усмехнулись,  но  Александр  и   прочие
македоняне восприняли этот жест вполне благосклонно.
     - Кто вы? - спросил царь. Стоявший рядом с ним переводчик-эллин задал
тот же вопрос на фарси.
     Один из парсов, дородный старик с выкрашенной хною бородой, подполз к
ногам Александра и быстро заговорил. Эллин перевел.
     - Он один из дворцовых евнухов по имени Фарпорт, а остальные -  слуги
Дария.
     - Почему они не встречают нас?! - резко бросил царь.
     Переводчик залопотал на варварском языке, после чего старик  принялся
биться головой об пол и что-то причитать, вызвав усмешку эллина.
     - Он говорит, что начальник дворца и все его помощники сбежали, а сам
он не осмелился представить свою ничтожную персону взору непобедимого царя
Македонии.
     - Скажи ему, что владыка Азии назначает его  начальником  дворца.  Он
должен навести здесь порядок и приготовить все для пира.  А  сейчас  пусть
даст нам поесть!
     Узнав, что желает царь Александр,  перс  оживился.  Высокая  милость,
сказанная царем, обрадовала его. Ударившись еще несколько раз  головой  об
пол, евнух быстро забормотал.
     - Рыжебородый говорит, что все будет сделано и просит царя и его слуг
проследовать за ним  в  царские  покои,  где  для  них  накроют  достойный
царского величества стол.
     Проголодавшиеся гетайры радостно загалдели. Александр велел:
     - Пусть ведет! Птолемей! - Телохранитель предстал перед  царем.  -  В
этом городе нас плохо приняли. Доведи до сведения таксиархов  [таксиарх  -
командир таксиса], что я отдаю город на  три  дня  в  полное  распоряжение
воинов.  Пусть  отдыхают  и  веселятся.  Золото,  вино,  женщины   -   все
принадлежит им!
     Птолемей кивнул  головой  и  убежал,  а  Александр  и  его  соратники
проследовали за свежеиспеченным начальником дворца, который  привел  их  в
залу, где прежде трапезничали парсийские цари.
     Трапеза была приготовлена  с  поразительной  быстротой  и  отличалась
варварским великолепием.  Македоняне  жадно  поглощали  пищу,  запивая  ее
неразбавленным вином. Все  шумели,  смеялись  и  произносили  громогласные
здравницы. Время от времени входили  командиры  ил  [ила  -  подразделение
гетайров из  200  человек]  и  таксисов  [таксис  -  подразделение  пехоты
численностью  400  человек],  тут  же  занимавшие  место   за   столом   и
присоединявшиеся к  трапезе.  Дворцовые  слуги  с  изумлением  взирали  на
крикливых  македонских  вельмож,  своим  поведением  столь   несхожих   со
степенными парсийскими сановниками. Трапеза уже близилась к  концу,  когда
вошедший  Птолемей  что-то  прошептал  царю  на  ухо.  Александр  выслушал
телохранителя и тут же вышел. Вслед ему звучал  хохот,  от  которого  царь
недовольно поморщился. Это  Птолемей  объявил  причину,  заставившую  царя
оставить стол.
     Причиной  была  женщина,  единственная  женщина,  сумевшая   привлечь
внимание Александра. Она была афинянкой и звали ее Таис.


     О Таис дошло немного сведений. Известно  лишь,  что  она  была  самой
знаменитой афинской гетерой, как и  самой  дорогой;  одна  ночь  любви  ее
стоила целое состояние. Известно, что она  была  подругой  многих  великих
эллинов: философов, поэтов, демагогов, полководцев. Известно, что она была
одной из образованнейших женщин Эллады. И главное -  она  считалась  самой
красивой женщиной своего времени.
     И была ей.
     Бывает, женщина  кажется  красивой  оттого,  что  считается  таковой.
Клеопатру,  дурнушку,  пленившую  двух  триумвиров  экзотикой   неведомого
Востока, считали неотразимой  красавицей,  и  она  сама  поверила  в  это,
заставив поверить в то же и нас, далеких потомков.
     Но красота Таис не была надуманной, она  была  настоящей.  Вообразите
золотокожую красавицу с изящным, словно у праксителевой Афродиты носиком и
подобными лепесткам левантийской розы губками, то и  дело  приоткрывающими
изумительные  черточки  ровных  жемчужных  зубов.  Безупречный  овал  лица
обрамляли  локоны  светло-желтоватых,  с  легкой  рыжинкой  волос,  волной
ниспадающих на хрупкие плечи и ниже - до изящной волнующей  талии.  Фигура
Таис была столь великолепна, что при взгляде на ее точеные ножки и высокую
нежную грудь у мужчин перехватывало  дыхание.  Но  самым  прекрасным  были
глаза  -  бездонные  родники,  наполненные  самой  чистой  в  мире  водой,
искрящиеся, переливающиеся, ликующие,  смеющиеся;  темно-синие,  штормовые
перед грозой и наполненные апельсиновым цветом в  мгновения  радости.  Эти
глаза манили, завораживали, пленили. От этих глаз невозможно было  отвести
взор.
     Так случилось и с Александром. Великий  полководец  смотрел  в  глаза
Таис и не мог вырваться из их сладкого плена. Тогда девушка опустила глаза
и тихо засмеялась. Помотав головой,  царь  перевел  взгляд  левее  изящной
головки афинянки.
     - Ты единственный неприятель, какому я смог  бы  проиграть  битву,  -
признался он.
     Таис продолжала улыбаться.
     - Разве я неприятель?
     - Нет...  Я...  -  Царь  македонян,  бесстрашно  смотревший  в  глаза
мириадам врагов, неожиданно смутился. - Ты...
     - Твои воины разоряют город.
     - Да. - Александр обрел дар речи. -  Парсы  негостеприимно  встретили
нас. Я научу их быть радушными.
     - Они пытаются разгромить храм Ахурамазды, -  продолжала  Таис.  -  Я
только что оттуда. Жрецы затворили ворота и собираются защищать  священный
огонь. Если македоняне потушат его, Персида,  Мидия  и  Ариана  поднимутся
против тебя. И это будет уже война не  за  царский  престол,  а  война  за
поруганные святыни. Это будет война на полное  истребление.  Ты,  конечно,
перебьешь  этих  людей,  но  половина   македонской   армии   поляжет   на
обезлюдевших пространствах Азии.
     Таис хотела прибавить еще что-то, но Александр уже все понял.  То,  о
чем говорила гетера, было более, чем серьезно. И македонянин решил:
     - Мне, конечно, стоило б проучить этих магов за  поругание  эллинских
святынь, но ты права - в этом деле нельзя переступать известную  грань.  Я
сейчас же кликну гетайров и освобожу этот храм. А вечером я приглашаю тебя
к царскому столу.
     Царь взглянул на  Таллию,  словно  спрашивая:  ты  довольна?  Девушка
склонила голову, благодаря, и тут же прибавила:
     - Если царь не против, я хотела бы пойти с ним.
     - Царь не против. Обожди меня здесь.
     Полы багряного плаща разлетелись по воздуху,  Александр  стремительно
удалился в обеденную залу...
     Вскоре группа  гетайров  во  главе  с  царем  и  Таис  уже  стояла  у
восточного храма Ахурамазды, главного  святилища  Парсы.  Здесь  собралось
несколько сот воинов, предпринимавших отчаянные попытки проникнуть  сквозь
храмовые  ворота.  Среди  буянов  было   немало   педзэтайров,   несколько
гипаспистов, но в большинстве своем  сюда  сбежались  эллинские  наемники,
алчущие золота, которое по их мнению хранилось в храме.
     Представ перед возбужденными воинами, Александр потребовал, чтобы они
немедленно покинули храмовую площадь. Окружившие царя гетайры выразительно
взялись за рукояти мечей. Воины были пьяны, и от них  можно  было  ожидать
чего угодно. Однако даже во  хмелю  они  не  осмелились  возразить  своему
непобедимому царю, которого боготворили. Немного погудев, толпа растеклась
по близлежащим улочкам, вламываясь в дома в поисках женщин, золота и вина.
Александр положил руку на плечо стоящей рядом Таис.
     - Они ушли. Ты довольна?
     Повернув свою чудесную головку, афинянка взглянула на царя. Она  была
много ниже и оттого выглядела хрупкой и трогательно-беззащитной, В  глазах
девушки плескалась синева великоморья.
     - Почти. Но теперь они пошли убивать и насиловать.
     - Таков удел этого города. Парса -  город-трутень,  гнойник  на  теле
Азии. Она не производит, а лишь пожирает произведенные другими  богатства.
Ее удел - умереть, угаснуть, превратиться в пустынную пыль!
     - Однако, ты жесток.
     Подобное признание скорей польстило Александру, легкая улыбка тронула
его белые губы. Однако царь решился возразить, заботясь о  том,  чтоб  его
слова были эффектны.
     - Не более, чем моя эпоха.
     Заметив,  что  гетайры  прислушиваются  к  их  разговору,   Александр
спросил:
     - Ты будешь сопровождать меня во дворец?
     Афинянка отрицающе качнула головой.
     - Нет, я хочу побывать в храме.
     - Тогда я пойду с тобой, - решил македонянин.
     Он подошел к воротам храма и постучал в них кулаком.
     - Открывайте! Царь Азии хочет осмотреть храм.
     Ответом было молчание. Рассердившись, Александр забарабанил вновь, на
этот раз рукоятью  меча.  И  снова  никакой  реакции.  Язвительный  Филота
невежливо хихикнул. Царь побледнел от гнева, жилы  на  его  шее  вздулись.
Казалось, еще мгновенье и  он  прикажет  гетайрам  взять  храм  приступом.
Однако  Таис  упредила  подобный  необдуманный  поступок.  Встав  рядом  с
Александром, она заговорила звонким чистым  голосом,  который,  по  слухам
ставил ей сам Демад  [известный  афинский  оратор,  сторонник  македонской
партии], за что Таис расплачивалась с оратором любовью. Гетера  произнесла
лишь одну фразу, как показалось македонянам  на  фарси.  Через  миг  двери
распахнулись.
     - Ты знаешь язык парсов! - воскликнул Александр. Вопрос этот не нашел
ответа, так как Таис уже вошла в храм. Царю не  оставалось  ничего  иного,
как последовать за девушкой.
     Оказалось, Таис знала не только фарси, но  и  местные  обычаи.  Минуя
застывших у двери жрецов -  их  бесстрастные  бритые  лица  и  белоснежные
одежды наталкивали на  мысль  о  полной  отрешенности  от  мира  -  гетера
извлекла из-за пояса тонкий прозрачно-зеленоватый платок  и  обернула  его
вокруг головы таким образом, что совершенно  скрыла  нос  и  свой  изящный
ротик.
     - Сделай то же самое, - велела она царю, не оборачиваясь.
     Тот хотел было рассердиться, но  передумал  и  стал  осматриваться  в
поисках необходимого куска материи. Так как ничего подходящего под руку не
попадалось, царь сбросил  с  плеч  великолепный  пурпурный  плащ  искусной
работы Геликона, оторвал часть его и обернул  драгоценной  материей  шлем,
оставив свободными лишь глаза. Края ткани, небрежно завязанной на  затылке
свисали до середины спины, придавая  царскому  одеянию  шутовской  вид,  и
Александр почувствовал  себя  несколько  неловко.  Опасаясь,  что  гетайры
заметят его смущение, царь швырнул  остатки  плаща  на  землю  и  поспешно
шагнул  вслед  за  Таис.  Его  примеру  последовали  Гефестион,  Кратер  и
Птолемей,  также  пожертвовавшие  своими  плащами.   Остальные   предпочли
остаться снаружи.
     Внутри храма, который,  как  оказалось,  представлял  собой  попросту
огороженный высокой стеной двор, было пустынно. Здесь не было  ни  статуй,
ни украшений, ни жертвенных чаш и посвящений, столь обычных для  эллинских
святилищ, не  было  фресок  и  драгоценной  посуды,  а  также  изображений
чудовищ, как в храмах Вавилонии,  не  было  изящных  каменных  барельефов,
обычных таинственным святилищам Кемта. Единственным культовым  сооружением
был расположенный посреди  храма  алтарь,  на  котором  пылало  девственно
чистое пламя. Языки этого пламени были прозрачны настолько, что сквозь них
были видны  руки  жреца,  стоящего  за  алтарем.  Как  уверяли  Александра
переметнувшиеся на сторону македонян парсийские вельможи, силу этому  огню
давало  горячее  дыхание  земли,   вырывающееся   из   бездонных   глубин,
расположенных дальше бездн Тартара.
     Таис остановилась у алтаря и завороженно  устремила  взор  на  огонь.
Александр подошел к ней. Вначале он,  как  и  девушка,  глядел  на  пламя,
протягивавшее скользкие языки вверх, словно  пытаясь  взвиться  в  манящее
небо, затем перевел взгляд на Таис. В  ее  опушенных  выгнутыми  ресницами
глазах плясал багровый вихрь. Мешаясь  с  аквамарином  глазных  яблок,  он
окрашивал очи девушки багровым туманом, в котором мелькали  алые  вспышки,
подобные  стремительным  молниям.  Эти  молнии  пронизывали  глаза  гетеры
насквозь и оттого казалось, что они наполнены колдовской силой.
     Раздался негромкий кашель. Александр и  Таис  одновременно  повернули
головы. Рядом  с  ними  стоял  неслышно  подошедший  маг.  Лицо  его  было
наполовину прикрыто  повязкой,  волосы  блистали  белизной.  Парс  отвесил
поклон и произнес короткую фразу.
     - Он благодарит тебя, царь, что ты спас храм Ахурамазды от поругания,
- сказала Таис.
     - Скажи ему, что владыка Азии заботится о любой  вере,  при  условии,
что эта вера признает его царскую власть.
     Таис хотела перевести ответ царя, однако маг опередил ее.
     - Не стоит утруждать себя, красавица, я знаю язык эллинов.
     - Вот как! - Александр принял слегка  напыщенную  позу,  скрестив  на
груди руки. - Я много слышал о твоей вере, маг!
     - Мне ведомо, что идеи Заратустры известны эллинским мудрецам,  в  их
числе и светлому разумом Аристотелю.
     - Верно. Учитель не раз говорил мне, что знаком с учением Заратустры,
но не захотел посвятить меня в его суть. Я так и не смог понять почему.
     Вокруг глаз жреца появились морщинки, свидетельствовавшие о том,  что
парс улыбается.
     - Он опасался, что ты увлечешься этими идеями и  твой  поход  обретет
совершенно иные цели.
     - О чем ты?
     - Пойдем. - Маг поманил царя рукой.
     - Куда?
     - В мой дом. Я объясню тебе суть откровений, какую пытался скрыть  от
тебя Аристотель.
     Александр заколебался.
     - У меня были иные планы, жрец.
     - Пойдем! - попросила Таис, коснувшись тонкими пальцами царской руки.
- Я просто ужас как хочу узнать, что собирается рассказать нам  этот  маг.
Говорят, они все великие волшебники!
     - Не бойся, тебе не причинят вреда, - прибавил парс.
     - Бояться? Мне? - Александр засмеялся. - Ступай вперед, жрец! Я  лишь
скажу своим гетайрам, чтоб ждали меня у ворот храма.
     Александр  подозвал  к  себе  стоявших  неподалеку  друзей  и  что-то
негромко сказал им. Глаза воинов посуровели, они с подозрением  посмотрели
на мага, однако перечить царю не осмелились. Придерживая мечи,  македоняне
пересекли храм и скрылись за воротами.
     - Сюда, - сказал жрец и повел гостей в свой дом.
     Право, мало кто б решился назвать это убогое  жилище  домом.  Скорее,
это было похоже на каморку раба, не имевшую ко  всему  прочему  крыши.  Ее
заменяли небольшие, не шире фута  карнизы,  дававшие  чисто  символическую
защиту от солнца и еще  меньшую  от  дождя.  Посреди  "дома"  располагался
плоский камень, игравший роль стола, вокруг которого были разложены ветхие
куски ткани, предназначенные для  сидения.  Демонстрируя  неприхотливость,
царь немедленно устроился на одном из них.
     - Я знаком с философом Диогеном, самым бескорыстным из всех  живущих.
Домом ему служит винная бочка, одеждой -  ветхое  рубище,  а  питается  он
оливками и черствым хлебом. Когда я однажды спросил мудреца, желает ли он,
чтобы я для него что-нибудь сделал,  сей  Диоген  ответил:  подвинься,  ты
загораживаешь мне солнце. Признаюсь, подобный  ответ  восхитил  меня.  Так
вот, бочка, в которой живет сей мудрый старик, может показаться дворцом по
сравнению с твоим жилищем.
     Маг выслушал эту тираду и  усмехнулся.  Он  уже  избавился  от  своей
лицевой повязки, так что гости могли рассмотреть его лицо.  То  было  лицо
аскета, познавшего сокровенный смысл жизни.
     - Диоген - дешевый фигляр. Хотя ему  нельзя  отказать  в  мудрости  и
цинизме.
     - Однако, ты дерзок, маг! - сердито проговорил Александр. - Как  твое
имя?
     - У меня нет имени. Я ученик Заратустры. Зови меня так.  -  Меж  слов
маг извлек из груды тряпья глиняный сосуд и показал его царю. - Вина?
     У Александра давно  пересохло  во  рту,  но  царь  не  желал  в  этом
сознаться. Вино  предполагает  долгий  разговор,  Александр  же  не  думал
задерживаться в этом странном месте.
     - Если оно такое же, как твой дом, то не стоит.
     - Важен не внешний облик, а содержание, - нравоучительно заметил маг.
- Мой дом удобен мне. Здесь  всегда  веет  свежий  ветер,  днем  согревает
солнце, а ночью я любуюсь звездами. Я не могу предложить  золотых  кубков,
но смею заверить, мое вино куда  лучше  того,  что  хранится  в  дворцовых
подвалах.
     С  этими  словами  парс  наполнил  золотистой  жидкостью  три  убогих
глиняных  чаши.  Александр  осторожно  пригубил  напиток   и   нашел   его
превосходным.
     - Действительно, твое вино отменно! - признался он.
     - Может быть, царь желает разбавить его, как  это  делают  эллины?  У
меня найдется чистейшая родниковая вода.
     - Нет, я предпочитаю пить вино неразбавленным. В подтверждение  своих
слов царь осушил чашу до дна.
     Хозяин одобрительно кивнул.
     - Я тоже употребляю сей божественный напиток в чистом виде. Не  стоит
смешивать стихии. От этого они теряют свою первозданную силу.
     Таис промолчала, но судя по выражению очаровательного лица,  вино  ей
тоже пришлось по вкусу.
     Какое-то время все трое уделяли должное  прекрасному  напитку,  затем
маг поставил чашу на пол и произнес:
     - Теперь, если почтенные гости не против, пришло время посвятить  вас
в тайны учения Заратустры. -  Царь  утвердительно  кивнул  и  надел  маску
задумчивости, словно желая показать, что он весь во внимании.
     Маг взял прислоненный к стене бамбуковый посох и начертил на земляном
валу круг, разделив его последующим движением надвое.
     - Мир состоит из двух частей, противоположных по  сути.  Как  день  и
ночь, огонь и вода, земля и воздух, живое и мертвое. И  даже  больше.  Все
то, что я перечислил подразумевает наличие полутонов:  утро,  вечер,  пар,
невесомая пыль, момент умирания, когда сердце не бьется,  а  мозг  еще  не
лишился последних желаний. Мир же подобен этому кругу, разделенному на две
половины, одна из которых черная, словно сажа, а другая  -  белее  горного
снега. И грань между ними столь тонка, что не содержит полутонов. Это есть
грань! Мир есть противостояние двух враждебных сил, несовместимых  друг  с
другом, мир есть противостояние добра и зла. Черное и белое. Ахурамазда  и
Ариман. Они вечно борются между собой и в этом заключена суть того мира, в
котором мы живем. Наш мир и существует лишь  благодаря  этой  борьбе.  Как
только она завершится, и злое начало исчезнет, в начале  благом  возникнет
новая суть, осененная появлением совершенного  человека,  поборовшего  зло
ради добра. В этом суть истины.
     - Я перебью тебя, маг, - лениво  вставил  Александр.  -  Мы,  эллины,
считаем иначе. Нет ни добра, ни зла. Есть провидение и  человек,  покорный
этому провидению. И как провидению угодно, так и случится. А добро  и  зло
столь сильно перемешаны между собой, что трудно понять, что из них  в  том
или ином случае одерживает верх.
     - Мне ведомы идеи мудрецов Эллады. Мы черпаем немало премудростей  из
их  учений,  так  же,  как  они  используют  мысли,   порожденные   устами
Заратустры. Мы не отрицаем судьбу. Мы лишь именуем ее временем. Изначально
время властвует над всем, но его власть  ограничивается,  когда  возникает
добро и зло. Эти силы составляют душу человека и в  зависимости  от  того,
какая одерживает верх, человек совершает добрые или злые  поступки.  Добро
делает человека мудрым, зло делает его сильным. В наш век существует зло и
это век силы, но когда  данная  сила  породит  человека,  великого  духом,
подобно Заратустре, то она превратится в мудрость и  наступит  век  добра.
Лишь мудрый черпает силу от осознания своей мудрости.  Лишь  мудрый  может
подчинить себе пороки и  слабости.  Лишь  мудрый  искоренит  жестокость  и
беззащитность. Придет сильный человек. Придет  человек  мудрый.  Он  будет
схож с нами телесной оболочкой, но разниться по внутренней  сути.  Его  не
будут волновать ни золото, ни низменные страсти, ни власть.  Он  не  будет
подвластен ни похотливым женщинам, ни  блеску  царской  короны,  ни  жажде
славы. Он будет велик от осознания, что он