сандр  Николаевич  являлся  эволюционистом  и  ради
постепенного,  но  непрерывного  движения  вперед   был  готов  поддерживать
либералов либо консерваторов,  то  есть тех, чьи позиции в данный конкретный
момент  жизни  России  наиболее  соответствовали,  с точки  зрения  монарха,
историческим  реалиям.  Именно  эти реалии  задавали  курс  государственному
кораблю, а  задача капитана корабля  заключалась  в том, чтобы вверенное ему
судно не получило критического крена ни на один борт и благополучно достигло
промежуточной  гавани. Ведь  каждое царствование - это благополучное или  не
очень благополучное плавание от одного порта к другому.
     Когда ближайшие соратники Александра II сетовали на невнятность позиции
императора  (а  это  случалось  достаточно  часто),   они,  при  всей  своей
формальной  правоте,   не  понимали  главного.  Определенность  политической
позиции важна и обязательна для члена  партии  или политической организации.
Монарх же, даже самый жесткий, обречен на немыслимые компромиссы,  внезапные
и не всегда осознанные изменения курса. Он не  может стать  членом  какой-то
одной партии, потому что сам по себе является уникальной партией,  в которую
нет доступа посторонним и которая обречена на одинокое существование.
     Если  говорить  о  характере,  о личности  Александра  Николаевича,  то
давайте в  первую очередь вспомним,  что он вступил на престол в возрасте 37
лет,  то  есть  совершенно  зрелым  человеком.  О  каком-то  психологическом
взрослении, изменении черт характера и т. п.  в такие  годы говорить уже  не
приходится. Родившийся наследником престола и воспитанный Зимним дворцом, он
усвоил традиционное отношение к положению  монарха.  Это положение требовало
полнейшего   самоотречения,   растворения  царствующего   лица  в  том,  что
называется монаршим долгом, подчинения каждого  дня жизни  императора,  всех
сторон его существования выполнению этого долга.
     Однако,  когда  речь заходит  о  нашем  герое, во  всех  этих вроде  бы
бесспорных   сентенциях   начинает   проклевываться    некая    особенность,
привлекательная для любителей загадок хитрость, характерная  не  столько для
Александра II, сколько для времени его правления. Абсолютная монархия, иными
словами, все  абсолютное, связанное с  монархией, изживало  себя, постепенно
отмирало, в том  числе и абсолютное одиночество монарха, абсолютное  отличие
его  от других  людей, вознесенность над ними. В силу черт своего  характера
наш  герой был готов к  такому  развитию  событий  более,  чем  любой из его
предшественников и преемников. Можно сказать, что он с детских лет мечтал об
изменении имиджа российского самодержца.
     Те   исследователи,   которые   считают   Александра   II  недостаточно
подготовленным к миссии, выпавшей на его долю, по  сути,  укоряют его в том,
что он не был новым Петром Великим. Но, во-первых, как он мог им стать, если
ему предстояло разрушить как раз ту крепостническую систему, на которой Петр
возвел  здание  новой  России? А во-вторых,  дело  заключалось  в  том,  что
освобождение крестьян от безграничной  власти помещиков,  слова от  цензуры,
армии от рекрутчины и т. п. переплелось  для Александра Николаевича со своим
собственным освобождением от  абсолютизации положения монарха,  отсутствия у
него частной жизни.  Он  хотел быть на  престоле  человеком,  а не символом.
Стоит  ли  его  за  это  осуждать или  надо призывать восхищаться  смелостью
решения императора? Не будем спешить  с выводами, посмотрим, к чему  привели
попытки  нашего  героя  сделать  монарха  в   глазах   россиян  обыкновенным
человеком.
     Впрочем,  почему  только  россиян?  Уже  упоминавшийся  в  ходе  нашего
разговора  Бисмарк  был  неплохим  психологом, но  всяком  случае,  он  умел
подмечать  незаметные  на первый  взгляд, но "говорящие" черточки характеров
своих  собеседников.  Так, вот, прусский канцлер однажды записал в  дневнике
следующее: "Я всегда чувствовал симпатию к  нему  (Александру II - Л. Л.) на
обедах  у  нашего императора,  где  подают  немецкое шампанское  и  по одной
котлетке на человека, царь ел и  пил с отвращением и не очень умело старался
это скрыть. Он бывал мил за столом... Я более типичного русского не видел...
А эта способность влюбляться... Он всегда был влюблен  и потому почти всегда
благожелателен к людям".
     Можно  вести  долгие  и достаточно  интересные  теоретические  споры  о
человечности  или бессердечии  того  или  иного монарха - вряд  ли  подобные
дискуссии прибавят что-то значимое к нашим знаниям об этих людях. Ясно лишь,
что  одиночество   монархов,  связанное   с  чином,  который  они   приняли,
неотъемлемая  часть их  жизненного пути.  И  так  же ясно,  что полноценного
разговора  о  конкретном правителе  не  получится до тех  пор,  пока  мы  не
углубимся в  изучение всех сфер его  жизни, пока не попытаемся посмотреть на
него  не только как на самодержца, но и как  на общественного деятеля, сына,
брата, мужа, отца. Куда  же нам теперь направить  наш  разговор,  какую тему
затронуть? Забавную фразу бросил Бисмарк, помните "Он был всегда влюблен..."
Вас она не заинтриговала? А вот меня, признаться, задела за живое...

        "Часть II"
        "ОДИНОЧЕСТВО ВТОРОЕ. БЕГСТВО"

     Трудно привыкнуть к жизни, которая
     целиком проходит в приемных залах,
     в дворцовых подъездах и на лестницах.
     Жан де Лабрюйер

        "В КРУГУ РОДНЫХ"

     Если  бы  наш  разговор  был  посвящен  только  событиям  и  процессам,
происходившим в России в 1850-1880-х годах, то сейчас, конечно, следовало бы
побеседовать  о  реформах,  проведенных  в  царствование  Александра  II,  о
непростых  отношениях  Зимнего дворца  с общественно-политическими  лагерями
страны,   о  надеждах   и   разочарованиях,   поочередно  охватывавших   как
государственных или общественных деятелей, так  и простых обывателей России,
наконец, об обстоятельствах трагической гибели героя этой книги. Однако тема
нашего разговора:  Александр  Николаевич  -  человек и монарх, а потому речь
сейчас  пойдет  о его пребывании в семье родителей, создании им собственного
домашнего очага, и в дальнейшем - о попытках найти  счастье  и успокоение за
пределами семейного круга.
     Хочется верить, что  многое  в судьбе  и поступках Александра II станет
понятнее, если мы  обратимся именно  к  событиям его личной  жизни. В  конце
концов,  реформы  и  прочие  деяния определили  величие  и  особенности  его
царствования,  но вряд ли  сильно  воздействовали  на  человеческую сущность
Александра  Николаевича,  его  симпатии и антипатии.  Да  и не из одних лишь
величественных  моментов  состояло  его  правление,  как и правление  любого
другого монарха. Все они были  людьми, желавшими  тепла,  заботы, понимания,
пытавшимися укрыться от жизненных невзгод за прочными стенами своего дома.
     Наш  герой  всегда был  окружен многочисленной  родней: бабушка,  отец,
мать, браться,  сестры, жена, шесть сыновей, две  дочери.  Казалось, что еще
нужно, если  не  для  полного  счастья,  то  хотя  бы  для  того,  чтобы  не
чувствовать себя одиноким  как в семье родителей, так и в собственной семье?
На  первый  взгляд  все  верно,  но...  Сколько  таких  "но"  встречалось на
жизненном  пути Александра  Николаевича!  Однако прежде  чем  углубляться  в
обстоятельства личной жизни нашего героя, скажем несколько слов о воспитании
дворянских детей  в России первой половины XIX века. Это поможет нам оценить
типичность  или  уникальность  воспитания наследника  престола в 1820-1830-х
годах.
     В  России  в  указанный период существовали  три типа  отношений  между
родителями  и детьми. Первым  отметим так называемый английский, при котором
детям  разрешалось  практически все. Считалось, что таким  образом из  детей
вырабатываются  подлинно   свободные  личности,  не  стесненные  неуместными
запретами, не искалеченные контролем  со  стороны  взрослых.  На самом  деле
родители,  отстаивая  абсолютную  свободу  ребенка,  на  деле  потакали  его
прихотям и чаще всего растили отнюдь не идеальных английских джентльменов, а
черствых эгоистов и самодуров.
     Вторым типом внутрисемейных  отношений было спартанское воспитание, при
котором мир детей и взрослых оказывался  разделенным  непреодолимой  стеной.
Отношения старшего и младшего поколений в  таких семьях напоминали отношения
начальства и подчиненных в присутственных местах. Особой теплоты в  подобной
обстановке существовать не могло и не существовало, хотя жесткость домашнего
воспитания   зачастую  давала  неплохие  результаты:  дети  росли  физически
здоровыми, у них вырабатывался твердый характер, готовый к суровым жизненным
испытаниям.  С  другой   стороны,  людям,  выросшим  в  такой  обстановке  и
подчинившимся ей, порой не хватало душевной тонкости сопереживания ближнему.
     Но  имел  место  и  третий  тип  отношений  между родителями  и детьми,
окрашенный  многообещающей  гармонией.  Привычная  для  России  идиллическая
патриархальность дополнялась  в этом случае действенным  интересом к мировой
культуре,   что  образовывало   духовное   равновесие  в  семье,   тщательно
выстраиваемое  и сохраняемое.  Гармонично и высоко  развитые дети  вырастали
чаще  всего именно в таких семьях.  Примеры  подобной  высокой педагогики не
были  в  России  правилом, но не  являлись  и  столь  уж редким исключением.
Дворяне  постепенно дорастали до понимания  простой истины, заключавшейся  в
том,  что  в воспитании  детей надо думать не  о  потребностях  современного
общества,  не о будущем  страны,  а только и единственно  о самом конкретном
ребенке,  развитии его личности, души. Готовить  его  нужно не для  будущего
(тем более не для такого будущего, каким его представляют себе воспитатели),
а для него самого. А  уж он  потом решит, как и чем может оказаться полезным
для страны, для мира, для отдельного человека, оказавшегося рядом с ним.
     Какой же тип отношений между родителями и детьми господствовал в семье,
где довелось  родиться  нашему  герою? В  его отце,  императоре  Николае  I,
воплотилось  российское самодержавие в  самом чистом виде и на самом высоком
уровне.  Николай Павлович  чувствовал  себя  властелином  и Богом  миллионов
людей, что  нисколько не сковывало его, не пригибало плеч,  наоборот, гордое
чувство власти и силы естественно отражалось в облике и существе императора.
Он был  деспотом из  принципа, в соответствии со своим пониманием требований
момента,  и чья-то  независимость  от  монарха  или  превосходство  над  ним
воспринимались Николаем Павловичем как оскорбление.  Дело здесь не в обычной
человеческой мелочности или пошлой зависти, а в попытках сохранить чистоту и
недоступность  для простых смертных  того поста, который  занимал император.
Может  быть, еще  и  поэтому армия  была для  Николая  I не  просто  любимым
государственным институтом, но  эталоном для выстраивания образа  жизни всех
своих подданных,  включая и членов собственной семьи. Объясняя свою симпатию
к армейским установлениям, он еще в 1821 году писал: "Здесь порядок, строгая
безусловная законность,  никакого всезнайства  и противоречия, все  вытекает
одного из  другого...  никто без законного основания  (то есть  без  команды
сверху  -  Л.  Л.) не  становится впереди  другого,  все  подчиняются  одной
справедливой  цели,  все имеет свое  назначение.  Я  смотрю на  человеческую
жизнь, только как на службу, так  как  каждый служит". Честно говоря, взгляд
довольно-таки унылый, но что было, то было.
     К  концу  1840-х годов  казалось,  что императору  удалось  повсеместно
привести свою мечту  в  исполнение и подчинить мысли и устремления подданных
долгу непрерывного  служения родине  и трону.  По отзыву одного из тогдашних
литераторов, "... все казалось поконченным, запакованным и за пятью печатями
сданным на почту для  выдачи адресату,  которого зараньше предложено было не
разыскивать.  Впрочем, оставим в покое подданных, для  нас сейчас важно, что
названные идеи и чувства Николая Павловича в полной мере распространялись  и
на  его  семью,  в  которой  он  ощущал себя  в  какой-то степени  восточным
владыкой.  Он  требовал от  детей полной  покорности, корил их  за  малейшую
провинность, то есть, желая того или нет, ежеминутно подавлял их личность.
     Одна из  фрейлин  его жены вспоминала,  как  Николай строго  следил "за
стоянием своих детей  в церкви, малолетние были  выстроены перед  ним  и  не
смели  пошевелиться".   Он  совершенно  спокойно   мог   приказать  дочерям,
собравшимся на бал, снять драгоценности, обозвав их  "мартышками".  Понятно,
что  дети  отвечали  отцу восточным  же чувством  почитания с изрядной долей
лицемерия.  Вряд  ли можно назвать это любовью, точнее будет  обозначить как
вынужденное уважение, основанное на укоренившейся привычке к  безраздельному
господству  взрослых.   Все  это   проистекало  отнюдь   не   только   из-за
деспотических  черт  характера императора,  но  и потому,  что он  прекрасно
понимал, что их  ждет в будущем. Его дочь, великая  княжна Ольга  Николаевна
вспоминала:   "Папа   требовал  строгого   послушания,   но   разрешал   нам
удовольствия, свойственные  нашему детскому  возрасту. Когда ему доносили  о
наших  шалостях,  он  отвечал:  "Предоставьте  детям  забавы   их  возраста,
достаточно рано им придется научиться обособленности от всех остальных"".
     Все  вышесказанное  об отношениях  отца  и  детей полностью и  в первую
очередь было  характерно для первенца Николая Павловича. Иного и трудно было
ожидать, ведь  с наследника престола спрос особый и  начинался  этот спрос с
раннего детства. Графиня  М. М. Медем  вспоминала: "В 1821 году после нашего
выпуска из  Екатерининского института отец повез меня... представить великой
княгине Александре Федоровне.  После  нескольких  приветствий  великий князь
Николай  Павлович...  объявил,  что  желает  похвастаться  своим  сыном,  и,
несмотря на протест великой княгини, ввел  всех... в спальню сына, отодвинул
ширму, разбудил спящего ребенка и вынул его из кроватки, утверждая при этом,
что  солдат должен быть готов во всякое время. Потом,  поставив сына на пол,
стал рядом с ним на колени, взял огромный барабан и под звуки выбиваемого им
марша заставил сына маршировать".
     По свидетельству  другого  очевидца:  "Государь  бывал  строг к  своему
наследнику, скажу даже, в некоторых случаях немилосерд... что могло остаться
в памяти сына  в виде  болезненных ощущений, которые вызываемы  были резкими
замечаниями, запрещениями выражать мнение молокососу, как он  его называл...
Никогда  не  забуду  горьких слез цесаревича после прочтения ему официальной
бумаги... в которой ему было сообщено высочайшее повеление чтобы он  никогда
не утруждал  себя ходатайством по  прошениям, на имя цесаревича поступающим"
[1].
     Любящий отец, общавшийся с  сыном посредством  официальных бумаг -  это
сильно,  хотя  и  несколько   странно.  Однако  повторим  еще  раз,   законы
николаевской системы  одинаково  распространялись на всех, в  том числе и на
наследника. Впрочем,  Александру Николаевичу  приходилось переживать и более
неприятные мгновения, ведь в минуты гнева  Николай I забывал о своем величии
и  вел  себя с  детьми  самым  оскорбительным образом.  Он  был  законченным
педантом, соблюдавшим распорядок дня (а может  быть, просто установленный им
для всех порядок) по минутам. Так вот,  однажды за  то, что  цесаревна Мария
Александровна опоздала явиться в назначенный час, император прилюдно обозвал
Александра Николаевича "коровой" (правда, так и не пояснив, чем виновато это
животное,  а  также  чем  виноват  наследник  в  опоздании  своей  супруги).
Наверное, монарх посчитал, что тот распустил свою жену и не сумел установить
дома требуемую  императором  военную дисциплину.  Конечно, перед таким отцом
дети трепетали и старались скрывать истинные мысли и чувства.
     Некоторые авторы утверждают, что Николай I не очень любил старшего сына
и даже будто бы подумывал об устранении  его от престола. Такие прецеденты в
семье  Романовых,  как  известно,  случались,  но  тут  было скорее  другое.
Действительно, однажды  на  параде  Николай I  вслух  и  непристойно обругал
Александра Николаевича перед строем. В другой раз, заехав к сыну на дачу под
Петергофом,  государь  увидел, что  тот  посреди дня  играл с  придворными в
карты, и  надавал ему  пощечин,  но  все  это  было  в  порядке  вещей, дело
житейское.  Слухи  же об  отлучении  наследника  от  престола  кажутся явным
преувеличением, они не в духе, не в правилах Николая Павловича.
     К  тому  же  не   будем  сгущать  краски,  иначе  жизнь  царской  семьи
представится одноцветно-черной. По-своему Николай I был  внимательным отцом,
но,  тем не менее, отцом-императором, больше владыкой, нежели родителем.  Он
позаботился о прекрасном образовании сыновей и дочерей, тщательно  следил за
их  успехами,  карал за  неудачи, мальчиков  назначал  шефами гвардейских  и
армейских   полков,  а  наследника  престола   еще  и  активно   приобщал  к
государственной  деятельности.   Однако   трудно   поверить,  что  Александр
Николаевич  ощущал  неизбывное  семейное  тепло  и  постоянное  родительское
внимание. Вмешательство же  Николая I в учебный процесс сыновей, общение его
с  ними  носили  характер набегов  сеньора  на  владения  вассалов,  вассалы
трепетали, но ближе сеньор им от этого не становился.
     Николай I  был  суров не только  к сыновьям, но и  к  дочерям.  Скажем,
великая княгиня Мария Николаевна была замужем, и весьма  счастливо, за одним
из  Богарне, но ее  отец считал этот брак мезальянсом и терпеть не мог  мужа
дочери.  Во  время  визитов  молодой  четы  в  Россию  Николай Павлович даже
запрещал упоминать  о  новом  титуле  дочери, требуя, чтобы она  по-прежнему
звалась великой княгиней. Другая его дочь, Ольга Николаевна, страстно любила
князя А. И. Барятинского, блестящего гусарского офицера.  Император отправил
его на Кавказ  и всячески препятствовал продвижению по службе. Дочь же выдал
за   принца  Вюртембергского,  хотя   о   противоестественных   наклонностях
последнего шептались все европейские дворы.
     Мать  Александра  Николаевича,  Александра  Федоровна,   была  женщиной
приветливой  и  приятной во  многих  отношениях.  Образованная  и  одаренная
большим художественным  вкусом,  она всю жизнь  была  склонна к меланхолии и
мечтательности,  прерываемыми  периодами  бурной,  но  несколько  непонятной
активности. В  молодости будущая  императрица считалась "богиней  красоты  и
грации". Именно  ее Жуковский  назвал "гением чистой  красоты"  (эта удачная
строка прославилась благодаря Пушкину, который переадресовал ее А. П. Керн в
широко  известном  стихотворении).  Тот  же  Жуковский  посвятил  Александре
Федоровне следующие строки:

     Все - и робкая стыдливость
     Под сиянием венца,
     И младенческая живость,
     И величие лица,
     И в чертах глубокость чувства
     С безмятежной тишиной, -
     Все в ней было без искусства
     Неописанной красой!

     Александра  Федоровна  никогда   не  употребляла  слов  "приказание"  и
"приказывать",  говоря, что произносить их имеет право только  самодержец, а
она  -  всего   лишь  его  супруга.  О   скромности  притязаний  императрицы
свидетельствует  и ее дочь Ольга Николаевна: "Главным назначением  Мама было
быть любящей женой, довольной своей второстепенной ролью..." Улыбка и доброе
слово были у императрицы всегда наготове, но все это как-то походя, свысока,
мельком. К тому  же доброта  ее никогда  не выходила за  пределы  достаточно
ограниченного круга тех лиц, кого  судьбе было угодно к  ней приблизить. Всю
жизнь Александра  Федоровна, по  словам  Тютчевой, прожила в золотой клетке,
сооруженной  ей  мужем,  и  относилась  к числу  тех  правительниц,  которые
способны спросить,  почему  народ  не ест  пирожных, если у него  не хватает
хлеба. Может быт