ись  расположением  шефа и  с  которыми  ему
приходилось считаться.
     Наиболее  подходящим  из  них  был  Кристофер  Арнольд-Форстер. Когда я
впервые  поступил  в СИС, он состоял в  военно-морской  секции,  обрабатывая
разведывательную  информацию  для адмиралтейства. Шеф поместил его  тогда  в
кабинет  напротив  своего,  дав  ему должность  старшего  штабного  офицера.
Возможно,  впоследствии шеф пожалел  об  этом  назначении, но фактически оно
было  одним  из  самых  удачных.  Арнольд-Форстер   обладал  ясным   умом  и
необыкновенной способностью уловить суть дела в бюрократическом хаосе. Кроме
того, он отличался прекрасным стилем письма и  речи. Он  был  также одним из
самых мужественных  людей,  которых  мне  довелось  встречать. Большую часть
рабочего  дня   Арнольд-Форстер   мучительно  задыхался,   сидя  за  столом,
уставленным пузырьками с разными желудочными лекарствами. Я считал, что если
он с его умом займется нашей проблемой, то очень скоро поймет недопустимость
положения, когда  руководитель контрразведывательной  секции  СИС  постоянно
находится на  ножах с  МИ-5.  Одно  дело -  временно  терпеть  это в трудных
условиях  войны  и совсем другое -  бесконечно  затягивать такое положение в
мирное  время.  Если  Арнольд-Форстер  вникнет  в  суть  дела,  я  почти  не
сомневался, что он даст ему правильный поворот.
     Однако  с  чего  начать?  Лучше  всего,  если  Арнольд-Форстер  услышит
авторитетное мнение  о Каугилле из МИ-5. Но через кого? Я отверг Дика Уайта:
он был слишком склонен угождать  всем  и  каждому. Уайт мог  только ослабить
удар.  Для этой цели Гай Лидделл подходил гораздо больше. Он был начальником
Уайта и работал в МИ-5 так долго, что  казалось, будто он сам  и  есть МИ-5.
Лидделл всегда высказывался  прямо  и мог быть непреклонным. Соответственно,
когда Вивьен в следующий раз  вновь  заговорил о Каугилле, я сказал, что мне
нечего    предложить,    по,   думаю,    лучше   всего    посоветоваться   с
Арнольдом-Форстером. Полезно также организовать встречу Арнольда-Форстера  с
Гаем Лидделлом. Вивьен медленно переваривал идею, но  постепенно оценил ее и
решительно заявил: "Знаете, Ким, я так и сделаю!"
     Как они устроили встречу, не  знаю. Вивьен был  членом клуба "Восточная
Индия и спорт", но вряд ли они  обедали там: готовившееся  в клубе в военное
время  карри с картошкой могло бы убить Арнольда-Форстера.  Увидев Вивьена в
следующий  раз, я понял,  что все,  по-видимому,  идет хорошо.  Вивьен хитро
улыбнулся  и  сказал: "Мне  кажется,  встреча  действительно  открыла  глаза
Крису!" Еще более важным был звонок от Арнольда-Форстера. Он приглашал зайти
к нему. Он был слишком корректным и не ставил вопрос ребром. У нас состоялся
продолжительный   разговор   о  СИС  вообще   и  ее  будущем,  об  имеющихся
возможностях  улучшения работы  и необходимых преобразованиях соответственно
новым  условиям приближающегося  мирного времени. Арнольд-Форстер, очевидно,
оценивал меня, и  я старался, насколько мог, быть разумным  и прямолинейным.
Имя Каугилла даже не упоминалось.
     Далее мне предстояло завербовать сторонников в министерстве иностранных
дел, с  которым мы часто  имели  дело,  особенно в  связи с дипломатическими
протестами  Франко  и  Салазару  против  деятельности  немецкой разведки  на
Пиренейском    полуострове.    Во    время   войны   установилась   практика
прикомандировывать представителя  министерства  иностранных  дел к  Бродвею,
чтобы,  так  сказать, взаимно обогащать обе службы и способствовать  лучшему
пониманию  целей   и   стиля  работы   друг   друга.  Первым  представителем
министерства иностранных дел был назначен Патрик  Рейли. Я часто имел с  ним
дело  в связи с  махинациями  немцев в нейтральных странах, и у меня не было
причин считать, что он плохо  ко  мне относится. Однако я  не  знал, есть ли
какие-либо серьезные  разногласия  между  ним и Каугиллом,  достаточные  для
того, чтобы считать  Рейли  моим союзником.  Однако мне  светила  счастливая
звезда. Каугилл,  который иногда, казалось,  был склонен  к самоуничтожению,
избрал  именно  этот критический  период,  чтобы попытаться ввязать  шефа  в
абсолютно ненужный скандал с Эдгаром Гувером. Такой скандал, несомненно, мог
бы  повлиять  на  англоамериканские  отношения  в  целом,  поэтому на  сцену
выступил  Рейли,  который   резко  высказался  о  политическом  здравомыслии
Каугилла.
     Впервые  я услышал  об этом, когда меня вызвал  Вивьен. Он показал  мне
проект письма на  двух страницах, которое  Каугилл дал  на подпись шефу.  Не
могу  припомнить,  в  чем  именно  состояла  суть  дела.  Видимо,  словесная
невоздержанность Каугилла затмила у  меня в памяти содержание письма. Проект
представлял  собой  тираду, направленную против обычной для Гувера  практики
приносить интересы разведки в жертву своим политическим  целям в Вашингтоне.
Конечно, в  словах Каугилла было много правды,  но такие вещи не излагают на
бумаге,  тем более  в переписке между главами  служб.  В конце проекта Рейли
сделал  краткое заключение:  "Полагаю, что проект полностью неприемлем. Если
он  будет  послан,  начальник  английской   разведки  окажется   в   нелепом
положении".  Рейли попросил Вивьена  переписать письмо.  Вивьен  же  в  свою
очередь  предложил мне подготовить,  так сказать, проект ответа. Я  набросал
примерно полстраницы, лишь слегка, в вежливых выражениях коснувшись предмета
спора, и  мы вместе понесли  проект к Рейли. Он передал  его  без  изменения
секретарям шефа, и я их покинул. На следующий день Вивьен сообщил мне, что у
него состоялся "очень интересный разговор с Патриком".
     Почва  была  подготовлена.  Вивьен,  заручившись  надежной  поддержкой,
жаждал   крови   Каугилла.   Арнольд-Форстер,   находясь  под   впечатлением
враждебного отношения МИ-5 к Каугиллу, постарался, чтобы шеф обратил должное
внимание на позицию МИ-5.  МИ-5 занимала твердую позицию. Кроме Дика  Уайта,
мягкого по натуре человека,  остальной аппарат МИ-5 знал Каугилла только как
противника  в  межведомственной  борьбе.  Даже Уайт  добродушно  называл его
"трудным малым". На Каугилла  надвигались тучи и со стороны Блетчли. Каугилл
всегда   думал,  что  руководители   государственной  школы   кодирования  и
шифровального дела  оспаривают его  контроль над материалами радиоперехвата.
Вскоре после нашего возвращения в  Лондон из Сент-Олбанса Каугилл сцепился с
двумя  ответственными  работниками  школы  - Джонсом и Хастингсом. Был очень
неприятный  случай,  когда Джонс начисто  разбил (если не сказать  - разнес)
Каугилла  в присутствии  начальников  его же  подсекций. Оба  придерживались
бескомпромиссных и противоположных точек  зрения.  Однако Джонс  был гораздо
лучше  подготовлен  к  спору,  чем  Каугилл.  Не  хочу  сказать,  что  школа
шифровального  дела  принимала активное участие в кампании  против Каугилла.
Она была слишком далека от этого, но через собственную сеть информаторов шеф
хорошо знал, что шифровальщики по-философски отнесутся к уходу Каугилла.
     В  довершение  всего  меня   вызвал   Вивьен   и  предложил   прочитать
объяснительную  записку  на  имя  шефа. Записка  была  невероятно  длинной и
приукрашена цитатами из "Гамлета".  В ней излагалась печальная  история ссор
Каугилла  и доказывалась необходимость радикальных перемен,  прежде  чем  мы
перейдем к работе в  условиях мирного времени. Мое имя называлось в качестве
преемника   Карри.   Кандидатура  Каугилла   на  этот   пост   категорически
отвергалась.  В   лестных  выражениях  объяснялось  мое  соответствие   этой
должности. Как ни  странно, но, перечисляя  мои достоинства, упустили  самое
важное  качество,  нужное  для данной  работы:  то,  что  я кое-что  знал  о
коммунизме.
     Для меня  это  означало конец  борьбы.  Вивьен не посмел бы представить
шефу такое  серьезное  предложение без  благословения  Арнольда-Форстера,  а
Арнольд-Форстер не дал бы благословения, не подготовив предварительно  почву
для  благоприятного  принятия  предложения.  Сам  факт,   что  записка  была
отпечатана и готова к докладу,  свидетельствовал, что шеф рискнул  пойти  на
крупный откровенный разговор с Каугиллом, вплоть до принятия его отставки. Я
почти  не сомневался, что в ближайшее время меня пригласят на беседу к шефу,
и мне следовало подготовиться.
     Дело в том, что карьера в секретной службе не поддается предсказаниям и
чрезвычайно рискованна. Всегда возможны какие-то ошибки. С мелкими неудачами
я легко бы справился сам, но  в случае большой беды мне не хотелось зависеть
только от лояльности моих коллег  по СИС.  Самое  опасное, когда сотрудников
секретных служб обвиняют в неблагонадежности или связанных с ней нарушениях,
которые составляют  прерогативу  МИ-5. Я  полагал, что на  случай каких-либо
непредвиденных  неприятностей в моей новой работе было бы неплохо официально
подключить МИ-5 к моему  назначению. Хорошо бы получить письменное заявление
от  МИ-5, одобряющее это назначение! Вряд ли,  однако, я мог  таким  образом
объяснить все это шефу. Короче говоря, нужно  было найти подходящую формулу.
После мучительных раздумий я  счел, что  лучше всего использовать непомерное
пристрастие шефа к межведомственным интригам.
     Приглашение последовало. В святилище  тайн я  пришел уже не впервые, но
на этот раз мисс  Петтигрю и мисс Джонс, секретарши шефа,  казались особенно
любезными. Зеленый  свет  загорелся,  и я вошел.  Обратившись  ко  мне,  шеф
впервые  назвал меня  Кимом.  Значит,  никаких  осложнений не произошло.  Он
показал мне записку Вивьена, и  я из  вежливости сделал вид, будто читаю ее.
Шеф сообщил, что решил поступить согласно предложению Вивьена и сделать меня
преемником  Карри.  Имею  ли  я что-либо  сказать на  это?  Имею.  Используя
своеобразный прием типа "надеюсь, что я не говорю ничего неуместного,  сэр",
я сказал, что назначение  предлагается мне, вероятно, из-за хорошо известной
неуживчивости Каугилла  с  его коллегами  из  МИ-5. Я  выразил  надежду, что
постараюсь  избежать  таких ссор в будущем. Но кто  может  предвидеть? Я  бы
чувствовал себя более счастливым на этой работе, если бы знал наверняка, что
сотрудники МИ-5, с которыми я буду иметь дело ежедневно, не возражают против
моего назначения.  Это  позволило бы мне  чувствовать себя  более  уверенно.
Кроме   того,  одобрение  МИ-5,  высказанное  официально,  будет  эффективно
защищать службу от возможной критики со стороны этой организации в будущем.
     Я  еще недоговорил  до  конца,  как понял,  что шеф  с явным одобрением
уловил  мою  идею.   Он  умел  чрезвычайно  быстро  разглядывать  лазейки  в
бюрократических  джунглях.  Критики шефа  не  раз говорили, что  только  его
способность  к тактическим  маневрам помогла ему удержаться на  желаемом для
многих  посту,  контролирующем секретные фонды. Выслушав меня,  шеф горячо и
убежденно  стал доказывать необходимость  того,  что  я  сам  предложил.  Он
расстался со мной очень тепло, пообещав без промедления написать сэру Дэвиду
Петри (начальнику МИ-5). Я покинул шефа в  надежде, что он будет утверждать,
а возможно, даже наполовину поверит, что вся заслуга  в выдвижении этой идеи
принадлежит ему.  Вскоре  Петри прислал очень  дружественный ответ. Шеф  был
доволен. И я тоже.
     Пускаясь  в эту  интригу, я  надеялся, что Каугилл уйдет  сам. Он так и
сделал. Как только стало известно о моем назначении, он потребовал встречи с
шефом. Мне не известны подробности их  беседы, но Каугилла  я больше никогда
не  видел. Он  подал в  отставку,  и  ее приняли. Это  была  роковая  ошибка
Каугилла.  По прошествии  не  многим более года  пятая и девятая секции были
объединены под моим руководством. Каугилл больше не стоял на моем пути. Если
бы  Каугилл согласился  на короткое  время остаться в тени,  он, безусловно,
нашел бы  другую  достойную работу в  службе. Но  он  привык  летать высоко.
Надеюсь, я сумел показать, что Каугилл был гордым и импульсивным  человеком,
слишком самонадеянным для своих способностей.
     Через  несколько дней я принимал дела у Карри. Боюсь, что я проявил при
этом излишнее  нетерпение. Я предложил шефу для упорядочения  статуса новой,
девятой секции  составить проект положения о  ней за его  подписью. Не помню
точных  формулировок,  но по положению мне поручалось под  руководством шефа
собирать и оценивать  информацию о разведывательной  деятельности Советского
Союза и  работе  коммунистов  во всех  частях света за пределами  британской
территории. Мне вменялось также в обязанность поддерживать  тесную  связь  с
МИ-5 для осуществления  взаимного обмена информацией  по  этим вопросам. Шеф
добавил  заключительную  статью:  я ни в коем  случае  не  должен  был иметь
каких-либо дел со спецслужбами Соединенных Штатов. Война еще не закончилась,
и Советский Союз считался союзником Англии.  Ни  под каким видом нельзя было
рисковать утечкой  информации. Шеф имел в виду возможность утечки информации
из американских спецслужб к русским. Это была поистине пикантная ситуация!

ГЛАВА VII.

ОТ ВОЙНЫ К МИРУ.

     Переход   в   девятую  секцию   означал   переезд   с  Райдер-стрит   в
Бродвей-билдингс.  Я  был  доволен этой  переменой  по  нескольким причинам.
Начиная с  лета  1943 года, когда  мы переехали из Сент-Олбанса  в Лондон, я
имел легкий доступ к  самому сердцу  СИС, а теперь  я сидел  в  ее центре, в
наилучшей позиции, позволявшей
     .мне улавливать все  новости разведки и изучать людей, которых встречал
в коридорах.  Кроме  того,  Сент-Джеймс-парк  отделял  меня  от  сотрудников
контрразведки УСС.
     Когда пятая секция переехала в свое помещение на Райдер-стрит, Пирсон и
его коллеги при помощи Каугилла получили место в том же здании. Они изводили
нас своими  дрязгами, хотя иногда и развлекали. Грэм Грин вспоминал в  одной
газетной статье, что в  УСС был сейф, который никак  не  запирался. Так вот,
чтобы  успокоить бдительных дежурных офицеров,  которые проводили регулярный
осмотр помещения по  вечерам, Пирсон, опять же с одобрения Каугилла, украсил
этот сейф обезоруживающей надписью: "Считать этот сейф запертым".
     Как я уже объяснял, мне с самого начала было запрещено иметь какие-либо
дела с американцами. Пирсон прекрасно  знал об этом. Но это  не  мешало  ему
досаждать мне своим  назойливым  вниманием. Для меня было лучше быть от него
подальше, высоко на седьмом этаже Бродвей-билдингса.
     Поначалу  меня полностью  поглотили повседневные  дела:  подбор  людей,
служебные помещения, мебель  и т. д. Я  не сомневался  в том, что,  какой бы
большой штат я ни  набрал, я всегда мог расширить  задачи  секции настолько,
что работы  хватило бы  всем. Важно найти хороших  работников, пока это было
еще возможно. При режиме экономии мирного времени, которое уже приближалось,
будет гораздо легче  избавиться от  лишних сотрудников, чем найти  людей для
заполнения возможных в будущем вакансий.
     Девятая  секция Карри состояла  из четырех сотрудников  - он  сам,  две
девушки и один полоумный. Одна из девушек была очень милой особой из женской
вспомогательной службы  ВМС, и я  оставил ее.  Другая была довольно странная
особа, пришедшая к нам из цензуры, и я почувствовал облегчение, когда вскоре
после моего вступления  в должность  она  получила  ожог роговицы,  наблюдая
солнечное  затмение, и  вынуждена  была  покинуть нас.  Полоумный был  некто
Стептоу из Шанхая, который в период  между войнами отвечал  по линии СИС  за
весь Дальний  Восток.  Как это  могло случиться, для  меня и сейчас остается
загадкой. Трудно  поверить, что он мог  удержаться на любой работе  хотя  бы
неделю. Стептоу был навязан Карри Вивьеном,  по-видимому, в память о  старых
временах. Но я не постеснялся в данном случае пойти против Вивьена:  в конце
концов, он  уже  сыграл свою роль. К счастью, Стептоу сам вырыл себе яму. По
предложению  Вивьена  его  послали  в,  командировку по резидентурам  СИС на
Средиземном  море,  чтобы  рассказать  о  задачах  девятой  секции.  Поездка
закончилась полным провалом, так как  многоопытный Стептоу вел  себя с такой
бросающейся в  глаза  таинственностью,  что некоторые  из  наших  зарубежных
представителей с  большим трудом могли поверить, что он действительно офицер
секретной службы. В Бродвей поступило множество необычных писем и телеграмм,
в  которых выражалось  сомнение в подлинности его  полномочий.  Вооружившись
таким  материалом для поддержки своего предложения, я без труда убедил шефа,
что его служба мало потеряет, если он  отправит Стептоу на пенсию. Последний
ушел от  нас, получив  в качестве утешения  высокопарное  письмо  Вивьена, в
котором восхвалялась его прошлая служба и выражалось сожаление по поводу его
увольнения.
     Я не испытывал  сожаления, лишившись двух членов  малочисленной команды
Карри.  Положение  с  кадрами  становилось  с  каждым  днем  легче  по  мере
продвижения союзников в Европе. Офицеры, работавшие в секциях наступательной
разведки, видели, что объекты для их  разведки быстро исчезают.  Специалисты
контрразведки, действовавшие против секретных служб стран оси, понимали, что
у них  скоро  не  будет  противника.  Я  оказался  в  завидном  и  необычном
положении.  Вместо  того  чтобы  драться  за  кадры,  я  сам  стал  объектом
обхаживаний со стороны желающих поступить в мою секцию, в том числе и таких,
которых я не собирался брать к  себе.  Короче говоря, что  касается  рабочей
силы, то конъюнктура на рынке складывалась в пользу покупателя.
     Круг  лиц, из  которых подбирались  кадры, делился на четыре категории:
были  никчемные люди,  на которых я не  терял времени. Было много  таких,  и
среди  них очень способные,  которые хотели лишь одного - вернуться к мирной
деятельности,  и чем  скорее, тем лучше.  Я попытался уговорить некоторых из
них изменить свое решение  и остаться на службе, но, насколько я помню, лишь
в  одном  случае добился  успеха.  Затем был ряд опытных  офицеров  старшего
поколения, которые хотели остаться в  своих креслах и получать жалованье еще
несколько лет  в ожидании отставки. Наконец, было десятка  два более молодых
людей  приблизительно моего возраста, плюс-минус пять лет, которые приобрели
вкус  к разведывательной работе во время войны и горели  желанием сделать ее
своей карьерой.
     Четвертая  категория  привлекала меня  больше  всего,  и  я  уделил  ей
основное  внимание.  Когда секция была  наконец укомплектована,  большинство
офицеров оказалось  значительно моложе  сорока  лет.  Но  конечно,  было  бы
неразумно подбирать в секцию лиц только одной возрастной группы, так как это
создало  бы  проблемы  для  продвижения  людей  по  службе.  Поэтому я  взял
несколько человек старшего  поколения,  которые через  короткое время должны
были  уйти в  отставку  и  освободить  вакансии  для  более  молодых.  Самым
известным  из них был  Боб Кэрью-Хант,  которому я поручил подготовку  общих
материалов  о  коммунизме.  Он  обладал  большим  преимуществом  как человек
образованный, хотя и не очень красноречивый. Со временем Боб стал признанным
авторитетом  в  вопросах  коммунизма  и  пользовался  большим   спросом  как
консультант и лектор не только в Англии, но и в Соединенных Штатах. Потом он
говорил,  что  намеревался  посвятить  мне свою первую книгу  под  названием
"Теория и  практика коммунизма", но решил, что такая  честь может  поставить
меня в неловкое  положение. И в  самом деле, я оказался бы в очень  неловком
положении по целому ряду причин.
     В самый разгар моей  кампании  по подбору кадров Вивьен сказал мне, что
освободилась Джейн Арчер,  и  заметил,  что она будет чудесным приобретением
для девятой секции. Это предложение было для меня неприятной неожиданностью,
тем  более  что  я не мог  ничего возразить против него. После Гая  Лидделла
Джейн была, пожалуй, самым способным профессиональным офицером  разведки  из
сотрудников МИ-5. Она посвятила  значительную часть своей сознательной жизни
изучению