помещикам отпускать своих крестьян  на волю без согласования с  вышестоящими
органами).  Далее,  он  предлагал   устроить   положение  дворовых  крестьян
(крестьян, не  имевших собственных наделов и выполнявших обязанности  слуг в
поместьях), ограничить барщинные работы тремя днями, усилить ответственность
помещиков за злоупотребления своей  властью и устроить, в том или ином виде,
крестьянское   самоуправление.   "Сим   способом,   -   писал   Киселев,   -
нечувствительно мог  бы совершиться переход  крепостных крестьян  к прежнему
обязательному  положению, к земле без личной зависимости от помещиков, а сии
послания, сохранив при  себе права вотчинничества на  землю, получили бы  за
пользование ею от крестьян соразмерный доход".
     Все  эти меры  содержала неофициальная записка. Проект же, предложенный
Киселевым Комитету, был куда более скромным. Однако и  он мог стать реальным
шагом  к постепенному освобождению  крепостных крестьян с землей.  Сам Павел
Дмитриевич  писал по этому поводу: "Я всегда полагал, что крестьянская земля
должна  остаться  (с  вознаграждением  помещикам) в  полной  и  неотъемлемой
собственности  крестьян".  Он же высказал важную для грядущих преобразований
мысль  о  зависимости пореформенных крестьянских повинностей  от  количества
земли, которую они получат от помещика.
     Проект  Киселева   (ближайший   предшественник   документа   об  отмене
крепостного  права в 1861 году) был реалистичен,  по  крайней  мере,  в  том
смысле,  что его автор исходил  из  принципиального недоверия к  способности
большинства помещиков поставить государственные интересы выше  сословных,  а
значит ратовал за постепенную реформу, проводимую строго "сверху".  Несмотря
на два уровня секретности (создание Комитета оставалось тайной для страны, а
об  истинных  целях  царя не подозревали даже  члены Комитета)  и хитроумную
тактику Киселева, который на каждом заседании открывал коллегам только часть
правды,  его план оказался отвергнут большинством  членов Комитета. Спасение
проекту не принесло даже принципиальное согласие с ним государя.
     Последние Секретные комитеты в царствование Николая I заседали в 1846 и
1848  годах  под  председательством наследника  престола,  что,  безусловно,
свидетельствует о том, что Александр Николаевич был в курсе того, чего желал
добиться в аграрном вопросе его отец. Обычно отмечается, что, работая в них,
наследник не только не  проявил никаких реформаторских наклонностей, но  был
иногда  более  консервативен,  чем   Николай  I.  Вряд   ли  этим,   однако,
исчерпываются  те  уроки,  которые  наследник  извлек  из  работы  отцовских
Секретных комитетов.  Именно  из  их трудов он узнал  о  полутайном и давнем
желании Зимнего дворца уничтожить или смягчить крепостное право. Более того,
ему  стала  понятна  настоятельная  необходимость  того  или  иного  решения
крестьянского  вопроса.  Постепенно  для  наследника  начали  проясняться  и
некоторые немаловажные детали будущего освобождения крестьян.
     В  частности,   когда  перед   ним  встала  дилемма,  заключавшаяся   в
безземельном освобождении  крестьян  или  выделении  им  пахотного надела  и
усадьбы  (дома  с огородом), Александр  Николаевич,  пусть  и не  сразу,  но
все-таки пришел к  наиболее безопасному  решению вопроса. Видимо,  тогда  же
цесаревич  определил для  себя  ту  силу,  опираясь  на которую  можно  было
провести  крестьянскую  реформу.  Такой  силой  стала  умело  подобранная  и
тщательно контролируемая монархом высшая бюрократия. Наконец, ему стали ясны
и главные опасности, сопровождавшие отмену крепостного  права:  крестьянские
беспорядки, с одной  стороны, и недовольство помещиков -  с  другой. Ни дядя
Александра   Николаевича,  ни   его  отец  не   осмелились  задеть  интересы
дворянства,  хотя  и понимали, насколько  беспощадным,  в случае дальнейшего
промедления  правительства,  может  быть   стихийный  крестьянский  протест.
Организованное  противостояние  помещиков  казалось  им опаснее. Теперь этот
важный выбор вставал перед нашим героем.
     После всего сказанного, думается, понятно, что  царствование Александра
II никак не могло быть простым  слепком  с  правления Николая  I. Во  второй
четверти   XIX  столетия   принцип  личной  неограниченной  власти  оказался
доведенным до своего апогея.  Дальше можно  было или  пытаться удержаться на
вершине абсолютизма, или искать  иные методы управления государством.  Позже
мы посмотрим,  сумел ли Александр  II  сделать  окончательный выбор.  Но уже
сейчас можно  сказать, что, как  правитель,  он совершенно  не был похож  на
своего отца,  будучи гораздо терпимее, мягче, осторожнее. Он, если можно так
выразиться,  был  менее  абсолютен,  самодержавен.  Их  отличали даже  чисто
внешние признаки, скажем, двор  Александра Николаевича уступал двору Николая
I в  пышности,  балы - в  блеске, приемы - в парадности, представительности.
Здесь, конечно, сказалось и веяние времени, но не в меньшей степени - личные
вкусы и пристрастия нового монарха.
     Да! Но мы  ведь еще  не  побывали на коронации  нашего  героя  -  самом
торжественном   дне   его  жизни,   это   упущение   необходимо   исправить.
Коронационные торжества проходили в Москве с 14 по 26 августа 1856 года. Для
их проведения в  старую  столицу доставили Большую  и Малую короны, скипетр,
державу,    порфиры,   коронные   знаки   ордена    Андрея    Первозванного,
Государственную печать, меч и знамя. Большая императорская корона, которую и
возлагали на голову нового самодержца, была создана в  1762 году  известными
ювелирами Георгом-Фридрихом Экартом  и  Жереми  Позье по специальному заказу
Екатерины II. Знаменитым мастерам  поставили  только  одно  условие - корона
должна была весить  не более  5 фунтов (2 килограмма). Сделанная  из чистого
золота, она  украшена  множеством бриллиантов  и других драгоценных  камней.
Самым известным из них был  рубин на дуге,  разделявшей две половины короны.
Поверх  него  находился крест из пяти больших  бриллиантов. К  началу 1880-х
годов ювелирная стоимость изделия Экарта и Позье превышала 1 миллион рублей.
     Золотой скипетр, сделанный по заказу императора Павла  I, имел  в длину
81 сантиметр и был украшен уникальными камнями. В середине ручки и внизу его
опоясывали два бриллиантовых  обруча,  а наверху вделан знаменитый бриллиант
"Орлов"  в  185  карат.  Как  ни  противны  в  данном  случае  меркантильные
соображения, но следует заметить, что  стоимость  скипетра оценивалась в 2,5
миллиона рублей, и он  считался одним из  самых дорогих  ювелирных украшений
своего времени.
     Впервые   в   истории   государства   церемониальный  въезд  в   Москву
осуществился  не торжественно-медленным  кортежем,  состоящим  из  карет,  а
достаточно скромно - по  железной  дороге.  17  августа  1856 года Александр
Николаевич с семьей  и блестящей свитой проехал  по  Тверской улице под звон
многочисленных  московских  колоколов  и  грохот  артиллерийского  салюта. У
часовни Иверской Божьей матери царь и вся свита сошли с коней (императрица с
детьми  вышла из  экипажа) и приложились  к чудотворной  иконе, пройдя после
этого пешком на территорию Кремля.
     Церемониал коронации  следовал  утвержденным Петром  I наметкам  плана,
разработанного для коронации его супруги Екатерины I. Шествие открывал взвод
кавалергардов, который  позже выстраивался по обе стороны паперти Успенского
собора  в  Кремле.  Следом  за  ним шли  24  пажа и  столько же камер-пажей,
проходивших через  собор  и  ожидавших  окончания  церемонии  в  Синодальной
Палате.  Затем  за  верховным  маршалом  князем  А.  Ф.  Голицыным  следовал
император под  балдахином, который  несли шестнадцать генерал-адъютантов. Во
время коронации Александр Николаевич восседал на престоле Ивана III, а Мария
Александровна  -  на  троне  Михаила  Федоровича  Романова. После  окончания
церковной  службы,  венчавшей всю  церемонию, император с  супругой прошли в
Архангельский  собор,  чтобы  поклониться  могилам  русских  царей  из  рода
Рюриковичей.
     Возвращаясь к предзнаменованиям,  которыми  столь  богато  царствование
нашего героя, отметим, что не обошлась  без них и его  коронация. Стоявший с
"державой"  старик П.  Д. Горчаков внезапно потерял сознание и упал, выронив
подушку  с  символом.  Шарообразная   "держава",  зазвенев,  покатилась   по
каменному  полу. Все ахнули,  и  лишь монарх  спокойно сказал,  имея в  виду
Горчакова: "Не  беда,  что  свалился.  Главное, что  стоял  твердо  на полях
сражений".

        "ЦАРЬ И КОРОНА"

     Итак, Александр Николаевич стал императором  Александром II - апостолом
и  культовым  героем,  призванным  действовать,  сообразуясь  не  столько  с
собственной логикой, сколько с логикой своего нового поста. Может, он и имел
определенные исторические пристрастия,  но  в  отличие  от  предшественников
никогда не  ссылался  на  Петра  Великого или  Екатерину  II,  как на  некие
ориентиры  в своей  деятельности.  В начале царствования  новый монарх робко
попытался   опереться  на  опыт  государственного  управления  отца  Николая
Павловича, но время и обстоятельства заставили его действовать вопреки этому
опыту.  Он был призван помочь стране сделать резкий рывок  и догнать ведущие
державы мира, надеясь осчастливить  этим своих  подданных. К  сожалению, как
показала история, их могли осчастливить  или чудеса, исходившие от верховной
власти, или резкое ограничение  и слом этой  власти. Александр же Николаевич
собирался заниматься всего-навсего проведением реформ.
     Можно спокойно  и с  достоинством нести  бремя власти, гордясь тем, как
богатеет, становится все более могучей держава. А если не становится или это
происходит слишком медленно, незаметно для глаза? Можно погрузиться в рутину
каждодневных   дел   и   монотонно   исполнять   роль  директора   огромного
департамента, именуемого державой, империей. А если к подобному роду занятий
не  лежит душа, а то  просто  нет  таланта к  бюрократической  работе? Можно
попытаться  рывком  совершить  почти  невозможное,  переменить  вековой  быт
страны, подстегнуть ее неторопливое  перемещение  по  пути прогресса. А если
результаты подобных  рывков сказываются далеко не сразу, да и не все  из них
однозначно  благотворны?..  И  возникает  мысль  облегчить   монаршью  ношу,
оставить участок деятельности своим наследникам.
     Впрочем,  до подобных  настроений, до усталости  от  власти  Александру
Николаевичу в 1856 году было еще очень  далеко. Он полон сил  и замыслов, он
нравится  окружающим  его людям, да и  российское общество присматривается к
нему достаточно доброжелательно. Так был ли он готов к тому, чтобы не только
занять престол, но и совершить, утвердясь на нем, те действия, которых ждала
от него страна? По этому поводу в исторической  литературе существуют  самые
разные точки зрения:  от  утверждения, что  наш  герой был бледным  эпигоном
своего  отца,  до мнения,  будто на российский престол вступил  прирожденный
реформатор.  Для того чтобы разобраться в этой  разноголосице, попробуем  не
столько начать с  начала,  сколько  подвести  некоторые  итоги первой  части
нашего разговора.
     Во-первых, кто и чего ждал от нашего героя? Не секрет, что единодушия в
российских ожиданиях не  было и не  могло быть,  слишком  пестрым оставалось
общество,  а значит, слишком противоречивыми оказывались интересы разных его
слоев. Высшая бюрократия в лице старых николаевских служак жаждала наведения
порядка  в  стране, то  есть отлаживания  работы  государственного аппарата,
разболтанного за годы Крымской войны. Ни  о каких серьезных переменах, кроме
разве  что  кадровых,  эти  люди  не думали, поскольку  николаевская система
правления  представлялась  им  единственно  возможной,  а Крымская  война  -
досадным недоразумением.
     За  этими  деятелями,  как вскоре  оказалось, располагался относительно
широкий  и  достаточно  влиятельный  слой средне-высшей  бюрократии,  многие
представители которого имели свое  видение  решения возникших перед  Россией
проблем.  Оно  включало в  себя  реформирование  разных сфер  жизни империи,
вплоть  до  введения в будущем конституционного  правления.  С точки  зрения
чиновников-реформаторов,   Александр  II  должен   был   встать   во   главе
преобразований  и  своим авторитетом  помочь им (чиновникам) вести Россию по
пути   прогресса,  то  есть  дальнейшей  европеизации   страны.   Этот  слой
средне-высшей   бюрократии   не    верил    в    способность   разобщенного,
неорганизованного общества  помочь  Зимнему  дворцу  в  деле преобразований,
допуская  участие  отдельных членов  этого  общества  в  реформах в качестве
экспертов или проводников перемен на местах.
     Поместное  дворянство,  несмотря  на  свою неоднородность,  ожидало  от
нового императора  прежде  всего наведения порядка в  растревоженной  войной
деревне и  финансах. Подавляющее большинство из этих дворян и не думало ни о
каких  серьезных  переменах   в  социально-политической  области,  с  трудом
представляя себе некрепостническую Россию.  Конечно, среди помещиков имелись
люди,   просчитывавшие   варианты   отмены   крепостного    права   и   даже
приветствовавшие их, однако  они составляли ничтожную  часть провинциального
дворянства.   Что  касается   изменения  системы   управления   страной,  то
большинство  помещиков  придерживалось  убеждения своих  дедов  и  прадедов,
считавших, что абсолютная власть монарха справедливее и выгоднее для первого
сословия, чем олигархическое правление нескольких аристократических фамилий.
Конституционные мечты либералов упрямо ассоциировались в головах помещиков с
хаосом Смутного времени или "затейкой верховников" в конце 1720-х годов.
     Наконец, для городских слоев и крестьянства воцарение нового императора
связывалось  с  надеждами  на  выравнивание правового  положения  российских
сословий,   вплоть  до  освобождения  помещичьих  крестьян  и  отмены   ряда
проявлений  крепостного права. Ожидания широких  народных масс весьма трудно
точно классифицировать и потому, что  эти ожидания слишком широки, и потому,
что они  чрезвычайно неопределенны.  Можно сказать,  что массы надеялись  на
улучшение своей  жизни, подразумевая под этим  прежде всего улучшение своего
материального  положения.  Однако  не  будем  и  слишком  упрощать  народные
требования. Шеф  III отделения А. X. Бенкендорф  еще  в  1827  году отмечал:
"Среди этого класса (крепостных крестьян - Л. Л.) встречается гораздо больше
рассуждающих голов, чем это можно было бы предположить с первого взгляда". О
чем  же  рассуждали  эти  крепостные  "головы"  и  что они противопоставляли
существующему порядку вещей?
     Первую  половину XIX  столетия  недаром  считают  временем  наибольшего
распространения  народной   социальной  утопии,   отразившей   представления
крестьянства  об идеальных формах  человеческого  общежития.  Эти формы были
облачены в религиозные одежды, обращены в далекое прошлое и включали в  себя
принципы  всеобщего  братства, совместного и  посильного труда,  организацию
артелей-коммун,  дающих  каждому  их  члену равные  права  и  возможности  с
другими.  Описания  идеального  человеческого  сосуществования  в   народных
утопиях  живо  напоминают картины  Царства  Божия,  обычно  рисуемые людьми,
искренне верующими, но не слишком сведущими в богословии.
     Насколько  соответствовал  этому  пестрому набору  надежд и  чаяний наш
герой,   какие   из  перечисленных   выше   слоев  населения  страны   могло
удовлетворить его  воцарение,  что он  был в силах сделать,  а  против  чего
оказался  бессилен? Александр  Николаевич  являлся  одним из образованнейших
монархов, когда  бы то ни  было вступавших на российский престол. Он обладал
не   только   широкими   теоретическими   сведениями,   но  и   достаточными
практическими навыками управления государством. В  последнем случае особенно
важно знание  принципов  деятельности  бюрократического  аппарата,  так  как
направление  его деятельности  во многом  зависит от мнений  монарха  и  его
умения  направлять эту деятельность  в нужном ему  направлении. С механизмом
работы государственной машины наш герой был знаком очень неплохо.
     Второе,  о  чем   следует  поговорить,  анализируя  его  готовность   к
преобразованиям  или, напротив, к защите традиционных  устоев, является  тот
самый  дух  времени,  на  который  так любят  в  трудных  случаях  ссылаться
историки.  Когда пишут о  Крымской  войне, то  единодушно  отмечают, что она
стала  рубежным  моментом  именно для  России.  Это  утверждение  совершенно
справедливо,  и  у нас  еще  будет время в  этом убедиться.  Однако при этом
как-то забывается,  что Крымская  война  стала своеобразным водоразделом для
всей Европы. В середине 1850-х годов происходят важнейшие престижные потери,
заметно повлиявшие на  дальнейшее развитие стран континента.  Во-первых, был
положен конец политическому и военному диктату России, которыми упивались не
только императоры, но и большинство образованных русских людей.
     Во-вторых, завершается  духовный  диктат  французской  революции  конца
XVIII века, финал которого был предрешен рядом революций 1830-1840-х  годов.
Закончился  великий  революционный  кризис  в  Западной  Европе  и  началась
стабилизация  ее  политического  и   гражданского   устройства.   Абсолютизм
сменяется    конституционализмом,    феодальное    право    -    буржуазным,
демократическим,  отменяются  сословные  привилегии.  В-третьих,  с Крымской
войной заканчивается "первый тур"  европеизации России, "тур"  политический,
когда происходило становление имперских высших и местных органов, утрясалось
взаимодействие  церковных  и   светских  властей,  нарождалось  общественное
движение.
     Иными словами, перед правительством Александра II вырисовывалась задача
начать   "второй  тур"  европеизации  страны,  прежде  всего  ее  социальных
отношений (отмена  крепостного права, судебная  и военная реформы, изменение
финансовой  и  образовательной  систем). Заметим в скобках,  что  этот "тур"
обещал быть более трудным, чем предыдущий, так как надо  было ограничить или
уничтожить  тот  самый  механизм,   с  помощью  которого  до  Александра  II
европеизация производилась, то есть саму крепостническую систему.
     Однако  если   качества   личности   нашего   героя   и   дух   времени
благоприятствовали восшествию его на престол, то в чем, собственно, сущность
разногласий по поводу того, был ли он именно тем императором, которого ждала
Россия?  Судя по всему,  сложность заключается  в  идейной и,  если  хотите,
психологической   предрасположенности   или   нерасположенности   Александра
Николаевича к тем или иным шагам на  новом  посту. И  здесь  мы  вступаем на
зыбкую  почву предположений и догадок,  когда можем руководствоваться только
тем, что знаем о его детстве и юности, а также о том, что будет совершено им
позже. Тем не менее позволим  себе задержаться на данной теме, поскольку она
во многом определяет наше отношение к императору.
     Если говорить  об идеологии, то позицию  Александра Николаевича вряд ли
удастся определить однозначно, как  либеральную или, скажем, консервативную.
И вовсе не потому, что наш герой был политически всеяден или, как выражаются
политологи,  являлся   конформистом.  Он  искренне  и  убежденно  был  готов
действовать по обстоятельствам, но эти действия определялись  не столько его
политическими  симпатиями,  сколько  личным  пожеланием  главы  государства,
монарха.  В силу исторических  обстоятельств  хозяин  Зимнего  дворца и  его
ближайшее окружение, как  уже отмечалось, лучше кого бы то ни  было в России
ощущали  дыхание  времени  и,  если не  зашоривались, не  пытались  навязать
времени свою  точку  зрения, то  имели  реальный  шанс вести  страну по пути
постепенных, но необходимых изменений без ненужных потерь и потрясений.
     Говоря  иначе,  Алек