терзаться. Может показаться, что вряд ли нужно упоминать о
переживаниях  этого  беспомощного  человека  в  книге  такого  рода,  однако
впоследствии его настроениям предстояло сыграть решающую роль в моей карьере
в СИС.
     Прошло  больше  года,  прежде  чем  на  мне  непосредственно  сказалось
соперничество на высшем  уровне. Первой  моей  задачей было  выполнять  свою
работу и  одновременно  изучать ее.  Я получал очень  мало полезных указаний
сверху и многим стал  обязан  своему  старшему  секретарю,  опытной девушке,
работавшей в службе еще до войны. Только благодаря этой  девушке мне удалось
избежать  наихудших осложнений.  Объем работы  оказался чудовищным.  Штат на
пиренейском  направлении увеличили  до  шести  человек.  Раньше  эту  работу
приходилось  вести  двоим. (Неудивительно,  что  один из них покончил  жизнь
самоубийством!)  Нас  буквально  завалили  входящей  почтой.  Подобно многим
сотрудникам я  обрабатывал горы  бумаг и забирал домой  толстый портфель для
работы вечером.  На  другой  день  приходили  новые  телеграммы из  Мадрида,
Танжера и Лиссабона. К нам текли  потоки документов из других отделов СИС  и
письма из МИ-5. Раз в неделю поступали удручающе объемистые почтовые мешки с
Пиренейского полуострова, где представители СИС все еще блуждали в потемках.
На  каждую полезную информацию,  приносившую какой-то результат, приходилось
десяток таких, которые извилистыми путями заводили нас в тупик.
     С  одним  таким запутанным  делом  я  столкнулся в самом  начале  своей
работы.  Агент  СИС в Мадриде  выкрал дневник  некоего Алькасара де Веласко,
самого отвратительного фалангиста из испанского пресс-бюро, который за месяц
или  за два  до  этого посетил  Англию. В дневнике де  Веласко без  обиняков
говорилось, что он  по  поручению немецкого абвера  навербовал сеть агентов,
при этом указывались  имена, адреса и задания агентам.  Немало недель работы
было потрачено впустую, прежде чем секция пришла к заключению,  что дневник,
хотя и являлся,  несомненно, произведением самого Алькасара де  Веласко, был
состряпан с единственной целью - выманить деньги у немцев.
     Однако кража  дневника  оказалась  не  совсем  бесполезной.  Английская
разведка давно подозревала Луиса Кальво - испанского журналиста, работавшего
в Лондоне, в том, что он пересылает в Испанию полезную для врага информацию.
Кальво упоминался в дневнике как агент сети Алькасара де Веласко (хотя и эту
запись мы считали ложной). Соответственно Кальво был арестован и направлен в
"строгий" следственный центр на Хэм-Коммон. К нему не применялось физическое
насилие. Его  просто раздели догола  и привели к коменданту центра Стефенсу,
человеку прусского  типа, с  моноклем в глазу.  Стефенс каждый  свой  вопрос
сопровождал ударом стека по своему сапогу. Оценка нервного  состояния Кальво
оказалась   правильной.  Напуганный  легкомысленным   предательством  своего
соотечественника,  а также,  несомненно,  стеком, Кальво  рассказал о  своей
деятельности. Этого  было достаточно для того, чтобы на время войны упрятать
его в тюрьму.
     И  еще одну полезную роль  сыграл этот пресловутый дневник. Дело в том,
что  в  нем  в  компрометирующем свете  упоминался испанский пресс-атташе  в
Лондоне Бругада. Он любой  ценой  стремился избежать скандала и потому легко
согласился сотрудничать,  когда МИ-5 деликатно  намекнула  ему, что  дневник
может  дать  министерству  иностранных дел благовидный  предлог объявить его
"персоной нон  грата".  Практически  Бругада  не  выполнял  особо  серьезных
шпионских заданий для МИ-5, но передавал  достаточно сплетен о приезжающих в
Англию испанцах.
     Вскоре на долю секции выпал более  крупный успех, хотя  я  нарушил  все
правила,  чтобы  его  добиться,  и  вызвал  страшную  путаницу,  в   которой
разобрались лишь после  войны. Секция получила перехваченную телеграмму, где
указывалось, что на испанском пароходе "Кабо де Орнос" абвер направляет двух
агентов в  Южную  Америку. С беспечностью,  характерной  для корреспонденции
абвера, имена  агентов  приводились полностью. Один из  них,  некий Леопольд
Хирш,  ехал вместе  с женой  и тещей, другой был Гилинский. Незадолго до  их
посадки  на  пароход  была перехвачена вторая  загадочная  телеграмма  -  из
немецкой резидентуры в Бильбао. В телеграмме подтверждалось, что Хирш  и его
"Orki"-спутники готовы к отплытию. Нас заинтересовало слово "Orki".  Что оно
могло  означать?  Может быть, организацию  революционного  коммунистического
интернационала,   представлявшую   группу   отщепенцев-троцкистов,   которых
поддерживали немцы в борьбе против русских союзников Англии?
     Проверили  по имевшимся досье весь список пассажиров "Кабо  де Орнос" и
нашли  по крайней  мере  десяток  людей, чья  карьера подсказывала возможные
связи с ренегатами. Примерно половина из них  казалась негодяями, способными
принять участие в махинациях абвера.
     Посоветовавшись с Каугиллом, я  направил офицеру  службы безопасности в
Тринидаде,  куда  должен  был  зайти  пароход,  телеграмму  с  распоряжением
арестовать  семью  Хирш, Гилинского и  некоторых других. Я не  имел никакого
права отдавать приказание об аресте этих или каких-либо других лиц. Согласно
установленной процедуре мне нужно было бы внести рекомендацию в МИ-5, вторая
рекомендация  пошла  бы  из МИ-5  в министерство  колонии,  которое дало  бы
указание  "о рассмотрении  на месте"  губернатору  Тринидада, а губернатор в
свою  очередь отдал бы соответствующее распоряжение местному офицеру  службы
безопасности. К счастью,  офицер оказался энтузиастом  и действовал по моему
распоряжению  без лишних вопросов. Еще большей удачей оказалось то, что Хирш
быстро  признался и  заявил,  можно считать правдиво,  что  не имел никакого
намерения выполнять задание  немцев, а принял его лишь с целью  выбраться из
Европы. В радужном  настроении, вызванном  таким "триумфом", мы  поначалу не
обратили внимания на то обстоятельство,  что остальных задержанных  никак не
удалось  заставить признаться  в  чем-либо, хотя  бы  отдаленно напоминающем
шпионаж. Обыск их багажа  показал, что все они в большей или меньшей степени
нарушили  законы о контрабанде, поэтому  у  нас  на всякий случай  оказались
незначительные формальные основания для их задержания.
     Тайна  раскрылась  примерно  через  год.  Одного  из  работников  моего
направления,  отвечавшего  за   обработку  перехваченных  материалов,  вдруг
осенила  мысль. Он  связался  по телефону с Палмером из шифровальной школы и
попросил его проверить соответствующую радиограмму  из Бильбао. Не  могли ли
"Orki" ошибочно стоять  вместо слова "Drei" ("три")? Очень скоро Палмер  дал
ответ.  Да,  это  было слово "Drei", и  Палмер  не  мог даже  понять, как  у
шифровальщиков  получилось  слово "Orki". Итак,  речь шла не  о Хирше и  его
"Orki"-спутниках, а о Хирше и его "трех спутниках", а именно  о жене, теще и
Гилинском.  К  тому времени,  когда  английское  правительство  приступило к
рассмотрению  претензий,   выдвинутых  пассажирами  за  ошибочный  арест,  я
находился вне опасности, занимаясь "засылкой" английских агентов в Советский
Союз и другие социалистические государства с базы в Стамбуле.
     До сих пор я говорил только о  перехвате  радиограмм, но существовали и
другие  формы  перехвата,  хотя   и   менее  продуктивные  с   точки  зрения
контрразведки,  но все же приносящие определенные результаты. Так, например,
почтовая цензура раскрыла один  или два интересных случая. Применялись также
изощренные методы вскрытия дипломатической почты. Эти методы невозможно было
использовать  непосредственно против врага, поскольку немецкая и итальянская
почта не пересылалась через английскую территорию. Однако почта  нейтральных
государств  и  младших  союзников,  вроде  поляков  и чехов, стала  законной
добычей.  Операции по  вскрытию  дипломатической почты были связаны  с рядом
сложных процедур.
     Прежде всего, следовало так  или  иначе  убедить  курьера оставить свои
вализы на попечение англичан.  Это оказалось  не так трудно сделать, так как
во многих странах курьерская служба была организована слабо, да и курьеры не
отличались дисциплинированностью. В то время Великобритания была отрезана от
континента, и вся  дипломатическая почта пересылалась по воздуху. Задержки в
вылетах  самолетов  считались  обычным  делом,  поэтому  всегда  можно  было
придумать такую  причину.  По  прибытии в  аэропорт курьеру  обычно сообщали
плохую сводку погоды  или говорили, что обнаружена техническая неисправность
в самолете. И то  и другое означало  неопределенно долгое ожидание.  Курьеру
приходилось выбирать: сидеть ли  на своей вализе в аэропорту или отправиться
в  ближайший город и  терпеть  неудобства провинциальной гостиницы.  В  этих
обстоятельствах  офицер  службы  безопасности  аэропорта  любезно  предлагал
расстроенному курьеру оставить почту в  его сейфе. "Я запру его сам на ваших
глазах,  старина, -  говорил  офицер,  -  и все  будет  в порядке,  когда вы
вернетесь". Удивительно, сколько курьеров попадалось на эту дешевую приманку
и  спокойно уходило поглазеть на какой-нибудь местный талант,  в чем  офицер
службы безопасности, конечно, с радостью оказывал содействие.
     Как только курьер удалялся, офицер  службы безопасности сообщал об этом
ожидавшим экспертам и передавал вализы в их распоряжение. До вскрытия каждую
вализу   тщательно  осматривали,  каждый  узел  и  каждую  печать  измеряли,
копировали   и   фотографировали,  а   при  необходимости  подвергали   даже
химическому  анализу.  Затем  развязывали  узлы,  снимали  печати, извлекали
документы и фотографировали.  И, наконец, предстояла самая трудная задача  -
сложить почту  точно  таким образом, как она была  сложена, и до  мельчайших
подробностей  воспроизвести  первоначальные  узлы  и  печати.   Русские   не
подвергались  такому  осмотру:  отчасти  потому,  что  их  вализы  неизменно
сопровождали два курьера,  один из которых  всегда  оставался  при почте,  и
отчасти  из-за опасения,  что  в  почте окажется бомба,  предназначенная для
слишком любопытных.  Зато  дипломатическая корреспонденция  южноамериканских
государств, испанцев,  португальцев,  чехов,  поляков,  греков, югославов  и
многих других регулярно подвергалась досмотру.
     Несмотря  на исключительные  меры  предосторожности,  иногда  возникали
инциденты. В  одном  случае  красные печати на  польской вализе  стали после
обработки фиолетовыми,  и ничем нельзя было  восстановить их  первоначальный
цвет. Пришлось  с сожалением сообщить полякам,  что их вализа утеряна. Такой
счастливый  конец  оказался  возможным  лишь  потому,  что  поляки  доверили
пересылку  этой  вализы  англичанам,  так  как  ее  содержимое,  видимо,  не
представляло особой ценности. Положение было бы гораздо более неловким, если
бы эту почту сопровождал польский курьер.
     К началу  1942 года  слабая  струйка перехватываемых радиограмм  абвера
превратилась в  поток. Это была заслуга главным образом Дилли Нокса, который
сумел  разгадать   секреты  шифровальной  машины  абвера.   Широкая  система
перехвата  обнаруживала  иногда  занимательные  штрихи   из  жизни  офицеров
немецкой разведки.  Было, например, "дело  Акселя"  -  немецкой  полицейской
собаки. Ее перевели из Берлина  в Альхесирас,  по всей видимости, для охраны
тамошнего   филиала  резидентуры  абвера  от   английских   агентов,   тайно
пробиравшихся  через  залив  из  Гибралтара. На последнем этапе  путешествия
собаки Мадрид направил предупредительную телеграмму начальнику  поста абвера
в Альхесирасе Альберту Карбе, он же Цезарь: "Будьте  осторожны с Акселем. Он
кусается".  Через несколько дней Альхесирас  ответил лаконичным  донесением:
"Цезарь в госпитале. Его укусил Аксель".
     Вскоре  пятая  секция  имела  полную  картину  деятельности  абвера  на
полуострове, Были известны имена, псевдонимы, адреса, функции по прикрытию я
действительные функции  большинства  офицеров  мадридской  резидентуры  и ее
многих  филиалов  - в  Барселоне, Бильбао,  Виго, Альхесирасе и  т. д. Когда
накопилось уже довольно много информации, произошел безобразный случай,  еще
раз  доказавший  опасность  такого  положения,  при  котором  две  отдельные
организации работают над одними и теми же вопросами в одном и том же районе.
Я  уже  говорил,   что  существовало  правило,   согласно   которому  атташе
вооруженных  сил в английских посольствах за  границей  не занимались тайной
разведывательной деятельностью. Однако из этого правила делались исключения.
Так, военно-морскому  атташе в Испании капитану 1  ранга  Хилгарту благодаря
личному  знакомству с Черчиллем был выделен  секретный фонд для  нелегальной
работы.  При  этом  единственным  человеком  в  СИС,   с  которым   Хилгарту
разрешалось  поддерживать  связь,  был  сам  начальник  СИС.  Формально  это
делалось  для сохранения  тайны, так как источники Хилгарта считались  особо
секретными.  Такое положение способствовало развитию  мании величия  у этого
доблестного  офицера. Недаром для  своей корреспонденции он избрал псевдоним
"Армада".
     Однажды  Каугилл попросил  меня  договориться  о  приеме у  шефа, чтобы
обсудить важное сообщение от Армады. Сообщение касалось немцев в Испании.  В
те  дни я редко видел шефа и чувствовал себя стесненно в его присутствии, но
в  этот раз у него  было  веселое настроение. Он сказал,  что  вторгся в мои
"владения",  занявшись  немного  контрразведкой  в  Испании, и что  разрешил
Армаде  купить (за очень  большую  сумму) подробные  сведения  о руководящих
офицерах абвера в Испании. Шеф вручил мне короткую телеграмму, содержащую  с
дюжину имен со  скудными данными о каждом: Густав Ленц  - глава резидентуры,
Ганс Гуде - ответственный за военно-морскую разведку и т. д. и т. п.
     Я   несколько  бестактно  заметил,  что   информация,  содержащаяся   в
донесении,  соответствует действительности. Шеф  поднял  брови:  откуда  мне
известно, что она соответствует действительности? Потому что  у нас есть уже
такая информация. А что еще мне известно? Очень многое. Почему же об этом не
информировали шефа? Мы ежемесячно составляем отчет о нашей  работе,  а копию
посылаем  шефу.  В  этот момент  шеф показал,  какой  он в общем  порядочный
человек.  "Мой  дорогой  Филби, - сказал он со свойственной  ему  мимолетной
улыбкой, -  не думаете ли вы, что  я читаю  все, что кладут мне на стол?" Мы
решили запросить  у  источника Армады дополнительные  сведения, но, конечно,
ничего из этого не  получилось.  Я  пришел в ярость, когда вскоре установил,
что  это  за ценный  источник.  Им  оказался  высокопоставленный чиновник из
генерального    управления   безопасности   Испании.   Ему,   должно   быть,
действительно  очень  много  платили, а мне  приходилось  воевать  за каждые
лишние пять фунтов в месяц для агентов, которые давали регулярную, хотя и не
такую красочную, информацию!
     Одна  из  проблем  разведки - как  добыть информацию; другая, столь  же
важная, а иногда гораздо более  трудная, - как ее  реализовать.  Захватывать
вражеских агентов, когда они  появлялись на английской территории,  конечно,
очень  хорошо.  Но  как  использовать  с  таким трудом добытые  сведения  об
организации  немцев  на полуострове  в  целом  и  руководившем ею  центре  в
Германии?  Постепенно  я  пришел  к  убеждению, что широкая  осведомленность
требует более  творческого подхода к делу, чем было раньше. Мало было просто
предупреждать МИ-5 о предстоящем прибытии в  Великобританию  агентов  абвера
или изредка захватывать их в Тринидаде. Нашу осведомленность наверняка можно
использовать для того, чтобы если не дезорганизовать, то, по  крайней  мере,
серьезно затруднить действия врага на избранной им самим территории Испании.
Это совпадало и с мнением моих советских коллег.
     Мысли такого рода стали все больше овладевать мной по мере постепенного
накопления разведывательных данных о подготовке немцами в Испании операции с
использованием новейших технических средств. Абвер дал этой операции кодовое
наименование  "Бодден".  Бодден -  название  узкой  полосы  воды, отделяющей
остров Рюген от собственно Германии, неподалеку от научно-исследовательского
центра  военного  времени  Пинемюнде.  После  сопоставления  этих  данных  с
дополнительными    сведениями   о    том,    что    "бодденские"    эксперты
сосредоточиваются  со своей техникой в Альхесирасе,  стало  достаточно ясно,
что  назревают  какие-то  события, связанные  с  Гибралтарским  проливом.  Я
проконсультировался  с  доктором Джонсом,  начальником научного отдела  СИС.
Джонс,  изучив   материалы,   довольно   уверенно   заявил,   что  все   это
свидетельствует  о  намерении  немцев  установить  приборы  для  обнаружения
кораблей,  проходящих  через  пролив  ночью.  Это грозило новыми  серьезными
опасностями  для линий  снабжения  в западной части  Средиземного моря, и  я
решил, что настало время ударить по абверу в Испании?
     Еще раньше я не раз думал о том, как напустить на немцев в Испании УСО,
но  потом  отказался от этой идеи. Если бы даже у УСО  хватило  средств  для
такой операции, я сомневался, чтобы кто-то у нас приветствовал идею двойника
Джеймса Бонда, свободно действующего в Испании, где власти  настроены против
Англии. В  конце  концов,  у меня сложилось  мнение,  что  наилучшая  мера -
дипломатическая акция. Англичане имели законный  повод выразить недовольство
испанскому правительству по поводу предоставления  немецкой разведке свободы
действий на территории Испании. Решительный протест, основанный на подробных
и  убедительных доказательствах,  был  бы  вполне  уместным.  Конечно,  я не
надеялся, что генерал Франко предпримет какие-то меры против  своих немецких
друзей,  но  нисколько не сомневался, что он  по-дружески предупредит их  об
осведомленности  английской  разведки. Мне  вспомнился  генерал  Уэстмэкотт,
начальник  чрезвычайного  разведывательного  управления  из  книги  Комптона
Маккензи  "Разжижение мозгов", и его изречение:  "В конце концов, весь смысл
секретной службы заключается в том, что она должна быть секретной". Были все
основания полагать, что  Густав Ленц,  начальник отделения абвера в Испании,
будет  страшно  потрясен,  если  мы  сумеем показать,  что его  секреты  уже
перестали быть секретами.
     Прежде  всего,  надо   было  убедить   Каугилла,  что  это   стоящая  и
осуществимая операция.  Обвинения со стороны англичан должны были  строиться
главным образом  на информации,  полученной путем радиоперехвата, а  Каугилл
ревностно охранял ее  даже  от  других английских  организаций.  Смысл моего
предложения  заключался  в  том,  чтобы   вручить  соответствующий  документ
недружественному  испанскому правительству  в надежде, что  оно доведет  его
содержание  до  сведения немцев.  К моему  величайшему  облегчению,  Каугилл
отнесся  к  этому  предложению благосклонно.  Он понес шефу  мой  проект,  в
котором я  изо  всех сил  старался скрыть  источники  нашей информации.  Шеф
одобрил проект. К  счастью, связующим звеном между министерством иностранных
дел  и СИС в то время был Питер Локсли, человек столь же энергичный, сколь и
обаятельный. Он с энтузиазмом поддержал проект. Вскоре  сэру  Сэмюелю  Хору,
тогдашнему   английскому  послу  в  Мадриде,  направили  указание   выразить
решительный протест генералу Франко. В подкрепление  протеста  посол  должен
был передать испанцам экземпляр моего меморандума.
     Писать о  сэре  Сэмюеле приятные вещи трудно,  но истина обязывает меня
признать,  что в данном случае он справился с  поручением великолепно. Посол
одел  ответственных работников своего аппарата в парадную форму и повез их в
полном составе к главе испанского государства. Что сказал тогда Франко, пока
неизвестно, но результаты превзошли все ожидания. В последующие два-три  дня
Мадрид  и  Берлин обменивались  паническими  радиограммами. При  этом  немцы
срочно принял