Кельнерша   думаетъ:  "Изъ  посeтителей?  Нeтъ,  никого.  --  Постойте,
постойте: вотъ видите  тамъ  биллiарднаго маркера, -- того, что  играетъ  въ
карамболь со студентомъ? Вотъ этотъ съ носомъ  крючкомъ,  старый --  --  онъ
жилъ здeсь  всегда и  все вамъ  разскажетъ.  Позвать его, когда онъ  кончитъ
играть?"
     Я смотрю въ ту сторону, куда указываетъ дeвица.
     У  зеркала  стоитъ и  мeлитъ  кiй  высокiй, сeдой старикъ. Помятое,  но
несомнeнно аристократическое лицо. Кого онъ мнe напоминаетъ? 315
     "Фрейлейнъ, какъ зовутъ маркера?"
     Кельнерша  стоитъ,   опершись  локтемъ  на  столъ,  слюнитъ  карандашъ,
безчисленное множество разъ пишетъ свое  имя на мраморной доскe и сейчасъ же
быстро стираетъ его мокрымъ пальцемъ. Время отъ времени она бросаетъ на меня
болeе или менeе  пылкiе взгляды, -- смотря по тому, какъ они ей удаются. При
этомъ она подымаетъ, конечно, и брови, -- это придаетъ загадочность взгляду.
     "Фрейлейнъ, какъ зовутъ маркера?" повторяю я свой вопросъ. Я вижу -- ей
было бы прiятнeе, если бы я спросилъ: фрейлейнъ, почему вы во фракe? или еще
что-нибудь въ этомъ родe. Но я ее объ этомъ  не спрашиваю: я еще весь полонъ
своимъ сномъ.
     "Ну,   какъ  его   --  --"  сердится  она.  "Его  зовутъ  Ферри.  Ферри
Атенштедтъ".
     "Вотъ какъ?  Ферри Атенштедтъ!  --  Гмъ  -- значитъ, еще  одинъ  старый
знакомый".
     "Разскажите мнe о  немъ, фрейлейнъ,  все, что  вы знаете", разсыпаюсь я
передъ  ней  и подкрeпляю себя  еще  рюмкой коньяка. "Съ  вами  такъ прiятно
бесeдовать!" (Я противенъ себe самому.)
     Она  таинственно наклоняется  ко  мнe,  щекочетъ мнe  волосами  лицо  и
шепчетъ:
     "Ферри, -- онъ прошелъ прежде огонь и воду. Говорятъ, онъ изъ старинной
дворянской  семьи --  можетъ, такъ говорятъ только  потому, что онъ бреетъ и
усы  и бороду, -- говорятъ, онъ былъ прежде страшно богатъ. Но его раззорила
какая-то рыжая еврейка, -- еще совсeмъ молоденькой она  стала "такой особой"
-- кельнерша опять нeсколько разъ пишетъ свое имя на мраморномъ 316 столикe.
"Ну, а когда у него не осталось ни гроша, она ушла и  женила на себe важнаго
господина:  знаете --"  -- она шепнула мнe на ухо  какую-то фамилiю, но я не
разслышалъ. "Этому господину пришлось, понятно, распрощаться со всeми своими
почестями. Послe женитьбы онъ принялъ фамилiю фонъ-Деммериха. Ну, такъ вотъ.
А  что  она  была прежде  "такой особой",  съ этимъ,  онъ,  конечно,  ничего
подeлать не могъ. Я всегда говорю -- --"
     "Фритци! Получите!" кричитъ кто-то съ эстрады.
     Я  окидываю   взглядомъ   кафе  и   слышу  вдругъ  позади   себя  тихое
металлическое жужжанiе -- точно пeнiе сверчка.
     Съ любопытствомъ я оборачиваюсь. И не вeрю глазамъ:
     Въ  углу,  повернувшись  лицомъ къ  стeнe, старый,  какъ Мафусаилъ,  съ
музыкальнымъ  ящикомъ, величиной не больше  папиросной коробки, въ дрожащихъ
костлявыхъ рукахъ,  сидитъ,  сгорбившись въ три  погибели,  слeпой,  дряхлый
Нефтали Шафранекъ и вертитъ маленькую рукоятку.
     Я подхожу къ нему ближе.
     Почти шопотомъ, путаясь, напeваетъ онъ про себя:

        "Госпожа Пикъ,
        Госпожа Хокъ,
        Про красныя, синiя звeздочки
        Бесeду ведутъ межъ собой."

     "Не знаете ли, какъ зовутъ этого старика?" спрашиваю я проходящаго мимо
кельнера.
     "Нeтъ, сударь, никто  не знаетъ ни его самого,  ни его имени.  Онъ самъ
позабылъ, какъ его 317 зовутъ. Онъ одинъ-одинешенекъ.  Еще бы -- ему ужъ 110
лeтъ. Мы ему каждую ночь даемъ изъ милости кофе".
     Я наклоняюсь къ старику и кричу ему прямо въ ухо: "Шафранекъ!"
     Онъ вздрагиваетъ. Что-то бормочетъ и задумчиво проводитъ рукою по лбу.
     "Господинъ Шафранекъ, вы меня понимаете?"
     Онъ киваетъ головой.
     "Такъ  вотъ, слушайте. Мнe  надо  о  чемъ-то спросить васъ, о прошломъ.
Если вы  мнe отвeтите, какъ  слeдуетъ,  я вамъ дамъ гульденъ. Вотъ,  я кладу
деньги на столъ".
     "Гульденъ", повторяетъ  старикъ и  начинаетъ сейчасъ же яростно вертeть
ручку своего музыкальнаго ящичка.
     Я беру его за руку:  "Постарайтесь вспомнить!  Не  знали ли вы тридцать
три года тому назадъ рeзчика камей по фамилiи Пернатъ?"
     "Гадрболеца?  Рeзника?"  -- еле  бормочетъ  онъ, задыхаясь, и старается
засмeяться, полагая, что я разсказываю ему забавный анекдотъ.
     "Нeтъ, не Гадрболеца -- -- а Перната!"
     "Перелеса?!" -- онъ внe себя отъ восторга.
     "Не Перелеса -- -- Пер--ната!"
     "Пашелеса?!" -- онъ гогочетъ отъ радости.
     Я разочарованно отказываюсь отъ дальнeйшихъ попытокъ.
     "Вы желали меня видeть,  сударь?" --  передо мной  стоитъ маркеръ Ферри
Атенштедтъ и холодно раскланивается.
     "Да, очень радъ. -- Мы можемъ сыграть партiю на биллiардe". 318
     "Угодно на деньги? Я согласенъ дать вамъ 90 очковъ изъ 100 фору".
     "Согласенъ -- -- на гульденъ. Начинайте, господинъ маркеръ".
     Его свeтлость  берется  за кiй, цeлится, киксуетъ и  строитъ  печальную
физiономiю. Я понимаю,  въ  чемъ дeло: онъ дастъ мнe сдeлать  99  очковъ,  а
потомъ съ одного удара кончитъ всю партiю.
     Мною  все  больше  овладeваетъ  странное  чувство.  Я  задаю ему  прямо
вопросъ:
     "Господинъ маркеръ, постарайтесь вспомнить: не знавали  ли вы уже очень
давно, приблизительно  въ тe  годы, когда былъ разрушенъ  каменный мостъ, въ
старомъ еврейскомъ кварталe -- -- нeкоего Атаназiуса Перната?"
     Человeкъ  въ бeлой парусиновой курткe съ красными полосками,  съ косыми
глазами и маленькими золотыми серьгами въ ушахъ,  сидeвшiй все время у стeны
на скамейкe и читавшiй газету, вздрагиваетъ, смотритъ на меня и крестится.
     "Пернатъ?"  повторяетъ  маркеръ  и  старается  вспомнить  --  "Пернатъ?
Высокiй, худой? Шатенъ, съ острой бородкой съ просeдью?"
     "Да, да".
     "Ему было лeтъ сорокъ  тогда? Онъ былъ  похожъ -- -- " Его свeтлость съ
удивленiемъ смотритъ вдругъ на меня. -- "Вы, можетъ быть, его родственникъ?"
     Косой у стeны снова крестится.
     "Я? Родственникъ?  Откуда вы  взяли? --  Нeтъ,  нeтъ. Меня  онъ  просто
интересуетъ. Можетъ быть, вы  еще о немъ что-нибудь знаете?"  спрашиваю я съ
показнымъ равнодушiемъ, --  на  самомъ  319  же  дeлe чувствую, какъ у  меня
больно сжимается сердце.
     Ферри Атенштедтъ снова задумывается.
     "Если не ошибаюсь, его считали тогда сумасшедшимъ. Однажды онъ заявилъ,
что его  зовутъ -- постойте, какъ это -- да, Лапондеромъ! А  еще какъ-то онъ
сталъ выдавать себя за нeкоего Харузека".
     "Ничего подобнаго!" перебиваетъ косой. "Харузекъ былъ самъ по себe. Мой
отецъ получилъ отъ него въ наслeдство нeсколько тысячъ флориновъ".
     "Кто этотъ человeкъ?" спрашиваю я тихо маркера.
     "Это лодочникъ.  Зовутъ его Чамдра. -- Да, а что касается Перната, то я
сейчасъ  вспомнилъ  -- или,  можетъ  быть, мнe такъ кажется, --  онъ женился
впослeдствiи на очень красивой, смуглой еврейкe".
     "На Мирiамъ!" говорю я про себя и начинаю  такъ волноваться, что у меня
дрожатъ руки, и я бросаю играть.
     Лодочникъ крестится.
     "Что  это  съ вами сегодня, господинъ  Чамдра?"  удивленно  спрашиваетъ
маркеръ.
     "Пернатъ вовсе никогда не жилъ", кричитъ косой. "Я никогда не повeрю".
     Чтобъ онъ сталъ словоохотливeе, я наливаю ему коньяку.
     "Есть даже люди, которые говорятъ, будто Пернатъ  и  сейчасъ еще живъ и
живетъ на Градчинe".
     "Гдe именно на Градчинe?"
     Лодочникъ крестится. 320
     "Вотъ въ томъ-то и  дeло. Онъ живетъ тамъ, гдe не можетъ жить человeкъ:
возлe стeны у послeдняго фонаря".
     "Вы знаете его домъ, господинъ -- господинъ -- Чамдра?"
     "Ни за что на свeтe я не пошелъ бы туда!" отвeчаетъ косой. "За кого  вы
меня принимаете? Спаси Богъ и помилуй!"
     "Но вeдь дорогу туда вы могли бы показать мнe, господинъ Чамдра?"
     "Хорошо", ворчитъ лодочникъ.  "Посидите тутъ до шести утра; я все равно
пойду на Молдаву. Но я вамъ не совeтую! Вы упадете въ Оленiй ровъ и сломаете
шею! Ахъ, мать пресвятая!"
     -- -- -- -- -- --
     Наступаетъ утро. Мы идемъ вмeстe. Съ рeки свeжiй вeтеръ. Отъ нетерпeнiя
я не чувствую подъ собой ногъ.
     Неожиданно выростаетъ предо мной домъ на Альтшульгассе.
     Я  узнаю  каждое  его  окошко,  закругленный жолобъ  на крышe, рeшетку,
каменные выступы стeны съ жирнымъ блескомъ -- -- все, все!
     "Когда былъ въ этомъ домe пожаръ?" Я сгораю отъ нетерпeнiя.
     "Пожаръ? Никогда не было!"
     "Нeтъ, былъ. Я знаю навeрное!"
     "Нeтъ, не былъ".
     "Но я вeдь знаю. Хотите, поспоримъ?"
     "На сколько?"
     "На гульденъ".
     "Идетъ". -- Чамдра приводитъ управляющаго домомъ. "Былъ когда-нибудь въ
этомъ домe пожаръ?" 321
     "Ничего подобнаго!" Управляющiй только смeется.
     Но я все еще не вeрю ему.
     "Я живу тутъ ужъ  семьдесятъ лeтъ", доказываетъ  управляющiй, "я бы уже
навeрное зналъ". -- -- -- -- Странно, очень странно. -- -- --
     -- -- -- -- -- --
     Забавно и неровно двигая веслами, Чамдра  везетъ  меня  по  Молдавe  въ
своей лодкe,  сколоченной изъ восьми нетесанныхъ досокъ. Желтая вода пeнится
у  борта. Крыши Градчины  блестятъ пурпуромъ  въ лучахъ  восходящаго солнца.
Мною овладeваетъ  невыразимо  торжественное  настроенiе. Смутное ощущенiе --
точно изъ  прошлой жизни,  -- -- какъ будто весь мiръ вокругъ зачарованъ, --
смутное сознанiе, будто я жилъ одновременно въ нeсколькихъ мeстахъ сразу.
     Я выхожу изъ лодки.
     "Сколько я вамъ долженъ, господинъ Чамдра?"
     "Одинъ  крейцеръ. Если бы вы мнe  помогали грести, я  бы взялъ съ  васъ
два."
     -- -- -- -- -- --
     Я поднимаюсь по узкой, одинокой  тропинкe, --  по  той же, по которой я
уже шелъ  сегодня  ночью во снe.  У меня бьется сердце. Я знаю: вотъ сейчасъ
будетъ оголенное дерево, -- его вeтви перегибаются черезъ стeну.
     Но нeтъ: оно сейчасъ сплошь въ бeломъ цвeту.
     Воздухъ напоенъ сладостнымъ благоуханiемъ сирени.
     У ногъ  моихъ городъ  въ утреннемъ  блескe, точно обeтованный призракъ.
322
     Ни единаго звука. Только ароматъ и сiянiе.
     Съ закрытыми глазами могъ бы я  орiентироваться въ маленькой, курьезной
улицe Алхимиковъ, -- настолько знакомъ мнe здeсь каждый шагъ.
     Но вмeсто деревянной калитки передъ бeлымъ ослeпительнымъ домомъ, улицу
преграждаетъ сейчасъ великолeпная, позолоченная ограда.
     Два тисовыхъ дерева возвышаются  надъ  низкимъ цвeтущимъ кустарникомъ и
какъ бы охраняютъ  ворота,  продeланныя въ  стeнe,  которая  тянется  позади
ограды.
     Я вытягиваюсь,  чтобы заглянуть поверхъ кустовъ и прихожу  въ изумленiе
отъ невиданной роскоши.
     Вся  садовая  стeна  сплошь  покрыта  мозаикой.  Фрески,  бирюзовыя  съ
золотомъ, въ  оригинальной формe  раковинъ,  изображаютъ  культъ египетскаго
бога Озириса.
     Ворота --  самъ  богъ:  гермафродитъ изъ  двухъ  половинъ,  образующихъ
створки  дверей  -- правая женская, лeвая -- мужская. Самъ онъ возсeдаетъ на
драгоцeнномъ  плоскомъ  тронe  изъ  перламутра  --  изображеннымъ  въ   видe
барельефа. Его золоченая голова -- голова зайца. Уши подняты кверху и плотно
прилегаютъ  другъ къ  другу,  -- они  напоминаютъ  собой страницы  раскрытой
книги. --
     Пахнетъ талой землей. Изъ-за стeны доносится ароматъ  гiацинтовъ. -- --
--
     Я долго стою неподвижно и удивляюсь.  У меня чувство, будто передо мной
какой-то чужой мiръ. Слeва изъ-за  рeшетки показывается старый 323 садовникъ
или  слуга  съ серебряными  пряжками  на  башмакахъ,  съ  жабо,  въ  сюртукe
какого-то необыкновеннаго  покроя. Черезъ  рeшетку онъ спрашиваетъ,  что мнe
угодно.
     Я молча протягиваю ему завернутую шляпу Атаназiуса Перната.
     Онъ беретъ ее и заходитъ въ  ворота.  Когда онъ ихъ открываетъ,  я вижу
позади мраморный домъ на подобiе храма. На ступеняхъ его стоитъ
        АТАНАЗIУСЪ ПЕРНАТЪ
     и рядомъ съ нимъ
        МИРIАМЪ.
     Оба смотрятъ внизъ на городъ.
     Мирiамъ  вдругъ  оборачивается,  замeчаетъ  меня,  улыбается  и  что-то
шепчетъ Атаназiусу Пернату.
     Я зачарованъ ея красотой.
     Она такая же юная, какой я ее сегодня видeлъ во снe.
     Атаназiусъ  Пернатъ  тоже   медленно   оборачивается.  Сердце  у   меня
замираетъ.
     Мнe  кажется, будто я стою передъ зеркаломъ, -- настолько онъ похожъ на
меня.
     -- -- -- -- -- --
     Ворота снова захлопываются, и я вижу опять блестящаго гермафродита.
     Старый слуга подаетъ мнe мою  шляпу  и говоритъ -- я слышу его  голосъ,
какъ будто изъ-подъ земли:
     "Господинъ Атаназiусъ Пернатъ шлетъ  вамъ свою благодарность  и проситъ
не считать его негостепрiимнымъ: онъ не приглашаетъ васъ въ садъ 324 потому,
что таковы уже издавна строгiя правила нашего дома.
     Онъ проситъ  еще  передать,  что вашу шляпу онъ не надeвалъ, такъ  какъ
сразу замeтилъ, что она чужая,  и надeется,  что его шляпа не причинила вамъ
головной боли". 325
--------
ОГЛАВЛЕНIЕ
     СОНЪ 3
     ДЕНЬ 6
     И 17
     ПРАГА 25
     ПУНШЪ 43
     НОЧЬ 63
     БОДРСТВОВАНIЕ 80
     СНEГЪ 90
     КОШМАРЪ 103
     СВEТЪ 122
     НУЖДА 132
     СТРАХЪ 164
     ИНСТИНКТЪ 174
     ЖЕНЩИНА 189
     ХИТРОСТЬ 222
     МУКА 242
     МАЙ 256
     ЛУНА 275
     СВОБОДА 300
     ЗАКЛЮЧЕНIЕ 313