ЩЕГО ВРЕМЕНИ ЗАГАДКОЙ.

     "Телеграфируйте,  пожалуйста,  сможете ли приехать  в Москву во  второй
половине января.  Филби"  - этой телеграммой из Советского Союза завершилась
двадцатилетняя  переписка  между Кимом Филби и  журналистом  Филипом Найтли,
который  получил  наконец  возможность  задать  несколько  вопросов  самому,
знаменитому  разведчику послевоенного  периода,  ныне генералу КГБ. Публикуя
интервью, данное  Филби,  Найтли дополняет его своими наблюдениями, стараясь
представить  выдающегося  разведчика  как противоречивую,  но  многогранную,
чрезвычайно интересную личность.

     Когда  в  1964  году вышла в  свет  написанная  на  базе  серии статей,
опубликованных в  газете "Санди  таймс", моя книга  под названием  "Филби  -
шпион,  который  предал  поколение",  я  направил  моему  герою   экземпляр,
подписанный мною и моими соавторами - Брюсом Пейджем и Дэвидом Лейчем. Филби
прислал в ответ благодарственное письмо.
     Это положило  начало переписке, которая  велась в течение двадцати лет.
Она прерывалась лишь однажды, когда я привел в "Санди таймс" выдержку из его
письма,  свидетельствующую о критическом отношении Филби  к книге "Атмосфера
измены", разоблачавшей Энтони Бланта. Сам Филби не возражал против ссылок на
него,  хотя при  встрече заметил: "...Если бы  я  знал, что  вы  собираетесь
печатать  мои высказывания, я бы уделил немного больше внимания  стилю".  Но
руководители Филби из КГБ возражали против использования его личных писем, и
наша переписка прервалась более чем на год.
     Письма  Филби  написаны  в непринужденном стиле,  и  чтение  их нередко
доставляло удовольствие.  В  1979  году он пожаловался  мне,  что  перебои с
доставкой  "Таймс" лишили его  контактов  с  Англией:  "Признаюсь, я  ощущаю
пустоту. Мне не хватает некрологов "Таймс", забавных писем, судебной хроники
и кроссвордов  (15-20-минутная гимнастика для ума за утренним чаем), а также
информации   и  обзоров  "Санди  таймс"  и   менее   претенциозных  разделов
литературного приложения "Таймс".
     Прежде всего,  мне не  хватает новостей от лорда Чэлфонта о бегстве его
закадычного  друга  (шаха  Ирана)  и о бедных генералах, оставленных  им  на
верную  гибель.  Насколько  я  помню,  последние  сообщения  о  нем  (лорде)
поступили  из  Мексики.  Неудивительно,  что  Лопес  Портильо  (в  то  время
мексиканский президент) огрызнулся на Джимми Картера".
     Он продолжал интересоваться лордом Чэлфонтом, который писал для "Таймс"
на военную тематику, когда газета стала поступать регулярно: "Что происходит
с  отделом  внутренней  жизни  газеты? Если бы не  кроссворды и  не безумный
Чэлфонт,  который способен превратить наших "ястребов" в голубей мира, я  бы
уже отказался от газеты".
     Казалось,  его  очень  интересовала  английская  политическая  хроника,
особенно  новости  о Тэтчер;  "...Как Вы  себя  чувствуете под  властью этой
шумной  барышни из Грэнтхема? Да будет известно Би-би-си и  другим средствам
массовой информации,  русские  не называют  ее "железной  леди".  Это  давно
забытая оплошность малоизвестного корреспондента из "Красной звезды".
     Время от  времени в его письмах встречались подробности  о том, что  он
делает в Советском Союзе. "Возвратившись  после нескольких недель пребывания
за границей, я обнаружил устрашающую кипу входящих документов в моей папке".
Выражение  "за   границей"  интриговало.  Имел  ли  в   виду  Филби   страны
социалистического блока?  Или  бывал в других местах?  Если  да, то где и  в
связи с чем? Когда в следующем письме он упомянул о "неделях,  проведенных в
солнечных краях" и о  том,  как потягивал виски  с  содовой и  размельченным
льдом, о месте его пребывания я, кажется, догадался.
     Вскоре после этого я обедал вместе с бывшим генеральным директором  СИС
Морисом Олдфилдом  и задал ему  эти  вопросы.  "Нигде он  не  был, - ответил
Олдфилд.  - Знает, что мы будем читать  его письма к вам, и  хочет сыграть с
нами  злую шутку, хочет, чтобы мы бросились  искать его повсюду, растрачивая
впустую наши силы и средства. Ким всегда был мастером интриги".
     Два года  назад, узнав, что  Филби болен,  я направил  ему предложение,
если, конечно, это  возможно,  рассказать о  своей жизни перед телевизионной
камерой. Филби ответил отказом, заявив, что не выносит телевидения: "У  меня
снобистское отношение к тележурналистике и фотографиям. Жужжание камер и вид
проводов, согнувшиеся в три погибели,  снующие взад-вперед человечки  -  все
это нарушает торжественность происходящего".
     Я настаивал. Написал ему из Индии, что буду в Москве в начале ноября, и
предложил  встретиться.  Ни ответа,  ни  встречи не последовало.  Однако  25
ноября, уже будучи в Лондоне, я получил от Филби письмо:

     "Дорогой Найтли, Ваше  письмо из  Индии шло  шесть  недель,  так что  о
возможности поговорить с Вами за бокалом вина я узнал слишком поздно.
     Однако если Вы еще не передумали, я полагаю,  мы сможем встретиться для
настоящего  разговора в не  столь отдаленном будущем. Приглашение для  Вас и
Вашей жены приехать на несколько дней в Москву будет, вероятно, направлено в
виде телеграммы. Напоминаю, что Вы должны приехать без телевизионной техники
и магнитофонов. Только Ваша жена, Вы и Ваш блокнот - в таком порядке.
     Осталось обговорить кое-какие детали. Я очень дорожу своим уединением и
не хочу, чтобы,  открыв  на  Ваш звонок дверь, обнаружил вместе с Вами  весь
журналистский корпус Москвы.
     Кроме  того, утечка  информации о  действительной цели Вашей  поездки в
Москву поставила бы под вопрос все предприятие.
     Наконец, могу я поблагодарить Вас за терпение и любезность, с  которыми
Вы вели эту переписку?
     Большой привет и мои наилучшие пожелания Вашей жене. Филби".

     Когда пришла телеграмма  с  приглашением, я  представил ее  в советское
посольство в Лондоне и быстро получил визу для себя и для жены.
     Мы прибыли  в  Москву  вечером 18 января  и  проследовали  в  гостиницу
"Белград".  Не прошло  и 20 минут, как зазвонил телефон. Это  был  Филби. Он
сказал,  что если мы  выйдем в холл гостиницы  минут  через  25, то  там нас
встретит его сосед.
     Сосед оказался  крупным,  веселым человеком,  одетым в  черное  кожаное
пальто. Он-то и должен был сопровождать нас к Филби.
     Последовала   долгая  и  путаная   езда  по   морозным  улицам  Москвы,
закончившаяся  в   узкой,  обледеневшей   улочке,   из  которой,   казалось,
существовал лишь  один выход. В  солидном, довоенной  постройки,  жилом доме
лифт оказался архаичным.  "Как-то вечером два генерала, которых я принимал у
себя, застряв, просидели в нем несколько часов", - шутил позднее Филби.
     Остановились  на шестом этаже перед обитой дверью.  Владимир  позвонил.
Недолгая заминка,  пока  нас изучали в  глазок, и вот  уже Филби собственной
персоной протягивает  нам руку, улыбается, представляет свою жену, принимает
у   нас  пальто,   каждой  клеточкой   излучая   очаровательное   английское
гостеприимство.
     -  Проходите, дорогой,  -  говорит  он,  провожая  меня  в гостиную.  -
Устраивайтесь поудобнее. Что будете пить?
     Ким Филби живет  в роскоши.  Говорят, квартира у него одна из  лучших в
Москве.  Некогда она принадлежала высокому должностному лицу из министерства
иностранных дел.  Вскоре после приезда Филби  в  Москву это должностное лицо
переехало в новый дом, и КГБ предложил ее своему выдающемуся разведчику.
     -  Я сразу  ухватился  за  нее,  -  рассказывал  Филби.  - Хоть  она  и
расположена  в  центре Москвы, но здесь так  тихо, будто ты за городом. Окна
смотрят на восток, на запад и юго-запад, так что я целый день ловлю солнце.
     Он  не  сказал,  что квартира идеально  расположена и  с  точки  зрения
безопасности: подъезд к дому затруднен, вход легко контролируется. В списках
абонентов номер его телефона не значится, почта поступает через абонементный
ящик на Главпочтамте. Обычно  он забирал ее сам,  но  с тех пор как западный
репортер,  в течение двух  дней следивший  за его ящиком, подошел к Филби на
улице, почту для него забирает жена.
     Из  большой  прихожей коридор  ведет в супружескую спальню, спальню для
гостей, туалетную комнату, ванную, кухню и большую гостиную шириной почти во
всю квартиру. Из гостиной виден просторный кабинет.
     В  кабинете стоит письменный  стол,  секретер,  пара стульев и огромный
холодильник.  Турецкий ковер и  шерстяной  палас  покрывают  пол. На книжных
полках, занимающих три стены,  размещена  библиотека Филби, насчитывающая 12
тысяч томов.
     Специальная секция отведена  для книг о шпионаже  - как документальных,
так  и  художественных.  Среди  документальных -  "Охотник за шпионами"  (по
словам Филби, ее подарил ему Грэм Грин), "Человек,  который  хранил секреты:
Ричард Хелмс и ЦРУ",  "История  британской  секретной  службы",  "Совершенно
секретно.  Для   ограниченного  пользования",  "Хранители  лжи",  "Атмосфера
измены" и "Антология шпионских историй".
     Из художественной  литературы на эту тему  Филби читает Алана  Уилъямса
(героем одной из его  книг является сам Филби), Лена Лаптопа, Джона Ле Карре
и Грэма Грина (у него собраны все книги  Грина). Есть, несколько детективных
романов Дика Фрэнсиса.
     Над письменным столом  висит  большая фотография  отца Кима Гарри Джона
Бриджера Филби, известного  арабиста, а под ней  в аккуратненъкой рамке  две
страницы  рукописи  Филби-старшего,  демонстрирующие  его невероятно  мелкий
почерк. Здесь же висят две большие, фотографии Че Гевары.
     Стол  освещается  старинной  лампой.  На столе  привычные орудия  труда
писателя -  портативная пишущая машинка, стаканчик, с карандашами и ручками,
точилка  для карандашей, календарь и несколько стопок бумаги, а рядом старые
номера "Таймс" и свежий номер "Индепендент".
     Кабинет - это то место, где Филби работает.
     - Знаете, - говорит он, - со времени своего приезда я только дважды был
на Лубянке: однажды читал там лекцию, а второй раз уж и не помню, по  какому
поводу.
     В гостиной стоит прекрасный обеденный стол испанской работы, подаренный
Филби  его  другом  Томми  Хэррисом,  торговцем произведениями  искусства  и
антиквариатом,  который  был  следователем  в МИ-5.  В комнате  стоит  также
небольшой  диван,  несколько кресел и  горка для посуды, в которой выставлен
прекрасный  сервиз  английского фарфора. Стены  украшают  несколько  гравюр,
шкуры животных и пара старинных пистолетов.
     Филби платит за  свою квартиру 80  рублей  в месяц, включая отопление и
электричество. Кроме того, у него есть дача  за городом, на которой он живет
летом.
     Я спросил Филби, нет ли в его кабинете, где мы в  основном вели беседы,
подслушивающей аппаратуры. Он ответил:
     - Не имею  ни  малейшего представления, да  меня это и  не  интересует.
Однако  мне это кажется  маловероятным.  Нет смысла  подслушивать,  если  вы
только  не  собираетесь  прослушивать  магнитофонные записи  или  читать  их
отпечатанными  на машинке. Для  этого  потребовалось  бы огромное количество
людей.
     Мне стоило немалого  труда убедить его показать свои  награды.  У  него
есть  орден Ленина, Красного  Знамени, Дружбы народов, Отечественной войны I
степени, а также венгерские, болгарские и кубинские награды.
     Орден  Золотого меча (венгерский)  наиболее  эффектный  (о том,  как он
выглядит,  говорит  само название), но  Филби больше всего  гордится орденом
Ленина.
     - Он соответствует одной из степеней Рыцарского ордена,- сказал мне он.
     Во  время  нашей первой беседы за бокалом  вина  я  отметил,  что Филби
хорошо выглядит  для своих 76 лет. Я видел фотографии, сделанные членами его
семьи два или три года назад, на которых он кажется очень больным  - излишне
полный, с  одутловатым лицом,  старше своих лет. Но сейчас передо мной сидел
другой человек - подтянутый, энергичный, искрящийся юмором.
     - Я прекрасно себя чувствую, - сказал  он,  - и  это одна из причин, по
которой я согласился с вами встретиться. Ходят слухи, зародившиеся почему-то
в  Канаде,  о  том,  что КГБ  меня  покинул,  что  я  нахожусь в  стесненных
обстоятельствах  и  стремлюсь  вернуться в Великобританию.  Я хочу, чтобы вы
сами убедились, насколько это не соответствует действительности. А теперь не
начать ли нам работать?
     Я сказал, что предпочел бы отдохнуть вечером и начать работу завтра.  Я
был, видимо, прав.
     - Хорошо, - согласился  Филби и  добавил: - Мне  нравятся люди, которые
умеют хорошо проводить время.
     К серьезной  работе  мы приступили  на  следующий  день. И, разумеется,
сразу возникли проблемы. В какой степени то, что он сообщал мне, было просто
человеческой  исповедью, а в какой  степени рассказом сотрудника, состоящего
на   службе  у   КГБ?  Что  из   этих  сведений  было   информацией,  а  что
дезинформацией? Правда, Филби всячески старался убедить меня в том, что наша
встреча не санкционирована КГБ.
     - Им  пришлось  согласиться, - сказал Филби. - Они говорили, что если я
хочу побеседовать, то почему  бы не  организовать  встречу  с Грэмом Грином.
Однако я  заметил, что  Грин  - мой  бывший коллега по  британской секретной
службе и друг, а мне хотелось бы побеседовать с человеком нейтральным.
     Многое из того, что  рассказал  мне  Филби, нельзя  проверить,  не имея
доступа к архивам СИС, МИ-5, ЦРУ, ФБР  и  КГБ,  что  представляется в высшей
степени  маловероятным,  поэтому  при  чтении  необходимо  помнить о  данном
предупреждении.  Но  стоит  ли вообще  привлекать  внимание к  Филби?  Зачем
рекламировать  человека, признавшего себя шпионом? А  затем, что,  не  поняв
мотивов и причин, побудивших Филби и ему подобных встать на этот путь, мы не
извлечем никаких уроков.
     И поскольку даже для такого  специалиста  по мистификациям,  как Филби,
оказалось  невозможно в течение шести дней ничего не рассказать о себе,  эти
беседы позволяют составить наиболее полный портрет представителя английского
истэблишмента,  изменившего  своей стране и своему  классу и оставшегося  до
настоящего времени загадкой.

О ДНЯХ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИХ ИСЧЕЗНОВЕНИЮ.

     Москва,  19 января  1988  года. Половина  восьмого  вечера. Ким  Филби,
одетый в  старые  серые  брюки, клетчатую  рубашку, светло-голубой  свитер и
комнатные  туфли,  приносит  два  хрустальных  бокала  для  шампанского.  Мы
находимся  в  гостиной  его просторной  квартиры, где накрыт стол. На  столе
красная  и черная икра, севрюга, семга, ветчина  и шпроты,  сельдь и огурцы,
черный  и  белый  хлеб, холодный  ростбиф,  жареный  картофель  и египетские
апельсины.  Тарелки  поставлены  на  салфетки, на  которых  изображены  виды
Лондона,  включая по  иронии судьбы башни лондонского Тауэра - традиционного
места казни государственных преступников.
     Из спиртных напитков  имелись виски "Джонни Уокер",  грузинское вино  -
красное и белое - и русское шампанское. Для тоста Филби выбрал шампанское.
     - Сегодня двойной повод для торжества, - сказал  он, наполняя бокалы. -
Во-первых, вы единственный западный журналист,  которого я пригласил к  себе
домой. Во-вторых, через  несколько дней исполнится 25  лет, как я  приехал в
Советский Союз.

     Бейрут,   23  января  1963  года.  19   часов   30  минут.  Ким  Филби,
корреспондент  газеты "Обсервер" и журнала  "Экономист" по Ближнему Востоку,
должен заехать  за женой  Элеонорой,  чтобы отвезти  ее  на  прием,  который
устраивает  первый секретарь  посольства Великобритании Глен  Балфур Пол. Но
раздается телефонный звонок,  и ей  сообщают,  что вначале  Филби зайдет  на
почту и отправит телеграмму, а с ней встретится на приеме.
     Элеонора,  которая  привыкла  к  специфике журналистской работы мужа  и
знала о принадлежности Филби к разведывательной службе Великобритании, но не
подозревала о его связях с КГБ, идет на прием одна. Филби на приеме так и не
появился. На следующий день она получает письмо,  в котором  Филби сообщает,
что  ему необходимо отправиться в  длительную поездку по репортерским делам.
Жене он оставил 2000 фунтов стерлингов наличными.
     Об  исчезновении  Филби  сообщалось  удивительно мало. Только 29  марта
Эдвард Хит от имени министерства иностранных дел сделал заявление об этом. В
начале июня британской разведке становится  известно, что Филби в Москве, но
английская общественность узнала  о его местопребывании лишь 30 июня,  когда
газета   "Известия"  сообщила,  что  он  попросил  политического  убежища  в
Советском Союзе.

     Найтли:   Расскажите   о   последних   днях,  предшествовавших   вашему
исчезновению. Почему вы скрылись? Вас предупредили?
     Филби: Для  того чтобы вы поняли,  чем  я занимался в Бейруте, придется
вернуться в  прошлое. После дела Берджесса-Маклина я  был уволен из СИС. Для
меня  наступили довольно трудные времена  - об этом поговорим  позднее. Но у
меня  остались  друзья,  которые верили в мою невиновность.  В  конце концов
Николас Эллиотт и Джордж Янг (мои коллеги по СИС) подыскали для меня  работу
в Бейруте. Там я должен был работать на СИС под прикрытием корреспондента по
Ближнему Востоку изданий "Обсервер" и "Экономист".
     С  газетой "Обсервер" возникло недоразумение. Эллиотт заверил меня, что
обговорил с Дэвидом Астором (в то время  редактор "Обсервер") мое прикрытие,
но Астор позднее заявил, что ничего об этом не знал. Так что судите сами.
     Однако  настоящая  проблема состояла вот  в  чем.  В ноябре 1962 года я
написал Астору,  что  хотел  бы побывать дома. Мне  необходимо было заняться
решением ряда семейных проблем. Я спросил его, можно  ли будет это сделать в
июле. Он  ответил,  что это его  вполне устроит и  что я могу действовать  в
соответствии со своими планами.
     Другими  словами,  в  июле 1963  года  я планировал  быть в  Лондоне, в
пределах  досягаемости для британского суда и секретных служб,  если бы  они
вдруг захотели со  мной разделаться. Однако руководство СИС решило направить
Эллиотта в январе в Бейрут для личной встречи со мной.
     Найтли: Возможно, Астор не сообщил СИС, что вы  собираетесь приехать  в
июле? Он ведь отрицал, что был осведомлен о вашем прикрытии.
     Филби: Конечно,  все  возможно. Но Астор никому  не  должен  был  этого
говорить. К этому  времени уже многие  меня подозревали, поэтому  сотрудники
МИ-5 наверняка контролировали мою корреспонденцию. Должны были прочитать они
и мое письмо Астору. Нет, тут что-то не  так. СИС было известно, что я через
несколько месяцев  приеду  в  Лондон,  и  все-таки ее  руководители  приняли
решение заняться мною в Бейруте. Вопрос - почему?

     Эллиотт, близкий друг Филби, привез с собой  веские  доказательства его
измены.  Сотрудник КГБ Анатолий Голицын, перебежавший на Запад, в Хельсинки,
в декабре 1961 года,  предоставил  информацию, наводившую на Филби. Но самые
веские доказательства поступили от Флоры Соломон, старой приятельницы Филби,
служившей в фирме "Маркс энд Спенсер". Во время  своей поездки  в  Израиль в
1962  году  она случайно  встретилась  с  лордом  Ротшильдом. Она была очень
сердита  на  Филби  за  то,  что  он,  по  ее  словам,  посылал  из  Бейрута
антиизраильские сообщения,  поэтому рассказала Ротшильду  о  том,  что Филби
коммунист, что он пытался  завербовать ее для "важной работы в защиту мира".
Ротшильд,  хорошо  знавший  Филби  и  служивший   во  время  войны  в  МИ-5,
организовал   встречу  Соломон   с  ее   представителями.   (Позднее  с  ней
побеседовала израильская разведывательная служба Моссад.)  В Бейруте Эллиотт
ознакомил  Филби с новыми доказательствами его вины  и  предложил освободить
его  от  судебного  преследования  в  обмен  на  признание.  Филби  попросил
предоставить ему время поразмыслить.

     Найтли:  Вы  согласны  с тем,  что  в  конечном  счете  причиной вашего
разоблачения послужили  именно разоблачения Флоры Соломон, сделанные Виктору
Ротшильду?
     Филби: Да, и это оказалось до некоторой степени неожиданно