чтобы  профсоюзы   пошли  на  риск   по  велению   английского
правительства, если  даже  в  него входят Эттли,  Бевин,  Дальтон  и  другие
социалисты. Многим казалось, что Англия военного времени резко отличается от
Англии Болдуина  и Чемберлена, но разве это не была просто другая маска,  за
которой скрывался предатель Абиссинии, Испании и Чехословакии? Неспособность
английских  лидеров  развернуть  настоящую  революционную  пропаганду только
подтверждала  это,  и  Англия  всю войну страдала из-за  отсутствия должного
политического  руководства. Все  организации  Сопротивления брали  у  Англии
деньги и  снаряжение,  но  очень немногие прислушивались  к голосу  Лондона.
Организации Сопротивления возникали потому, что люди видели собственный путь
к   будущему,  и  это  не  был  путь,  предусмотренный  для  них  английским
правительством.  Таким образом,  относительный  успех управления специальных
операций   в   области  материальных  разрушений  и   беспокоящих   действий
сопровождался относительным провалом в политической области.
     Здесь не место обсуждать ограничения в деятельности УСО, как навязанные
извне,  так и  скрытые  в его  собственной  слабости.  Об этих  проблемах  я
упоминаю лишь затем, чтобы показать, какие  сомнения  одолевали  меня  после
назначения преподавателем в  Бьюли.  Это  в какой-то мере объясняет, почему,
несмотря  на  наличие  хороших  коллег,  которых  я  встретил в  школе,  мое
пребывание  там  не приносило  мне  почти  никакого  удовлетворения.  Личные
недостатки   и  вынужденное  забвение  моих  главных  интересов  значительно
содействовали неудачному состоянию  моих дел.  При  всяком удобном  случае я
уезжал в Лондон, обычно под предлогом посещения Уоуберна  для переговоров по
техническим вопросам.
     Как  я уже  сказал,  эта  неудовлетворенность  никоим  образом не  была
связана с  моими коллегами в  Бьюли. С ними мне как  раз повезло.  Начальник
школы  Джон  Манн,  молодой полковник, не принадлежал ни к службистам,  ни к
сверхскрытным,  ни просто  к глупцам.  Это был  здравомыслящий офицер. Он не
рявкал на подчиненных, но и не  проповедовал учение йогов. Благодаря личному
авторитету Джон  Мани сумел  сплотить довольно пестрый состав сотрудников. С
ними он обращался как старший,  а к начальству относился  хотя и лояльно, но
критически. Начальником штаба у него был пожилой мужчина, который служил еще
в первую мировую войну. Он любил называть  себя разведчиком до мозга костей,
но похоже,  что мозгов у  него  в  костях  было  маловато.  Впрочем, он лишь
изредка докучал нам деловыми вопросами, а к тому же неплохо играл на рояле.
     Старший преподаватель  Билл Брукер был  яркой  фигурой  и  впоследствии
сделал блестящую карьеру в филиале школы, открытой в Канаде.  Он умел подать
товар лицом,  обладал неистощимым запасом острот  и анекдотов, в  том  числе
знал  серию  анекдотов  на  великолепном  марсельском  арго.  Насколько  мне
известно, у него не  было опыта подпольной работы, однако стоило ему немного
изучить  дело, как  он мог говорить  со слушателями так, будто ничем другим,
кроме   этого,  и  не  занимался.  Жалкое  подобие  Брукера,   его  помощник
представлялся как бизнесмен.
     Работал  в  школе  и  бывший сотрудник  фирмы  "Веджвуд", производившей
фаянсовые  изделия.  Бледный, с  диким взглядом,  он обычно  нарушал  долгое
молчание неожиданными  и уничтожающими  репликами. Был  также Тревор-Уилсон.
Позже он стал известен как  специалист  французского  и  китайского языков и
оказался  бесценным сотрудником  в  Ханое. Из  Бьюли  он частенько  ездил  в
Саутгемптон по личным делам, по поводу которых смачно улыбался, но ничего не
рассказывал. Однажды ему отказали в служебном транспорте  для такой поездки,
и он  прошагал пешком весь путь туда и  обратно -  пятнадцать  или  двадцать
миль.  Я никогда не встречал  более самоотверженного проявления галантности.
Резкой  противоположностью Тревора-Уилсона был  один  букменист (Фрэнк Натан
Дэниел Букмен - американский евангелист и миссионер, основатель  оксфордской
группы. В  1939 году он проводил широкую кампанию  за моральное  разоружение
Великобритании.  -  Прим.   авт.),  который,  к  несчастью,  избрал  меня  в
собеседники. Однажды он  изложил мне свои взгляды на половые отношения, и  я
сказал,  что  мне  жаль  его  жену.  После  этого  мы  встречались  лишь  за
пинг-понгом, в который он играл с такой ловкостью,  что я невольно вспоминал
о происхождении человека от обезьяны.
     Душой всего  коллектива был Поль Ден. Никто лучше его не умел разогнать
тоску и  всех развлечь. Он  доказал, что глубокие воды не обязательно должны
быть  спокойными.  В  глубине  души это был серьезный  человек,  склонный  к
романтизму. Внешне же  он  весь  кипел  и  бурлил,  как  горный  поток.  Его
дурачества за  пианино  помогали  сотрудникам  школы коротать длинные летние
вечера.
     Ден нечасто бывал в школе, так как  работал офицером связи между школой
и  учреждением  на  Бейкер-стрит.  Одной из  главных  его обязанностей  было
добывать    у    руководства    материалы,    которые    могли   пригодиться
преподавательскому составу. Поскольку эти  потребности  на той ранней стадии
не имели границ, Дену предоставлялось довольно широкое поле  деятельности. Я
страшно завидовал ему,  так  как его работа устроила бы меня гораздо  больше
моей.
     Другим, кто добился  наибольшего общественного признания  после  войны,
следует назвать  Харди Эймиза, который стал личным портным  королевы.  Эймиз
был первым  и единственным человеком этой профессии, с  которым мне довелось
столкнуться. Он выделялся своей большой и элегантной зеленой пилоткой, какие
носили офицеры разведывательной службы вооруженных сил.
     Главное, чем отличался  я от коллег, было то, что никто, кроме меня, не
имел  опыта тайной  работы.  Никому  из  них тогда и не приходило  в  голову
понижать  голос, проходя мимо  полицейского. Однако последующий опыт  работы
убедил  меня, что в той ситуации  подбор  неопытных  преподавателей оказался
мудрым. Опытных работников секретной службы не хватало. Практически их можно
было  заполучить  только  из  СИС.  И конечно, если  бы обратились  к  СИС и
попросили  выделить  инструкторов,  то   СИС,  следуя  проверенной  временем
практике,  просто избавилась  бы от  собственных никчемных работников  (если
даже  таковыми  можно  было  тогда   пожертвовать).  Страшно  подумать,  что
случилось  бы со слушателями, если бы они попали в руки подобных людей. Надо
сказать, что преподаватели школы хотя и отличались более чем  посредственным
интеллектом  и  воображением,  но  в  сравнении  с  ними  некоторые  бывалые
разведчики  выглядели тогда  вообще слабоумными.  Это подтвердил и опыт. УСО
много критиковали  за  планирование  работы  и  за  отдельные  операции,  за
недостаточное  сохранение тайны, но нападок на  его  учебные заведения  было
сравнительно немного.
     Второе, чем я отличался от коллег в Бьюли, - это костюм. Все они носили
военную форму. Питерс и Габбинс не  раз поговаривали, что было бы желательно
и  мне вступить в армию. Но, как я уже сказал выше, такой шаг  мог  серьезно
ограничить  свободу   моего  передвижения,  не  предоставив  взамен  никаких
преимуществ. Я пришел к  выводу, что для сохранения моего необычного статуса
лучше  всего не соглашаться  и  не отказываться. Постепенно об  этом забыли.
Позже,  еще  задолго  до конца  войны, я понял,  насколько удачным  было мое
решение.  Мне  не  мешали ни  мечты  о продвижении  по  службе,  ни  зависть
сослуживцев, и ко мне никогда не придирались старшие офицеры других служб.
     Разница между  Бьюли и Брикендонбери  заключалась в том,  что  в  Бьюли
действительно учили людей. Школа стала  настоящим учебным  заведением.  Там,
например,  занималась  группа   норвежцев,  которые  проявили  замечательные
способности  к диверсионным операциям. Так, во время  одного ночного учения,
всего после нескольких недель подготовки, эта группа сумела в полном составе
добраться до намеченной цели  в верхнем этаже здания в Сэндрингеме. Норвежцы
прошли густую рощу, усеянную сигнальными устройствами  и  ловушками, которые
расставил  руководитель  учения,  и,  незамеченные,  миновали  сад,  усердно
патрулируемый инструкторами. Я сам находился в патруле и мог поклясться, что
ни один человек не проходил.
     В  Бьюли учились и мои  старые друзья-испанцы из Брикендонбери, которым
наконец  представилась  возможность  немного  поработать.  После первого  же
разговора с  ними  они прозвали меня  "el  comisario politico" (политический
комиссар (исп.). - Прим. пер.). Возможно, это были те самые испанцы, которых
мой старый  коллега  Питер  Кемп встречал на  берегу озера  Лох-Морар,  близ
Арисейга. В  своей поучительной книге  "Без  знамен  и знаков отличия"  Кемп
писал о  них:  "Мерзкая шайка убийц;  и мы не пытались с ними общаться" (мое
мнение об  Испании  и  испанцах,  естественно,  отличается от мнения  Питера
Кемпа, который во время гражданской войны воевал на стороне генерала Франко,
однако  я  полностью  согласен  с  описанием  того потрясения,  которое Кемп
испытал  при  первой  встрече  с  начальником  испанского отделения УСО  Хью
Куэннеллом. - Прим. авт.) -(примечательный случай интуитивного суждения).
     Лично  я считаю, что, после того как  ими чуть ли не целый год помыкало
британское  правительство, они  вправе  были  убить  любого человека в форме
английского офицера. Однако они проявляли сдержанность.
     С чувством печали  вспоминается группа  голландцев,  которые  прошли  в
школе первый курс. После провала одной операции многих из них вскоре послали
на верную смерть. Бывший офицер абвера Гискес написал о том, как в Голландии
немцы захватили радиста УСО  и заставили  поддерживать  связь  с  Англией. В
результате  голландцев  группу  за  группой сбрасывали в  руки, немцев.  При
последующем расследовании, кажется, установили, что захваченный радист успел
передать Центру сигнал о том, что он  находится в руках немцев.  Видимо, его
сообщение  то  ли  неправильно  расшифровали,  то  ли  просто  оставили  без
внимания.
     Вскоре после  открытия  школы Альберто Тарчиани  и его друзья  прислали
туда партию итальянцев-антифашистов, завербованных в лагерях для итальянских
военнопленных в  Индии.  Им не  повезло с  английским  офицером, которому их
поручили.  Он  отлично  владел  итальянским  языком   и  принадлежал  к  тем
солдафонам, что любят покрикивать на подчиненных. Я без особого сочувствия к
нему частенько думал, что рано или поздно он получит стилет под ребро.
     Учились в Бьюли  также  два  француза. Им поручили какое-то специальное
задание, которое они тщательно скрывали. Один  из них  принадлежал к правым,
другой - к левым, но оба питали острую ненависть к Виши. Они оказались моими
лучшими  учениками и через  две  недели  выпускали  превосходные листовки. Я
упоминаю  об  этом  потому,  что  французы  были чуть  ли  не  единственными
слушателями,  кто  проявлял  какой-то  интерес  к  политике  и  политической
пропаганде. Другие являлись,  видимо,  более подходящим  материалом для УСО:
храбрые, поддающиеся обработке, готовые выполнить  все,  что им прикажут, не
переживая за будущее Европы.
     Лично я представлял тоже плохой материал для УСО, поскольку меня прежде
всего волновала  именно судьба  Европы.  Военная  обстановка становилась все
хуже  и  хуже. Греческая  армия в результате боев с итальянскими войсками  в
Албании к  весне  почти  утратила боеспособность. За  апрельской югославской
революцией, которую УСО ставило себе в какой-то степени в заслугу (наши люди
там были, но post  hoc,  ergo  propter  hoc  -  "после  этого"  не  означает
"вследствие  этого" (лат.) -  Прим.  авт.), сразу же последовало вторжение в
Югославию и оккупация Греции.  Затем случилось  самое худшее - потеря Крита,
для  обороны которого  Англии следовало  бы выделить  достаточные  средства.
Удержание залива Суда явилось бы существенной компенсацией за потерю Балкан.
Однако такие вопросы трудно  было обсуждать в  той среде, где действительное
положение  вещей прикрывалось стремлением  сохранить  присутствие  духа. Тем
временем назревали более значительные события.
     Однажды  утром  мой  ординарец принес  мне чашку  чая  и разбудил  меня
словами:  "Он пошел на Россию, сэр".  Прочитав  две  довольно  поверхностные
лекции  о  методах  пропаганды, я вместе с другими  преподавателями пошел  в
столовую. Всех терзали сомнения в этой  запутанной ситуации. На  чью сторону
встать,  когда  Сатана  пошел  войной на Люцифера?  "Боюсь,  русским  придет
конец",- задумчиво сказал  Манн. Многие с ним согласились, некоторые даже со
злорадством.  Дух добровольцев,  собиравшихся  в  Финляндию,  был  еще  жив.
Дебаты, однако, вскоре прекратились, так как  объявили, что вечером выступит
Черчилль  с обращением к  народу. Самое  разумное  для рядовых англичан было
подождать, пока выскажется премьер-министр.
     Черчилль  разрешил проблему.  Когда он  кончил речь, Советский Союз уже
стал союзником  Англии. Сотрудники школы одобрили это,  и все встало на свои
места.  Однако через несколько дней беспокойство вновь охватило  людей,  так
как из Лондона просачивались  компетентные оценки способности Красной  Армии
оказать сопротивление Германии.  Русский отдел  разведывательного управления
военного  министерства,  предсказывая   продолжительность  русской  кампании
Гитлера, колебался между тремя  и  шестью  неделями. Специалисты  УСО  и СИС
придерживались  примерно такого  же мнения.  Наиболее оптимистичный прогноз,
который я слышал в те  дни, приписывали бригадиру Скейфу, работавшему тогда,
по-моему,   в  управлении  политической   войны.   Он  сказал,  что  русские
продержатся "по  меньшей  мере три месяца, а может быть, и  гораздо дольше".
Как написал однажды Ивлин Во, "он попал прямо в точку".
     Теперь,  как  никогда,   мне  необходимо   было   уехать   подальше  от
рододендронов Бьюли.  Следовало как можно  скорее  найти  подходящее  место.
Вскоре  представилась многообещающая  возможность. Во время редких поездок в
Лондон я обычно  навещал  Томми Харриса на  Честерфильд-Гарденс, где он жил,
окруженный сокровищами искусства и  в атмосфере haute  cuisine  et grand vin
(изысканная  кухня  и  дорогие  вина  (франц.),   -   Прим.  пер.).   Харрис
придерживался  мнения,  что  хороший  стол  не  портят пятна от вина.  Я уже
говорил, что после расформирования училища в Брикендонбери Харрис поступил в
МИ-5. Как-то, по-моему в июле, он спросил, не интересует ли меня работа, для
которой  требуется хорошее  знание франкистской  Испании.  Он  объяснил, что
работа будет не в МИ-5, а в СИС.
     Чтобы  понять  смысл  предложения  Харриса,  необходимо  предварительно
коротко  изложить вопросы, которые подробно будут  рассмотрены в последующих
главах.  СИС ведала всей  секретной  разведывательной работой на иностранных
территориях - как шпионажем, так и контрразведкой. МИ-5 занималась вопросами
контрразведки и  государственной безопасности в Англии и  на всех английских
заморских территориях. Контрразведывательный отдел СИС, известный как  пятая
секция,  и МИ-5  составляли  фактически  две стороны  одной медали.  Главной
задачей пятой  секции было  заблаговременно добывать информацию  о шпионских
операциях против  Англии,  готовящихся  извне.  Само  собой разумеется,  что
достоверное  заблаговременное предупреждение,  получаемое  от пятой  секции,
должно было помогать МИ-5 обеспечивать безопасность страны.
     По  словам  Харриса,  пятая  секция не справлялась с этой задачей. МИ-5
решительно нажимала на СИС, требуя  улучшения  работы  пятой  секции  и даже
угрожая заняться этими вопросами своими силами. Конечно, подобное расширение
функций МИ-5 могло произвести только правительство,  и некоторые должностные
лица готовы были довести  этот  вопрос до самых верхов. СИС поэтому уступила
давлению  МИ-5  и  значительно  увеличила бюджет пятой секции для содержания
дополнительного штата.  Поскольку  большая часть  немецких  разведывательных
операций против Англии проводилась с Пиренейского полуострова, то наибольшее
расширение  штата -  с  двух  офицеров до  шести  -  намечалось  провести  в
подсекции,  занимавшейся Испанией и  Португалией.  Харрис  сообщил  мне, что
начальник  пятой  секции  Феликс  Каугилл   подыскивает  человека,  знающего
Испанию,  который  возглавил бы расширенную подсекцию. Харрис сказал, что  в
случае моего  согласия он может предложить  мою кандидатуру и очень надеется
на успех.
     Я решил принять это предложение,  но попросил  у Харриса несколько дней
на размышление.  Могли  возникнуть какие-то  препятствия. Во  всяком случае,
решение  надо   было  тщательно   обдумать.   Пятая   секция   находилась  в
Сент-Олбансе.  Это  было не  идеальное место,  но гораздо лучше, чем  Бьюли.
Новая  работа потребует  от  меня  установления  личных контактов с  другими
отделами СИС  и с  МИ-5.  Можно  было предполагать, что к этому делу проявит
интерес министерство иностранных дел, не говоря уже о военных министерствах.
Случайно я узнал, что архивы СИС тоже расположены в Сент-Олбансе, в соседнем
с пятой секцией помещении. Оценивая отрицательные стороны этой работы, я мог
отметить  лишь, что она не во всех отношениях соответствует той, какую бы  я
выбрал сам. Испания и  Португалия находились теперь  далеко на флангах  моих
действительных интересов, однако то же самое, но в еще большей степени можно
было сказать и о Бьюли.
     Спустя несколько дней я сказал  Харрису, что буду благодарен,  если  он
осуществит  свое предложение. Сначала Харрис заинтересовал своего шефа  Дика
Брумена-Уайта, который был тогда начальником пиренейского отдела МИ-5. Позже
он  стал  моим  близким другом. Я  склонен полагать, что официально в  пятую
секцию обратился  Дик Уайт, тогда ответственный работник  МИ-5 и  чуть ли не
единственный человек, чьи личные отношения  с Каугиллом оставались терпимыми
(Дика  Уайта,  Большого  Дика, не  следует  путать с  Диком Бруменом-Уайтом,
Маленьким Диком. Первый  впоследствии стал  начальником СИС,  а  последний -
членом парламента от консервативной партии по Рутергленскому округу). Прошло
не так много времени, и мне позвонил сам Каугилл, предложив встретиться.
     Тем временем я  старался  как-то выбраться из Бьюли. Я нарочно неудачно
провел две лекции, после чего никто не мог утверждать, что я незаменим. Манн
принял   мое   решение   уволиться   сочувственно,   со   свойственным   ему
благоразумием. Он только  попросил  меня задержаться, пока  я не найду  себе
замены. И мне  опять  посчастливилось. Тот самый Хэзлитт,  который  плечом к
плечу с капитаном 3 ранга Питерсом храбро встретил "немецких парашютистов" в
Брикендонбери, оказался не у дел.
     Окончательное  оформление заняло еще  две-три  недели. За это  время  я
нанес  визит  Каугиллу  в Маркейте,  расположенном  на  отвратительном узком
участке Большой Северной дороги. В те  времена было  меньше формальностей. Я
не подавал официального заявления о приеме  на работу,  и поэтому Каугилл не
выражал формального согласия взять  меня. Тем не менее во время беседы в тот
долгий  вечер он рассказал мне,  в чем именно будут состоять мои обязанности
на  фоне структуры  СИС  в целом.  Поскольку его высказывания носили  строго
секретный  характер, я воспринял их  как  официальное заявление о приеме  на
работу. Другими словами, я уже считал себя принятым.

ГЛАВА III.

СИС - ГРЯЗНЫЙ БИЗНЕС ПОД СОЛИДНОЙ ВЫВЕСКОЙ.

     Перевод или,  скорее,  переход из УСО в СИС завершился в сентябре  1941
года. Одна  энергичная  дама,  которая сделала подобный  шаг примерно на год
позже  меня, была довольна такой переменой,  ибо, как она сказала:  "Если уж
суждено  заниматься  грязными делами,  то  лучше  это  делать  под  солидной
вывеской". Я  бы мог произнести то же  самое раньше нее, если бы' мне пришло
это в  голову. Недооценивать