улом и портфелем.
     - Тут вот какое дело, - продолжал  он,  ставя  стул  и  садясь.  -  Тут
довольно смешное дело. Вам Потапов про удава рассказывал?
     - Да, - ответил я.
     Он юмористически сморщился.
     - И наверное, вы еще и в газете что-нибудь читали про него?
     - Читал.
     - А видеть его не видели? Нет, конечно. Ну а  человека,  который  видел
этого удава, вы встречали?
     - Ну да, Потапов, - сказал я. - Он даже стрелял в него раз.
     - Но промахнулся. Отлично! Запомним... А еще  кто  видел  этого  удава?
Какие-то пионеры,  которых  так  и  не  разыскали.  Да?  Пастушонок  Петька,
которому двенадцать лет и который, когда  его  стали  расспрашивать,  ничего
путного рассказать не мог. Стрелял в  кого-то  дядя  Потапов,  а  в  кого  -
разглядеть не смог. А еще кто?
     Я молчал.
     - Вы понимаете, о чем я говорю?
     - Да, откровенно говоря, нет, - ответил я.
     - Да неужели нет? - удивился он. - Фантастика все это... Никакого удава
в горах нет и никогда не было. Зоологи нас  просто  на  смех  подняли.  Удав
перезимовал в сугробах! Да это все равно что сказать:
     у меня в подполье завелась щука.
     - Постойте, постойте, - сказал я, - так, значит, Потапов врет?
     - Значит, брешет наш Потапов как сивый мерин, - ответил мой  собеседник
ласково, - вводит,  как  говорится,  в  заблуждение  общественное  мнение  и
советскую печать.
     Я молчал и смотрел на него.
     - Вижу, вы все еще сомневаетесь, - покачал он головой, - тогда прочтите
вот это. "Социалистическая Алма-Ата" за вчерашнее число.
     Я взял газету. Наверху страницы были изображены обезьяны, карабкающиеся
по решетке, попугаи на кольце, лев с гневно занесенным хвостом - и все это в
окружении больших вертлявых букв.
     - Да читайте, читайте, - сказал Михаил Степанович. - Вслух читайте.
     - "Уж много дней свежевыкрашенное здание на колхозном базаре привлекает
к себе любопытных..." - прочитал я первые строчки и перевернул газету,  чтоб
посмотреть, когда она вышла.
     - Номер сто шестнадцать от двадцать  восьмого  числа  этого  месяца,  -
услужливо подсказал Михаил Степанович.  -  Открылся  новый  зверинец:  львы,
тигры, крокодилы, страусы, удавы. А вы  тут  сидите  в  горах  и  ничего  не
знаете. Прочитайте вот тут отчеркнутое красным карандашом.
     "Демонстрируя удава, - писала газета, - директор  напомнил,  что  летом
этого года в одной из Алма-Атинских газет появилось фантастическое сообщение
о сбежавшем из зверинца удаве, будто поселившемся в  садах  колхоза  и  даже
перезимовавшем в прошлую особенно суровую зиму. Тропический гость  никак  не
может акклиматизироваться в Алма-Ате. Он погиб бы через несколько  дней  при
нашем климате. Да вдобавок удав и не сбегал.
     Вся история с удавом - выдумка досужего, не очень  грамотного  любителя
желтеньких сенсаций".
     - Да, но к чему ему все это? - вырвалось у меня.
     - Вот, - удовлетворенно сказал Михаил Степанович. - Вот  наконец-то  вы
задали совершенно дельный вопрос. К чему подняли весь этот шум? А шум поднят
действительно немалый. В республиканской газете - одна  статья,  в  вечерней
газете - другая. А затем эта  история  вынырнула  за  границей  и  появилась
знаете  где?  В  фашистской  Германии.  В   газете   "Фелькишер   беобахтер"
опубликована большая статья о всей этой фантастике. Интересно?
     - Чрезвычайно, - воскликнул я, - но все-таки до меня еще  не  полностью
доходит, что все это значит.
     - А надо, чтоб дошло, надо, - строго сказал Михаил Степанович.  -  Для"
вас это просто необходимо. Я пытался дать вам это понять, но  вы...  Давайте
зададим себе вопрос: кто мутит воду, кто распускает слухи? Бригадир Потапов.
Ну а что собой представляет этот Потапов, кто он такой, а?
     Я молчал.
     - Ну кто он такой - скажите?
     - Бригадир шестой бригады, - ответил я.
     - Точно! - обрадовался Михаил Степанович.  -  Бригадир  шестой  бригады
колхоза "Горный гигант". Но это сейчас он бригадир, а кем он был раньше? Вот
стали  мы  дознаваться  и  дознались.  Оказывается,  был   он   белоказаком,
участвовал в мятеже девятнадцатого года. Потом бежал  из  города  Верного  в
Кульджу, то есть на китайскую границу. Доходит это до вас? Брат  Потапова  в
прошлом году арестован и осужден за вредительство, он находился  в  связи  с
консулом одной  из  враждебных  держав  и  получал  задания  от  иностранной
разведки. Во  всем  этом  он  сознался.  Вот  вам  вторая  и,  так  сказать,
неожиданная сторона бригадира Потапова. Вы всего этого, конечно, не знали, -
улыбнулся он.
     - Про брата знал, - сказал я неожиданно для самого себя.
     Он удивленно посмотрел на меня.
     - Откуда же?
     - Он рассказывал.
     - Да? - Секунду Михаил Степанович молчал, а потом воскликнул: -  Ловко!
Вот подлец! Прет напролом! Ну, раз вам это уже известно, то и дальнейшее  не
удивит. Вот. - Он вынул из портфеля и положил передо мной почтовый  конверт,
адрес был напечатан на машинке. - Обратите внимание - обратного адреса  нет.
Так что сразу не  поймешь  что  откуда.  -  Он  вынул  из  конверта  письмо,
отпечатанное на машинке, подал его мне и сказал: - Читайте!

                                               "Германская Империя,
                                               Министерство Иностранных дел,
                                               Консульский отдел

                               Уважаемый г. Потапов

     Обращаемся  к  вам  по  поручению  Немецкого  общества   акклиматизации
животных. Означенное общество,  существующее  с  1848  года  и  объединяющее
виднейших  ученых  Германии,  обратилось  к  нам  с  просьбой  выяснить  все
обстоятельства, связанные с появлением удава в горах Алма-атинского  Алатау.
"Самый факт, -  пишет  нам  секретарь  общества  проф.  Фохт,  -  что  столь
теплолюбивое  животное,  каковым  является  удав,  могло  провести   суровую
континентальную  зиму,  заслуживает   всяческого   внимания   и   детального
изучения". Он надеется, что вы  поймете,  какое  значение  для  науки  имеют
наблюдения, подобные тем, которыми вы  располагаете,  и  поэтому  просит  не
отказать нам в информации. В случае получения  подобных  сведений  президиум
общества перешлет вам диплом почетного члена-корреспондента, дающий право на
посещение всех заседаний, выставок и мероприятий общества. Адрес общества...
     ...Если это вас устроит больше, вы можете сноситься с нами прямо  через
Германское консульство.
     С почтением..."

     - Ну, что вы скажете? - спросил  Михаил  Степанович,  когда  я  положил
бумагу на стол.
     - Оригинально.
     - Оригинально, - вздохнул  он.  -  Хорошо,  если  бы  это  было  только
оригинально. Теперь вспомните шум, который был поднят, статьи в газетах, это
самое отношение, и вы поймете смысл и содержание следующей бумаги, которую я
вам сейчас предъявлю. На этот раз она исходит  из  советского  учреждения  и
советских людей. Бумага эта, конечно, строго секретная. Но уж если говорить,
то говорить начистоту. Вот с этого места.
     И он достал из портфеля другой  конверт  -  большой,  глянцевитый,  без
всяких надписей, вынул из него какую-то журнальную вырезку на немецком языке
и отложил в сторону, потом бумагу, напечатанную на машинке, загнул ее начало
и конец, дал мне и сказал:
     - Читайте, доверять так доверять.
     Я стал читать. Это были вопросы.  Некоторые  из  них  я  запомнил.  Вот
примерное их содержание. Вопрос  первый:  прошлое  бригадира  Потапова,  его
политические убеждения.  Вопрос  второй:  что  именно  могло  заинтересовать
фашистскую печать  в  сообщении  об  удаве,  напечатанном  в  "Казахстанской
правде"  (перечислить  все   соображения).   Вопрос   третий:   какую   цель
преследовала молодежная газета, пытаясь повторно опубликовать заметку на эту
же тему. Кто является ее автором. Зачем потребовалось  указывать  на  тайник
(пещеру), находящийся в горах, в которой якобы мог  перезимовать  удав.  Где
находится  этот  тайник,   обследован   ли   он   органами   государственной
безопасности. Вопрос четвертый: есть ли какие-нибудь основания считать,  что
заметки эти являются кодированным  сообщением  фашистской  разведки.  Вопрос
пятый:  чем  занимается  археологическая  экспедиция,  работающая  в  районе
мнимого появления удава. Какую роль  в  работе  экспедиции  играет  археолог
Корнилов, ранее репрессированный органами НКВД. Что вы можете сообщить  о...
(дальше стояла моя фамилия).
     Пока я читал, Михаил Степанович следил за мной глазами.
     - Вот видите, и о вас тут! - сказал он, когда  я  дошел  до  последнего
вопроса, и отобрал у меня бумагу. - Вы понимаете,  -  продолжал  он,  -  что
такие документы являются секретнейшими, в особенности для лиц, затронутых  в
этом документе. А я взял и показал этот документ вам. Вы учитываете, что это
серьезнейшее служебное нарушение? Так как, по-вашему, зачем я на него пошел,
а?
     Я пожал плечами.
     - Но должна же быть причина! Не знаете? - Михаил Степанович не  спускал
с меня ясных, чуть насмешливых глаз. - Потому что доверяю я вам, вот почему.
По-видимому, вся эта история с удавом - хитро задуманная диверсия.
     Он снова улыбнулся,  и  это  была  какая-то  особая  улыбка  -  тонкая,
загадочная, чуть высокомерная. И сам он как-то сразу и мгновенно  изменился.
Из радушного, веселого  хозяина  дома  вдруг  незримо  превратился  в  почти
официальное лицо. Не говорил уже, а приступал к допросу. Но  голос  его  был
по-прежнему тих, и смотрел он на меня, тонко улыбаясь. А у меня  уже  голова
шла кругом.
     - Слушайте, но зачем и кому все это нужно? - воскликнул я.
     - Зачем шпионам нужно шпионить? -  спросил  он,  тщательно  подчеркивая
свое удивление. - Ну, наверно, просто потому, что они шпионы. Другой причины
нет. - И он спрятал оба конверта в портфель.
     - Но если Потапов шпион, почему вы его не арестуете? - спросил я.
     - Есть основания, - сказал он ласково. - Почему шпиона далеко не всегда
берут сразу? Во всяком случае мы хотим вас предупредить. -  Он  встал.  -  К
Потапову не заходить!  Если  же  встретите  в  горах,  то  держитесь  с  ним
по-прежнему, но сразу же известите нас. Вот сюда  придете!  А  теперь  пошли
обедать!
     Домой я шел в обход, косогорами.
     Уже наступило утро - холодноватое, ясное, с высоким небом и  прозрачной
далью. С вершины прилавков  можно  было  охватить  глазом  верст  десять.  И
впервые я увидел в  это  утро  ту  синеву,  которой  всегда  в  этих  местах
означается осень. Сизыми были склоны гор, поросшие лесом: сиреневыми - камни
и глинистые обнажения оврагов; совсем синими - низ снежных шапок  и  заросли
терновника. Чем дальше, тем этот цвет крепчал,  наливался  и  где-то  вверху
переходил в фиолетовый и просто  темный  -  летом  его  скрывала  зелень,  а
осенью, когда все обнажалось, он становился основным фоном гор и сливался  с
небом. На этом фоне  мерцали  красные,  оранжевые,  золотые,  светло-зеленые
пятна.  Стоило  прищурить  глаза  -  и  предметы  исчезали,  а  вся   долина
представлялась огромной мозаикой или панно из разноцветных  камешков.  Ночью
прошел дождик, и пахло землей, мокрым щебнем и листьями.
     Я шел по высокой росистой траве, нес узелок, и колени у меня  уже  были
мокрые, а башмаки хлюпали. Но я думал только о  бригадире  Потапове.  Теперь
мне многое представлялось в ином  виде:  прежде  всего  то,  что  он  сильно
переменился, таскается по целым дням в горах и перестал обращать внимание на
колхозные дела. Вилы же и топор после  сегодняшнего  разговора  приобрели  в
моих глазах совершенно особое  значение.  Хотя  к  чему  они  -  я  все-таки
объяснить не мог. Непонятно казалось и все остальное: эта ночная  встреча  с
Софой, шоссейная дорожка в гору, здание на горе, разговор в комнате с  видом
на заколоченный забор, неведомые и непонятные мне люди. Во  всем  этом  было
что-то  и  от  настоящей  тайны,  и  от  чего-то  совсем  иного,  раздутого,
надуманного и несерьезного. Но ложь об удаве! Но статья в  немецкой  газете!
Но письмо  германского  консула!  Ведь  все  это  действительно  печаталось,
писалось, существовало.
     Я шел, думал... И вот уже стали видны  наши  палатки  и  даже  потянуло
речной свежестью. Вдруг кто-то сзади осторожно дотронулся до моего плеча.  Я
обернулся. Незнакомая девушка в красном платке стояла передо  мной.  На  ней
была блузка защитного цвета, узкая юбка и тапочки на босу ногу.
     - Здравствуйте, - сказала девушка.
     - Здравствуйте, - ответил я, с  некоторым  даже  страхом  оглядывая  ее
небольшую статную фигуру.
     - Вы меня не знаете? - спросила она. Голос у нее был глубокий, грудной.
     - Нет, - сказал я. - Но что-то как будто...
     - Я племянница бригадира Потапова, - объяснила она.
     - А-а, - засмеялся я.  -  Помню,  помню.  Это  вы,  вместо  того  чтобы
работать, хохочете? Она засмеялась.
     - Ну вот, вспомнили. А меня за вами прислал дядя, - сказала она,  -  вы
ему очень нужны.
     - Бригадир Потапов? - воскликнул я. - Пойдемте, пойдемте.
     И, честное слово, сразу отлетели все раздумья, предположения и вопросы.
Так все это не вязалось с ясным, солнечным утром, с открытым  круглым  лицом
этой девушки, с беззаботностью тона, тем, что на груди ее был  комсомольский
значок, а на голове красная косынка. (Так в те годы на плакатах  изображался
комсомол.)
     Я повернул было на дорогу, но она меня остановила.
     - Не домой, - сказала она, - он вас в щель просит.
     - А почему в щель? - снова насторожился я.
     - Да тут близко, - успокоила она меня. Знал я, что это  близко.  Я  был
даже несколько раз в этой щели. Боже мой, до чего там  было  сыро  и  темно!
Огромные желтые камни цвета  ржавой  воды,  каменистые  пещеры  по  склонам.
Большие желтые, оранжевые, белые глыбы, продолговатые, как лошадиные черепа.
Вот-вот и сам дракон пожалует из пещеры. И особенно тоскливо было глядеть на
нависшие  и  набрякшие  груды  песка  (они,  кажется,  могли  ухнуть  каждую
секунду), на кустики  осины  с  горькими  зелеными  побегами,  на  крошечные
чахоточные березки. "Что ж  там  потребовалось  Потапову?"  -  подумал  я  и
вспомнил о тайнике.
     Девушка шла впереди, перескакивая с камня на  камень,  нащупывая  ногой
невидимые мне тропинки и уступы. И было видно, что в  этих  местах  она  как
дома.
     - Не упадите! - крикнула она мне, когда  под  ногой  у  меня  обвалился
камень и я было поехал под откос.
     - Держите меня за плечи, - приказала она в другой раз, когда  мы  стали
спускаться.
     Потапова я увидел сразу. Он сидел  на  большой  глыбине,  рядом  лежало
что-то накрытое серой мешковиной, валялись вилы, топорик и ружье.
     - Ну вот, молодец, Дашка, - похвалил он мою спутницу, - а я  уж  думал,
если не дождусь, то поеду сам. Ты что, был у меня вчера? - обратился  он  ко
мне.
     - Нет, - ответил я.
     - Не дошел, - усмехнулся он. - Встретили и завернули. Куда же они  тебя
повели, в органы, что ли?
     - Да нет, - ответил я, не зная, что сказать. - В пограншколу.
     - Тоже неплохо, - сказал он. - А насчет змея говорили,  что  нет,  мол,
никакого змея? Его Потапов выдумал. - Он сжал кулаки. -  У,  нечистая  сила!
Всю работу у меня отбили. Яблоки собирать надо, а я с ними пять дней  как  в
котле киплю. - Он посмотрел на меня и вдруг сообщил: -  А  меня  ведь  вчера
арестовывать приезжали.
     - Да что ты! - воскликнул я, соображая, к чему все это идет и как мне в
случае чего надлежит поступить.
     Наверное, на моем лице выразилось что-то подобное, потому что он  вдруг
посмотрел на меня, грубо усмехнулся и вдруг ударом сапога сбросил мешковину.
На срезанных лопухах лежало что-то черное,  скрученное,  чешуйчатое,  кольца
какой-то довольно большой, как мне показалось -  метра  полтора,  змеи.  Она
была еще жива: кольца вздрагивали,  сокращаясь,  по  ним  пробегала  длинная
дрожь, чешуя блестела мельчайшими чернильными  капельками,  словно  исходила
предсмертным потом.
     - Да что же это такое? - спросил я очумело. - Откуда эта змея? Ведь это
совсем даже не...
     Потапов искоса  посмотрел  на  меня,  зло  усмехнулся  и  опять  накрыл
мешковиной умирающее чешуйчатое тело.
     - Вот и весь сказ, - сказал он твердо и скорбно. - Только всего и было,
что вот эта гадючка. Вот она тут и ползала.  А  когда  она  ползет,  знаешь,
какой она кажется?.. Написал этот дурак четыре, а мне подумалось: нет, мало,
метров шесть в ней будет.
     "Да, да, - подумал я. - Правильно, правильно... Как же это мне сразу не
пришло в голову? Об этом и профессор Никольский пишет: когда змея  ползет  в
траве, она кажется раза в два, а то и в три длиннее,  чем  есть...  Да,  так
всегда бывает".
     Я приподнял  концом  сапога  мешковину,  разбросал  лопухи  -  и  тогда
показалась голова, небольшая,  плоская,  с  широко  открытыми,  пристальными
синими глазами.
     - Черный полоз, - сказал я.  -  Самый  обыкновенный  черный  полоз.  Но
только большой-большой. У нас стоят два в банках на выставке,  но  такого  я
еще не видел.
     - Я мерил - метр шестьдесят  сантиметров,  -  сказал  Потапов.  -  Вот,
дорогой товарищ, и все, что было. Признаешь теперь, какие у страха глаза?  В
газету попал, себе на шею петлю надел, здесь уже пять суток  сижу,  а  из-за
чего? Эх! - Он махнул рукой.
     - Да, но при чем же тут ты? - сказал я. - Нет-нет, ты лишнего на  себя,
бригадир, не бери. Не ты эту анафему выдумал, и писать  ты  о  нем  тоже  не
писал. Подписи твоей нигде нет. А что другие там от твоего имени...
     - Эх, кабы попался мне тот артист, что с аппаратом  приезжал.  Уж  я  б
его... - алчно покачал головой Потапов. - Но как  я  мог  в  нем  эти  метры
насчитать? Как? Ведь явственно, явственно видел- громаднейший  змей  ползет.
Или наваждение такое? А то говорят,  что  они  отвод  глазам  такой  делают.
Ползет змеючка, а ты видишь дракона. Может, правильно так.
     Я засмеялся.
     - Какой там к черту отвод? Нет, это со всеми бывает,  бригадир.  Вот  и
Брем такие случаи подробно разбирает. Это, говорит он, самая обычная  ошибка
наших воспринимающих и оценивающих способностей. Так что не бойся.
     - Воспринимающих... - улыбнулся бригадир и покачал головой. -  Да  ведь
не будут они твоего Брема спрашивать. Никогда не будут! Да  что  ты?  Они  в
случае чего его сразу из города вышлют. Им дело нужно. Вот  что!  Разве  они
теперь со мной когда расстанутся?
     - Да зачем ты им, зачем? - сказал я.
     - Будто не понимаешь. Один брат  расстрелян  за  вредительство,  другой
схвачен как шпион, что же им еще надо? Они и во сне такое дело не видели.
     - Ну ладно, ладно, - сказал я сурово. - Не говори  что  не  надо.  Бери
его, пойдем.
     - Пойдем, - устало вздохнул Потапов. - Конечно, пойдем. У  меня  теперь
только один путь - являться. Вот с этой самой штуковиной  и  пойду.  Эх,  не
сумел я тогда отстоять брата Петьку. Не сумел. Оробел, струсил.  Думал  свою
шкуру спасти. А вон видишь, что вышло. - Он снова наклонился,  взял  змея  и
стал засовывать его в мешок. - Всю жизнь  он  мне  взбаламутил,  из-за  него
покой потерял. Ведь знаешь всех, всех рабочих перетаскали на допросы. И  что
им надо? Ведь я снес бумагу, что мне германцы  прислали.  Поблагодарил  этот
длинный,  что  со  мной  водку  трескал!  Сначала  ты,  говорит,  "советский
человек", а потом: "Расскажи, с  какой  целью  агитируешь  население  насчет
Бовы-конструктора. Скажешь - простим. Нет - пеняй на себя.  Значит,  сколько
тебе ни говори, ты все равно ведешь свою линию".  -  "Да  какую  такую  свою
линию я веду, какая такая линия? Зачем она мне нужна?" - "Хорошо! А  брат  у
тебя где?" - "А это вам лучше знать! Вы его забрали".  -  "А  ты  как  будто
ничего уже и не знаешь. Мужичок-серячок! Брат он тебе, мать твою, или  нет?"
- "Брат! Брат, единокровный брат он мой, Петька!  И  знаю  -  ничего  он  не
делал, никаких клещей в банке с собой не носил, и хлеб им не  заражал,  и  к
к