чеством,
Н. Ф. Анненков писал: "В большом процессе (процесс "193-х". - Л. Л.) наивные
идеалисты и мечтатели ругались, потрясали решетками, наводили ужас на судей.
Это было  в  семьдесят  восьмом году.  А  через два-три года, перед теми  же
сенаторами,  безупречно одетые в  черные пары  и  в крахмальных  воротничках
Александр Квятковский, потом Желябов делали в корректнейшей форме показания:
"Я  имел  честь  объяснить суду,  что  бомба,  назначенная для  покушения на
императора,  была приготовлена  так-то и состояла  из следующих  частей...""
Действительно,  общественное противостояние в 1878  году открывается  уже не
агитацией  и  пропагандой,  а  выстрелом  В.  И.  Засулич  в  петербургского
генерал-губернатора Ф. Ф. Трепова.
     Губернатор, посетив дом  предварительного  заключения, приказал  высечь
содержавшегося  там  А.  С.  Боголюбова  за  то,  что  арестованный  (но  не
осужденный,  то   есть  полноправный  гражданин  империи)  при   встрече   с
градоначальником  не снял перед ним шапку. Этак можно было начать порку и не
в доме предварительного  заключения, а прямо на Невском проспекте, наказывая
всех  гуляющих или  спешащих  по  делу  петербуржцев, не  заметивших  важной
персоны генерал-губернатора. Стрелявшая в  сановника Засулич была схвачена у
него в кабинете и после недолгого следствия отдана под суд. Но ее дело,  как
бесспорно выигрышное для властей, решили передать в ведение  суда присяжных,
видимо, террористку хотели осудить руками общества, а не Особого присутствия
сената  или других чрезвычайных органов. Совершенно неожиданно для  "верхов"
присяжные оправдали подсудимую, и она была освобождена из-под стражи прямо в
зале суда, как и диктовал закон.  Проведенное по горячим следам совещание не
дало никаких  результатов,  кроме  отвергнутого  большинством  предложения о
введении в столице военного положения.
     А революционное движение продолжало набирать силу, становясь все  более
организованным и беспощадным  [10]. В период с  марта 1878-го по апрель 1879
года последовали: убийства шефа  одесских жандармов, агента сыскной полиции,
покушение на жизнь киевского  прокурора,  убийства в  центре Петербурга шефа
российских   жандармов,    харьковского    генерал-губернатора,   удачливого
полицейского провокатора. В марте 1879 года в Петербург  из Поволжья приехал
А.  К.  Соловьев   с  твердым   намерением  произвести  покушение  на  жизнь
императора.  На этот раз  останавливать террориста было некому, настроение в
революционном  лагере   за  время,   прошедшее  с   1871   года,  изменилось
кардинальным образом.  22 марта Соловьев выпустил в Александра II четыре или
пять  пуль из револьвера,  но пробил  в нескольких местах только его шинель.
Императора  спасла  и  неопытность  покушавшегося,  который  отнюдь  не  был
профессиональным снайпером, и то, что сам монарх после  первого выстрела, не
растерявшись,  побежал от Соловьева зигзагами, затрудняя тому  прицеливание.
Сразу  после   выстрелов  22   марта   Россия   была   поделена   на   шесть
генерал-губернаторств,   и  каждый  из  шести  новых  "самодержцев"  получил
диктаторские полномочия на вверенной ему территории (включая и право издания
новых законов). Однако и эта мера  - хотя губернаторы выслали  575 и казнили
16 человек - не спасла положения.
     Летом 1879 года в рядах "Земли и воли" произошел раскол. За три дня  до
съезда,  намеченного  на  18  июня  в  Воронеже,  в   Липецке  собрались  11
"политиков-террористов".   Среди   них   были   почти  все   будущие   члены
Исполнительного  комитета  "Народной  воли":  А.  Михайлов,  А. Желябов,  А.
Квятковский, Н. Морозов,  М. Фроленко... Здесь, в  Липецке, было  выработано
единое и  единственное  требование, с  которым "политики"  вышли  на съезд в
Воронеже. Они  настаивали на внесении в  землевольческую  программу пункта о
временной необходимости политической  борьбы, включая террор, для достижения
в России  демократических прав и свобод. Здесь же,  в  Липецке, был  вынесен
обвинительный приговор  императору Александру II. Монарху ставились  в вину:
обман народа и общества мизерными реформами,  нищета  народа, разгром в 1863
году Польши, подавление всякого признака свободы,  виселицы в Киеве, Одессе,
Петербурге для  террористов, зверское обращение с политическими заключенными
в местах лишения свободы.
     Прямое  столкновение  "политиков"  и  "пропагандистов-деревенщиков"  на
съезде  в Воронеже привело к глубокому  расколу в рядах "Земли и воли". Чуть
позже организация  вообще  распалась  на два новых  народнических  общества:
"Черный  передел"  (работа  в  деревне)  и   "Народная  воля"  (политическая
деятельность,  в  том числе и террор).  Порывая  с  анархией,  народничество
вынуждено  скатывалось  к террору. А  "Народная  воля"  взяла на  себя  роль
ударной силы в борьбе с существующим режимом. Именно она произвела очередное
покушение на императора поздней  осенью 1879 года. Эта  попытка цареубийства
благодаря непредвиденным обстоятельствам оказалась трехсерийной.
     В  октябре   месяце  на  14-й  версте,  близ   Одессы,  появился  новый
железнодорожный  сторож с супругой. Обычный сторож, крестьянского  вида,  не
старый, но и  не юноша.  Вместе  с тем  он  не был  обычным  железнодорожным
рабочим,  поскольку  явился  к  начальнику  дистанции с запиской  от  барона
Унгерн-Штерберга, влиятельного лица на Юго-Западной железной дороге и к тому
же зятя генерал-губернатора Одессы Тотлебена. По слухам, новый сторож служил
раньше  в  дворниках  у одной  знатной дамы, которая,  узнав,  что  его жена
страдает туберкулезом,  попросила  барона  дать  ее слуге  работу на  свежем
воздухе. Барон  черкнул записку, и  все устроилось...  к вящему удовольствию
Исполнительного  комитета  "Народной  воли".  Как   впоследствии  установила
полиция, сторожем на железной дороге оказался член ИК Михаил Фроленко, а его
"женой" -  Татьяна Лебедева.  Интересно,  что "знатной дамой",  побывавшей у
Унгерн-Штерберга, была известная Вера Фигнер. Операция протекала успешно, но
императорский поезд проследовал не через Одессу, а через Александровск.
     Здесь  его  ожидала  другая  группа народовольцев  во главе  с  Андреем
Желябовым.  В начале  ноября  1879  года в  городскую управу  Александровска
обратился  приезжий  купец  Черемисов  с  просьбой  отвести  ему  землю  для
строительства кожевенного завода. Правда, участок земли он  выбрал не совсем
подходящий  -  у  самого  полотна  железной  дороги.  Черемисов  устраивался
основательно:  привез  жену,  купил  коляску,  вызвал землемера,  обсуждал с
жившими   у   него   мастеровыми   планы   строительства   завода.   Дел   у
Черемисова-Желябова   действительно   было  много:   предстояло  просверлить
железнодорожную насыпь, заложить мину, протянуть провода от насыпи к дороге.
"Купец" находился в постоянном нервном напряжении, его "жена" (Анна Якимова)
слышала,   как  он  во  сне  кричал:  "Прячь   провода,  прячь!"  18  ноября
долгожданный царский поезд вынырнул из-за поворота, и кто-то из "мастеровых"
воскликнул. "Жарь!"  Желябов  соединил провода  электрической  батареи  и...
ничего.  Не сработала электрическая цепь взрывателя, то ли отсыревшая, то ли
обрубленная  Иваном  Складским,  осужденным  уже  при  советской  власти  за
предательство народовольцев...
     Теперь вся  надежда была  на группу Софьи Перовской, которая  поджидала
поезд  под  Москвой.  Перовская  и Гартман обосновались  в  старообрядческом
Замоскворечье, вблизи Рогожско-Симоновой заставы, ныне Заставы  Ильича. Семь
километров от  Москвы,  тут уж железнодорожным сторожем  не устроишься и под
насыпь  мину  не подложишь.  Оставалось  одно - подкоп.  Это  была каторжная
работа,   да  нет,  хуже   каторжной.  Узкий   лаз  (галерея)  с   постоянно
потрескивавшими самодельными креплениями. Работавший, лежа отковыривал комья
земли и ссыпал их на  лист железа или  фанеры, который его товарищи веревкой
вытаскивали  наружу,  в  погреб дома. Ночью  вытащенную  землю  разбрасывали
ровным слоем по огороду.
     Александр Михайлов вспоминал:  "Положение  работающего  там походило на
заживо  зарытого,  употребляющего последние усилия  для борьбы  со смертью".
Двигаться можно было только на животе,  работали от полутора  до  трех часов
каждый, за день вырывали от двух до трех аршин (140210 сантиметров) Во время
дождя (а шел  ноябрь) из галереи вычерпывали  до 300-400 ведер воды. Кое-кто
из  работавших в  лазе, боясь обвала и мучительной  смерти, брал с со бой яд
чтобы в случае чего покончить с  жизнью разом.  Не смотря ни на что,  подкоп
был готов в срок, но тут в дело вмешался случай. На одной из станции царский
поезд обогнал на полчаса поезд со свитой эти полчаса и спасли Александра II.
Народовольцы ошибочно пропустили его,  взорвав мину  под  четвертым  вагоном
второго состава.  Однако  в  этом  вагоне находились  лишь  фрукты и  другая
провизия, предназначенная  для царского  стола. Граф  Адлерберг,  ехавший  с
Александром  II  в  одном  вагоне,  прибыл из Москвы  к  месту  покушения  и
ужаснулся  - от двух вагонов поезда свиты  остался, по его словам, "мармелад
какой-то".
     Выступая  после  этого  страшного  события в  Кремлевском дворце  перед
представителями различных сословий, Александр  Николаевич сказал: "Я надеюсь
на  ваше содействие чтобы остановить заблуждающуюся молодежь на том пагубном
пути,  на  который люди  неблагонамеренные стараются  ее завлечь..." Судя по
всему, "заблуждалась" к тому  времени в России не только молодежь. Во всяком
случае,  когда  по подписке был объявлен  сбор на  строительство  часовни  в
память  о  чудесном спасении  государя,  то  за год  удалось  собрать  столь
мизерную сумму, что  о ней  просто неудобно говорить. Александр  II, похоже,
окончательно оказался один на один с революционерами, превратившимися к тому
времени в убежденных, то есть идейных террористов.

        "Часть V"
        "ОДИНОЧЕСТВО ТРЕТЬЕ. ФИНАЛ"

     Мысль не дело, а дело будет не по
     нашим мыслям, а по уставу судьбы.
     Н. М. Карамзин

        "ВЗРЫВ В ЗИМНЕМ ДВОРЦЕ"

     Начало 1880 года выдалось спокойным,  если не  сказать вялым. В  Зимнем
дворце под  председательством  как самого императора,  так и  великого князя
Константина Николаевича  заседали  высшие  сановники, пытавшиеся  выработать
действенные меры  по борьбе с революционной угрозой. Исчерпывающий итог этих
заседаний подвел сам  Александр  II, записавший  в дневнике:  "Совещались  с
Костей и другими,  решили  ничего  не делать".  Что  ж,  по-своему это  было
кардинальное решение, хотя и вряд ли  действенное. Общая сонливость охватила
и Государственный Совет,  который всегда  чутко  прислушивался к  настроению
Зимнего дворца. 28 марта  1880 года, скажем,  члены Совета, прозаседав минут
сорок, решили, что на следующий день заседаний не будет "по неимению дел".
     Великий князь Константин Николаевич  и Валуев еще в январе того же года
пытались поднять вопрос  о призвании представителей общества для  участия  в
общегосударственных  делах,  что,  по  их  мнению,  привело бы  к  обузданию
крамолы. Однако против них выступили все члены очередного совещания во главе
с   наследником   престола  великим  князем   Александром   Александровичем.
Последний,  в свою  очередь  предложил усилить репрессии,  для чего  создать
Верховную следственную комиссию по образцу  таких  же комиссий  1862 и  1866
годов но император не поддержал и этого предложения, оставаясь  верным своей
тактике балансирования между либерализмом и ретроградством.
     Обстановка была взорвана причем в прямом смысле этого слова все теми же
народовольцами.  В феврале 1880  года  в  Зимнем  дворце внезапно  прогремел
взрыв. Он был подготовлен С. Н. Халтуриным  который для того чтобы совершить
покушение   на  монарха,   устроился   во   дворец   на  должность   столяра
краснодеревщика. Работая там,  Халтурин один-единственный  раз близко  видел
Александра  II  когда  вешал  картину  в  кабинете  императора.   Среди  его
инструментов  был  тяжелый  молоток  с  острым  концом.  Ольга  Любатович  -
народоволка,  хорошо знавшая  Халтурина позже рассказывала с его  слов: "Кто
подумал бы, что тот же человек, встретив однажды один  на один Александра II
в его  кабинете не решился убить его сзади просто бывшим в руках молотком?..
Да,  глубока  и  полна  противоречий  человеческая  душа".  Далее  Любатович
продолжает: "Считая Александра II  величайшим  преступником  против  народа,
Халтурин невольно чувствовал обаяние его доброго обходительного  обращения с
рабочими".  Как писал в историческом  романе " Истоки  " М. А.  Алданов: "Но
взрыв был одно, а это (убийство молотком - Л. Л.) было совершенно другое".
     Халтурин небольшими  партиями носил взрывчатку, изготовлявшуюся вручную
его единомышленниками в свою  комнату  отдыха а  затем,  накопив достаточный
запас,  взорвал ее  в  обеденный час. В  этот момент  император  должен  был
находиться  в столовой,  расположенной как раз над  комнатой отдыха рабочих.
Александра Николаевича спасло  то, что поезд ожидавшегося им  гостя,  принца
Александра Гессенского  задержался  на  тридцать минут и  соответственно  на
полчаса сдвинулся весь распорядок дня монарха. Взрыв застал его и  принца на
пороге комнаты охраны расположенной непосредственно перед столовой.
     Александр  Гессенский  так  вспоминал о тех страшных  мгновениях:  "Пол
поднялся словно  под влиянием землетрясения,  газ в галерее погас, наступила
совершенная  темнота, а в воздухе распространился  невыносимый  запах пороха
или динамита. В обеденном  зале -  прямо на накрытый стол - рухнула люстра".
Итоги  покушения оказались трагическими: десять убитых и около  восьмидесяти
раненых  в основном  солдат  лейб-гвардии Финляндского полка и  лакеев  [1].
Гибель  ни  в  чем не повинных  людей заставила революционеров в  дальнейшем
отказаться от взрывов полотна железных дорог и зданий, подобные акции  могли
разрушить  тот  романтический ореол, который  был  создан вокруг террористов
обществом, прежде всего молодежной его частью.
     В наши  дни  взрыв,  происшедший  тогда  в Зимнем  дворце, не  вызывает
особого  удивления.  Дело  не  в толстокожести людей XX века  а  в том, что,
знакомясь, как охранялась резиденция монарха в 1870-х - начале 1880-х  годов
удивляешься лишь тому, что покушение  на  императора  прямо в его  дворце не
произошло  гораздо  раньше.  Пропускной  системы  в  Зимнем  практически  не
существовало; часовые  надеялись  на свою зрительную память гораздо  больше,
чем на пропуска.  Прислуга,  пользуясь знакомством  с  солдатами,  частенько
приводила с собой в царскую резиденцию родных  и  знакомых нередко устраивая
на кухне свои семейные праздники,  благо  и продукты и вина были под  рукой.
Воровство  среди  лакеев и  рабочих достигло таких масштабов,  что Халтурин,
отправляясь  на  встречи  с  единомышленниками,   вынужден  был  каждый  раз
прихватывать из дворца предметы сервизов  или еще какие-нибудь мелочи, чтобы
не вызывать у окружающих подозрения странным бессребреничеством.
     По  следам взрыва  в Зимнем  дворце  состоялось  очередное  совещание в
"верхах". Министр  двора  А. В.  Адлерберг,  чувствуя свою вину, потребовал,
чтобы арестованным по  политическим делам не дозволяли отныне  отмалчиваться
на допросах. Император  хмуро  поинтересовался: "Каким же образом, разве что
пыткой?" - и махнул на советников рукой. Вновь  воспрянули духом  противники
преобразований, надеясь, что  взрыв в Зимнем  дворце окончательно  похоронит
пугавшие их  разговоры о даровании  стране конституции.  Однако  предугадать
реакцию Александра II на случившееся, как мы видели, снова не удалось.
     Оставим  на некоторое время  хронологию событий и поговорим  о том, что
напрашивается само собой, когда читаешь материалы о борьбе Зимнего дворца  с
деятелями  "Народной воли".  Куда собственно,  в это  время смотрели  и  чем
занимались  прославленное III отделение и многочисленная полиция  Российской
империи?  Почем они допустили целую  серию покушений на жизнь императора и в
конце  концов его гибель от рук революционеров?  Объяснения этому могут быть
естественно  разные,  вплоть   до  самых   фантастических  (типа   того  что
правоохранительные органы  проводили тщательно продуманную  ими политическую
комбинацию, используя для этого борьбу террористов, или предположение о том,
что  "верхи"  старались  таким  образом  избежать  династического   кризиса,
связанного с  появлением  у Александра  Николаевича  новой  семьи). Объясняя
исторические  события с точки зрения случайных  совпадений и  фантастических
предположений, нетрудно  договориться, скажем,  и  до  того,  что библиотеку
Ивана  Грозного украли татары,  мстя царю  за  взятие им Казани и Астрахани.
Однако,  если   говорить  серьезно,   то   дело,   думается,   в  том,   что
правоохранительные  органы России впервые в своей практике столкнулись не со
студенческими  кружками, дружескими  "средами" или "пятницами" интеллигенции
(эти-то  собрания  они  научились  громить  легко),  а  с  профессиональными
революционерами,   подготовленными   к   деятельности   в  подполье   самими
обстоятельствами. Причем этот новый для  полиции противник  имел, во-первых,
за плечами десятилетний опыт  революционной  работы,  а  во-вторых, оказался
просто талантливее своих оппонентов из официальных учреждений.
     Чтобы убедиться  в последнем, достаточно вспомнить отзывы героя обороны
Севастополя и осады Плевны генерала Э. И.  Тотлебена об А. И.  Желябове и Н.
И. Кибальчиче:  "Что бы  там ни было, что  бы  они  не  совершили (и  это  о
цареубийстве!  -  Л. Л.), но  таких людей нельзя  вешать.  А Кибальчича я бы
засадил крепко-накрепко до конца  его дней,  но при этом  предоставил бы ему
полную  возможность работать  над его  техническими изобретениями". Генерал,
безусловно, знал, о чем говорил, ведь метательные снаряды, которыми был убит
Александр II, не имели аналогов ни в одной армии мира.  Если бы Тотлебен мог
предугадать,  что  в  тюремной   камере   Кибальчич  работал  над   проектом
реактивного  снаряда, который мог  стать прообразом знаменитых "катюш",  то,
наверное, отстаивал бы свое мнение еще более энергично. Проект же Кибальчича
был на долгие годы положен членами Особого  присутствия "под сукно", но ведь
это   нисколько   не   умаляет   таланта   изобретателя.   Именно   в   силу
профессионализма и  таланта радикалов  усиление правительственных  репрессий
достаточно долго  не давало желаемых результатов. Потребовалось время, чтобы
полиция  смогла  выдвинуть  фигуры,  равные по  профессиональной  подготовке
лидерам "Народной воли", а те сумели выработать  действенные методы борьбы с
терроризмом. Но император к этому времени был уже мертв.
     Не будем забывать,  естественно,  и  о позиции  общества,  которое,  не
поддерживая народовольческого террора, в принципе ничего не сделало  для его
прекращения  на деле. Оно,  видимо, считало,  что в данной ситуации чем хуже
дела  у правительства,  тем  лучше  для  страны. Крайнее выражение  подобной
позиции звучит как отчаянный афоризм: пусть хуже, но  иначе! - и было весьма
в ходу  позже,  во  время событий 1917 года. Надо признать, что  и в  начале
1880-х  годов общество  имело  некоторые  основания  для  таких  настроений.
"Никогда еще, - писал в 1880 году Д. Милютин, - не было представлено столько
безграничного   произвола  администрации   и  полиции.   Но   одними   этими
полицейскими   мерами,  террором  и  насилием  едва   ли  можно   прекратить
революционную подпольную  работу... Трудно искоренить зло, когда ни в  одном
слое общества правительство не находит  ни сочувствия к  себе,  ни искренней
поддержки..."
     В  подтверждение  этому  выводу  очень хочется привести разговор  Ф. М.
Достоевского  с  известным  издателем  А.  С.  Сувориным,  зафиксированный в
дневнике последнего. "Представьте себе... -  горячился Федор  Михайл