чиновниках,   но  и   деятелях,  знающих,  смелых,  инициативных,
обладающих  даром  слова, тактом  и  многими  другими  редкими  для  обычных
российских  бюрократов  качествами.  Замятнинский   первый  призыв  в  новые
судебные  органы,  по общему признанию,  оказался  лучшим в  дореволюционной
России.
     Вот  как  он наставлял юристов  при  открытии  реформированного  суда в
Москве:   "Завязывая  свои  глаза  пред  всякими  посторонними  и   внешними
влияниями,  вы тем самым полнее  раскрываете внутренние  очи  совести  и тем
беспристрастнее  будете взвешивать  правоту  или неправоту подлежащих вашему
обсуждению требований  и деяний".  Лишь в течение трех лет  после введения в
стране новых  уставов  Дмитрий Николаевич  оставался  министром  юстиции, но
этого оказалось достаточно, чтобы  в России окончательно прошла пора, говоря
словами писателя и рассказчика И. Ф. Горбунова, "розгословия, брадоиздратия,
власоисхищения и прочего". Сложная борьба, интриги вокруг судебных уставов и
учреждений  заставили Замятнина весной  1867 года выйти в  отставку. Зимнему
дворцу понадобились более сговорчивые и менее самостоятельные министры.
     Что  касается  самой  реформы,  то  закон   о  новом  судоустройстве  и
судопроизводстве в России был утвержден в конце 1864 года.  Судебная система
страны  в обновленном  виде  оказалась  представленной судами  двух уровней:
мировыми  и  окружными. Мировые  суды избирались  населением и рассматривали
мелкие уголовные  и гражданские  дела,  разгребая  так  называемую  судебную
мелочовку.  Назначаемые правительством окружные суды вели лишь действительно
сложные  и важные  уголовные  процессы,  частенько  вызывавшие  общественный
ажиотаж.  За Сенатом же закрепилось  значение высшей кассационной инстанции.
Сюда  обращались  с просьбами о пересмотре дел,  решенных  в окружных судах.
Изменилась  система  предварительного  следствия,  которое  до  реформы вела
полиция. Теперь предварительное  расследование было возложено на специальных
судебных исполнителей.
     Наиболее решительные шаги в направлении демократизации судебной системы
были  сделаны  при  определении принципов  деятельности судов. Суд впервые в
русской истории стал бессословным, единым для дворян, горожан и крестьян. Он
становился гласным, доступным для публики, а  кроме  того, состязательным. В
зале  суда теперь присутствовал не только прокурор, но и адвокат, защищавший
обвиняемого. Причем умные и удачливые адвокаты зачастую становились кумирами
общества,  сравнимыми  разве что с популярными журналистами,  писателями или
актерами.  Важными   принципами   судебной  реформы  стали  независимость  и
несменяемость  судей. Они  получали высокое жалованье (больше платили судьям
только  в  Англии). Материальная независимость дополнялась административной:
лишить  судью   занимаемой   должности   мог   лишь   суд   за   совершенные
злоупотребления или иные преступления.
     Наконец, в России возникает  суд  присяжных заседателей,  избираемых по
жребию   из   жителей  данной  местности.  Институт   присяжных  заседателей
заслуживает того, чтобы о нем поговорить подробнее, не только потому, что он
сыграл  достаточно  важную роль  в дореволюционной России,  но и потому, что
вопрос о нем актуален для нашей страны и в XXI столетии. Суд присяжных был и
остается  наиболее  приемлемым  видом судопроизводства  для  тех  стран, где
власти  стремятся  не  столько  приблизить  процесс  к  абстрактным  высотам
юридической  науки, сколько  заботятся в первую  очередь о доверии граждан к
суду.  Присяжные   заседатели,  что  очень  важно,  точно  отражают  уровень
правосознания населения,  а значит,  с точки зрения подавляющего большинства
граждан,  судят  "правильно".  К  тому   же  они   не  являются   судейскими
чиновниками, то  есть не вызывают у населения устойчивой антипатии. Название
"суд улицы" (как пренебрежительно отзывались о суде присяжных его противники
в XIX веке) - это, если вдуматься, лучшая похвала ему. Уровень правосознания
граждан не привносится разом, извне, не  повышается  от обязательного чтения
сугубо научных книг, а  вырабатывается  постепенно, в том числе,  и в первую
очередь, путем активного участия населения в судебных процессах.
     Становление новой системы российской юстиции вскоре было  омрачено тем,
что император, действуя по уже знакомой  нам схеме,  заменил Д. Н. Замятнина
на посту  министра  юстиции К.  И.  фон дер Паленом. Карл Иванович абсолютно
ничего не понимал  в юриспруденции, так  как  до своего назначения министром
исполнял  обязанности  псковского  губернатора,  а еще раньше был директором
департамента полиции (что наложило на него неизгладимый отпечаток). То ли от
неизбывного прибалтийского патриотизма, то ли  по  простоте  душевной, Пален
любил к месту  и  не  к месту повторять "У нас, в остзейском крае, совсем не
так".  Неосведомленность  его  в  юридических вопросах  оказалась  настолько
пугающей,  что  исполняющим обязанности министра юстиции на  некоторое время
назначили князя С. Н. Урусова, пока будущий глава  ведомства пытался войти в
курс дела. Однако это не помешало  Палену активно вмешиваться в деятельность
своего министерства  и  проводить ревизию судебных  уставов,  которые он  по
должности обязан  был охранять от посягательств  на  них  с  любой  стороны.
Политическое равновесие по-прежнему оставалось главной целью Зимнего  дворца
и по-прежнему требовало жертв.
     Одновременно  с  судебной  реформой  шла  активная  работа по  созданию
земского  и городского  самоуправления  [21].  Во главе  разработчиков  этих
реформ оказался хорошо нам знакомый Н. А. Милютин, под руководством которого
и  был  составлен первый проект,  вводивший  в  стране  земские  учреждения.
Земская реформа, гораздо  менее удачная, чем судебная, поначалу  считалась в
обществе гораздо более  значимой, а  может быть, и судьбоносной.  Правда,  у
власть  предержащих было на этот  счет  особое  мнение. Александр II видел в
земстве  лишь  необходимую  компенсацию  дворянству  за  потерю  власти  над
крепостными  крестьянами.  Поделившись с первым сословием  частью власти  на
местах,   император  надеялся   подсластить  ему  горькую  пилюлю,   которую
представляла  собой  отмена  крепостного  права.  Бюрократия в  массе  своей
считала данную реформу ни к чему не обязывающим реверансом в адрес помещиков
и  была  по-своему права.  Консервативное  дворянство  надеялось, что  новые
органы самоуправления дадут ему возможность сбросить опеку чиновничества над
провинцией и стать хозяином в губерниях. Наконец, либералы в правительстве и
на  периферии мечтали  о  том, что земства  сделаются органами национального
примирения и началом строительства государства снизу вверх.
     Однако для этого  их должны  были провозгласить всесословными, наделить
достаточно широкими полномочиями, дать возможность формировать свой бюджет и
сделать их  относительно независимыми от  государственных органов.  В  таком
случае дворяне, купцы, крестьяне, интеллигенция, мещане, работая в  земствах
бок  о бок, имели бы шанс научиться разговаривать и понимать друг друга, что
могло бы умерить  межсословную рознь, разъедавшую Россию в  течение  долгого
времени.  Более  того,  земства  могли  стать фундаментом  для  постепенного
выстраивания  государственных  органов  не сверху вниз, что было традиционно
для России, а  снизу вверх, что сделало бы здание державы более естественным
и прочным.
     Что  же  произошло  в   действительности?  После  объявления  о  начале
проведения крестьянской реформы министром внутренних дел был назначен  П. А.
Валуев - деятель весьма честолюбивый, обладавший  противоречивыми взглядами.
Первым   толчком  к  началу  удачной  карьеры  Петра   Александровича  стало
определение его на  службу во  II отделение  Собственной Его  Императорского
Величества канцелярии. Он оказался удачлив  и  в службе, и в  личной  жизни,
женившись  на   дочери   П.   А.  Вяземского,  успешно  продвигавшегося   по
бюрократической лестнице в царствование  Николая I. Да и работа  под началом
столь блестящего чиновника, как М. М. Сперанский, не могла пройти бесследно.
     В 1855 году Валуев, будучи курляндским гражданским  губернатором, пишет
и распространяет записку  под  названием "Дума  русского во  второй половине
1855 года". В  этом  резко  критическом  сочинении  говорилось, в частности,
следующее: "Взгляните на годовые отчеты: везде сделано все  возможное, везде
приобретены успехи, везде водворяется должный порядок. Взгляните на  дело...
и редко где  окажется прочная  плодотворная  почва. Сверху - блеск, внизу  -
гниль..." Смелая  и умная  записка  открыла  Валуеву двери  салонов  великой
княгини Елены Павловны и  великого князя  Константина Николаевича,  но,  как
показали  дальнейшие  события, Петр  Александрович,  разделяя  некоторые  их
взгляды,  все   же  не   сделался   верным  соратником   и  единомышленником
высокопоставленных реформаторов.
     С  1859 года  он управляет двумя из  четырех департаментов Министерства
государственных имуществ,  то  есть становится правой  рукой министра М.  Н.
Муравьева.  Тот поручает  Валуеву написать проект  крестьянской реформы,  по
которому освобождение селян было бы растянуто  на долгие десятилетия. Однако
Петр Александрович, по его собственному выражению, "ставит паруса по ветру",
стараясь не слишком расходиться  с позицией, занятой императором, и это  ему
удается. Сделавшись министром  внутренних дел, он попытался  решить  сложную
задачу  -  сохранить  традиционный   абсолютизм   и  одновременно   провести
либерализацию верховного управления. Сам Валуев был сторонником постепенного
освобождения из-под властной опеки любых созревших для самостоятельной жизни
общественных элементов. Так, в ходе реализации крестьянской реформы, по  его
мнению, рядом с дворянином-помещиком должен был постепенно встать зажиточный
крестьянин-собственник.
     Сложность,  двойственность  позиции Валуева  проистекала  не только  от
неоформленности  его  взглядов,  но  и  от  неоднозначного  характера  самих
александровских реформ. Ведь их цель вполне  может быть понята и как веха на
пути гражданского раскрепощения общества, и  как отчаянный способ сохранения
российской монархии  в ее неизменном виде. Суть многократно пережитой Петром
Александровичем  драмы заключалась в выполнении дел,  заведомо им не  вполне
или даже вовсе неодобряемых. Часто это  была  обычная для  чиновничьего мира
драма   самоуничижения  личности,   "закабаленной  служить",  реже  -  драма
осознанного примирения с  реальностью, которую ни правителям нашим,  ни  нам
переделать не дано.
     В чисто политическом смысле  позиция Валуева являлась попыткой  создать
новый, более устойчивый и многочисленный центр с ориентацией на правые силы.
Однако,  во-первых,  фигура  министра  оказалась  недостаточно  весомой  для
общества,  во-вторых,   взгляды  и  симпатии   влекли  его  исключительно  к
консерваторам. В результате  вместо стабилизации положения в стране политика
Валуева еще больше  раскачала государственный корабль.  В  самом  деле,  как
можно  было  понять и  логично  расценить увольнение  им  лучших  российских
губернаторов Арцимовича, Грота,  Муравьева,  урезание прав земств, борьбу  с
новыми   судебными   уставами   и   одновременное   предложение   превратить
Государственный  Совет   в  австрийский  рейхсрат  (парламент),   для   чего
предполагалось   созвать  собрание  представителей  от  всех  сословий  или,
например, протест Валуева против исключительно репрессивных мер, применяемых
полицией против оппозиционных элементов общества?
     Сам  же  закон  о местном самоуправлении,  принятый в  1864 году, четко
определил структуру земских учреждений и их компетенцию. Земства вводились в
уездах  и  губерниях,  и  каждое  из  них  имело  распорядительные  (земские
собрания)  и  исполнительные  (земские  управы)  органы.  Уездные   собрания
избирались  по куриям  (разрядам)  землевладельцами,  сельскими  обществами,
городскими избирателями. Губернские собрания  избирались на съездах  уездных
земств из  числа  гласных (выбранных  населением  уездов депутатов). Земства
должны  были заниматься  местными путями  сообщения,  учреждениями народного
образования,  больницами,  тюрьмами, снабжением  населения  продовольствием,
учреждениями  общественного призрения  (сиротские  дома,  дома  престарелых,
инвалидов  и  пр.).  Перечень задач вроде был впечатляющий,  но деятельность
земств  могла  быть гораздо  более эффективной.  Однако  они  (земства) были
введены лишь в  34  из  59  российских  губерний и  16  областей, но главное
заключалось  в том,  что средства, переданные земствам  не  превышали  40-50
тысяч  рублей в  год,  а содержание  земских учреждений обходилось  в 80-100
тысяч рублей.
     Функционирование  земских  учреждений  допускало  только  на уездном  и
губернском  уровнях.  В  ходе  реформы  не  было   создано   ни  высшего   -
Всероссийского  земства, ни  низших - волостных. Все  это позволило шутникам
называть  земства "зданием без  фундамента и  крыши". По  словам  известного
консервативного    журналиста   М.   Н.   Каткова,   в   России   получилось
самоуправление, напоминавшее гримасу  человека, который хочет чихнуть, но не
может этого сделать. Кроме  того,  Валуев поправками  к закону о  выборах  в
земства  добился  преобладания  в  них  дворянства.  Всесословность  органов
самоуправления,   провозглашенная   Милютиным,  на  деле  обернулась  новыми
дворянскими  привилегиями,  и  ни о каком сословном  примирении  посредством
земств теперь не могло быть и речи.
     Несколько  нарушая хронологию событий,  но  сохраняя  внутреннюю логику
разговора, отметим, что 16  июня 1870  года в стране была  проведена реформа
городского  самоуправления.  Подготовка   к  ней  началась   в  1862  год  с
Высочайшего  повеления "приступить  к  улучшению общественного управления во
всех  городах  империи"  и  учреждения в  509  городах  особых  комиссий  из
депутатов   всех   сословий,   владевших   недвижимой   собственностью.   По
разработанному  ими  закону  1870 года  распорядительными органами в городах
стали городские думы, а исполнительными - избранные думами городские управы.
Думы избирались раз в четыре года  и численность их гласных колебалась от 30
до  72  человек  (в  столичных думах  гласных  было  значительно  больше:  в
Петербурге -  250, в Москве - 180). Управа  включала  в  себя  2-3 человека,
действовавших под руководством городского головы.
     К выборам в думы допускались лица, достигшие 25 лет,  из числа платящих
городские налоги и подати. Лично голосовать могли только мужчины, за женщин,
имевших право голоса,  голосовали их отцы, мужья, братья  и  т. п. Лишенными
избирательных  прав оказались  наемные рабочие,  а  также интеллигенция,  не
владевшая недвижимой собственностью.  Подобные правила привели к тому, что в
46 крупнейших  городах империи  избиратели составляли 5,6%  от общего  числа
жителей. Полномочия же  городского управления  в целом были теми же, что и у
земских учреждений.
     Таким образом, важнейшие реформы -  крестьянская, земская и судебная  -
вместо  того, чтобы сблизить позиции  общества  и правительства, еще  больше
разъединили  их.  Не изменили  этой  тенденции  и  преобразования  в области
просвещения  и  цензуры, хотя ими  занимался весьма достойный и  незаурядный
человек.  Судьба  министра  народного  просвещения   Александра  Васильевича
Головнина  была предопределена  его встречей  с великим князем  Константином
Николаевичем,   чьим   секретарем  он  вначале   и   стал.  Человек   высоко
образованный,  знавший в совершенстве  английский,  французский,  немецкий и
итальянский  языки,  Головнин  являлся  посредником между  великим князем  и
ведущими реформаторами александровского царствования. Заняв в 1862 году пост
министра  народного   просвещения,  он  сумел  поставить  свое   традиционно
периферийное  ведомство  в  один  ряд  с  ведущими  министерствами  империи.
Необходимо отметить, что  работали в его подчинении отнюдь не талантливейшие
педагоги  страны,  а в  основном заслуженные в  прошлом  командиры  воинских
частей  и подразделений, для которых  служба  на  ниве  просвещения являлась
своеобразной синекурой. И все же министерство Головнина успело сделать очень
многое. Сельские училища,  учительские  семинарии  (педагогические училища),
Комитет  грамотности,  Педагогическое  общество,  новые  уставы  гимназий  и
университетов  - таковы любимые  детища Александра Васильевича.  А  как  ему
доставалось   от  противников!  Сколько  нападок   пришлось   вынести  этому
непреклонному человеку!  Ведь  в педагогике,  как и в истории, у нас  всегда
разбирались все, и примерно с  тем же успехом. "Человек  самого тонкого ума,
горячий патриот", - писал о Головнине известный историк М. И. Семеновский, и
эта оценка не выглядит преувеличенной или несправедливой.
     Реформа средней школы стала результатом компромисса  между сторонниками
классического  и  приверженцами  реального  образования.  В ней использованы
заключения и предложения 110  педагогических учреждений и  255 частных  лиц.
Новый  устав  школы, написанный  под  руководством  Головнина,  провозглашал
принцип равенства детей всех сословий без различия вероисповедания. Согласно
этому  документу в России создавались семиклассные гимназии двоякого типа  -
классические  и  реальные,  а  также  прогимназии  с  четырехгодичным сроком
обучения.  В  классических  гимназиях  в основу было  положено  преподавание
гуманитарных дисциплин  и  древних  ("классических")  языков  - греческого и
латыни.  В  реальных повышенное  внимание уделялось занятиям  математикой  и
естествознанием.
     Принцип  равенства  детей в деле образования  не был выдержан в  полной
мере. Достаточно высокая плата за обучение в гимназиях делала их практически
недоступными для выходцев  из  крестьянства и городских  низов.  Кроме того,
право  поступать  в университеты  без экзаменов  получали только  выпускники
классических гимназий, из реальных же - прямая дорога вела  в другие  высшие
учебные  заведения. Память, ощущения  детства  и юности часто  вмешиваются в
наши взрослые  дела и играют в  них достаточно  важную роль. Проводя реформу
системы   образования,  Александр   Николаевич  не  мог  не  вспомнить  годы
собственного обучения, уроки столь любимого им Жуковского.
     Во  всяком  случае  он  был  согласен  со своим  учителем  в  том,  что
образование  есть  благо,  что  именно  гуманитарные  науки делают  человека
гражданином.  Огражденный  благодаря  стараниям отца от трудных  наполненных
многочасовой  "долбежкой" занятий латынью и  греческим,  император счел  эти
учебные  предметы  необходимыми  для  истинно образованного человека.  Да  и
убеждение, что образование, которое в принципе должно быть доступно каждому,
далеко не  всех  делает  счастливыми  и равными,  - тоже оттуда, из  юности.
Интересно,  что  в  документах,  посвященных  реформе  высшего  образования,
влияние личного  опыта  императора  почти совсем не  заметно - ему  ведь  не
довелось сидеть на студенческой скамье.
     Новый университетский  устав  был утвержден 18 июня 1862  года [22]. Он
восстанавливал   автономию   университетов,   отмененную   Николаем   I  под
впечатлением  революционных  событий  в Европе  в  1848  году. Ни войска, ни
полиция не могли  теперь вступить на территорию университета без  разрешения
его ректора.  Делами  университетов руководили  ученые советы, состоявшие из
преподавателей и  сотрудников  учебного  заведения.  Они  избирали ректоров,
утверждали учебные планы, замещали вакансии на кафедрах. А. В. Головин хотел
пойти   еще   дальше  и   разрешить  студентам  создавать  свои  объединения
(корпорации),  но  это  предложение  не  было  поддержано монархом,  который
опасался,  что  студенческие корпорации  превратятся  в  центры политич