тихом доме в мире...

***

   Майлз Макколи, американский дипломат, вышел  на  высокий  большой  балкон
посольства, с которого открывался  вид  на  центральные  улицы  Лондона.  Он
видел, как его старый друг Феликс Гольдштейн вышел туда со стаканом в  руке.
Гольдштейн выглядел  немного  перебравшим  и  казался  задумчивым  и  чем-то
обеспокоенным, и, возможно, это было подходящее время,  чтобы  поговорить  с
ним.  Может  быть,  встреча  с  Макколи  приободрит   его   немного.   Майлз
поинтересуется, чем тот сейчас занят. Наверное, все еще выслеживает  военных
преступников, предполагал он.
   И его предположение оказалось правильным за исключением того, что на этот
раз очень странный военный преступник выследил самого Гольдштейна.
   Позже Макколи не сможет вспомнить,  что  он  видел  там  на  балконе.  Он
никогда не будет уверен наверняка. Но тогда Гольдштейн, тяжело  дыша,  стоял
на коленях, его лицо исказила агония, а  руки  были  подняты  под  какими-то
странными неестественными углами. И Макколи  услышал  звук  ломающихся  рук,
услышал довольно  ясно,  как  тот  закричал,  и  его  сломанные  руки  стали
болтаться, как змеи.
   Затем еврей подполз, - или его притащило что-то невидимое,  -  к  низкому
каменному балконному парапету, отклонился назад и  выгнулся  через  парапет.
Невозможно, но в таком неестественно выгнутом положении он  начал  скользить
вверх над парапетом, его ноги оторвались от пола.
   Преодолев  прыжком  пространство   между   ними,   Макколи   почувствовал
присутствие чего-то злого. Он ощущал его даже когда, схватив Гольдштейна  за
ноги, пытался вытащить еврея из злых  объятий,  -  пока  вдруг  пронзительно
визжащий человек не ослабел и не упал прямо в руки Макколи, в тот  же  самый
момент сила отступила. Одну секунду  она  еще  была  там,  полная  ненависти
разрушающая мощь, а в следующую.., ушла.

***

   В Голденз Грин была выключена та же самая сверхъестественная энергия,  та
же злобная Сила, оставившая Гоштерна  и  Леви  раздавленными  на  письменном
столе, на разбросанных фотоснимках газет. Но они еще были живы.
   Наконец, Леви удалось оторвать свою окровавленную, мокрую, всю в  синяках
голову от того, что было зеленым ежедневником, теперь  ставшим  бесформенной
коричневой лепешкой. Гоштерн оставался там, где он был, тонкие струйки крови
сочились из его ушей, он чувствовал себя так, словно его голова  побывала  в
тисках.  Открыв  налитые  кровью  глаза,  он  заморгал,   пока   зрение   не
восстановилось и он не смог снова взглянуть на Леви. Настольная лампа горела
как  прежде,  и  все,  казалось,  вернулось  в  нормальное   состояние,   за
исключением  того,  что  эти  двое  мужчин  знали:  их  головы  были   почти
раздавлены. Но чем?
   - Что за черт это был? - прохрипел Леви.
   - Криппнер! - сразу же ответил другой со стоном  в  голосе.  Гоштерн  был
членом израильского метафизического общества. Считалось, что у него есть дар
ясновидения. - Это был он, я уверен.
   - Но как...
   - Но как он сделал  это?  Я  не  знаю,  но  когда  мы  сможем  двигаться,
по-моему, одному из нас надо связаться с Феликсом. У меня предчувствие, что,
возможно, его тоже.., посетили! Да или нет, но одно  совершенно  ясно:  Отто
Криппнер все еще был жив и он был где-то здесь, в Англии.
   - Был? Но ты только что сказал...
   - Сейчас он мертв, - с уверенностью сказал Гоштерн. - Он  умер,  делая..,
это. Наверно, оно убило его, а может быть, нет, но можешь  быть  уверен,  он
мертв. Если бы он не умер, умерли бы мы!

***

   Прошло больше часа, прежде чем Гарет Вятт осмелился вернуться в  машинную
комнату. И когда он увидел то, что лежало на ложе  Психомеха,  ему  пришлось
снова выбежать из комнаты, и его вырвало, -  вывернуло  очень  основательно,
прежде чем его нервы успокоились достаточно для  того,  что  еще  предстояло
сделать. Затем он возблагодарил звезды удачи, которые светили ему,  что  дом
был пуст, что он уволил слуг четыре месяца назад, когда стало ясно,  что  он
не сможет больше позволить себе держать их.  Это  значительно  облегчило  ту
работу, которая, в противном случае, была бы  невозможной  или,  по  крайней
мере, очень опасной.
   Но на самом деле все было проще, чем он мог себе представить.  Ганс  Маас
не был тяжелым человеком. А теперь от него остались почти  одни  кости.  Это
видение будет часто возвращаться к Вятту и преследовать его  всю  оставшуюся
жизнь: ужасно  истощенное  тело  бывшего  наци.  Словно  Психомех  полностью
высосал его жизненную силу, всосал саму сущность Мааса в себя  как  какой-то
гигантский механический вампир...
   После того, как то, что было Маасом, исчезло в глубоких водах пруда, Вятт
вернулся в дом. Завтра предстояло много работы. Он должен полностью,  сверху
донизу, обыскать старую сторожку, забрать и уничтожить все, в чем можно было
обвинить его или Мааса.
   Но сегодня ночью - сегодня ночью Вятт ничего не будет делать. Он не будет
даже спать, потому что о сне не могло быть и  речи.  Нет,  он  просто  будет
сидеть внизу, зажжет все огни в доме  и  будет  пить  кофе.  Много  кофе.  А
наверху безмолвный и совершенно  неподвижный  Психомех  затаился  в  засаде,
присев на  своих  металлопластиковых  лапах,  огромная,  неподвижная,  сытая
летучая мышь.
   И пройдет еще долгое время, прежде чем Вятт отопрет  эту  дверь  и  снова
войдет в эту комнату.

Глава 12

   Три с половиной года спустя конец февраля 1980 года...
   Эти годы были для Гаррисона насыщенными, хотя  и  пролетели  в  мгновение
ока. Его жена Терри (они поженились через три месяца после  первой  встречи)
также  находила  их  насыщенными   -   новизной,   возбуждением,   какими-то
странностями и даже горем. Последнее относилось к смерти ее отца,  умершего,
как она часто говорила, от разбитого сердца" хотя доктора поставили  диагноз
- опухоль в мозгу, но ее боль теперь  почти  прошла.  Это  произошло  вскоре
после  того,  как  Гаррисон  купил  контрольный  пакет   акций   считавшейся
недоходной компании Миллера.  Более  того,  под  его  руководством  компания
начала процветать он  сделал  и  все  еще  продолжал  делать  много  денег,
используя ее так же, как и свои другие,  все  время  разрастающиеся  деловые
предприятия.
   Кених, конечно, был склонен видеть успех Гаррисона в столь многих  сферах
деятельности, как свидетельство  присутствия  и  влияния  на  Гаррисона  его
возлюбленного полковника. В этом отношении он  был  счастлив,  что  ситуация
точно совпадала с прогнозами Шредера (или скорее Адама Шенка). Если бы  Шенк
был все еще жив, чтобы пролить свет,  как  это  бывало  прежде,  на  события
недалекого будущего! Так как время проходило, и оба -  Кених  и  Гаррисон  -
чувствовали,  что  приближался  поворотный  момент,  обозначенный  последней
загадочной записью в гороскопе  Гаррисона:  "Машина.  Шкала  времени:  через
восемь лет. РГ/ТШ... Свет!"
   Прошло  уже  восемь  лет  с  начала  лета  1973  года  другими   словами
приближалось лето 1981 года, до которого оставалось  пятнадцать  или  что-то
около того месяцев.
   "Свет!" Для Гаррисона это  означало  только  одно:  возвращение  каким-то
чудесным путем его зрения.
   А "РГ/ТШ": Ричард Гаррисон  -  Томас  Шредер.  Возвращение  Шредера,  его
переселение из могилы в тело Гаррисона. Метемпсихоз, вид деления: переход, в
который так верил Кених, уже явно начался...

***

   Три с половиной года. Насыщенные годы, но далеко не легкие, даже если  не
считать смерть отца Терри они совершенно не были счастливыми. Терри с самого
начала невзлюбила Кениха, или, вернее, с того момента, когда узнала силу его
влияния на человека, который считался его хозяином.
   Сначала, возможно и бессознательно, она пыталась вытеснить немца из круга
привязанностей Гаррисона, и  только  позже  узнала  о  каких-то  неразрывных
связях между ними, о том, что  вместе  их  связывало  прошлое.  Но  она  так
никогда и не узнала, - конечно, нет, - что их также связывало и будущее.
   Поэтому ей пришлось научиться терпеть Кениха, а он, зная  о  существующей
проблеме, старался как можно реже попадаться ей на  глаза.  Но,  сказать  по
правде, дружба между Гаррисоном и Кенихом  росла  несмотря  на  явное  (хотя
теперь сдерживаемое) сопротивление Терри.
   И еще об одном не знала Терри, а Гаррисон не считал  нужным  рассказывать
ей, - Кених был богатым свободным человеком. Чувства Гаррисона к этому немцу
едва ли стали  меньше  от  того  факта,  который  он  осознал  только  через
некоторое время, что его "слуга  богатого  человека"  был,  как  и  он  сам,
человеком, для которого деньги не были проблемой. Томас Шредер предвидел все
это так что, на самом деле, Вилли Кених мог оставить "работу" у Гаррисона в
любое время, когда захочет, мог уехать и жить где и как пожелает. Но у него,
конечно, не было такого желания.
   Несколько лет назад он объяснил это так: он тоже  ищет  способ  продления
своей жизни. И где лучше искать бессмертие, как не рядом с человеком  -  или
людьми - который, он уверен, тем или иным образом сломает последний и  самый
великий барьер всего.
   Что касается Гаррисона: его слепота не была больше проблемой. Да, он  был
слеп в том, что не мог видеть  глазами,  но  его  физические  движения  были
легкими, плавными движениями полностью зрячего человека, так что каждый, кто
встречал его в первый раз, неизбежно скептически  относился  к  его  увечью.
Частично это было благодаря некоторым дорогим  улучшениям  в  его  сенсорном
снаряжении, - последним достижениям  все  тех  же  немецких  поставщиков,  а
частично - благодаря его собственной инстинктивной природной  независимости,
но,  в  большинстве  своем,   -   возросшей   чувствительности,   совершенно
ненормальному расширению его четырех оставшихся чувств.
   Принимая во внимание все это и его не увядавший интерес к парапсихологии,
теперь он мог считать себя экспертом в этой области.  И  ему  даже  казалось
правильным,  что  он  приписывает  увеличивающуюся  способность   восприятия
постепенному нарастанию своих экстрасенсорных факторов.  Он  был  совершенно
уверен, что они проявлялись. Это был факт, который он  мог  очень  легко  (и
обычно так и  делал)  доказать,  часто  для  собственного  удовольствия  или
вознаграждения. И  их  проявление  увеличивалось..,  за  исключением  одного
направления. Довольно странно,  но  единственной  нетронутой  областью  было
предвидение, талант, который первым обнаружил его дар.
   С того дня, как он узнал, что должен ехать в Италию и найти Терри, прошло
почти четыре года, но больше  не  было  пророческих  снов,  заглядывавших  в
будущее. Похоже, что спасение Терри - ее поиски,  находка  и  избавление,  -
совершенно выжали его.
   Что  же  касается  других  талантов,  постоянные  поездки  в   "Прибежище
Гаррисона"  позволяли  ему  в  полной  мере   пользоваться   библиотекой   и
исследовательским центром. Они, как уже говорилось,  неизбежно  подтверждали
возрастающую психическую мощь  Гаррисона,  -  не  было  только  предвидения,
оценивавшего  будущее  человека.   К   немалому   разочарованию   Гаррисона,
выяснилось, что он никогда не был и вряд ли будет вторым Адамом Шенком.
   Гаррисон ни разу не брал Терри с собой  в  Харц.  Он  хорошо  знал  о  ее
неприязни к Кениху, который  всегда  сопровождал  его  кроме  того,  она  с
большим предубеждением, или скорее натянутостью, относилась к интересу немца
к метафизике. Но обе эти причины, казалось, удовлетворяли его, хотя ни  одна
из них не была в общем-то относительно веской. Истина заключалась в том, что
в Прибежище все напоминало ему Вики Малер, чье имя он ни  разу  не  упомянул
при жене, но боялся, что мог бы, если бы Терри приехала с ним в Харц. Он  не
мог представить себе двух этих женщин в  одном  и  том  же  месте.  Возможно
(говорил себе он, никогда по-настоящему не видевший ни  одну  из  них),  они
наложили на его сознание некий сильный отпечаток и  поэтому  превратились  в
единую  безликую  противоречивую  личность,  которую  довольно  трудно  было
вообразить.
   Вики должна остаться не оскверненной. Если ее узнает кто-то  другой,  это
будет как опустошение его памяти,  как  крошечные  царапинки  на  пластинке,
которую  слишком   часто   используют,   или   шипение,   которое   искажает
магнитофонную запись, если ее часто проигрывают. По этой же  причине,  чтобы
не потускнел ее образ, Гаррисон строго контролировал собственные чувства  по
отношению к Вики кроме Харна, где это было  совершенно  невозможно.  Потому
что там он открывал ее присутствие в каждой  комнате,  чувствовал  запах  ее
тела даже в самых свежих простынях и подушках.
   Короче говоря, Гаррисон - человек, которого прежняя жизнь научила  стойко
переносить самые тяжелые переживания, сдерживать и изгонять кошмары, которые
в какой-то степени  наводняют  каждого  из  нас,  -  теперь  открывал  новые
препятствия, хотя он еще не полностью осознал, что они  существуют,  или,  в
лучшем случае, думал о них, как о нормальном процессе в  его  сознании.  Они
были для него, по крайней мере в то время, просто источниками раздражения.
   Сама Терри была одним из таких источников. Не то чтобы Гаррисон не  любил
ее напротив, он  верил,  что  любит  ее  как  только  может,  но  при  этом
чувствовал, что его любовь была пустой тратой времени.  Возможно,  это  было
связано с разрушением предписания гороскопа Шенка:
   "Девушка "Т". Шкала времени: к восьми годам".
   И "Машина. Шкала времени: через восемь лет".
   И "РГ/ТШ..."
   И, конечно, "Свет!", но после этого никакого упоминания  о  Терри.  Более
того, никакого упоминания о чем-либо вообще.
   А может быть, причиной его раздражения было то, что она  не  любила  его.
Она занималась с ним любовью, да, и почти телепатически чувствовала, чего он
хотел, но.., вот такое было у него ощущение.
   И было еще одно, Очень Важное, - полная загадка. Гаррисон спал  с  Терри,
жил с нею, любил ее (хотя и с ноющей сдержанностью), но  он  не  мог  больше
читать ее, как не мог читать книгу своими налитыми  кровью  глазами.  А  она
никоим образом не была прочитанной книгой. Но,  даже  если  бы  она  и  была
таковой, возможно, ему не  понравилась  бы  ее  история.  И  в  те  странные
мгновения, когда он размышлял над этим, Гаррисон знал, что это  и  было  его
самым большим препятствием. Знать ее - узнать ее прежде, чем встретить ее! -
и все-таки не знать ее совсем.
   Но  дело  обстояло  именно  так.  По  какой-то  причине  его  развившееся
восприятие не работало с Терри. Она не была звуковой картинкой,  которую  он
мог бы определить или отнести к какой-либо категории, не  была  запахом  или
прикосновением, по которым он смог бы нарисовать мысленные акварели, не была
вкусом, из которого он мог бы выделить сущность. И, пожалуй, это  тоже  было
преградой: возможно, он сам не хотел знать, что было заключено  внутри  нее.
Возможно, он даже боялся узнать...
   И последнее, что мучило Гаррисона, - очевидная ненависть Терри к  Сюзи  с
самого начала. Как бы она ни пыталась вести себя разумно (или  как  Гаррисон
не настаивал, чтобы она вела себя так), все-таки в ее голове  засела  мысль,
что Сюзи - это создание, которого следует бояться.  Даже  видя,  как  собака
любит  Гаррисона,  видя  ее  почти,  человеческую  разумность  и  постоянное
сопереживание увечьям ее хозяина, которое другие могли и проигнорировать,  -
и зная, что ни один вор или какой другой нежеланный гость не войдут  в  дом,
пока там Сюзи, Терри упорно продолжала связывать Сюзи с собакой из  ее  сна,
Черной собакой, которую она так боялась. Кроме...
   .., кроме того, что ее сон был о самом слепом мужчине, а не о его собаке.
   Зная о ненависти Терри к Сюзи, Гаррисон не был уверен, хотя  временами  и
догадывался, что существует и обратная связь: Сюзи также  ненавидела  Терри.
Несомненно, об этом знали слуги в доме в  Суссексе,  так  же,  как  и  Вилли
Кених, с самого начала предупредивший их, что они ничего не должны  говорить
об этом ни Терри, ни даже самому хозяину дома.
   Временами Терри казалось, что Сюзи как-то странно смотрит на нее или в ее
позе сквозит нечто угрожающее, но она никогда не была уверена  наверняка.  С
другой  стороны,  это  была  всего  лишь   всегда   настороженная   Сюзи   -
ангел-хранитель Гаррисона Сюзи - живое  напоминание  ужасного  сна,  другие
подробности  которого  были  давно  забыты,  кроме  того   что   там   также
присутствовал могущественный слепой мужчина.
   Когда  Терри  бросала  Сюзи  лакомые  кусочки  пищи,   собака,   как   по
обязанности, подхватывала их, уносила в какой-нибудь тихий уголок сада и там
зарывала совершенно нетронутыми. Она ничего не хотела от Терри,  разве  что,
может быть.., ее конца?
   Кених думал над  этим,  и  это  очень  беспокоило  его.  Сама  его  почти
инстинктивная преданность была разделена  этой  проблемой.  Его  собственная
привязанность к Сюзи всегда была непоколебимой, так же, как  и  у  собаки  к
нему, хотя, конечно, единственным настоящим центром ее  мира  был  Гаррисон
но, в конце концов, собака - это  только  собака.  Если  Сюзи  действительно
представляет  угрозу  для  Терри,  значит  собаку  надо  убрать,  что  будет
равносильно убийству части самого Гаррисона! Поэтому, если вообще это должно
произойти, надо, чтобы это выглядело как несчастный случай. Для Кениха легко
устроить это: Сюзи просто исчезнет. Но...
   Эта сука была не обычным животным. Что такое она чувствовала,  знала  или
подозревала в Терри, чего еще никто не знал, не чувствовал и не  подозревал?
Откуда взялась ее ненависть? Ее обучали любить Гаррисона как  Бога,  превыше
всех других, превыше любой другой любви, защищать, охранять, боготворить его
без благодарности, пусть он даже будет бить и  до  смерти  заморит  голодом,
если пожелает. Это обожание  Гаррисона  было  не  в  ней,  а  ею  самой,  ее
сущностью. В этом и заключался ответ. Ганс Хольцер, какие бы у него ни  были
методы, отлично настроил и отточил более чем простые эмоции и преданность  в
добермане. Он также развил ее инстинкт защиты Гаррисона.
   И именно этот инстинкт  не  доверял  Терри.  Значит  эта  сука  прочитала
будущее с точностью, которой никогда не достигал даже  сам  Адам  Шенк.  Но,
конечно, Вилли Кених не знал этого.
   Co временем немец перестал беспокоиться об этом. Должно быть, у Сюзи были
свои причины для такого поведения этого было достаточно...

***

   После смерти отца итальянка, мать Терри, снова вышла замуж и теперь  жила
в Турине. Мать и дочь переписывались, но не часто. Терри не  могла  простить
ей ни ее беспутный образ жизни, ни смерть отца, причиной  которой,  как  она
продолжала верить, было это поведение - и это,  несмотря  на  то,  что  сама
Терри  кое-что  унаследовала  из  характера  своей   матери.   Более   того,
существовала еще одна причина, по которой  она  не  прощала  свою  мать:  та
украла у нее любовь единственного человека, которого она любила.
   Человека по имени Гарет Вятт.
   Она была знакома с Вяттом уже шесть месяцев до того, как он  встретил  ее
мать, и была его любовницей с первой же недели их  знакомства.  Несмотря  на
молодость, у Терри были любовники и до Вятта, и  она  считала,  что  кое-что
понимает в искусстве любви, но Вятт научил ее намного большему, чем  другие,
его знание дела покорило ее. В скором времени она была без ума от него.
   У Вятта имелись две причины для того, чтобы соблазнить Терри.  Во-первых,
его состояние таяло, а он верил, что ее отец богат. Вятт  ошибался  в  этом,
потому что уже тогда финансовые дела Миллера шли под откос. Во-вторых, фирма
Миллера имела дело с  микроэлектроникой,  и  это  обстоятельство,  казалось,
могло помочь Вятту в поисках лучших компонентов для Психомеха.
   Но затем, когда крушение Миллера  стало  очевидным,  Вятт  решил  сменить
объект внимания. До сих пор он был случайным гостем в доме Терри в пригороде
Винчестера, но только до встречи с  ее  отцом.  Гарри  Миллер,  не  особенно
проницательный