великого  князя
оказался  гораздо  шире,   нежели   у  его  предшественников  и  преемников.
Наследника  сопровождала  внушительная  свита, состоявшая из его  учителей и
молодых офицеров  гвардейских  полков.  Путешествие  выдалось  утомительным,
поскольку  железных  дорог в  российской  глубинке  еще  не  существовало  и
передвигаться пришлось на лошадях, целой кавалькадой колясок и экипажей всех
цветов и фасонов.
     Основную задачу этой поездки Жуковский  в письме императрице Александре
Федоровне сформулировал следующим  образом:  "Я не жду от нашего путешествия
большой  жатвы  практических  сведений  о России...  главная  польза  -  вся
нравственная, польза глубокого неизгладимого впечатления". Василий Андреевич
остался  верен  себе,  рассматривая  поездку,  как  шлифование  нравственных
качеств наследника, заложенных в результате 10-летнего обучения. Маршрут для
Александра Николаевича  был выбран сложный и для царственной особы не совсем
обычный.  Он  включал  в  себя  Новгород  Великий,  Вышний  Волочек,  Тверь,
Ярославль,   Кострому,   Вятку,  Пермь,  Екатеринбург,   Тюмень,   Тобольск,
Ялуторовск, Курган, Оренбург,  Уральск,  Казань, Симбирск,  Саратов,  Пензу,
Тамбов, Калугу, Москву.  Этот долгий вояж  по  стране неисправимый  романтик
Жуковский назвал  "всенародным венчанием  с  Россией".  Под Россией,  видимо
подразумевался наследник престола.
     Восторженные  подданные  встречали  великого  князя  повсюду  настолько
горячо,  что  иногда  становилось  тревожно  за  здоровье  путешественников.
Видимо,  прав  был великий  англичанин  Ч. Диккенс,  который писал, что наши
предки  обладали  особым "органом  почитания" (не  совсем, правда,  понятно,
почему он  наделял этой особенностью  только  предков?  Судя по всему,  мы и
сейчас   сохранили   "орган   почитания"   почти    в   неприкосновенности).
Флигель-адъютант  Александра  Николаевича  С. А.  Юрьевич  в письме  к  жене
рассказывал  о приеме  их на  улицах Костромы: "Нельзя  описать  того, можно
сказать, ужаса, с которым народ толпился  к великому князю.  Беда отдалиться
на полшага  от него; уже более нельзя достигнуть до него, и бедные бока наши
и  ноги будут  помнить русскую любовь, русскую привязанность к наследнику...
Вчера при выходе из  собора (в знаменитом  Ипатьевском  монастыре. -  Л. Л.)
толпа унесла... далеко  от дверей архиерея; он долго не  мог попасть назад в
церковь".
     Обаяние  трона  действительно  имело  силу  то ли  легендарную,  то  ли
мистическую. В той же Костроме, как, впрочем,  и в Ярославле,  многие тысячи
людей,  собравшихся на берегу Волги, чтобы только увидеть наследника, часами
стояли по пояс в воде: так лучше можно было рассмотреть его плывущего мимо в
лодке. Крик  "ура!",  постоянно сопровождавший  путешественников,  настолько
навяз в ушах, что слышался великому князю  и его свите даже в полной тишине,
заставляя их просыпаться по ночам [9].
     Во время  своего путешествия Александр Николаевич  виделся не  только с
официальными лицами и толпами народа. По  просьбе или  подсказке Жуковского,
он побеседовал  со  ссыльными декабристами и  А.  И.  Герценом и  обещал  им
обратиться  к отцу с  прошением о смягчении участи  политических ссыльных (в
результате ходатайства наследника престола Герцену  был  разрешен переезд из
Вятки во Владимир,  к лучшему были  изменены и условия  жизни  декабристов).
Вообще  же  Александр  Николаевич  объехал  30  губерний  России,  первым из
Романовых посетил  таинственную Сибирь. Ему  было подано  16  тысяч прошений
(сам он,  понятно,  в большинстве случаев ничем не  мог помочь  просящим, но
исправно  обращался  с  ходатайствами  к  отцу).  По  приказу  Николая  I  в
ознаменование путешествия наследника  каждая губерния,  которую тот посетил,
получила  по  восемь  тысяч  рублей  для  раздачи  наиболее  нуждающимся.  А
возвращение из путешествия у  нашего  героя вышло  странным  и, как говорили
позже, символичным.  Еще в Тосно, к которому кавалькада подъехала в сумерки,
стало  видно  зарево  над  Петербургом.  Горел  Зимний   дворец  -  так  что
возвращался   наследник  на   пепелище.   Вот  и   не   верь   после   этого
предзнаменованиям...
     Спустя   год  после   путешествия  по   России   Александр   Николаевич
отправляется  в  большой  заграничный  вояж, который,  по  замыслу  того  же
Жуковского, должен  был официально  подвести  черту  под  годами ученичества
великого  князя.   Каким  увидел  наследника  российского  престола   Запад?
Внимательный, желчный  и не всегда объективный наблюдатель маркиз де Кюстин,
столкнувшийся с  цесаревичем  в  Германии, нарисовал следующий его  портрет:
"Выражение его взгляда - доброта. Это в прямом смысле  слова - государь. Вид
его скромен  без робости. Он прежде  всего  производит  впечатление человека
прекрасно  воспитанного...  Он  прекраснейший  образец  государя  из   всех,
когда-либо  мною виденных". Добрый  отзыв  де Кюстина  о будущем  российском
самодержце дорого стоит, ведь, скажем, его отца он отнюдь не жаловал.
     Картины   зарубежной   жизни  замелькали   перед   наследником,  как  в
калейдоскопе,  однако  и не  ослепили его, и не прискучили ему. В 1864 году,
напутствуя  своего  старшего  сына  перед  его  первой  поездкой  в  Европу,
Александр II вспомнит о собственном путешествии за границу и впечатлениях от
него. "Многое тебе польстит, - писал он,  - но при ближайшем рассмотрении ты
убедишься,  что  не  все  заслуживает  подражания  и что  многое,  достойное
уважения  там, где есть,  к нам приложимо быть не  может, - мы должны всегда
сохранять свою национальность,  наш  отпечаток,  и горе  нам, если  от  него
отстанем... Но чувство это не должно,  отнюдь, тебя сделать равнодушным  или
еще  более  пренебрегающим  к  тому,  что  в  каждом  государстве  или  крае
любопытного или оригинального  есть...  Напротив,  вникая, знакомясь и потом
сравнивая, ты многое узнаешь и увидишь полезного и часто драгоценного тебе в
запас  для возможного подражания...". Отношение к иностранным  порядкам, как
можно заметить, не совсем в духе времени. Скорее, это смесь  настороженности
к  чужеземцам, свойственной  жителям Московии XV-XVI  веков,  с практической
любознательностью, энергично насаждавшейся в России Петром Великим.
     Здесь,  в данном месте нашей неспешной беседы, выделим лишь один эпизод
поездки Александра Николаевича  за границу, эпизод,  достаточно мимолетный в
обширной программе вояжа, -  визит в Дармштадт в  середине апреля 1839 года.
Встреча с великим герцогом Дармштадтским Людвигом II в официальной программе
не значилась, и  наследник, утомленный постоянными переездами и официальными
приемами, попытался ее избежать, дабы не  скучать на очередном званом ужине.
Однако генерал  А.  П.  Кавелин, заменивший  при  нем  покойного Мердера,  и
Жуковский  уговорили  цесаревича  нанести визит  герцогу,  чтобы не  обижать
монарха,  заранее  подготовившегося  к  приему  высокого  гостя.  За  ужином
Александр Николаевич познакомился  с 15-летней принцессой Марией и некоторым
образом  увлекся  ею.  Во  всяком  случае,  он  отправил родителям  письмо с
просьбой посвататься к принцессе, а сам продолжил запланированную поездку по
маршруту: Майнц, Голландия Англия. Но о Дармштадте все-таки не  забывал, тем
более что по  дошедшим до него слухам, принц Вильгельм Прусский вскоре начал
переговоры о браке русского наследника с родителями Марии.
     Нетерпение великого князя  усиливала не только юношеская  влюбленность,
но и то обстоятельство, что, по свидетельствам очевидцев, он не раз говорил,
что вовсе  не желает царствовать, а заветной его мечтой является женитьба на
достойной особе и создание прочного семейного очага. В подобном намерении он
отнюдь  не  был  оригинален. Еще его дядя,  император Александр  I,  выражал
желание  поселиться с  женой на берегу Рейна  в Германии и вести в  приятном
уединении  жизнь  частного  человека.  И  если  Александр I не пошел  дальше
мечтаний, то его племянник... Впрочем, обо всем в свое время.
     Поскольку  наследник  престола завершает свое  образование, попытаемся,
хотя  бы бегло,  перечислить  основные черты его  характера при переходе  от
юности к  зрелости, тем  более что позже  Александр Николаевич вряд ли  имел
возможность  меняться кардинальным образом. Итак,  он  определенно  сознавал
важность и тяготы престолонаследия и  его слова  о желании  родиться простым
смертным не надо воспринимать ни как кокетство,  ни  как стремление отречься
от престола сию же минуту. Цесаревич постепенно  привык находиться  в центре
внимания и  принимать знаки  поклонения от всех, включая родных и близких (а
может быть, просто смирился с этим). Привычка первенствовать во  всем и  над
всеми развила в  нем  обидчивость, ревность к чужим  успехам, и в отличие от
отца он не очень умел выслушивать справедливые упреки или здравое несогласие
со своей точкой зрения даже в разговорах наедине.
     Душа  его оказалась  по необходимости  динамичной, в  ней  умещалась  и
сентиментальность,  и   желание  охватить  все   и  все  перечувствовать,  и
равнодушие.  Равнодушие  рождалось не  столько  от  нелюбви к  людям  и миру
вообще,  сколько  как  средство защиты  от  болей мира,  которые  он  не мог
уменьшить   при   всем   желании.    Постепенно   в   наследнике   развилась
подозрительность (особенно по поводу того, что им управляют), в  ней, помимо
естественной  тяги  к  самостоятельности,  чувствуется   отголосок  школьных
времен,  когда опека  воспитателей оказывалась зачастую мелочной,  а  потому
непереносимой. Отметим, что все эти годы наследник престола напряженно искал
свое место  в не слишком гармоничном мире взрослых, этот  поиск был особенно
труден  для  будущего  монарха,  человека,  у которого  на  долгие  глубокие
раздумья всегда оказывалось недостаточно времени, а  потому в его  действиях
часто преобладали первые впечатления, первые движения души.
     Пока же в июне 1839 года наш  герой вернулся в Россию, и Николай I счел
необходимым  более  серьезно приобщить его  к  государственной деятельности.
Александр Николаевич  стал  членом Государственного  совета, а  с  1840 года
обязательно присутствует на заседаниях Комитета министров. В апреле этого же
года состоялась  его  помолвка с принцессой Марией,  их свадьба была сыграна
через год  в Большой церкви Зимнего  дворца. У  молодой четы  появился  свой
двор, на  первых порах заметно отличавшийся  от "большого  двора", в  первую
очередь,  простотой, отсутствием  сложного  и обязательного  церемониала. На
ежедневных  вечерах  у  "молодых"  зимой  -  в  Зимнем  дворце,  летом  -  в
Александровском  Царскосельском) господствовали  веселье и непринужденность:
занимались  чтением вслух, музицировали,  играли  в вист и  другие карточные
игры.  Царственная  чета жила  счастливо, во  всяком случае,  до коронации у
Александра Николаевича  и Марии Александровны родилось  две дочери  и  шесть
сыновей  [10].  Однако  одной  из  самых  раздражающих черт идиллий  было  и
остается то, что они не могут длиться вечно, впрочем, в противном случае, их
называли бы как-нибудь иначе.
     С каждым  годом  досуг наследника  сокращался  как  воспетая  Бальзаком
шагреневая  кожа. Постепенно  он  становится  членом  Финляндского комитета,
Комитета  министров,   Кавказского   комитета,   канцлером  Александровского
университета в Финляндии, членом Комитета  по  постройке моста через  Неву и
Петербургско-Московской  железной  дороги, председателем секретных Комитетов
по крестьянскому делу в 1846-1848  годах. Кроме  того, с 1842 года Александр
Николаевич начал  постоянно замещать  отца во время отъезда того  за границу
или путешествий императора  по  России. Скажем,  в 1846 году, отправляясь  в
Палермо на очередной съезд глав  Священного союза, Николай  I облек старшего
сына такой властью,  что за  границу высылались только такие проекты указов,
которые   требовали    исключительно   высочайшей    подписи,   да   мемории
Государственного  совета. Цесаревич сделался  вторым  главой государства, но
временная передача ему  самодержавной власти  была проведена столь секретным
циркуляром,  что оставляла  в полном неведении даже  членов Сената. Подобная
секретность, столь свойственная "закрытым"  государствам, зачастую приводила
к неприятным накладкам, но постепенно высшая бюрократия привыкла к тому, что
в стране  существуют как бы два одинаково важных  для  нее  хозяина. Кстати,
именно за отправление высшей государственной должности в 1848 году наследник
получил свой первый орден - Святого Владимира 1-й степени.
     Его  роль в  управлении государством  в эти  годы  становится настолько
значительной,   что  ее   не  могли  не  заметить  иностранные  наблюдатели.
Английский посол в Петербурге лорд Кланикард докладывал своему правительству
о том, что "в России как будто правят два императора". В 1850 году наследник
впервые принял живое участие  в разрешении  вопроса большой  государственной
важности. По инициативе генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева
капитан  Невельской заложил в  заливе Счастья  на  Дальнем  Востоке крепость
Петровское зимовье, а  в устье Амура  основал  укрепленный Николаевский пост
(ныне  город Николаевск), взяв под покровительство России местное население.
На заседании Комитета министров, посвященном этому  вопросу, государственный
канцлер (глава внешнеполитического  ведомства) Нессельроде,  военный министр
Чернышев, министр  внутренних  дел  Перовский  и министр финансов  Вронченко
высказались  против присоединения к империи  территории в  устье  Амура. Они
мотивировали свое решение тем, что на эти  земли претендуют Китай и в случае
возникновения военных  столкновений с  ним Россия окажется в затруднительном
положении ввиду отдаленности спорных территорий. Муравьев же  доказывал, что
Китай  присутствует в  данном  регионе  только  номинально и  что Невельской
упредил  захват  этих стратегически  важных  для России земель  англичанами.
Александр  Николаевич, прочитав секретный  доклад  Муравьева и переговорив с
ним  лично,  поддержал мнение генерал-губернатора,  санкционировав тем самым
присоединение к империи значительной части Приморского края.
     Во многих исследованиях с непонятным удовлетворением отстаивается тезис
о  том, что  до  кончины  Николая  I  наследник ничем  не  проявил  себя как
реформатор,  полностью разделяя отцовскую систему взглядов. Даже в Секретных
комитетах  аграрному вопросу  он  выступал  с  позиций  противника  перемен,
сопротивляясь минимальным сдвигам в крепостной деревне - четкому определению
размеров  повинностей  крестьян  в пользу помещиков (эту  меру  одобрил даже
император,  которого трудно  заподозрить  в антидворянских настроениях). Все
это верно, но любопытно, а как в условиях  принципиально устойчивой политики
Николая I  цесаревич мог проявить свои преобразовательные  устремления, если
бы они у  него  и  были?  Скорее  же  всего, что  в  1840-х годах  Александр
Николаевич вовсе не  стремился к  реформам,  что опять-таки  не удивительно,
поскольку  он   не  только  вырос  как  государственный   деятель  в  недрах
николаевской системы,  но и до поры искренне верил  в  ее жизнеспособность и
необходимость  для  России.  Похоже,  что  правота  историков, о  которых мы
говорили чуть выше, является правотой чисто формальной.
     Истинное лицо руководителя государства познается не по тому, готовит он
или не готовит  перевороты и пертурбации  существующей системы,  а  по тому,
умеет ли  он  извлекать уроки из функционирования этой системы, может ли он,
используя сильные  и отбрасывая слабые  стороны  системы, направить развитие
страны  к лучшему. Нет  никаких оснований полагать, что великий князь на все
смотрел глазами  своего отца, был его слепым подражателем, не видел проблем,
стоящих перед страной. Правильнее было бы предположить, что он не знал путей
разрешения  этих  проблем,  и  пока   лишь  смутное  чувство,   что  не  все
благополучно  в отечестве, начинало тревожить наследника престола, становясь
с  годами все более отчетливым. Оно особенно  усиливалось в годы войн, когда
стране  приходилось  прикладывать  сверхусилия,  чтобы  одержать победу  над
противником или хотя бы сохранить свое лицо.
     Александр  Николаевич,  как  уже  отмечалось,  любил  армию  и  военные
занятия, но отнюдь не жаловал войны. Не то чтобы он был пацифистом и отрицал
вооруженные столкновения с высоких идейных  позиций. Нет,  но по его мнению,
войны  стали  стоить слишком дорого,  ведут  к неоправданным человеческим  и
материальным  потерям,  разрушают финансовую  систему, а кроме  того, портят
саму  армию,  нарушая  заведенный  в ней  порядок.  Так уж  получилось, что,
несмотря на  нерасположенность нашего  героя к войнам,  они сопровождали его
всю  жизнь,  с  юности  до  последних  лет правления.  Империя  в  XIX  веке
продолжала  "округлять  границы",  и   самодержец  не  находил  в  себе  сил
противостоять этому процессу.  Впрочем,  две  первые  свои  войны  Александр
Николаевич встретил, будучи  еще цесаревичем,  причем  оба  этих вооруженных
конфликта  заканчивать  пришлось  именно  ему (имеются  в виду  Кавказская и
Крымская войны), хотя начинал их совсем не он.
     В первой половине XIX столетия Кавказ являлся в этническом, культурном,
языковом, религиозном и экономическом отношениях территорией весьма пестрой.
Был он  к тому же страной  еще и  неспокойной; из  Осетии и Кабарды, Чечни и
Дагестана совершались постоянные набеги на "старые" российские земли (земли,
давно присоединенные к России).  Гордое и  воинственное население  Северного
Кавказа,  говорившее почти  на  сорока языках  и находившееся в соседстве  с
Россией, угрожало ее спокойствию, да к тому же являлось постоянным союзником
Турции и Персии.
     В 1828 году в ответ на попытки Петербурга подчинить себе горские народы
мулла Мухаммед призвал правоверных объявить джихад (священную войну) России.
Империю  влекли  на Кавказ  чисто стратегические  соображения (соединение  с
Закавказьем, уже принявшим русское подданство, возможность угрожать Турции и
Персии, усиление влияния Англии в Малой Азии),  никаких иных выгод она здесь
найти не надеялась. В конце 1820-х годов Дагестан, Чечня и другие территории
этого  региона  приняли  некую  разновидность  ислама,  получившую  название
"мюридизм".   Смысл   мюридизма  состоял   в   соединении   идеи   духовного
самосовершенствования  с  идеей   священной  войны  против  неверных.  Иными
словами, духовное совершенствование,  приобщение к числу "избранных" легче и
проще всего  достигались  в ходе военных  действий за  правое дело. Истинным
путем  спасения  ("тарикутом")  могли  следовать  только  люди,  проникшиеся
сознанием и верой в  величие Бога,  а также убежденные  в ничтожестве земной
жизни. Кровь,  пролитая за  Него,  заслуживала  большей награды,  чем месяцы
поста  или  молитв. Падшего на  поле боя ждал  истинный рай, удовлетворявший
всем желаниям человека.
     Наиболее напряженный и упорный характер война на Кавказе приняла, когда
в  1834 году во главе горцев встал Шамиль. Именно при нем  Дагестан  и Чечня
объединились в единое государство - имамат, в котором вся полнота светской и
духовной  власти  принадлежала  имаму  Шамилю.  Ему удалось  создать  единую
государственную  казну, куда все жители  имамата были  обязаны  вносить 1/10
часть своих  доходов. Шамиль уничтожил  работорговлю,  ввел  единый арабский
язык,  признанный  государственным,  заменил  традиционное  право  шариатом.
Опираясь  на помощь Турции и Англии, горцы получили современное  вооружение,
научились создавать укрепления по последнему слову военной науки.
     Шамиль объявил мобилизацию  в  армию всех мужчин в возрасте от 15 до 50
лет,  которые  должны  были  ежедневно  упражняться  в ружейной  стрельбе  и
верховой  езде. Войска  горцев были  разбиты на десятки,  сотни и тысячи,  а
главную силу в них составляла ле