленного срока оставалось всего десять дней, когда киликийские
корабли  подняли  паруса  и  взяли  курс  на  север.  Однако   Борей   был
неблагосклонен к мореплавателям, сбивая скорость и заставляя их то и  дело
искать  убежище  в  гаванях  островных  полисов.  В  результате  киликийцы
опоздали на шесть солнц,  вызвав  этим  гнев  Ксеркса.  И  еще  больший  -
Артабана. Вельможа даже замахнулся на Сиеннесия,  но  не  ударил  -  парсы
нуждались в поддержке киликийских пиратов.
     Ксеркс же бесновался более по другому  поводу.  Северный  ветер,  так
мешавший  киликийским  эпактридам,  разметал   мосты,   наведенные   через
Геллеспонт. И произошло  это  именно  в  тот  день,  когда  царь  и  свита
готовились торжественно ступить на землю Запада. Волны  здорово  потрепали
суда, составлявшие основу мостов. Двадцать  кораблей  затонули,  у  многих
открылись течи.
     Рассвирепев, царь приказал расправиться с  незадачливыми  строителями
моста  и  наказать  непокорный  пролив.  Пятерым  ионийцам,   руководившим
возведением переправы, отрубили головы. Их обезображенные тела  бросили  в
море.  Отсечь  какую-либо  часть  пролива  было  делом  сложным  даже  для
наместника Ахурамазды, поэтому решили ограничиться  тем,  что  опустили  в
воду две тяжелые цепи, которые должны  были  сковать  строптивцу  руки,  а
затем к воде подступили двенадцать дюжих палачей.  Пока  они  наносили  по
гребням бушующих волн три сотни полновесных ударов,  стоявший  рядом  жрец
Ахурамазды провозглашал:
     -  О,  злая  вода,  принесшая  горе  парсам!  Великий  царь  по  воле
Ахурамазды подвергает тебя этому справедливому наказанию, ибо ты оскорбила
бога и верных слуг его! Великий царь все равно пройдет по тебе, хочешь  ты
этого или нет. Смири гордыню, иначе мы не принесем тебе жертву  золотом  и
сталью. И никто не принесет тебе жертву!
     Подобные увещевания помогли, шторм стих.  Царь  повелел  восстановить
мосты. На этот раз строители постарались на славу, наведя не один, а целых
два моста. Семьсот пузатых грузовых  судов,  поставленные  борт  к  борту,
составили две длинные цепи, соединившие берега пролива. Суда были накрепко
связаны между собой льняными канатами и ремнями из бычьей кожи,  а  поверх
их палуб был наложен настил  из  крепких  тисовых  досок,  покрытый  слоем
утрамбованной земли. Дабы уберечь воинов и лошадей от случайного  падения,
по бокам настила были сооружены ограждения. Эти огромные мосты были прочны
и надежны; лишь легкое поскрипывание досок выдавало,  что  под  ногами  не
земная твердь, а колышущиеся остовы кораблей, а еще ниже - морская бездна.
     Желая обезопасить переправы от возможных диверсий  эллинов,  а  также
насладиться созерцанием мощи  парсийского  флота,  царь  накануне  вечером
приказал боевым эскадрам стать неподалеку  от  моста.  Кораблей  оказалось
столь много, что они были вынуждены выстроиться в четыре линии.
     Первую  целиком  образовывали  пунические  триеры.  Навархи   Финикии
привели двадцать эскадр, насчитывающие триста кораблей. Финикияне  издавна
пользовались   славой   непревзойденных   мореходов.    Их    чернобортные
меднотаранные корабли пускали на дно ахейские  и  троянские  триеры,  пред
"детьми моря" трепетали Кемт, Хеттия и Кипр.  Черные  паруса  повергали  в
панику морских торговцев, заставляя их безропотно расставаться с серебром.
Со временем могущество Финикии ослабло, и она была покорена ассирийцами, а
позднее Парсой. Но и сейчас моряки-пуны славились своей выучкой и отвагой.
Их быстроходные корабли составляли ударную силу парсийского флота.
     Следующую цепь составляли кемтяне, памфилы и карийцы.  По  мореходным
качествам эти суда уступали пуническим триерам, но зато  их  экипажи  были
хороши в абордажных схватках. Почетом пользовались дети Хапи, чьи огромные
секиры и крючковатые абордажные копья наводили ужас на врагов. Не уступали
им  доблестью  и  карийцы,  неожиданно  для   прочих   завоевавшие   славу
бесстрашных бойцов.
     Следом  стояли  триеры  Кипра,  Ликии  и  геллеспонтийских   городов.
Ионийцы, фракийцы и подошедшие последними киликийцы во главе с  Сиеннесием
замыкали строй.
     Четыре линии по  триста  судов  каждая.  Двенадцать  сотен  кораблей!
Отлично снаряженных и готовых к битве.
     Воистину, сам Мелькарт не отказался б командовать таким флотом!
     Флагманский корабль с вымпелом Сиеннесия стоял бок о  бок  с  триерой
тиранши Галикарнасса Артемиссии. По слухам  в  молодости  Артемиссия  была
дивно хороша собой, но сейчас она растолстела и подурнела.  Власть  портит
женщин. Теперь это была типичная бой-баба с мужскими повадками. Ее  мощные
телеса были втиснуты в  чекан