х его книги имели 
успех, все они тихо почили на этой крошечной арене. Теперь-то он 
понимал, что никакой книге не изменить человека, никакой книге не 
замедлить сверхстремительный темп городской жизни, не исцелить 
города от лихорадки насилия. Возможно, философы ошибались, и меч 
сейчас был гораздо более мощным оружием, чем книга. Начертанные 
мечом страшные багряные строки вдруг перевесили черные буквы на 
белых страницах. Скоро, подумал он, размышления выйдут из моды и 
люди, как бездушные роботы, схватятся за оружие, чтобы оставить 
автограф в живой плоти.
	Он взглянул на большие напольные часы в коридоре. Сегодня 
темой его утреннего занятия были Книга Иова и человеческое страдание. 
Его давно беспокоило то, как быстро бежит время; вот уже шестнадцать 
лет изо дня в день он вел занятия в университете и всего несколько раз 
нарушил заведенный порядок, посетив Святую Землю. Он испугался, что 
навеки обречен либо ездить, либо корпеть над очередной книгой. В 
конце концов, сказал он себе, мне уже минуло шестьдесят пять (через 
несколько месяцев ему исполнялось шестьдесят семь), а время уходит. Он 
боялся маразма, этого бича стариков, страшного призрака со слюнявыми 
губами и равнодушным, бессмысленным взглядом -  боялся отчасти 
потому, что в последние годы у него на глазах состарилось несколько 
коллег. Именно ему как главе кафедры вменялось в обязанность урезать 
им учебные часы или возможно тактичнее предлагать заняться 
ненависимыми исследованиями. Ему претила роль администратора-
палача, но спорить с ученым советом было бесполезно. Он боялся, как 
бы через несколько лет самому не положить голову на эту 
академическую плаху.
	Привычной дорогой он приехал в университет и с портфелем в 
руке стал подниматься по широким ступеням Теологического корпуса, 
мимо потрескавшихся от времени ангелов, готовых взмыть в небо, глядя, 
как здание оживает в золотистом свете утра. Он пересек вестибюль с 
мраморным полом и поднялся на лифте к себе на четвертый этаж.
	С ним поздоровалась его секретарша. Он был очень ею доволен: 
она всегда приходила раньше его, чтобы привести в порядок его бумаги 
и увязать расписание деловых встреч с расписанием занятий. Они 
обменялись несколькими словами; он спросил о поездке в Канаду, куда 
она собиралась через пару недель, и ушел за дверь с матовыми стеклами, 
на которой черными буквами значилось "Джеймс Н. Вирга" и буковками 
помельче "профессор теологии, заведующий кафедрой". В уютном 
кабинете, устланном темно-синим ковром, он уселся за письменный стол 
и принялся разбирать свои заметки к Книге Иова. В дверь постучали. 
Секретарь принесла расписание на сегодня.
	Профессор пробежал глазами фамилии, чтобы получить 
представление о том, что его ждет. Встреча за чашкой кофе с 
преподобным Томасом Гриффитом из Первой бостонской методистской 
церкви; в одиннадцать заседание финансового совета университета, на 
котором планировалось составить примерный бюджет на следующий 
финансовый год; сразу после обеда -  специальный семинар с 
профессорами Лэндоном и О'Дэннисом на тему о Распятии, подготовка к 
записи на телевидении; ближе к вечеру встреча с Дональдом Нотоном, 
представителем младшего поколения профессуры и близким личным 
другом. Вирга поблагодарил секретаршу и попросил оставить вечер 
пятницы свободным от встреч и приглашений.
	Час спустя он уже расхаживал по кафедре у доски, на которой его 
крупным почерком прослеживалось вероятное происхождение Иова, 
устанавливающее его тождество с Иовавом, вторым царем Едомским.
	Студенты в аудитории-амфитеатре наблюдали за ним, то 
склоняясь к тетрадям, то вновь поднимая головы, если Вирга 
подчеркивал свои слова размашистыми жестами.
	-  Еще на заре своего осмысленного существования, -  говорил он, -  
человек вдруг стал задумываться над тем, почему, собственно, он должен 
страдать. Почему? -  Вирга воздел руки. -  Почему я, Господи? Я не 
сделал ничего дурного! Почему же страдать должен я, а не парень, 
который живет в пещере на другой стороне расселины?
	Послышались приглушенные вежливые смешки.
	-  Этот вопрос, -  продолжал он, -  совершенно, казалось бы, 
логичный, люди задают себе и поныне. Мы не в силах понять такого 
Бога, который предстает перед нами как добрый Отец и тем не менее не 
делает ничего -  по крайней мере, в нашем ограниченном понимании -  
чтобы избавить от страданий невинные души. Возьмем Иова, или 
Иовава. Всю жизнь он придерживался мнения, что он честный, 
порядочный человек, грешный, как все мы, но не более того. И тем не 
менее в самом расцвете его поразила проказа, осложненная тем, что 
сейчас мы называем слоновой болезнью. Его тело страшно распухло, и 
при каждом движении кожа лопалась, а ткани рвались; его верблюжьи 
стада угнали халдейские воры; семь тысяч его овец истребила буря; 
десять его детей убил ураган. И все же Иов, зная себя, заявляет, что 
невиновен. Он говорит: "Доколе не умру, не уступлю непорочности 
моей!" Поразительна глубина его веры: даже испытание не отвратило 
Иова от Господа.
	Книга Иова, -  продолжал он, -  это прежде всего философское 
размышление о неисповедимых путях Господа. Здесь же исследуются 
отношения между Господом и Сатаной; Господь наблюдает за тем, как 
Сатана испытывает силу веры Иова. В таком случае возникает вопрос: не 
является ли человеческое страдание плодом вечного противобрства Бога 
и Дьявола? Быть может, мы лишь пешки в потрясающей воображение 
игре, и плоть дана нам исключительно для истязания?
	Студенты на секунду оторвались от тетрадей и вновь стали 
записывать.
	Вирга вскинул руку:
	-  Если это действительно так, то весь мир, вселенная, космос -  все 
это Иов. И мы либо терпим неизбежно приходящее страдание, взывая о 
помощи, либо, подобно библейскому Иову, утверждаем 
~непорочность~. Вот философское ядро книги. Непорочность. Чистота. 
Мужество. Самопознание.
	Он пообедал у себя в кабинете сэндвичем с ветчиной и выпил 
чашку кофе, набрасывая план семинара по Распятию. Вернувшись с 
последней пары, он уселся за недавно опубликованный труд "Христиане 
против львов", пространное исследование на тему раннего христианства 
в Риме, принадлежавшее перу его друга и коллеги, преподавателя 
Библейского колледжа. В окно за его плечом светило послеполуденное 
солнце. Вирга внимательно прочитывал страницу за страницей, браня 
себя за то, что стал так небрежен с друзьями: он ничего не слышал о 
книге, а вот сегодня она объявилась в утренней почте. Он решил завтра 
же позвонить автору.
	В кабинет заглянула его секретарша:
	-  Доктор Вирга...
	-  Да?
	-  Пришел доктор Нотон.
	Он оторвался от книги:
	-  А? Да. Пожалуйста, пригласите его сюда.
	Нотону, высокому, худощавому, с пытливыми синими глазами, 
еще не было сорока, но за три года, проведенные им в университете, его 
светлые волосы заметно отступили от лба к темени. Человек тихий, 
Нотон редко бывал на кафедральных обедах и чаепитиях, предпочитая в 
одиночестве работать у себя в кабинете в конце коридора. Вирге он 
нравился своим консерватизмом, который делал его спокойным, 
добросовестным преподавателем. Сейчас Нотон занимался историей 
мессианских культов; необходимые исследования отнимали огромное 
количество времени, и в последние несколько недель Вирга редко 
виделся с ним.
	-  Привет, Дональд, -  проговорил Вирга, жестом приглашая его 
сесть. -  Как дела?
	-  Прекрасно, сэр, -  ответил Нотон, опускаясь на стул возле 
письменного стола.
	Вирга вновь раскурил трубку.
	-  Я собирался в скором времени пригласить вас с Джудит на обед, 
но, похоже, в последнее время вы так заняты, что даже жена не может 
уследить за вашими передвижениями.
	Нотон улыбнулся.
	-  Боюсь, я увяз в работе. Я столько времени провел в библиотеках, 
что начал казаться себе книжным червем.
	-  Мне знакомо это чувство, -  Вирга взглянул через стол Нотону в 
глаза. -  Но я знаю, что игра стоит свеч. Когда я смогу увидеть черновой 
вариант?
	-  Надеюсь, что скоро. Кроме того, я надеюсь, что, прочитав его, 
вы не утратите ощущения, что работа теоретически оправданна.
	-  Как это?
	-  Видите ли, -  сказал Нотон, едва заметно подаваясь вперед, -  я 
собрал обширный материал по поздним культам, с конца 
восемнадцатого века до наших дней. Почти все эти культы имеют в своей 
основе поклонение не деяниям очередного мессии, а его личности, 
способности обращать иноверцев, привлекать их в свою паству; не 
провиденью, данному от Бога, а таланту подняться над толпой. Поэтому 
самые поздние культы возникали вокруг чрезвычайно волевых 
фанатиков, мастерски умеющих внушить свои убеждения другим.
	Вирга хмыкнул.
	-  Значит, вы угодили в этакое змеиное гнездо от религии?
	-  Именно что змеиное, -  согласился Нотон. -  Что бы ни двигало 
"мессиями", неизменно прослеживаются два общих мотива: деньги и 
сексуальное господство. В начале девятнадцатого столетия в 
Великобритании преподобный Генри Принс объявил себя пророком 
Ильей и возглавил религиозное движение, рассматривавшее всех своих 
последовательниц как огромный гарем. Алистер Кроули выстроил замок 
на берегу озера Лох-Несс, провозгласил себя "Великим Зверем" и сделал 
сотни женщин своими наложницами. Френсис Пенковик, Кришна Вента, 
основал в долине Сан-Фернандо Мировой источник и погиб 
впоследствии от рук взбунтовавшегося ученика. Пауль Бауманн, 
Великий Магистр Метерниты, культа, распространенного главным 
образом в Швейцарии, ратовал за очищение обращенных женщин 
посредством полового контакта. Чарльз Мэнсон удерживал в 
повиновении свою Семью угрозами сексуального насилия и убийства. 
Невероятно, но этот перечень все пополняется.
	От трубки Вирги поднимался голубой дымок. Нотон продолжал:
	-  Возможно, вам интересно будет узнать, что Кроули однажды 
посреди званого обеда снял брюки, испражнился и приказал гостям 
сохранить его экскременты, ибо, по его словам, они имели божественное 
происхождение.
	-  Человечеством управляют безумцы, -  задумчиво промолвил 
Вирга. -  Что ж, Дональд, такая книга необходима. Боюсь только, люди 
сами рвутся пойти за теми, кто трубит о своей божественности, но на 
деле божественны не более, чем... дары господина Кроули.
	Нотон кивнул. Умные серые глаза Вирги спокойно и зорко глядели 
на него сквозь тонкую пелену дыма. Молодой человек в который уже раз 
поразился тому, как мало по Вирге было заметно приближение старости. 
Глубокие морщины у глаз, венчик седых волос вместо былой шевелюры -  
но ни в выражении лица, ни в манере держаться не было и намека на 
непорядки с головой или здоровьем, беду многих ровесников Вирги. 
Всегда сдержанный, ясно мыслящий... Нотон очень уважал профессора 
Виргу. Вирга едва заметно улыбнулся и уперся ладонями в крышку 
стола.
	-  Вы хотели встретиться со мной по какому-то конкретному 
поводу? Что-нибудь срочное?
	Нотон ответил:
	-  Да. Наш общий друг, доктор Диган из Центра Святой 
Католической Церкви, последние несколько недель помогал мне 
обрабатывать данные.
	-  Да что вы? Как у него дела?
	-  Прекрасно; просил вас позвонить. Но я вот о чем: пару дней 
назад он переслал мне отчет семьи миссионеров из Ирана. У них 
сложилось впечатление, что кувейтские нефтяные магнаты финансируют 
нового мессию. Они не смогли разузнать подробности, но доктор Диган 
утверждает, что в столицу Кувейта хлынули огромные толпы 
паломников.
	-  Я ничего об этом не слышал, -  сказал Вирга, -  но, полагаю, 
лишь потому, что я практически не отрываюсь от книг.
	-  Пока что миссионерам кажется, что это нелегальное движение, -  
продолжал Нотон, -  крайне мало или вовсе не афиширующее себя. Они 
сами узнали о нем только тогда, когда крестьяне из их деревни 
отправились в Кувейт. Бросили все свое имущество и ушли. Вот так.
	-  Не мне вам говорить, -  заметил Вирга, -  что история знает 
множество подобных случаев. Некая влиятельная фигура получает 
финансовую поддержку и заражает несчастных невежд своим 
религиозным пылом. Это не ново. Что же проповедует ваш 
новоявленный мессия?
	-  Неизвестно, -  ответил Нотон. -  Миссионеры не сумели узнать 
даже того, как его зовут или какой он национальности. Однако 
очевидно, что в движение каким-то образом вовлечены дети.
	-  Откуда вы знаете?
	-  Наши друзья-миссионеры пишут, что в упомянутом районе 
наблюдается неслыханный наплыв детей из Ирана, Ирака и Саудовской 
Аравии. Однако они затрудняются объяснить, какое отношение дети 
имеют к движению. Впрочем, они сами отбывают в Кувейт и в 
дальнейшем станут давать информацию непосредственно с места 
событий.
	-  Что ж, -  пожал плечами Вирга, -  подобные субъекты и раньше 
превращали детей в передовой отряд своей паствы, подражая Христу. 
Здесь как будто бы видна та же схема.
	-  И тем не менее интригует полное отсутствие гласности. 
Вспомните, совсем недавно очередной мессия откупил целую страницу 
"Нью-Йорк таймс" под свою рекламу. А наш господин -  если, конечно, 
это господин, а не дама -  предпочитает секретность.
	-  Да, -  согласился Вирга. Он зажег спичку и поднес ее к трубке. -  
Да, это весьма интересно. Это не вполне укладывается в обычную схему. 
Как правило, когда "мессия" приобретает определенную власть над 
массой, по стране внезапно прокатывается волна "духовного 
возрождения" и имя "пророка" гремит, слетая с губ тех несчастных его 
последователей, которые слишком поздно обнаруживают, что их надули.
	Нотон откашлялся.
	-  До сих пор я хоронил себя в библиотеках, перерывая чужие 
труды ради чужих наблюдений касательно мессианских культов. До сих 
пор я мог лишь компилировать сведения, полученные из вторых рук. 
Сейчас я чувствую, что мне выпала великолепная возможность лично 
собрать материал на интересующую меня тему. Поэтому я хотел бы 
просить у вас разрешения отлучиться.
	-  Ах, вот как?
	-  Да, сэр. Я сам хочу съездить в Кувейт. Мне хотелось бы 
получить ваше разрешение сейчас, чтобы успеть все уладить до отъезда.
	Вирга подался вперед, блестя глазами. Он и сам не отказался бы от 
такой поездки.
	-  А деньги у вас есть?
	-  Да, -  ответил Нотон. -  Джудит тоже хотела поехать, но я не 
разрешил. Вдвоем получается чересчур дорого.
	Вирга улыбнулся и повернулся в кресле так, что послеполуденное 
солнце осветило его лицо. Небо за окном было мягко-синее, с 
розоватыми по краям облаками.
	-  Я устрою так, что вас отпустят, -  сказал он после минутного 
молчания. -  Прочь с земли, в небеса.
	-  Сэр?
	-  Мысли вслух. Если бы я мог, я бы поехал с вами. Мне нужен 
глоток чужеземного воздуха. Но кому-то нужно присматривать за 
конторой. -  Он опять повернулся к Нотону. -  Могу я попросить вас 
держать меня в курсе событий? Мне очень любопытно, что вы там 
обнаружите.
	-  Конечно, -  ответил Нотон, вставая. -  Спасибо.
	-  Просто упомяните обо мне в своей работе, -  отозвался Вирга. -  
Хотелось бы, чтобы мое имя еще один, последний, раз появилось в 
печати. Кстати, мое приглашение остается в силе: я надеюсь пообедать с 
вами и Джудит до вашего отъезда.
	-  Хорошо, -  ответил Нотон. -  Созвонимся. -  Он подошел к двери 
и взялся за ручку. Вирга снова открыл книгу и откинулся на спинку 
кресла.
	Нотон вдруг обернулся, и Вирга поднял голову.
	-  Вы знаете, сэр, я вдруг обнаружил, что мне не дает покоя вопрос, 
которым люди задаются со времен Иисуса Христа. А что если этот 
мессия... другой? Что если он настоящий? Что тогда?
	-  Если он лжец, -  после минутного раздумья ответил Вирга, -  то 
вы посмотрите, как одурачивают народ. Ну а если он подлинный мессия, 
тогда, -  он улыбнулся, -  в вашей книге будет сногсшибательная 
последняя глава, верно?
	Нотон несколько секунд стоял на пороге. Потом кивнул и закрыл 
за собой дверь.


12

	В грязном городишке посреди пустыни, окаймленном хибарками с 
жестяными стенами, Нотону казалось, что он спит, что, когда машину 
резко подбросило на ухабе и он вообразил, будто проснулся, он, 
наверное, продолжал видеть кошмар. Но нет. Ослепительно-белое 
солнце в сверкающем синем небе говорило: нет. Это не был кошмар, 
откуда он мог бы вынырнуть, выплыть по мутным водам сна. Это была 
реальность. Очень реальная реальность.
	Такси Нотона (за рулем сидел мужчина средних лет с гнилыми 
передними зубами; под ввалившимися глазами у него темнели круги) 
остановилось на одной из улочек предместья, где движение было 
перекрыто из-за аварии. Впереди оглушительно галдели по-арабски, 
оживленно жестикулировали: кого-то сбила машина; несчастный, силой 
удара отброшенный с дороги, лежал в сточной канаве. Шоферы -  
участники инцидента, огромные, очень смуглые, ожесточенно выясняли 
отношения. Оба были на грани истерики. Но Нотона это не 
интересовало. Его взгляд был устремлен из окна машины куда-то поверх 
песка и разбитого асфальта, за вонючие лачуги, на другую сторону 
улицы, темной лентой опоясывавшей башни Кувейта.
	Там, в канаве, в песок были прочно воткнуты две рогульки. Между 
ними горел костер из старых газет и тряпок. Над огнем два полуголых 
мальчугана поворачивали насаженный на палку освежеванный собачий 
труп. Мальчишки внимательно приглядывались к мясу, выбирая, куда 
впиться зубами, когда лакомство будет готово, а мертвые, выпученные 
собачьи глаза, похожие на белые мраморные шарики, так же 
внимательно приглядывались к ним. Ноздрей Нотона коснулся запах, 
распространявшийся от костра, и он вздрогнул от отвращения. 
Следовало бы закрыть окно, но в такую жару даже думать об этом было 
страшно; к тому же в конце концов запах все равно проник бы в машину 
через разбитое ветровое стекло.
	Над самым ухом у него что-то громко выстрелило, и он вздрогнул. 
Выхлоп? Воздух впереди был сизым от дыма.
	Таксист вполголоса выругался и выехал из ряда. Такси покатило 
по тротуару. Проезжая мимо места аварии, Нотон выглянул в окно. 
Один из шоферов лежал на асфальте, из раны на животе лилась кровь. 
Другой, расставив ноги, стоял над ним с дымящимся пистолетом в руке. 
Такси съехало обратно на мостовую, и тот, кто лежал на земле, 
бессильно попытался уцепиться за колесо.
	Нотон перекричал вой мотора:
	-  Там человека застрелили!
	Водитель мотнул головой на короткой шее.
	-  Застрелили! Вы что, не понимаете? Нужно остановиться и 
помочь!
	Таксист хрипло рассмеялся.
	-  Ха! Ох уж эти американцы!
	Нотон оглянулся и увидел, что человек с пистолетом все еще стоит 
над своей поверженной жертвой. Машины объезжали место 
происшествия, и потревоженный их движением синий дым лениво вился 
над головой лежащего.
	Такси ехало по неровному ухабистому асфальту через лабиринт 
самодельного жилья к городской окраине. Повсюду были люди, смуглые 
люди в развевающемся тряпье; они ухмылялись и тянулись к Нотону в 
окно ускользающей машины. Они полулежали в сточных канавах, 
широко раскрыв настороженные глаза, но лица их уже были мертвы. Они 
выходили из проулков на мостовую и жадно наблюдали за 
приближением такси, словно Нотона везла машина разрушения, которое 
было здесь желанным и уважаемым гостем.
	Нотон готов был увидеть нищету, но не такую. В этой стране его 
постоянно снедала тревога, точно в любой момент, без всякого 
предупреждения что-нибудь могло обрушиться ему на голову. Он вдыхал 
это ощущение с едкой дымкой, висевшей над Кувейтом. Дым начинал 
наползать на город в ранние утренние часы, он плыл с запада, оттуда, 
где изгибалась и покачивала бедрами гибкая смуглая женщина -  
пустыня. Ночью со своего балкона с мозаичным полом Нотон увидел 
тысячи мерцающих огней, соперничавших с холодным серебром звезд. 
Он изумился тому, как их много; он затрепетал. Миссионеры 
насчитывали их до трех тысяч, но это было давно. Сейчас Нотон был 
уверен, что там, за песчаными валами, собралось более пяти тысяч 
человек.
	Узрев это великое сборище, он немедленно написал Джудит и 
доктору Вирге.
	Доктору Вирге он писал о чудовищных контрастах этой страны: с 
одной стороны, нищие и попрошайки, не дающие прохода туристам, с 
другой -  буровые вышки в пустыне и шейхи