случится
узнать", а это неизменно бесполезные  сплетни. На то, чтобы  пойти на риск и
систематически добывать информацию, у них не хватает патриотизма, и я не мог
предложить им ничего похожего на те выгоды, которые  они получали, например,
от нефтяных компаний или  строительных фирм. Меня  изводили запросы Лондона,
требовавшего информацию о турецких  портах,  которые, кстати  сказать,  были
построены  английскими концернами.  Отсутствие успехов в  Стамбуле  повышало
значение  наших  планов  в  отношении  Грузии.  В этом  деле  уже  намечался
некоторый прогресс.  Жордания, к  моему удивлению, выполнил свое обещание, и
вскоре  мне сообщили, что  два кандидата  проходят подготовку в Лондоне. Мне
предстояло увязать  вопрос с турками,  и после нескольких дискуссий с "дядей
Недом" мы договорились о приеме агентов в Стамбуле и их последующей отправке
в  Эрзурум.  Но  в  одном решающем пункте "дядя Нед"  оказался  непоколебим.
Тефик-бей, сказал он, возьмет на себя руководство всей операцией в  Эрзуруме
и  сам займется подготовкой переброски агентов  через  границу.  "Дядя  Нед"
настаивал  на своем под предлогом обеспечения  моей безопасности. Итак, я не
должен был сопровождать их. Но, учитывая,  что он разрешил мне разъезжать по
всей  пограничной зоне  в  связи  с операцией "Спайгласс",  предлог его  был
абсурдным. Очевидная цель турок заключалась  в том, чтобы заполучить агентов
в  свои  руки на последние  сорок восемь  часов и  дать  им  свои задания. В
результате бедным  грузинам предстояло пересечь границу  с одним заданием от
Жордании, с другим - от нас и с третьим - от турок. Каждый старался склонить
чашу весов в свою сторону. Я очень  неохотно уступил "дяде Неду", когда  мне
показалось, что он готов сорвать задуманную мною операцию.
     Наконец  мы собрались в Эрзуруме: Тефик-бей, я и два грузина. Последние
были довольно  развитые и энергичные люди, однако  их  прошлое внушало  мало
уверенности в успехе. Обоим  было по двадцать с лишним лет, и родились они в
Париже. Грузию знали понаслышке  и верили всем  эмигрантским  россказням  об
условиях жизни в их стране. Один из них был явно в  подавленном  настроении.
Тефик-бей объяснил по карте, что он намерен перебросить их в  район турецкой
деревни  Позов,  расположенной  напротив  советского  городка  Ахалцихе.  Мы
определили  время  переброски с  учетом положения луны,  осмотрели  оружие и
снаряжение, которыми грузин снабдили  в Лондоне. Я задумался над тем, к кому
первому попадут мешочки с золотыми соверенами и наполеондорами - русским или
туркам.  Когда  мы  остались  с  Тефиком  наедине,  я  высказал  сомнение  в
целесообразности переброски грузин через  границу  прямо против гарнизонного
городка, но он возразил мне, сказав, что в этом секторе идеальная местность.
"Но  раз  она  идеальная,  -  не  успокаивался  я,  -  ее,  наверное,  лучше
патрулируют?" Он  только пожал плечами. Мне трудно было  спорить: я не  знал
этого участка границы.  Может  быть,  Тефик  был прав. Во всяком случае, для
меня было важно сделать все возможное для "успеха" операции.
     Итак,  два  грузина в  сопровождении  турецкого  офицера отправились  в
Ардаган  и дальше  на север. Мне оставалось лишь сидеть  в Эрзуруме и кусать
ногти. Один из людей  Тефика был  приставлен ко мне и  постоянно сопровождал
меня на почтительном расстоянии - метрах в  пятидесяти.  Я  развлекался тем,
что  в самое жаркое время дня уходил за город и быстро  шагал, наблюдая, как
турок начинал снимать шляпу, потом галстук и, наконец, пиджак.
     Я  сидел у Тефика, когда пришла ожидаемая  телеграмма из Ардагана:  два
агента переброшены через границу  в такое-то время.  Через столько-то  минут
послышалась автоматная очередь,  и один  из агентов  упал. Другого видели  в
последний раз, когда он широко шагал через редкий лес, удаляясь от  турецкой
границы. Больше о нем ничего не слышали.
     После  этого  дела приступили  к операции  "Спайгласс". В сопровождении
майора  Февзи,  одного  из  офицеров  Тефика,  мы  начали  работу  с  самого
восточного  конца линии,  где  сходятся  границы Советского Союза, Турции  и
Ирана, и  постепенно  двигались на  запад.  Наш  метод  был простым.  Каждые
несколько  миль  мы отмечали наше положение па карте и  широкой дугой делали
съемку  советской  территории.  Первые день или  два  я  каждую минуту  ждал
пулеметной  очереди.  Советских пограничников можно  было  бы  извинить: они
могли принять нашу камеру за легкий миномет.
     До Тузлуджи мы  шли  вдоль  долины  Аракса,  кишащей болотными птицами.
Арарат  оставался  у нас  слева, а  Алагез  - справа. Затем  мы поднялись по
долине  Арпачай  мимо  древней  армянской  столицы  Ани и  достигли  Дигора,
расположенного  напротив  Ленинакана.  В этот  момент  я решил, что  мой так
называемый отпуск слишком затянулся и что западная часть границы подождет до
следующего года.  Мы поехали  обратно  в  Эрзурум и остановились  на  ночь в
Карее, где Февзи ошеломил меня предложением посетить публичный дом.

ГЛАВА X.

ЛОГОВО ЛЬВА.

     Я так  и не  закончил вторую половину  операции "Спайгласс". Летом 1949
года я  получил из  Лондона  телеграмму,  которая  отвлекла мое внимание  на
совсем другие  дела.  Мне  предлагали  пост  представителя СИС в Соединенных
Штатах Америки,  где  я должен был  поддерживать связь с ЦРУ и ФБР.  За этим
назначением крылась  одна важная причина.  Сотрудничество между ЦРУ и СИС на
уровне  центральных  организаций  (хотя   еще   не  на  уровне  периферийных
подразделений)  стало  настолько  тесным,  что  каждый   работник  разведки,
намеченный  для   выдвижения  на   высокий  руководящий   пост,  должен  был
ознакомиться с положением дел в американских  спецслужбах. Мне потребовалось
всего полчаса, чтобы принять это предложение.
     Покидать  Стамбул было  грустно: это  -  красивый  город;  кроме  того,
приходилось бросать  более  чем  наполовину  сделанную  работу.  Но  соблазн
попасть в Америку был велик по двум причинам: во-первых, я  снова  попадал в
ту   среду,  где  формировалась  политика  разведывательных  организаций,  а
во-вторых,   я   получал   возможность    познакомиться    с   американскими
разведывательными службами. В то время я уже начал понимать,  что эти службы
имели  большее значение, чем соответствующие английские организации.  Я даже
не стал  дожидаться  согласия Москвы,  и  дальнейшие события  оправдали  мое
решение.  Никто не  выразил  сомнения  в  неограниченных возможностях  моего
нового назначения.  Было  решено, что я уеду  в Лондон в конце  сентября  и,
пройдя  месячную подготовку,  в  конце  октября  отправлюсь в Америку. Общий
контроль  за отношениями  между  СИС  и  американскими  службами  в  Лондоне
осуществлял Джек Истон, и именно от него я получил большую часть инструкций.
Я  высоко оценил,  хотя  и  не  без  оговорок,  его  знание  всех  тонкостей
англо-американских  отношений.  Однако  диапазон  этого  сотрудничества  был
настолько  широк, что вряд ли  нашелся хоть один  ответственный  работник во
всей службе, который не принимал в нем  участия, и  у каждого  были какие-то
личные  интересы, связанные с моим назначением. Меня под  разными предлогами
приглашали на ленч в  разные клубы. Беседы  за кофе  и  портвейном  касались
целого  ряда предметов, но одно было общим для  всех моих "друзей" - желание
совершить бесплатную поездку  в Америку. Я  не разочаровывал их.  Чем больше
посетителей  будет у меня в Вашингтоне,  тем больше шпионов я  буду знать, а
это, в конце концов, было моей целью в жизни.
     Из  сжатых  объяснений  Истона  стало ясно, что мой  путь в Вашингтоне,
вероятно, будет тернистым.  Я  должен  был  принять, дела от Питера Дуайера,
который   провел  в  Соединенных  Штатах  несколько  лет.  Я  знал  его  как
исключительно  остроумного  человека, но  мне предстояло узнать  о  нем  еще
многое другое.  Во время войны он сумел решить  щекотливую задачу, установив
близкие  личные отношения со многими видными  руководящими  работниками ФБР.
Благодаря этим  отношениям, сохранившимся  и  после войны, представительство
СИС  в  Вашингтоне отдавало  предпочтение ФБР в ущерб (как думали некоторые)
ЦРУ. Поскольку ФБР,  следуя политике примадонны Гувера, проявляло ребяческую
чувствительность ко  всему,  что касалось ЦРУ,  Дуайеру  было  очень  трудно
сохранять одинаковое отношение к обеим организациям, не подвергаясь нападкам
со стороны своих старых друзей, обвинивших его в двурушничестве.
     Одной  из  моих  новых  задач было нарушить это  равновесие. ЦРУ и  СИС
договорились сотрудничать по широкому кругу вопросов, что неизбежно означало
более тесную повседневную  связь с Центральным разведывательным управлением,
чем СИС  обычно  имела  с  ФБР. Конечно, открыто признавать такое  изменение
политики было  нельзя. Следовательно, моя задача  заключалась  в том,  чтобы
крепить  связи  с ЦРУ и ослабить их с ФБР, но так, чтобы  последнее этого не
заметило.  Мне не  потребовалось много времени на размышления, чтобы  понять
невыполнимость и абсурдность этой  затеи. Единственно  разумным  курсом было
сотрудничать  с  ЦРУ  по вопросам, представляющим  взаимный  интерес,  и  не
принимать  близко к  сердцу неизбежное  раздражение сотрудников  Гувера. Для
этого мне не  следовало  показывать  себя слишком умным, потому  что расклад
карт был  не в мою пользу. Лучше  прикидываться  дурачком и извиняться за те
ляпсусы, которые время от времени приходилось допускать в моем положении.
     Инструктаж  по  вопросам  контрразведки тоже  вызвал  у меня  серьезное
беспокойство.  Его  проводил со мной  Морис Олдфилд,  который  сообщил  факт
первостепенной   важности.   Совместное   англо-американское   расследование
разведывательной деятельности  Советского Союза  в США привело  к следующему
выводу:  в  1944-1945 годах в английском посольстве в Вашингтоне, а  также в
атомном центре в Лос-Аламосе имела место утечка информации. Я ничего не знал
о Лос-Аламосе. Но после быстрой проверки  по списку сотрудников министерства
иностранных дел за  соответствующий период у меня почти не осталось сомнений
в отношении источника в английском посольстве.
     К моему беспокойству примешивалось  чувство облегчения. Дело в том, что
еще в Стамбуле советский  коллега задал  вопрос, который  не давал мне покоя
несколько  месяцев.  Он  спросил, не  могу  ли  я как-нибудь  выяснить,  что
предпринимают англичане в связи с одним делом, которое связано  с английским
посольством в  Вашингтоне и  которое вело ФБР.  В то время я  ничего не  мог
сделать, однако после беседы с Олдфилдом я, по-видимому, приблизился к самой
сути  вопроса.  Через несколько  дней это  подтвердил мой  русский коллега в
Лондоне. Проверка в Центре не оставила у него сомнений в том, что информация
из ФБР, о которой мы говорили в Стамбуле, и моя новая информация относятся к
одному  и тому же делу. Тщательное  изучение документов  на  какое-то  время
несколько  успокоило  меня.  Поскольку СИС  формально  не  могла  заниматься
разведывательной работой  в  США,  изучение фактов,  ведущих к  установлению
источника  утечки,  находилось  в  руках ФБР.  Надо  сказать,  оно проделало
огромную работу, результатом  которой явилось лишь  колоссальное  количество
попусту исписанной бумаги.  Ни сотрудникам ФБР, ни англичанам пока не пришло
в голову, что в  этом  деле может  быть замешан  дипломат,  причем  дипломат
довольно    высокого    ранга.   Расследование   было    сосредоточено    на
недипломатическои персонале посольства, и особенно на тех, кто был принят на
работу на месте,  то  есть уборщицах,  дворниках,  мелких  служащих  и т. д.
Например,  одной уборщице,  у  которой бабушка  была латышка,  был  посвящен
доклад  в пятнадцать страниц, полный  ненужных подробностей о ней  самой, ее
семье и друзьях,  ее личной  жизни  и  привычках. Это  свидетельствовало  об
огромных ресурсах ФБР и о  том, как  бесполезно  они расточались. Я пришел к
выводу,  что  в срочных  действиях необходимости  нет, однако за  делом надо
постоянно следить. Во всяком случае, какие-то решительные  меры  обязательно
нужно  будет  предпринять,  прежде  чем  я  покину  Вашингтон.  Одному  богу
известно, куда меня потом назначат.
     Перед  отъездом  из  Лондона  меня вызвал  шеф.  Он был в  превосходном
настроении и развлекал меня рассказами о самых щекотливых случаях из области
отношений  между английской и  американской разведками  в  годы  войны.  Эти
рассказы  оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, что
известие о  моем  назначении  в  Соединенные Штаты,  по-видимому, расстроило
Гувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником службы.  На
Дуайера (совершенно незаслуженно) смотрели иначе.  Гувер подозревал, что мое
назначение предвещает нежелательную деятельность СИС  в Соединенных  Штатах.
Чтобы рассеять его опасения шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеет
намерения  менять  политику СИС.  Мои обязанности  ограничиваются  вопросами
связи  с американскими  службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел  на
меня в упор. "Это, - сказал он, - мое официальное послание Гуверу. - И после
короткой паузы добавил: - А неофициально... поговорим за ленчем у Уайта".
     В конце сентября, когда  моя  подготовка была  в основном  закончена, я
отплыл на пароходе  "Карония". Проводы были запоминающимися.  Первое, что  я
увидел  на туманной платформе вокзала Ватерлоо, были огромные усы, а за ними
показалась голова  Осберта  Ланкастера.  Теперь я знал,  что в дороге у меня
будет хороший компаньон.  Прежде чем мы  отчалили, меня вызвали к  телефону.
Звонил Джек Истон. Он сообщил, что Дуайер только что  телеграфировал о своей
отставке. Причины этой отставки были для меня неясны.  Наконец, в мою  каюту
внесли ящик  шампанского  с  карточкой от  одного  богатого  друга. Я  начал
чувствовать, что моя первая трансатлантическая поездка будет приятной.
     Первую ошибку я совершил  почти сразу же по  прибытии в территориальные
воды США. На катере лоцмана прибыл приветствовать меня представитель ФБР.  Я
угостил его бокалом шампанского, которое он без удовольствия потягивал, пока
мы  вели светский разговор. Позже я узнал, что сотрудники ФБР, почти все без
исключения,  гордились  своей  обособленностью  и  своими привычками,  корни
которых лежали в их простом происхождении. Один из первых высокопоставленных
людей Гувера,  с которым я познакомился  в  Вашингтоне, утверждал, например,
что его дедушка был лавочником в Хоре-Крике в Миссури. Поэтому все они  пили
виски,  а  пиво  -  в  качестве  легкого  напитка.  В  противоположность  им
сотрудники  ЦРУ  разыгрывали  из себя  космополитов.  Они любили посмаковать
абсент, а  бургундское подавалось чуть  выше комнатной  температуры.  Это не
просто  пустой  разговор.  Это  одно из свидетельств  глубокого  различия  в
общественных  взглядах двух  организаций, что,  по  крайней  мере,  отчасти,
является причиной трений в их отношениях.
     Мой коллега из ФБР помог мне пройти формальности и устроил меня в отеле
с  видом  на  Центральный  парк.   На  следующий  день  я  сел  в  поезд  на
Пенсильвания-стейшн  и  отправился в  Вашингтон.  Сумах  был еще в  цвету  и
напомнил мне  о чудесной  осени -  одном из  немногих чудес Америки, которое
американцы никогда  не  преувеличивают, потому что  преувеличить  его просто
невозможно.
     Питер Дуайер  встретил меня и за первым бокалом виски объяснил, что его
отставка не связана с моим назначением и что он по личным соображениям давно
хотел поселиться  в  Канаде,  где  его ждет  хорошая  должность  в одном  из
государственных  учреждений.  Известие   о  моем  назначении   в   Вашингтон
определило  время его переезда в Оттаву,  Так что у  нас  сразу установились
хорошие отношения.  Он исключительно внимательно  и  с большим знанием  дела
ввел меня в курс политики Вашингтона. Не так легко связно  рассказать о моей
работе в Соединенных  Штатах,  чтобы дать  ясное представление  о тех делах,
которыми  я  занимался.  Они  были  слишком  разнообразны  и  порой  слишком
расплывчаты, чтобы можно было объяснить их простыми словами. Одна лишь связь
с ФБР, если заниматься  ею как  следует, заполнила бы все мое время. Это был
период  расцвета  зловещей эры Маккарти. В  то  время возникли  дела  Хисса,
Коплон,  Фукса,  Гоулда,  Грингласа и  мужественных  супругов  Розенберг, не
говоря уже  о  других именах,  которые до  сих  пор  неизвестны. Связь с ЦРУ
охватывала еще более широкое поле деятельности, начиная с  серьезных попыток
свергнуть один из восточноевропейских режимов и кончая такими вопросами, как
использование немецких  документов о генерале Власове. В любом деле, которое
возникало, первой  заботой было угодить одной стороне,  не  обидев другую. В
дополнение к  этому  я должен  был  поддерживать связь с  канадской  службой
безопасности и с отдельными лицами  из министерства иностранных дел  Канады,
которые носились с идеей организации независимой канадской секретной службы.
     С чего начать?  Поскольку конец этого рассказа будет  касаться  главным
образом  ФБР, я посвящу начало  ЦРУ. Когда  я прибыл  в  США, во  главе этой
организации  стоял адмирал Хилленкоттер (ЦРУ было  создано в  1947  году  на
основе    бывшего    управления    стратегических   служб    и   Центральной
разведывательной  группы. Хилленкоттер возглавлял ЦРУ в  1947-1950 годах.  -
Прим. авт.),  добродушный  моряк,  который  вскоре  уступил  место  генералу
Беделлу Смиту, не оставив  заметного следа в  истории американской разведки.
Больше  всего  мне  приходилось  иметь  дело  с  управлением  стратегических
операций  (УСО)  и управлением  координации  политики  (УКП). Говоря простым
языком, УСО  занималось сбором разведывательных данных, а  УКП  -  подрывной
деятельностью. Имелись  также  кое-какие  дела  с  управлением планирования,
связанным с именем Дика Хелмса (бывший директор ЦРУ. - Прим. авт.),  не  так
давно  сменившего  адмирала Рейборна  в  качестве  директора  ЦРУ  и  быстро
рассорившегося с сенатом.
     Движущей силой  УСО  в то  время был  Джим Энглтон. Он  раньше служил в
Лондоне и снискал мое уважение тем, что открыто отвергал англоманию, которая
портила лицо  молодого управления стратегических служб. Мы обычно завтракали
с ним раз в неделю в отеле "Харвей", где он показывал, что безмерное усердие
в  работе было не  единственным  его пороком. Это  был один  из  самых худых
людей, каких я когда-либо встречал, и в то же время большой любитель поесть.
Счастливчик Джим! После года совместных  завтраков  с Энглтоном я последовал
совету  знакомой  пожилой  дамы  и  перешел  на  диету,  сбросив  двенадцать
килограммов за три месяца.
     Наши отношения, я уверен, опирались  на подлинно дружеское расположение
обеих сторон.  Но у каждого из нас были свои  скрытые  мотивы. Энглтон хотел
перенести  центр тяжести обменов между ЦРУ и СИС на  представительство ЦРУ в
Лондоне, которое было раз в десять больше, чем мое. Если бы ему это удалось,
он сумел бы оказывать максимальное давление на центральный аппарат СИС, в то
же время снизив  до минимума вторжение СИС в  его собственные дела.  С точки
зрения  национальных интересов  это  было справедливо.  Поддерживая  со мной
близкие отношения, он мог в большей степени держать меня под контролем. Я же
со  своей стороны охотно делал  вид, что попался на его удочку.  Чем  больше
было  между нами открытого  доверия,  тем меньше  он мог  заподозрить тайные
действия. Трудно сказать, кто больше выиграл в этой сложной игре, но у  меня
было одно большое преимущество: я знал, что он  делает  для ЦРУ,  а он знал,
что я  делаю  для  СИС,  но  истинный  характер  моих интересов  ему  не был
известен.
     Хотя  наши  споры  охватывали  весь мир,  они  обычно заканчивались  на
Франции и Германии (если  не  начинались с  них).  Американцы  были одержимы
страхом  перед  коммунизмом во  Франции,  и  я был  поражен,  какое огромн