нe происходила  борьба, -- потомъ на меня  нахлынуло
что-то, съ силой прорвалось наружу, и я излилъ передъ Мирiамъ всю свою душу.
     Какъ  старому доброму  другу, съ  которымъ  прожилъ  всю  жизнь  и  отъ
котораго не можетъ быть тайнъ,  разсказалъ я  Мирiамъ всю свою  повeсть,  --
какъ  узналъ я изъ словъ Цвака, что  еще молодымъ лишился  разсудка и потому
совершенно не помню своего  прошлаго,-- какъ за  послeднее время во  мнe все
чаще и чаще  пробуждаются образы,  относящiеся,  навeрное, къ этимъ далекимъ
годамъ и  какъ  я  содрогаюсь при  мысли, что  настанетъ минута, когда вновь
предо мной все воскреснетъ и вновь помрачитъ мой разсудокъ.
     Я скрылъ отъ нея только то, что -- какъ мнe казалось -- было связано съ
ея отцомъ: мои переживанiя подъ землей и все дальнeйшее. 156
     Она придвинулась  близко ко мнe  и,  затаивъ  дыханiе, слушала  меня съ
такимъ глубокимъ участiемъ, что меня охватило невыразимо отрадное чувство.
     Наконецъ-то я  нашелъ  человeка, съ  которымъ смогу  подeлиться,  когда
душевное  одиночество  будетъ  уже  слишкомъ меня тяготить. Правда, былъ еще
Гиллель,  но для меня  онъ  былъ  существомъ  съ заоблачныхъ  высей,  -- онъ
появлялся  и  исчезалъ,  точно  лучъ свeта, --  я  не могъ подходить къ нему
близко, когда испытывалъ въ этомъ потребность.
     Я  высказалъ это ей, и она меня поняла. Она такъ же относилась къ нему,
хотя онъ и былъ ей отцомъ.
     Онъ ее безконечно  любилъ, и она его тоже -- "а все-таки я отдeлена отъ
него какъ будто  стеклянной  стeной,"  довeрилась она  мнe, "и  стeну эту  я
проломить не  могу. Сколько я себя помню, всегда было такъ же.  -- Когда еще
ребенкомъ, я его видала во снe у своего изголовiя, онъ всегда былъ въ одеждe
первосвященника: на груди -- золотыя скрижали Моисея съ двeнадцатью камнями,
а у висковъ голубоватые сiяющiе лучи. -- По-моему, его любовь безконечна, --
она слишкомъ сильна, чтобы мы могли ее воспринять. Такъ думала и мать, когда
мы  съ  ней  тайкомъ говорили  о  немъ."  --  --  Она  вздрогнула  вдругъ  и
затрепетала всeмъ  тeломъ. Я  хотeлъ было встать,  но она меня удержала: "Не
безпокойтесь. Ничего. Мнe только вспомнилось. -- -- Когда умерла моя мать --
только я знаю, какъ любилъ онъ ее, я  была тогда  еще совсeмъ маленькой,  --
мнe казалось, я умру съ горя:  я побeжала  къ  нему,  157  уцeпилась  за его
сюртукъ, хотeла кричать, но не могла, -- я была вся какъ будто парализована;
онъ посмотрeлъ  на меня, улыбнулся, -- у меня и сейчасъ еще при воспоминанiи
объ  этомъ морозъ пробeгаетъ по кожe, -- поцeловалъ  меня въ лобъ  и провелъ
рукой по глазамъ -- -- -- И съ той минуты до сихъ поръ я не испытала ни разу
горькаго чувства по  поводу утраты матери. Когда ее хоронили, я не проронила
ни слезинки: солнце  на небe казалось мнe сверкающей дланью  Господней, -- я
удивлялась, почему  другiе такъ  плачутъ.  Отецъ  шелъ за  гробомъ вмeстe со
мной, и  всякiй разъ, когда я къ нему поднимала глаза, онъ тихо улыбался, --
я замeчала, какъ всe обращали на это вниманiе и ужасались."
     "Но вы вeдь счастливы,  Мирiамъ? Счастливы? Скажите -- васъ никогда  не
страшитъ  сознанiе,  что  вашъ  отецъ  на  голову  выше  всeхъ  остальныхъ?"
осторожно спросилъ я.
     Мирiамъ радостно покачала головой:
     "Я живу  точно въ сладостномъ снe. -- Когда вы меня  недавно  спросили,
господинъ Пернатъ, нeтъ ли у меня заботъ и почему мы живемъ здeсь, я чуть не
расхохоталась.  Развe  природа  прекрасна?  Конечно,  деревья  зелены,  небо
лазурно, но я могу себe представить все это гораздо болeе прекраснымъ, когда
закрою глаза.  Развe должна я непремeнно жить въ лeсу, чтобы видeть природу?
-- А нужда -- -- и -- --  даже голодъ? Они тысячу  разъ окупаются надеждой и
ожиданiемъ."
     "Ожиданiемъ?" переспросилъ я съ удивленiемъ.
     "Ожиданiемъ чуда. Вамъ развe  оно не знакомо? Неужели? Бeдный, какъ мнe
васъ  жаль!  -- Какъ  мало  людей, которымъ  оно знакомо.  Вотъ, видите, 158
поэтому-то  я никуда не хожу и  ни съ  кeмъ не  встрeчаюсь.  Прежде у  меня,
правда,  были  подруги --  конечно,  еврейки,  какъ и  я  -- но мы  не могли
сговориться: онe не понимали меня, а я ихъ. Когда я имъ говорила о чудe, онe
думали сначала, что я шучу, а когда убeдились, что я отношусь къ этому очень
серьезно и понимаю подъ чудомъ совсeмъ не то, что ученые нeмцы въ очкахъ, --
не  естественное  произрастанiе  травы  и  тому  подобныя  вещи,  а   скорeе
совершенно обратное, -- онe готовы были принять меня за  сумасшедшую.  Но не
рискнули: я  была  развитeе  ихъ, знала древнееврейскiй и  арамитскiй языкъ,
умeла читать "targumim" и "midraschim" и еще многое другое. Въ концe концовъ
онe дали мнe прозвище, которое рeшительно ничего  не выражаетъ: они называли
меня -- экзальтированной.
     Когда я старалась имъ объяснить, что  въ библiи и въ другихъ священныхъ
книгахъ для меня самое  главное, самое существенное -- чудо и только чудо, а
вовсе  не предписанiя морали и этики,  которыя служатъ только тайными путями
къ  достиженiю чуда, -- онe отвeчали мнe  общими  фразами,  --  онe  боялись
откровенно  признаться, что и въ  религiозныхъ писанiяхъ  онe вeрятъ лишь въ
то,  что  съ  такимъ же успeхомъ  могло  бы быть  написано и въ гражданскихъ
кодексахъ.  Уже  самое слово  "чудо"  вызывало  у  нихъ недоумeнiе.  По  ихъ
словамъ, онe сразу теряли подъ ногами почву.
     Какъ  будто можетъ быть что-либо  болeе прекрасное, чeмъ потерять почву
подъ ногами?! 159
     Мiръ для того и созданъ, чтобы мы  рисовали себe его гибель, -- сказалъ
однажды  отецъ, --  только  тогда начнется новая  жизнь. Я не знаю, что  онъ
разумeлъ подъ "жизнью", но временами я чувствую, что наступитъ день, когда я
"проснусь". Я не представляю  себe, что со мной будетъ  тогда. Но думаю, что
передъ этимъ должно совершиться чудо.
     "Развe ты  когда-нибудь уже  видeла чудо, что все  время его ожидаешь?"
спрашивали  меня  часто  подруги.  Я  отвeчала имъ  отрицательно; тогда  онe
начинали радоваться и торжествовать надо  мною побeду. Скажите же, господинъ
Пернатъ,  вы  бы  могли  ихъ  понять?  0  томъ,  что  мнe все-таки  пришлось
переживать чудеса, хотя бы  небольшiя, -- --  крохотныя  --," глаза  Мирiамъ
заблестeли, "объ этомъ я имъ говорить не хотeла -- -- --"
     Я услышалъ, какъ въ ея голосe за звучали счастливыя слезы.
     --" но вы поймете меня:  очень часто, цeлыя недeли  и мeсяцы даже,"  --
Мирiамъ сразу понизила голосъ, -- "мы жили только въ ожиданiи чуда. Когда въ
домe   совсeмъ  не  было  хлeба,   не  оставалось  даже  кусочка,  я  всегда
чувствовала:  вотъ,  теперь  часъ  наступилъ! --  Я сидeла тутъ и  ждала, --
ждала, пока не захватывало у меня дыханiе  отъ сердцебьенiя. Тогда -- тогда,
точно повинуясь  какому-то зову, я спускалась внизъ  и быстро, быстро бeжала
по улицe, стараясь вернуться домой до возвращенiя отца. И -- и всякiй разъ я
находила деньги. То больше, то меньше, но всегда достаточно для  того, чтобъ
купить самое необходимое. Иногда  посреди улицы лежалъ гульденъ; я  замeчала
его  блескъ еще 160 издали,  а  другiе  ступали на  него,  едва  не  падали,
поскользнувшись, но все же не видали его. Благодаря  этому я стала настолько
самоувeренной, что перестала выходить даже на улицу, а просто какъ ребенокъ,
искала на полу въ кухнe, не упалъ ли съ неба хлeбъ или деньги."
     У меня блеснула неожиданно мысль, и я невольно, отъ радости, улыбнулся.
     Она сейчасъ же замeтила.
     "Не смeйтесь,  господинъ  Пернатъ,"  сказала  она умоляющимъ  голосомъ.
"Вeрьте мнe, -- я знаю, что чудеса будутъ  множиться и  расти и когда-нибудь
--"
     Я  успокоилъ  ее:  "Я  вовсе не  смeюсь,  Мирiамъ! Откуда вы  взяли?  Я
безконечно  счастливъ, что вы не такая, какъ всe тe, что для каждаго явленiя
ищутъ привычную причину  и  сердятся, если ее  не находятъ, мы же  въ такихъ
случаяхъ говоримъ: слава Богу!"
     Она протянула мнe руку:
     "И  -- правда --  вы вeдь перестанете говорить, господинъ Пернатъ,  что
вамъ бы  хотeлось помочь мнe -- -- или  намъ? Вы вeдь не будете этого дeлать
теперь, разъ вы знаете, что этимъ вы лишите меня возможности испытать чудо?
     Я обeщалъ ей. Но въ душe подумалъ другое.
     Отворилась дверь, и вошелъ Гиллель.
     Мирiамъ обняла  его. Онъ поздоровался со мной, - радушно и  дружелюбно,
но опять обратился съ холоднымъ "вы".
     Онъ  былъ,  повидимому,  слегка  утомленъ или  чeмъ-то  взволнованъ. --
Впрочемъ, быть можетъ, я и ошибался. 161
     Можетъ быть мнe такъ показалось, потому что въ комнатe уже было темно.
     "Вы, навeрное, пришли, чтобъ со мной посовeтоваться," началъ онъ, когда
Мирiамъ оставила насъ однихъ, "по дeлу этой дамы -- --?"
     Изумленный, я хотeлъ было прервать его, но онъ мнe не далъ:
     "Мнe разсказалъ все студентъ Харузекъ.  Я остановилъ его  на улицe,  --
меня удивило, что онъ вдругъ такъ измeнился. Да, онъ мнe все разсказалъ. Отъ
полноты сердца.  Сказалъ и  про то, что вы ему  дали денегъ," Онъ пристально
посмотрeлъ на меня и  продолжалъ,  подчеркивая какъ-то странно каждое слово.
Но я не понялъ его.
     "Конечно  --  это было нeсколько  капель счастья съ  небесъ  -- и -- на
этотъ разъ, можетъ быть,  онe вреда  и не принесли,  но" -- онъ на мгновенiе
задумался --  "но  иногда  этимъ  и  себe  и другимъ  причиняешь  одно  лишь
страданiе. Помогать -- не такъ-то легко, какъ вамъ кажется, милый мой другъ!
Иначе  было  бы просто, совсeмъ просто  спасти весь  этотъ мiръ.  --  Вы  не
согласны со мной?"
     "Развe вы сами, Гиллель, не помогаете бeднымъ? Развe вы сами не отдаете
имъ часто все, что у васъ есть?" спросилъ я.
     Онъ  съ  улыбкой  покачалъ  головой.  "Мнe  кажется,  вы  стали  вдругъ
талмудистомъ: на вопросъ вы отвeчаете тоже вопросомъ. Такъ спорить трудно."
     Онъ замолчалъ, какъ будто ожидая отвeта, но я снова не понялъ, что онъ,
въ сущности, хочетъ сказать. 162
     "Впрочемъ, вернемся  лучше  къ дeлу," заговорилъ  онъ  совсeмъ  другимъ
тономъ,  "я  не  думаю,  чтобы  вашей  знакомой  грозила  въ  данную  минута
опасность.  Предоставьте  все  дeло времени.  Хотя  и  говорятъ,  что  умный
человeкъ  предвосхищаетъ  событiя,  но,  по-моему, гораздо  умнeе тотъ,  кто
выжидаетъ и кто ко всему подготовленъ. Быть можетъ, представится  случай мнe
встрeтиться съ Вассертрумомъ, -- хотя  для  этого иницiатива должна исходить
отъ него, -- я не шевельну пальцемъ, онъ долженъ притти сюда первый. Къ вамъ
или ко  мнe, безразлично. Тогда я поговорю съ  нимъ.  И  тогда  отъ него ужъ
будетъ зависeть -- послeдуетъ онъ моему совeту или нeтъ. Я во всякомъ случаe
буду стоять въ сторонe."
     Я робко старался прочесть что-нибудь у него на  лицe. Такъ холодно,  съ
такой странной угрозой онъ еще  никогда не говорилъ. Но  позади  его черныхъ
глазъ въ глубокихъ впадинахъ зiяла цeлая пропасть.
     "Точно стеклянная стeна  между нимъ  и другими", припомнились мнe слова
Мирiамъ.
     Я могъ только молча пожать ему руку -- и удалиться.
     Онъ  проводилъ  меня  до  двери.  Когда  я  поднимался  по  лeстницe  и
обернулся,  то замeтилъ,  что  онъ все  еще стоитъ  внизу и  привeтливо  мнe
улыбается,  -- какъ  человeкъ, которому  хотeлось бы еще что-то  сказать, но
который не можетъ этого сдeлать. 163

--------
СТРАХЪ.

     Я хотeлъ  захватить  пальто  и  трость  и пойти поужинать  въ маленькiй
ресторанчикъ,  гдe каждый вечеръ до поздней ночи сидeли Цвакъ, Фрисландеръ и
Прокопъ и разсказывали  другъ другу  всякiя  невeроятныя  исторiи. Но едва я
вошелъ къ себe  въ  комнату,  какъ тотчасъ все мое желанiе пропало, --  какъ
будто чьи-то руки сорвали съ меня все, что я ношу на себe.
     Въ комнатe была напряженная атмосфера. Я  не могъ сразу разобраться, въ
чемъ дeло, но  чувствовалъ  эту напряженность, какъ  нeчто  реальное. Черезъ
мгновенiе она овладeла мной съ такой силой, что отъ волненiя я  не зналъ, съ
чего мнe начать: зажечь  ли свeтъ, запереть за собой дверь, сeсть или ходить
взадъ и впередъ.
     Быть можетъ,  за  время  моего отсутствiя сюда кто-нибудь  прокрался  и
спрятался? И меня заразила  боязнь  этого  человeка быть  тутъ застигнутымъ?
Или, можетъ быть, здeсь побывалъ Вассертрумъ?
     Я отодвинулъ гардины, открылъ  шкафъ,  заглянулъ  въ  спальню: -- нeтъ,
никого!
     Шкатулка тоже стояла на мeстe.
     Не лучше ли сжечь поскорeй эти  письма,  чтобы разъ навсегда избавиться
отъ тревоги за нихъ?
     Я уже началъ искать ключъ въ жилетномъ карманe. Но почему же непремeнно
сейчасъ? Вeдь до утра еще достаточно времени. 164
     Прежде всего нужно зажечь свeтъ.
     Я никакъ не могъ найти спичекъ.
     Заперъ ли  я  за  собой  дверь?  -- Я  отошелъ немного назадъ. Но снова
остановился.
     Откуда вдругъ этотъ страхъ?
     Я хотeлъ было упрекнуть себя въ трусости.  Но мысли  мои  не  работали.
Останавливались на полпути.
     У меня блеснуло вдругъ сумасбродное желанiе: быстро  вскочить на столъ,
схватить кресло и проломить  имъ черепъ тому, кто крадется здeсь по полу, --
когда -- когда "онъ" подползетъ ко мнe ближе.
     "Вeдь тутъ же нeтъ никого," громко проговорилъ я  съ досадой, "развe ты
когда-нибудь въ жизни боялся?"
     Но ничего не помогало. Воздухъ, которымъ я дышалъ, сталъ разрeженнымъ и
рeзкимъ, какъ эфиръ.
     Если бы увидeть хоть что-нибудь,  -- хотя бы  самое ужасное,  что  себe
только можно представить, -- страхъ исчезъ бы мгновенно.
     Но ничего не было.
     Я обшаривалъ взглядомъ всe уголки:
     Ничего.
     Повсюду однe только знакомыя  вещи:  мебель, сундукъ,  лампа,  картина,
стeнные часы -- безжизненные, старые, вeрные друзья.
     Я  думалъ -- они измeнятъ свой обликъ  и дадутъ мнe возможность хотя бы
иллюзiей объяснить этотъ мучительный страхъ.
     Но и  этого  не было. -- Они точно упорно  застыли въ своихъ привычныхъ
очертанiяхъ.  Слишкомъ  упорно  для  такого  полумрака,  --   это  было  уже
неестественно. 165
     "Они въ такомъ же  состоянiи, какъ и ты самъ," почувствовалъ я. "Они не
рeшаются даже пошевелиться."
     Почему не тикаютъ стeнные часы?
     Напряженная тишина поглощала всe звуки.
     Я двинулъ столомъ и удивился, что услышалъ все-таки шумъ.
     Если бы по крайней мeрe хоть вeтеръ въ трубe завывалъ! -- Даже этого не
было! Или трещали бы въ печкe дрова, -- но они давно ужъ потухли.
     И  все   время  это  страшное  напряженное  ожиданiе  въ   воздухe,  --
непрестанное, какъ журчанiе воды.
     И эта напрасная напряженность всeхъ чувствъ!  Я отчаялся уже  въ  томъ,
что  мнe удастся ее  пересилить. -- Комната  полна глазъ,  которыхъ я лишенъ
возможности  видeть, -- полна  безцeльно шарящихъ рукъ,  которыхъ  я  не  въ
состоянiи схватить.
     "Это  ужасъ, рождающiйся  самъ изъ  себя,  парализующiй  страхъ  передъ
чeмъ-то  неосязаемымъ, что лишено всякаго облика  и  разрушаетъ всe  предeлы
нашего мышленiя," понялъ я смутно.
     Я сталъ упрямо посреди комнаты и началъ ждать.
     Ждалъ, навeрное, около четверти часа: быть можетъ, я введу въ искушенiе
это "нeчто", оно подкрадется сзади ко мнe -- -- и я его сумeю схватить?!
     Внезапно  я  обернулся:  нeтъ,   опять  ничего.  Все  то  же  страшное,
мучительное "ничто": его  нeтъ, но своей ужасающей жизнью оно наполняетъ всю
комнату.
     Не убeжать ли мнe? Что мнe мeшаетъ? 166
     "Оно пойдетъ  слeдомъ за мной,"  понялъ я тотчасъ же  съ  непоколебимой
увeренностью.  Я чувствовалъ: мнe не поможетъ нисколько, если я зажгу свeтъ.
Тeмъ не менeе я до тeхъ поръ не успокоился, пока не нашелъ спичекъ.
     Но фитиль свeчки не загорался и  все только тлeлъ:  маленькое пламя  не
оживало  и  не  умирало,  а  когда  добилось,  наконецъ,  права  на   жалкое
существованiе,  то такъ  и осталось  тусклымъ,  какъ  желтая, грязная жесть.
Нeтъ, темнота все-таки лучше.
     Я потушилъ свeчу  и, не раздeваясь, бросился на кровать. Началъ считать
удары своего сердца: разъ, два,  три -- четыре... до тысячи и потомъ сызнова
-- -- часами, днями, недeлями, какъ мнe казалось, пока губы мои не высохли и
не встали волосы дыбомъ. Но нeтъ, ни на мгновенiе мнe не стало легче.
     Ни на мгновенiе.
     Я началъ произносить слова, первыя  попавшiяся, какiя  только приходили
мнe  на  умъ:  "принцъ",  "дерево", "ребенокъ",  "книга"  --  и до тeхъ поръ
судорожно ихъ повторялъ, пока они не превратились для меня въ безсмысленныя,
страшныя  звуки  первобытныхъ  временъ,  --  мнe приходилось  съ величайшимъ
трудомъ вдумываться въ ихъ истинное значенiе: п-р-и-н-ц-ъ? -- к-н-и-г-а?
     Можетъ быть, я сошелъ съ ума? Или умеръ? -- Я сталъ  нащупывать вокругъ
себя вещи.
     Надо встать съ постели!
     Сeсть въ кресло!
     Я такъ и сдeлалъ.
     Хотя бы, наконецъ, пришла смерть! 167
     Только  бы  не  чувствовать этого безкровнаго, страшнаго,  напряженнаго
ожиданiя! "Я -- не хочу -- я -- не  хочу," -- закричалъ я. "Неужели-же вы не
слышите?"
     Безсильно откинулся я назадъ.
     Не могъ постичь, что я все еще живъ.
     Я былъ не  въ силахъ  ни  дeйствовать,  ни разсуждать и  тупо устремилъ
взглядъ куда-то въ пространство.
     -- -- -- -- -- --
     "Почему онъ такъ настойчиво протягиваетъ мнe эти зерна?" надвинулась на
меня неожиданно мысль, -- потомъ снова отошла и снова  вернулась. Приходила.
И уходила.
     Мало-помалу я  осозналъ, наконецъ,  что  передо  мною  стоитъ  какое-то
странное существо, -- стоитъ давно, быть можетъ, съ  тeхъ поръ, какъ я  сeлъ
въ это кресло, -- и протягиваетъ мнe свою руку.
     Сeрое, широкоплечее существо, вышиной съ плотнаго коренастаго человeка,
опирающееся на узловатую, изогнутую спиралью дубинку изъ бeлаго дерева.
     Тамъ,  гдe  у него должна была  быть  голова, я различалъ только  шаръ,
точно изъ рeдкаго, бeлесоватаго пара.
     Отъ него исходилъ запахъ сандаловаго дерева и влажнаго сланца.
     Отъ чувства полнeйшей безпомощности  я едва  не  лишился  сознанiя. Всe
страданiя, пережитыя мною за эти часы, слились теперь въ смертельный ужасъ и
облеклись въ форму этого существа.
     Инстинктъ  самосохраненiя подсказывалъ мнe, что  я  лишусь разсудка отъ
страха  и  ужаса,   если   168  взгляну   въ  лицо  призраку,  --  инстинктъ
предостерегалъ меня, кричалъ мнe, --  а меня все же влекло, точно магнитомъ,
-- я  не могъ  отвести  взгляда отъ бeлесоватаго  туманнаго  шара и старался
различить въ немъ глаза, носъ и ротъ.
     Но какъ  ни напрягалъ я  свое зрeнiе,  туманъ оставался непроницаемымъ.
Мнe  удавалось,  правда,  представлять  себe  всевозможныя  головы на  этомъ
туловищe,  но  я  сознавалъ  всякiй  разъ,  что  онe  --  лишь  плодъ  моего
воображенiя.
     Онe   дeйствительно  исчезали  мгновенно,  не   успeвъ  даже  отчетливо
обрисоваться.
     Дольше всeхъ оставался обликъ головы египетскаго ибиса.
     Очертанiя призрака смутно  виднeлись  въ темнотe,-- они  то еле замeтно
сокращались,  то   опять  расширялись,  словно   отъ   медленнаго   дыханiя,
пробeгавшаго по всей фигурe. Это было единственное  движенiе, которое могъ я
замeтить.  Вмeсто ногъ, пола  касались обрубки  костей,  и  мясо  -- сeрое и
безкровное -- висeло на нихъ вздутыми складками.
     Призракъ недвижимо протягивалъ мнe свою руку.
     Въ  рукe были  зерна. Съ горохъ величиной, краснаго  цвeта, съ  черными
крапинками по краямъ.
     Что мнe съ ними дeлать?
     Я чувствовалъ  смутно:  на  мнe  лежитъ  огромная  отвeтственность,  --
отвeтственность,  далеко  превосходящая  все земное, -- -- я долженъ принять
правильное рeшенiе.
     Я  чувствовалъ:  гдe-то въ  царствe извeчныхъ  причинъ висятъ двe  чаши
вeсовъ, и на каждой 169 изъ нихъ -- половина  мiрозданiя. На которую я брошу
пылинку, -- та опустится внизъ.
     Такъ  вотъ  откуда  эта  страшная  напряженность! Я понялъ теперь.  "Не
шевелись!" подсказалъ мнe разсудокъ. "Не шевелись, хотя бы никогда не пришла
къ тебe смерть и не избавила тебя отъ этихъ страданiй!"
     Но вeдь и  въ этомъ случаe ты примешь,  значитъ, рeшенiе: ты откажешься
отъ зеренъ! говорилъ мнe внутреннiй голосъ. Возврата назадъ быть не можетъ.
     Я умоляюще оглянулся  вокр