к  его
переменчивому  настроению  и  странной  манере  излагать  свои  мысли.   Они
увеличивали таинственное влечение, какое я чувствовал к нему, и  делали  его
характер вечной загадкой для  меня,  не  лишенной  утонченной  прелести.  По
временам я сознавал с робким чувством самоунижения, что я был совершенно под
его властью, что моя жизнь была всецело под его контролем и  влиянием,  и  я
старался убедить самого себя, что, несомненно, так  хорошо,  потому  что  он
имеет гораздо более меня опытности и знания.
   В этот вечер мы обедали вместе,  что  случалось  довольно  часто,  и  наш
разговор вертелся исключительно  на  материальных  и  деловых  вопросах.  По
совету Лючио, я сделал несколько крупных денежных операций, что и  дало  нам
обширную тему для обсуждения.
   Был ясный морозный вечер, приятный  для  прогулки,  и  около  одиннадцати
часов мы вышли; нашей целью был  частный  игорный  клуб,  куда  мой  товарищ
захотел представить меня в качестве гостя. Дом,  где  помещался  этот  клуб,
находился на  таинственной  маленькой  задней  улице,  недалеко  от  границы
Пэл-мэл,  и  снаружи  имел  довольно  скромный  вид,  но  внутри   отличался
роскошной, хотя безвкусной  отделкой.  Среди  блестящих  огней  великолепной
англо-японской гостиной нас  встретила  женщина  с  подведенными  глазами  и
накрашенными  волосами.  Ее  вид  и  манеры   свидетельствовали,   что   она
принадлежит к дамам полусвета самого распространенного типа, была  одним  из
тех "чистых" созданий с "прошлым", изображаемых  как  мученицы  человеческих
пороков! Лючио что-то ей сказал, она бросила  на  меня  выражающий  уважение
взгляд и улыбнулась, потом позвонила. Появился скромного и выдержанного вида
лакей во фраке и, по едва заметному знаку своей хозяйки, поклонившейся  мне,
когда я проходил мимо, провел нас наверх. Мы  шли  по  ковру  из  мягчайшего
войлока, и я заметил, что в этом учреждении все усилия были приложены, чтобы
все сделать бесшумным; самые двери,  обитые  толстой  байкой,  двигались  на
немых петлях. На верхней площадке слуга осторожно постучал в боковую  дверь;
ключ повернулся в замке, и мы  вошли  в  длинную  комнату,  ярко  освещенную
электрическими лампами и наполненную людьми, играющими к красное и черное  и
баккара. Некоторые посмотрели на Лючио, когда он вошел, и кивнули с улыбкой,
другие уставились с любопытством на меня, но, в общем, наше  появление  было
мало замечено.
   Лючио сел, чтобы следить за игрой; я последовал его примеру и  сейчас  же
почувствовал  себя  зараженным  тем  чрезмерным  возбуждением,  царившим   в
комнате, которое походило на безмолвную напряженность воздуха перед грозой.
   Я узнал лица многих  хорошо  известных  общественных  деятелей  -  людей,
знаменитых в политике, которых бы никто  не  заподозрил,  что  они  способны
поддерживать игорный дом своим присутствием и авторитетом. Но  я  постарался
не обнаружить ни одного знака удивления  и  спокойно  наблюдал  за  игрой  и
игроками почти с таким же бесстрастием, как и мой товарищ. Я был приготовлен
играть и проигрывать, но я не  был  приготовлен  к  странной  сцене,  вскоре
разыгравшейся, в которой мне силой обстоятельств пришлось принять участие.

X

   Как только игра, за которой  мы  следили,  окончилась,  игроки  встали  и
приветствовали  Лючио  с  большим  рвением  и  излиянием  своих  чувств.   Я
инстинктивно угадал по их  обращению,  что  они  смотрели  на  него  как  на
влиятельного члена клуба - на лицо, могущее дать им взаймы и всячески помочь
им в финансовом отношении. Он представил меня всем им, и мне  нетрудно  было
заметить, какой эффект  произвело  мое  имя  на  большинство  из  них.  Меня
попросили присоединиться к игре в баккара, и  я  тотчас  согласился.  Ставки
были разорительно высоки, но меня это ничуть  не  пугало.  Один  из  игроков
около меня был светловолосый молодой человек, красивый и  аристократического
рода. Его мне представили как виконта Линтона. Я обратил на  него  особенное
внимание из-за его беспечной  манеры  удваивать  свои  ставки,  по-видимому,
только ради бравады, и когда он проигрывал, что  случалось  чаще  всего,  он
шумно хохотал, как если б он был пьян или в бреду. Сначала я был  совершенно
равнодушен к результатам игры и ничуть не заботился, буду ли  я  в  выигрыше
или проигрыше. Лючио не присоединился к  нам,  но  сидел  поодаль,  спокойно
наблюдая и, как мне казалось, следя  более  за  мной,  чем  за  другими.  По
счастливой случайности, мне везло, и я постоянно выигрывал. И чем  больше  я
выигрывал, тем больше я становился возбужденным, пока вдруг  мое  настроение
не изменилось, и меня охватило причудливое желание проиграть. Я  думаю,  что
это был толчок лучшего побуждения в моей  натуре,  заставляющий  меня  этого
желать ради молодого виконта, так как он казался  буквально  обезумевшим  от
моих  постоянных  выигрышей  и  продолжал  свою  отчаянную  игру.  Его  лицо
вытянулось и похудело, и его глаза лихорадочно блестели. Другие игроки, хотя
разделявшие его несчастную полосу, по-видимому,  спокойнее  это  переносили,
или, может быть, они искуснее скрывали свои чувства. Как бы то ни было, но я
от души желал, чтобы мое дьявольское везение  перешло  на  сторону  молодого
Линтона. Но мое желание было напрасно: опять и опять  я  забирал  все  куши,
пока, наконец, игроки встали, и виконт Линтон с ними.
   - Дочиста проигрался! - сказал он с насильственным громким смехом.  -  Вы
должны завтра дать мне реванш, м-р Темпест!
   Я поклонился.
   - С удовольствием!
   Он позвал человека и велел принести себе коньяку и содовой  воды,  а  тем
временем  меня  окружили  остальные,  горяча  настаивая   на   необходимости
вернуться мне на следующий вечер в клуб и дать им возможность  отыграть  то,
что сегодня они потеряли. Я тотчас согласился, и в то время, когда мы были в
разгаре разговора, Лючио вдруг обратился к молодому Линтону:
   - Не хотите ли сыграть со мной? Я заложу банк вот этим. - И он положил на
стол два скрученных банковых билета по пятьсот фунтов каждый.
   Один момент все молчали.
   Виконт жадно пил коньяк с содовой водой и взглянул на билеты  через  край
высокого стакана алчными, налитыми кровью глазами,  котом  равнодушно  пожал
плечами.
   - Я ничего не могу поставить, я уже сказал вам, что я дочиста проигрался,
я не могу больше играть.
   - Садитесь, садитесь, Линтон! - настаивал один господин, стоявший  вблизи
него. - Займите у меня и играйте.
   - Благодарю, - возразил тот, слегка вспыхнув, - я и так уж слишком  много
вам должен.  Во  всяком  случае,  это  очень  хорошо  с  вашей  стороны.  Вы
продолжайте, господа, а я посмотрю.
   - Позвольте мне уговорить вас, виконт, - промолвил Лючио, глядя  на  него
со своей загадочной улыбкой, - только для удовольствия! Если  вы  не  можете
поставить  денег,  поставьте  какой-нибудь  пустяк,  что-нибудь  номинальное
только для того, чтоб увидеть, повернется ли к вам счастие. -  И  он  достал
марку.
   - Это часто изображает пятьдесят фунтов; пусть она изобразит на этот  раз
нечто более ценное, чем деньги, - вашу душу, например!
   Раздался взрыв хохота.
   Лючио смеялся вместе со всеми.
   - Я надеюсь, что мы все настолько просвещены современными науками, что не
признаем существования такой вещи, как душа,  -  продолжал  он,  -  поэтому,
предложив ее, как ставку, я, в сущности, предложил меньше, чем один  волосок
из вашей головы, потому что волосок есть нечто, а душа  есть  ничто!  Хотите
рискнуть этой несуществующей величиной на удачу выиграть тысячу фунтов?
   Виконт выпил коньяк до последней капли и  повернулся  к  нам.  Его  глаза
горели насмешливо и вызывающе.
   - Ладно! - воскликнул он.
   Между тем компания уселась. Игра была коротка и в своей быстроте ажитации
почти  безжизненна.  Достаточно  было  шести-семи  минут,  и   Лючио   встал
победителем. Он улыбнулся, указывая на манку, изображающую последнюю  ставку
виконта Линтона.
   - Я выиграл! - сказал он спокойно. - Но вы мне ничего не должны,  дорогой
виконт, так как вы рисковали "ничем"! Мы  играли  только  для  удовольствия.
Если б душа существовала, я бы,  конечно,  потребовал  вашу;  между  прочим,
сомневаюсь, что бы я с ней делал!
   И он засмеялся.
   - Что за глупости, не правда ли! И как мы  должны  быть  благодарны,  что
живем в передовые дни, когда подобные глупые суеверия дали место прогрессу и
чистому разуму! Покойной ночи! Завтра Темпест и я дадим вам полный реванш, -
безусловно, счастие переменится, и вы, наверное, одержите победу.  Еще  раз,
покойной ночи!
   Он протянул свою руку;  трогательная  нежность  светилась  в  его  темных
глазах;  в  его  манере  была  поразительная  кротость.  Что-то,  я  не  мог
определить - что, держало нас  всех  с  минуту  точно  очарованными.  Многие
игроки на других столах услышали об эксцентричной ставке и  теперь  смотрели
на нас издали с любопытством. Между тем виконт Линтон по наружному виду  был
чрезмерно весел и горячо пожал протянутую руку Лючио.
   - Вы удивительно хороший человек, - сказал он,  говоря  немного  часто  и
торопливо. - И уверяю вас серьезно, что, если бы у меня была душа,  я  бы  с
удовольствием отдал ее за тысячу фунтов в настоящий момент. Душа была бы для
меня бесполезна, а тысяча фунтов мне бы очень пригодилась. Но я убежден, что
выиграю завтра!
   - И я в этом уверен, - ласково проговорил Лючио. -  Тем  временем  вы  не
найдете моего друга, Джеффри Темпеста тяжелым кредитором - он  может  ждать.
Но, что касается проигранной души, - здесь он остановился, пристально  глядя
в глаза молодого человека, - то, конечно, я не могу ждать!
   Виконт неопределенно улыбнулся на эту  шутку  и  почти  немедленно  вслед
затем оставил клуб.
   Как  только  дверь  за  ним  закрылась,  многие  из  игроков   обменялись
многозначительными взглядами и кивками.
   - Разорен! - сказал один из них вполголоса.
   - Его карточные долги превышают сумму, какую он в состоянии заплатить,  -
прибавил другой, - и я слышал, что он потерял пятьдесят тысяч на скачках.
   Эти замечание были сделаны  так  равнодушно,  как  будто  бы  говорили  о
погоде. Каждый игрок был до мозга костей себялюбив, и  пока  я  наблюдал  их
черствые лица, дрожь благородного негодования пробежала по мне,  негодования
смешанного со стыдом. Я не был еще совершенно притупленным и жестокосердным,
хотя, оглядываясь на те дни, которые теперь мне кажутся скорее  похожими  на
странный призрак, чем на действительность, я сознаю, что с  каждым  прожитым
часом я делался все более и более грубым эгоистом. Но я еще был так далек от
явной подлости, что внутренне я решил написать  виконту  Линтону  в  тот  же
вечер, что я отказываюсь требовать его долг. Когда эта  мысль  пронеслась  в
моем мозгу, я  невольно  посмотрел  на  Лючио  и  встретил  его  пристальный
испытующий взгляд. Он улыбнулся и тотчас сделал мне знак следовать  за  ним.
Через несколько минут мы вышли из  клуба  и  очутились  на  холодном  ночном
воздухе, под небом, где ледяной холодностью  сверкали  звезды.  Мой  товарищ
положил свою руку мне на плечо.
   - Темпест, если вы намерены быть добросердечным и сочувствовать негодяям,
я разойдусь с вами! - сказал он со странным смешением иронии и серьезности в
голосе. - Я вижу по выражению вашего лица, что  вы  замышляете  какой-нибудь
бескорыстный поступок чистого великодушия. Вы хотите освободить  Линтона  от
его долга - вы напрасно беспокоитесь.  Он  родился  негодяем  и  никогда  не
стремился сделаться чем-нибудь другим. Почему вы должны сочувствовать ему? С
первых же дней по выходе из коллегиума до сей поры он ничего не  делал,  как
только жил беспутной чувственной  жизнью;  он  -  недостойный  развратник  и
заслуживает меньше уважения, чем честный пес!
   - Все же, я полагаю, кто-нибудь любит его! - сказал я.
   - Кто-нибудь любит его! - повторил Лючио с  неподражаемым  презрением.  -
Ба! Три балерины живут за его счет, если вы это  хотели  сказать.  Его  мать
любила его, но она умерла: он разбил ее сердце.  Он  негодный,  говорю  вам;
пусть он сполна заплатит свой долг, включая и душу,  которую  он  так  легко
поставил на карту. Если б я был дьяволом и выиграл эту оригинальную душу,  я
думаю, что, согласно с традициями священников, я бы  с  ликованием  разложил
огонь для Линтона, но, будучи тем, что есть, я  говорю:  пусть  человек  сам
готовит себе судьбу, пусть все идет своим течением, и как он  рискнул  всем,
пусть всем и заплатит.
   В это время мы медленно шли по Пэл-мэл; я только собирался ответить,  как
на  противоположной  стороне  заметил  человеческую  фигуру,   недалеко   от
Marlborough Club. Я не мог удержаться от невольного восклицания.
   - Он там! Виконт Линтон там!
   Рука Лючио крепко держала мою.
   - Само собой разумеется, вы не будете с ним теперь разговаривать!
   - Нет. Но мне бы хотелось знать, куда он направляется. Он идет не  совсем
твердо.
   - Пьян, вероятно!
   И лицо Лючио приняло то самое неумолимое выражение презрения,  которое  я
часто видел и дивился ему. Мы на секунду остановились,  следя  за  виконтом,
который бесцельно бродил взад вперед перед  клубом,  пока,  по-видимому,  не
пришел к внезапному решению и, остановившись, крикнул: "Кэб!"
   Изящный экипаж на бесшумных колесах немедленно  подкатил.  Он  прыгнул  в
него, дав приказание кучеру. Кэб быстро приближался по  нашему  направлению;
едва он проехал мимо нас, как громкий  пистолетный  выстрел  раздался  среди
тишины.
   - Господи! - воскликнул я, пошатнувшись, - он застрелился!
   Кэб  остановился.  Кучер  спрыгнул  с  козел;  клубные  швейцары,  лакеи,
полицейские и множество народа, появившегося, Бог ведает -  откуда,  в  один
момент, уже толпились там. Я бросился вперед, чтобы присоединиться к  быстро
собравшейся толпе, но прежде, чем я мог  это  сделать,  сильная  рука  Лючио
обвилась вокруг меня, и он оттащил меня изо всей силы назад.
   - Будьте хладнокровны, Джеффри! - сказал он, - вы хотите предать  клуб  и
всех его членов? Обуздайте свои безумные порывы, мой друг: они приведут  вас
к бесконечным неприятностям. Если человек умер - он умер, и всему конец.
   - Лючио, у вас нет сердца! - воскликнул я, с  отчаянием  отбиваясь,  чтоб
вырваться из его  рук.  -  Как  можете  вы  рассуждать  в  подобном  случае!
Подумайте! Я - причина всего этого зла! Мое проклятое счастие в баккара было
последним ударом в судьбе несчастного молодого человека. Я убежден в этом! Я
никогда себе не прощу.
   - Честное слово, Джеффри, ваша совесть слишком мягка! - сказал он,  держа
мою руку еще крепче и торопясь увести меня против моей  воли.  -  Вы  должны
постараться укрепить ее, если хотите иметь успех в жизни.  Вы  думаете,  что
ваше "проклятое  счастие"  причинило  смерть  Линтону?  Во-первых,  называть
счастие "проклятым" - противоречие в терминах; во-вторых, виконт не нуждался
в этой последней игре в баккара для своего окончательного разорения. Вас  не
в чем винить. И ради  клуба,  если  не  ради  чего  другого,  я  не  намерен
впутывать ни вас, ни себя в историю самоубийства. Коронер  всегда  оповещает
подобные случаи в двух словах: "Временное умопомешательство".
   Я вздрогнул; моя душа болела от мысли, что  в  нескольких  шагах  от  нас
лежало  окровавленное  тело  человека,  с  которым   так   недавно   я   еще
разговаривал, и, несмотря на слова Лючио, я признавал себя его убийцей.
   - "Временное умопомешательство", - повторил Лючио, как бы  говоря  сам  с
собой. - Угрызения совести, отчаяние, поруганная честь, разрушенная  любовь,
вместе с современной научной теорией о разумной ничтожности: жизнь -  ничто,
Бог - ничто, когда  все  это  заставляет  обезумевшую  человеческую  единицу
сделать из себя также  ничто;  "временное  умопомешательство"  извиняет  его
погружение в бесконечность. Верно сказал Шекспир, что свет - сумасшедший!
   Я ничего  не  отвечал.  Я  был  охвачен  своими  собственными  горестными
ощущениями. Я шел почти бессознательно, и когда я взглянул  на  звезды,  они
прыгали и кружились перед моими глазами. Вдруг слабая надежда озарила меня.
   - Может быть, - сказал я, - он, в сущности не убил себя? Это  могла  быть
лишь попытка?
   - Он считался первоклассным стрелком, - возразил Лючио  спокойно.  -  Это
было его единственное качество. У него не  было  принципов,  но  стрелял  он
метко. Я не могу себе представить, чтоб он не попал в цель.
   - Это ужасно! Час тому назад жить... а теперь... говорю вам,  Лючио,  это
ужасно!
   - Что? Смерть? Она и наполовину не так ужасна, как жизнь, ложно прожитая,
- ответил он с серьезностью, которая произвела на меня сильное  впечатление,
несмотря на мое душевное волнение и  возбужденность.  -  Поверьте  мне,  что
нравственная боль и стыд преднамеренно бесчестного существования много  хуже
мук  изображаемого  священниками  ада.  Пойдемте,  пойдемте,   Джеффри,   вы
принимаете слишком близко к сердцу эту историю, вас винить не  в  чем.  Если
Линтон "счастливо покончил" с собой, это - лучшее, что он  мог  сделать.  Он
был для всех бесполезен.  Положительно  с  вашей  стороны  большая  слабость
придавать большое значение такому пустяку. Вы только в начале вашей карьеры.
   - И надеюсь, что эта карьера не приведет меня более к подобным трагедиям,
как сегодняшняя, - страстно проговорил я. - Если же это случится, это  будет
совершенно против моей воли!
   Лючио пытливо посмотрел на меня.
   - Ничего не может случиться против вашей воли. Мне кажется, что вы хотите
меня обвинить в том, что я привел вас в клуб? Мой друг, вы бы не пошли туда,
если б сами не хотели! Разве я вас тащил туда связанным?  Вы  взволнованы  и
нервны, пойдемте ко мне и  выпейте  стакан  вина.  Вам  это  придаст  больше
твердости.
   Между  тем  мы  дошли  до  отеля,  и  я  беспрекословно  пошел  за   ним,
беспрекословно выпил то, что он мне дал и стоял со стаканом в руке, следя за
ним с болезненном очарованием, пока он сбрасывал свое подбитое мехом пальто.
Затем он остановился передо мной; его бедное прекрасное лицо было сурово,  и
темные глаза блестели, как холодная сталь.
   - Та последняя ставка Линтона...  вам,  -  сказал  я,  запинаясь,  -  его
душа...
   - В которую ни он, ни вы не верите!  -  заметил  Лючио.  -  Вы,  кажется,
теперь дрожите от пустой сентиментальной идеи?
   - Но вы, - начал я, - вы говорите, что верите в душу?
   Я? Я сумасшедший! - И он горько засмеялся. - Разве вы до сих пор не нашли
этого? Наука сделала мой ум больным, мой  друг!  Он  привел  меня  к  такому
глубокому источнику горестных открытий, что не  мудрено,  если  мои  чувства
иногда путаются, и в эти безумные моменты я верю в душу!
   Я тяжело вздохнул.
   - Я хочу пойти спать, я чувствую себя усталым и абсолютно несчастным!
   - Увы, бедный миллионер! - сказал ласково Лючио. - Уверяю вас, мне  жаль,
что вечер закончился так злополучно.
   - И мне также жаль! - повторил я уныло.
   - Подумать! - продолжал он, мечтательно глядя  на  меня,  -  если  б  мои
верования, мои безумные теории стоили б чего-нибудь, я  бы  мог  потребовать
единственную несомненно  существующую  частицу  вашего  покойного  знакомого
виконта Линтона. Но где и как свести с ним счеты? Будь я теперь сатаной...
   Я принудил себя слабо улыбнуться.
   - Вы бы торжествовали! - сказал я.
   Он придвинулся ко мне и ласково положил свои руки на мои плечи.
   - Нет, Джеффри, - и его властный голос зазвучал нежными  нотами,  -  нет,
друг мой! Будь я сатаной, я бы наверно горевал! Потому что  каждая  погибшая
душа напомнила бы мне мое собственное падение, мое  собственное  отчаяние  и
составила бы новое препятствие между мной и небом! Помните - сам дьявол  был
некогда ангелом!
   Его глаза улыбались, но я бы мог поклясться, что в них блестели слезы.  Я
крепко сжал его руку; я чувствовал, что, несмотря на его цинизм  и  наружную
холодность,  судьба  молодого  Линтона  глубоко  его   тронула.   От   этого
впечатления моя симпатия к нему приобрела