н боялся, что между ним  и  его  родителями
пролегла слишком большая эмоциональная дистанция, чтобы он мог  рассчитывать
на безоговорочное доверие и понимание. Разумеется, никто не помешал  бы  ему
рассказать о дьявольской кукле, но Томми очень хорошо представлял себе,  как
лицо матери неодобрительно вытянется и как она скажет:
   - Ты пил виски, как твой глупый детектив?
   - Никакого виски, мама!
   - От тебя пахнет виски.
   - Я выпил только бутылочку пива.
   - С пива все и начинается. Сначала пиво, потом - виски.
   - Я не люблю виски.
   - Но зато у тебя в каждом кармане по пистолету.
   - Один пистолет, мама.
   - И ты гоняешь на машине как безумный,  спятивший  маньяк,  гоняешься  за
блондинками...
   - Никаких блондинок!
   - ..И пьешь виски, словно  это  чай,  а  потом  удивляешься,  когда  тебе
начинают чудиться демоны и драконы.
   - Никаких демонов, мама!
   - ..Драконы и призраки...
   - И не призраки.
   -  ..Демоны,  драконы  и  призраки,   Туонг!   Тебе   просто   необходимо
переселиться к нам...
   - Не Туонг - Томми.
   - ..И начать жить нормальной, человеческой жизнью, Туонг.
   - Томми!
   - И перестать пить виски, словно ты этот.., крутой. Ты  должен  перестать
притворяться американцем, Туонг. Ты и так слишком американец.
   От разочарования Томми даже застонал.
   Лента с записью воображаемого разговора с матерью все еще проигрывалась у
него в голове, когда Томми слегка  притормозил  и  с  осторожностью  объехал
сломанный ветром сук кораллового дерева, загородивший половину улицы.
   В конце концов Томми решил не ехать в Хантингтон-Бич, потому  что  боялся
обнаружить, что дом родителей перестал быть ему родным. Неужели он больше не
принадлежит к членам семьи Фан, как  принадлежал  когда-то?  Как  ему  тогда
быть? Ведь он не может вернуться и в собственный коттедж  в  Ирвине,  потому
что там по темным комнатам и коридорам бродит голодный  призрак  с  зелеными
глазами! Есть ли на земле еще  какое-нибудь  место,  которое  Томми  мог  бы
назвать своим домом? Пожалуй, нет. Он стал бездомным в самом полном и точном
смысле. Гораздо более бездомным, чем те бродяги, которые вечно скитаются  по
улицам благополучных поселков, толкая перед собой тележки с никому не нужным
мелочным товаром.
   Нет, Томми еще не дошел до такого состояния, чтобы смириться  с  подобной
участью. И он не поедет к матери, чтобы  убедиться  в  том,  что  семья  его
отвергла. Уж лучше он будет сражаться с жуткой тварью один на один.
   Но позвонить матери ему ничто не мешает.
   Томми уже протянул руку к сотовому телефону, но  сразу  отдернул  ее,  не
набрав даже номера.
   "Автомобильные телефоны - для больших шишек.  Ты  теперь  большая  шишка,
Туонг? Вести машину и одновременно разговаривать по телефону слишком опасно.
Пистолет в одной руке, бутылка виски в другой... Да как  ты  вообще  держишь
этот телефон, Туонг?"
   Томми вздохнул и дотронулся  правой  рукой  до  пистолета,  лежавшего  на
пассажирском  сиденье,  но  ни   удобная   форма   рукоятки,   ни   ощущение
всепобеждающей силы, отлитой в стали, больше не успокаивали его.

***

   Несколько  минут  спустя,  очнувшись  от  очередного  приступа   странной
сонливости, которую навевали ритмичные движения щеток, Томми обнаружил,  что
находится на южной окраине  Ньюпорт-Бич,  на  бульваре  Макартура.  Движение
здесь было совсем слабым, и он довольно быстро ехал на запад.
   Часы на приборной доске "Корвета" показывали всего половину одиннадцатого
вечера.
   Томми понял, что дальше так продолжаться не может. Он не  должен  петлять
по ночным улицам и дорогам до тех пор, пока у него не кончится бензин или не
случится что-нибудь еще более страшное. Эта дремота, которая  одолевала  его
все чаще и чаще, это рассеянное внимание  могли  привести  к  тому,  что  он
врезался бы в другую машину или перевернулся на мокрой мостовой.
   Подумав об этом, Томми все же решился  обратиться  за  помощью  к  членам
своей семьи, но не к матери или к отцу, а к любимому старшему брату  Ги  Мин
Фану.
   В конце концов Ги тоже изменил имя; по-вьетнамски его звали Фан  Мин  Ги,
но по приезде в  Штаты  он  решил,  что  фамилия  все-таки  должна  быть  на
последнем месте. Некоторое время назад он, как и  Томми"  тоже  подумывал  о
том, чтобы взять себе американское имя, но в конце концов так и  не  решился
этого сделать, чем снискал особое уважение родителей. Впрочем, своих четырех
детей - Этель, Дженифер, Кевина и Уэсли Ги назвал по-американски,  однако  к
этому мать и отец отнеслись  совершенно  нормально,  поскольку  все  четверо
родились уже в Соединенных Штатах.
   Тон Тхат - самый старший из братьев Фан, который был на восемь лет старше
Томми, - имел уже пятерых детей, и у каждого  из  них  было  по  два  имени:
американское и вьетнамское. Первенцем Тона была девочка. Официально ее звали
Мэри Ребекка, однако в семье она  носила  нежное  имя  Тху-Ха.  В  гостях  у
бабушки и дедушки - а также  в  обществе  других  консервативно  настроенных
старших - все дети Тона звали друг друга по-вьетнамски, а американские имена
использовались  ими  в  компании  сверстников.  Что   касалось   общения   с
родителями, то тут в зависимости от ситуации в ход шли  то  вьетнамские,  то
американские имена, но, насколько Томми было известно, никакой путаницы  при
этом ни разу не возникало.
   В дополнении  к  своей  досадной  неспособности  определить,  кто  же  он
все-таки такой, определить раз и навсегда,  как  определились  в  жизни  его
братья, но так, чтобы  решение  удовлетворило  и  его  самого,  Томми  часто
переживал, что у него пока нет собственных детей. Для его  матери  это,  без
сомнения, было настоящей трагедией. Родители  Томми,  воспитанные  в  старых
восточных традициях, до сих пор рассматривали детей не  как  обременительную
обязанность, не  как  заложников  обеспеченной  старости,  а  как  подлинное
богатство и благословение небес. В их представлении чем больше  была  семья,
тем больше у нее  было  шансов  выжить  и  тем  большего  успеха  она  могла
добиться. В свои тридцать  лет  неженатый,  бездетный,  не  имеющий  никаких
особых перспектив Томми (кроме, естественно, перспективы стать  процветающим
писакой, выдумывающим глупые истории о пристрастившемся  к  виски  полоумном
детективе) представлял собой серьезную угрозу мечте  родителей  об  обширной
империи Фанов, благополучие которой в их представлении было напрямую связано
с численностью клана.
   К моменту бегства семьи из объятого пожаром войны Вьетнама старшему  Тону
уже исполнилось шестнадцать, и он, успев впитать в себя немало  национальных
традиций  и  представлений,  до  некоторой  степени  разделял  разочарование
родителей в младшем сыне. Тон и Томми были близки как братья, но они никогда
не были близки как друзья. Ги,  хоть  и  был  старше  Томми  на  шесть  лет,
напротив, был ему не только братом,  но  и  другом,  и  доверенным  лицом  в
разного рода детских секретах и тайнах, и поэтому Томми не  сомневался,  что
если кто-нибудь в этом мире и способен отнестись к его  невероятной  истории
непредвзято, то это средний брат.
   Пересекая шоссе Сан-Хоакин-Хиллз, расположенное всего  в  одной  миле  от
шоссе Пасифик-Коуст,  Томми  обдумывал  самый  простой  маршрут  к  семейной
пекарне Фанов в  Гарден-Гроув,  где  Ги  как  раз  руководил  ночной  сменой
рабочих,  поэтому  он  не  сразу  обратил  внимание   на   странные   звуки,
доносившиеся из двигателя "Корвета". Когда  Томми  наконец  заметил  их,  он
сразу понял, что на подсознательном уровне слышит  этот  едва  пробивающийся
сквозь монотонное повизгивание и стук "дворников" шум вот уже минуты две или
около того. В моторе что-то негромко погромыхивало, и металл терся о металл.
   Томми выключил обогреватель, чтобы лучше слышать посторонний шум.
   Что-то разболталось.., и продолжало разбалтываться все сильнее.
   Нахмурившись, Томми склонился над рулем и напряг слух.
   Нет, он не ошибся. Подозрительный шум продолжался,  и  это  серьезно  его
обеспокоило.  Томми  показалось,  что  он  разобрал  в  этих  звуках  что-то
угрожающее и.., знакомое.
   Странная вибрация прокатилась по днищу. Шум  не  стал  громче,  но  Томми
чувствовал, как подрагивает под ногами металл.
   Что за черт?!
   Бросив взгляд в зеркало заднего вида и убедившись, что в непосредственной
близости за ним не следует ни одна  машина,  Томми  осторожно  сбросил  газ.
Стрелка тахометра поползла по циферблату, скорость упала с  пятидесяти  пяти
до сорока миль в час, но стук в  двигателе  нисколько  не  уменьшился,  хотя
обороты сильно упали.
   Томми бросил  взгляд  на  правую  обочину.  Она  была  довольно  узкой  и
заканчивалась крутым склоном, за которым чернел не то овраг, не то  поле.  В
любом случае Томми не хотелось останавливаться здесь, поскольку  за  пеленой
дождя водители движущегося по шоссе  транспорта  могли  и  не  заметить  его
"Корвет" на обочине. Чуть впереди виднелось здание  библиотеки  Ньюпорт-Бич,
которое выглядело в этот час пустынным и заброшенным,  а  еще  дальше  -  на
взгорке, за серебристым занавесом дождя  -  горели  огни  офисных  зданий  и
отелей Фэшн-Айленда. Эта часть бульвара Макартура всегда считалась  довольно
оживленным районом, но она была  совсем  не  похожа  на  бульвар.  Вдоль  ее
северной стороны не было ни пешеходных дорожек, ни уличных фонарей, и  Томми
вовсе не был уверен, что сумеет остановиться на обочине так, чтобы оказаться
на безопасном расстоянии от проезжей части и в то же время  не  свалиться  в
кювет.
   Шум в двигателе неожиданно прекратился.
   Вибрация тоже исчезла.
   "Корвет" мчался по шоссе мягко и бесшумно, словно  машина-мечта,  каковой
он, впрочем, и был.
   Томми осторожно прибавил скорость,  но  шум  не  возобновился.  Тогда  он
откинулся на спинку сиденья  и,  слегка  расслабившись,  выдохнул  воздух  -
прислушиваясь к посторонним звукам, он, оказывается, затаил дыхание.  И  все
же тревога не покидала его.
   Из-под  капота  донеслось  звонкое  "Банг!",  как  будто,   не   выдержав
напряжения, лопнула  какая-то  металлическая  деталь.  Руль  в  руках  Томми
задрожал, и "Корвет" с силой потянуло влево.
   - О Боже!..
   Навстречу ему ехали с холма две легковушки и фургон. На  мокрой  мостовой
они не решались развить  высокую  скорость,  но  лобовое  столкновение  есть
лобовое столкновение, а Томми никак не мог отвернуть. Навалившись на рулевое
колесо всем своим весом, Томми повернул его вправо. "Корвет" послушался,  но
как-то неохотно.
   Встречные машины  стали  прижиматься  к  своей  обочине  -  это  водители
заметили, что "Корвет"  вынесло  через  разделительную  линию  на  встречную
полосу, - но совсем уйти от столкновения они  не  могли:  мешала  пешеходная
дорожка и бетонная стена, огораживавшая чье-то частное владение.
   Мотор "Корвета" отозвался на  первое  громкое  "Банг!"  целой  какофонией
звуков: что-то стучало, побрякивало,  терлось,  попискивало,  скрежетало,  и
этот грозный шум  становился  с  каждой  секундой  все  громче.  Можно  было
подумать, что двигатель разваливается на ходу!
   Томми испытал непреодолимое желание вдавить педаль тормоза до  упора,  но
от резкого торможения "Корвет"  бы  неминуемо  занесло,  развернуло  поперек
шоссе, может быть, даже опрокинуло... Справившись  с  паникой,  Томми  начал
притормаживать с осторожностью, но вскоре убедился, что с тем же успехом  он
мог бы встать на педаль обеими  ногами,  потому  что  тормоза  не  работали.
Вообще.
   Корвет продолжал мчаться вперед с прежней скоростью.
   Нет, не с прежней... Акселератор как будто заело,  и  машина  разгонялась
все сильней.
   - Боже мой, нет!!!
   Томми с такой силой налег на руль,  что  едва  не  вывихнул  себе  плечо.
"Корвет" слегка занесло, но он все же вернулся на  свою  сторону  шоссе.  По
мокрой мостовой отчаянно метались отраженные огни фар -  водители  встречных
машин в панике маневрировали по своей полосе, еще не  видя,  что  им  больше
ничто не мешает.
   Потом отказало и рулевое управление "Корвета". Бесполезный руль  свободно
вращался из стороны в сторону, но машина не слушалась.
   К счастью, "Корвет" больше не понесло на встречную полосу.  Вместо  этого
он вылетел на обочину и, выбрасывая из-под колес гравий, понесся  куда-то  в
темноту и пустоту.
   Томми выпустил руль из обожженных ладоней и закрыл лицо руками.
   "Корвет" снес какой-то дорожный  знак,  продрался  сквозь  невысокие,  но
густые кусты и траву и сорвался с обрыва. Томми почувствовал, что летит.
   Двигатель продолжал  оглушительно  завывать;  его  задыхающиеся  цилиндры
требовали новых и новых порций топлива.
   На мгновение в голову Томми пришла  дикая  мысль,  что  "Корвет"  вот-вот
взлетит, словно самолет, и что вместо того, чтобы упасть на землю, он начнет
набирать высоту и, взмыв над лохматыми верхушками финиковых  пальм  на  углу
бульвара Макартура и шоссе Пасифик-Коуст, перевалит через молчаливые  здания
бизнес-центра и жилые  кварталы  у  побережья,  чтобы  нестись  над  темными
просторами Тихого океана, держа курс в самый центр бури. Там  его  подхватит
неистовый  ветер  и  поднимет  высоко-высоко  над  непогодой  и  дождем,   в
спокойствие и тишину лиловой стратосферы, где выше него будут только звезды,
а под ним - только плотные облака, и, может быть, далеко на западе он увидит
Японские острова, которые будут приближаться с каждой секундой.  Почему  бы,
собственно, нет, подумал Томми. Если  великий  врачеватель  Тьен  Тай  сумел
облететь Землю на своей летучей горе, у которой не было никакого  двигателя,
то почему то же самое не может сделать он на своем "Корвете", мотор которого
развивал мощность в триста лошадиных сил при пяти тысячах оборотов в минуту?
Когда его машина потеряла управление и слетела с  мостовой,  Томми  как  раз
приближался к концу бульвара Макартура, и  насыпь,  с  которой  он  в  конце
концов свалился, была не настолько высокой, как  в  четверти  мили  ниже  по
склону. Тем не менее "Корвет" находился в воздухе  достаточно  долго,  чтобы
успеть слегка накрениться на правую  сторону.  Приземляясь,  он  ударился  о
землю правыми колесами, и одна  из  покрышек  лопнула  со  звуком  ружейного
выстрела. Ремень безопасности больно врезался в грудь Томми, заставив его  с
силой выдохнуть воздух. Его рот был  открыт,  и  он  громко  кричал,  но  не
осознавал этого до тех пор, пока его зубы не клацнули друг об друга с силой,
достаточной для того, чтобы разгрызть орех. Как и Томми, мотор  машины  тоже
затих от  удара,  и,  пока  "Корвет"  несло  по  инерции  вперед,  он  сумел
расслышать пронзительный визг твари. Звук доносился из сопел обогревателя. В
голосе чудовища звучали торжествующие ноты.  Между  тем  "Корвет"  продолжал
нестись по неровной земле с грохотом, который можно было сравнить разве  что
с   восьмибалльным   землетрясением   на   фабрике    алюминиевой    посуды.
Ламинированное ветровое стекло покрылось плотной сетью трещин и  рассыпалось
в  момент,  когда,  зацепившись  за  кучу   земли,   спортивный   автомобиль
развернулся и опрокинулся. Со  звонким  щелчком  лопнули  стекла  дверец,  с
адским скрежетом смялась крышка капота. Она  чуть  было  не  откинулась,  но
"Корвет" перевернулся еще раз, и ее вдавило в двигательный отсек.
   Освещая пространство перед собой чудом уцелевшей фарой, "Корвет"  наконец
остановился. Он лежал  на  правом  боку,  совершив,  таким  образом,  два  с
четвертью оборота. А может быть, и целых три - Томми никак не мог  правильно
сосчитать. От удара и последовавших акробатических  упражнений  в  голове  у
него все перепуталось, и он не мог даже сообразить, где верх, а где  -  низ.
Перед глазами все плыло и кружилось, словно  он  только  что  прокатился  на
"американских горках".
   Когда Томми настолько пришел в себя, что сумел рассуждать  логически,  он
обнаружил, что водительская дверца находится теперь там, где должен был быть
потолок, и что  от  падения  на  пассажирскую  дверь,  которая,  видимо  для
разнообразия, решила побыть полом,  его  удерживает  туго  натянутый  ремень
безопасности.
   В относительной тишине, наступившей после катастрофы, Томми  слышал  свое
лихорадочное, неровное  дыхание,  пощелкивание  и  потрескивание  остывающих
деталей мотора, льдистый перезвон падающих  куда-то  вниз  осколков  стекла,
шипение охлаждающей жидкости, вырывающейся из лопнувшего патрубка,  да  стук
дождевых капель по обломкам.
   Как ни странно, тварь молчала.
   Томми не обольщался надеждой, что его безжалостный  преследователь  погиб
во время крушения. В любую секунду он мог вышибить решетку обогревателя  или
пробраться внутрь сквозь несуществующее ветровое стекло,  а  в  ограниченном
пространстве искореженного салона Томми не мог двигаться достаточно  быстро,
чтобы спастись.
   Неожиданно он почувствовал резкий запах бензина. Несмотря  на  отсутствие
окон,  его  пары  скапливались  в  салоне,  и  Томми  едва  не   задохнулся.
Прокашлявшись, он подумал о новеньком аккумуляторе "Корвета": если не лопнул
корпус, то заряда в нем хватит еще  надолго.  Между  тем,  достаточно  будет
одной искры, одного замыкания, чтобы...
   Он не знал, что хуже: позволить жуткой  твари  выцарапать  себе  глаза  и
перекусить сонную артерию или сгореть в собственной  автомашине,  о  которой
так долго мечтал, через какие-нибудь десять часов  после  того,  как  он  ее
купил. Джеймс Дин наслаждался своим  "Порше-Спайдером"  целых  девять  дней,
прежде чем погиб, сжимая в руках руль.
   Голова его все еще немного кружилась, но Томми сумел найти защелку  ремня
безопасности и, держась одной рукой за  руль,  чтобы  не  провалиться  вниз,
кое-как выпутался из прочных строп.  Потом  он  нащупал  ручку  водительской
дверцы, которая, как ни странно, поворачивалась, но то ли замок заело, то ли
саму дверь заклинило - как Томми ни налегал на нее, открыть дверцу ему никак
не удавалось.
   К счастью, стекло здесь было выбито и  в  раме  не  осталось  ни  единого
осколка. Попадавший в дыру холодный  дождь  заливал  Томми  лицо  и  волосы.
Вытащив ноги из-под  приборной  доски,  Томми  скрючился  самым  невероятным
образом и встал на выступавшую  между  сиденьями  консоль  коробки  передач.
Первым делом он просунул в разбитое окно голову, потом плечи и,  убедившись,
что не застрянет, подтянулся на руках и выкарабкался из салона.  Спрыгнув  с
борта опрокинутого "Корвета", он угодил прямехонько в глубокую грязную лужу,
где смешались спутанная побуревшая трава, глина и дождевая вода.
   В воздухе еще сильнее запахло разлитым бензином.
   Томми неуверенно покачнулся, но устоял на ногах и медленно огляделся.  Он
увидел, что "Корвет" вынесло на открытый  участок  земли  на  углу  бульвара
Макартура и шоссе Пасифик-Коуст,  который  был  весьма  лакомым  кусочком  с
коммерческой  точки  зрения  и  предназначался  для  строительства  крупного
торгового  центра.  Насколько  Томми  помнил,   в   прошедшие   годы   здесь
устанавливали то рождественскую  елку,  то  тыквенные  головы  в  День  Всех
Святых. Ему - и Бог знает какому количеству  людей  -  крупно  повезло,  что
сейчас был не декабрь, а начало ноября, иначе его "Корвет" врезался бы прямо
в рождественскую толпу взрослых и детей.
   "Корвет" лежал на боку, и Томми стоял возле его  днища.  Тварь,  все  еще
скрывавшаяся где-то в развороченных  механических  кишках  погибшей  машины,
издала жуткий вопль ярости. Томми машинально попятился от машины, наступил в
другую лужу, поскользнулся и едва не шлепнулся назад.
   Пронзительный визг, от которого ныли зубы и ломило кости, перешел сначала
в рычание, потом - в натужное покряхтывание. Тварь  шевелилась,  царапалась,
выламывала что-то, и  Томми  ясно  слышал  скрежет  металла  о  металл.  Он,
естественно, ничего не видел, но догадался,  что  тварь  застряла  где-то  в
обломках и теперь прилагала все усилия, чтобы выбраться наружу.
   Фиберглассовый корпус "Корвета" бы