"Почему нельзя?"
     "Тамъ  всюду  разрыта  мостовая, --  въ еврейскомъ  кварталe  проводятъ
канализацiю".
     "Такъ подъeзжайте поближе туда, -- только, ради Бога, скорeе!"
     Извозчикъ дернулъ; кляча сдeлала нeсколько  скачковъ,  но черезъ минуту
снова еле-еле поплелась.
     Я опустилъ окна кареты и сталъ жадно впивать въ себя ночной воздухъ.
     Все было мнe какъ-то чуждо, какъ-то непонятно ново:  и дома, и улицы, и
закрытые магазины.
     По мокрому тротуару пробeжала  съ недовольнымъ  видомъ бeлая собака.  Я
посмотрeлъ  ей  вслeдъ.  Какъ  странно!  Собака!  Я  совсeмъ  позабылъ,  что
существуютъ такiя  животныя. -- Отъ радости я,  какъ  ребенокъ, крикнулъ  ей
вслeдъ. "Послушай-ка! Почему ты такая сердитая?" -- -- 300
     Что скажетъ Гиллель?! -- И Мирiамъ?
     Еще нeсколько минутъ, и я буду у нихъ.  Я до  тeхъ поръ не успокоюсь  и
буду стучать, пока не подниму ихъ съ постели.
     Теперь вeдь все хорошо, -- миновали всe бeды этого страшнаго года!
     Вотъ будетъ Рождество!
     На сей разъ ужъ я его не просплю, какъ въ прошломъ году.
     На мгновенiе мной снова овладeла страшная мысль:  снова вспомнились мнe
слова арестанта съ  физiономiей, какъ у  хищнаго звeря. Обугленный  трупъ --
убiйство  --  но нeтъ,  нeтъ!  --  Напряженiемъ  воли  я  подавилъ  въ  себe
подозрeнiе: нeтъ,  нeтъ, быть  не можетъ. --  Мирiамъ жива! Вeдь  самъ же  я
слышалъ ея голосъ изъ устъ Лапондера.
     Еще минута -- еще полъ-минуты -- и -- -- --
     Извозчикъ  остановился у  какой-то  постройки.  Повсюду  баррикады  изъ
развороченной каменной мостовой. И красные фонари.
     При свeтe факеловъ копалась въ землe толпа рабочихъ.
     Дорогу  преграждали  повсюду  ямы, кучи мусора и  обломки  стeнъ.  Я то
взбирался наверхъ, то увязалъ по колeно въ пескe.
     Здeсь, -- ну, да, здeсь должна быть Ганпасгассе!
     Я орiентировался съ величайшимъ трудомъ.
     Повсюду кругомъ однe лишь развалины.
     Вотъ тутъ долженъ быть домъ, гдe я жилъ.
     Вся передняя часть его сорвана.
     Я взобрался на кучу мусора. Внизу, глубоко, вдоль прежней улицы тянулся
черный, выложенный  301 кирпичемъ  ходъ.  Я поднялъ  голову: точно  огромныя
ячейки въ пчелиномъ  ульe повисли въ  воздухe  отдeльныя  комнаты,  лишенныя
передней стeны, освeщенныя факелами и тусклымъ свeтомъ луны.
     Вотъ тамъ наверху -- тамъ должна быть моя комната, -- я ее сразу узналъ
по облицовкe стeны.
     Отъ нея осталась только одна небольшая полоска.
     А рядомъ  съ ней ателье -- Савiоли. У меня стало вдругъ на душe какъ-то
пусто.  Какъ  странно все-таки!  Ателье!  -- Ангелина!  -- --  Какъ  все это
далеко, неизмeримо далеко отъ меня.
     Я  обернулся: отъ дома, въ которомъ жилъ Вассертрумъ, не осталось камня
на камнe.  Все было сравнено съ землей:  лавка старьевщика, подвалъ Харузека
-- -- рeшительно все.
     "Человeкъ проходитъ какъ  тeнь",  вспомнилась  мнe прочитанная когда-то
фраза.
     Я спросилъ одного  рабочаго, гдe  живутъ  теперь  люди, которые выeхали
отсюда, -- и не знаетъ ли онъ, можетъ быть, архиварiуса Шмаю Гиллеля.
     "По нeмецки не понимаю", отвeтилъ рабочiй по чешски.
     Я далъ ему гульденъ: хотя онъ и понялъ сразу нeмецкiй языкъ, но не могъ
мнe дать никакихъ свeдeнiй.
     Не знали ничего и его товарищи.
     Можетъ быть, я узнаю что-нибудь у "Лойзичека"?
     "Лойзичекъ" запертъ, -- домъ перестраивается.
     Такъ нельзя-ли кого-нибудь разбудить изъ сосeдей? 302
     "Тутъ   нигдe   никто  не  живетъ",  объяснилъ   мнe  рабочiй.  "Строго
воспрещено. Изъ-за тифа."
     "Ну, а "Бездeльникъ" открытъ?"
     "Нeтъ, и тамъ заперто".
     "Навeрное?"
     "Навeрное".
     Я  назвалъ  наудачу нeсколько  именъ мелочныхъ торговцевъ и  сидeльцевъ
табачныхъ  лавокъ,  жившихъ  поблизости;  потомъ  имена  Цвака, Фрисландера,
Прокопа -- -- --
     Но рабочiй только качалъ головой.
     "Можетъ быть, вы знаете Яромира Квасничка?"
     Рабочiй поднялъ глаза.
     "Яромира? Глухонeмого?"
     Я обрадовался. Слава Богу. По крайней мeрe, хоть одинъ знакомый.
     "Да, да, глухонeмой. Гдe онъ живетъ?"
     "Онъ вырeзаетъ картинки? Изъ черной бумаги?"
     "Вотъ, вотъ! Гдe мнe его найти?"
     Рабочiй подробно  объяснилъ мнe, какъ разыскать ночное кафе  въ  центрe
города, и тотчасъ же взялся опять за лопату.
     Больше  часу блуждалъ я  по грязи,  переходилъ  по шаткимъ  мосткамъ  и
проползалъ подъ  балками,  преграждавшими  улицы.  Весь  еврейскiй  кварталъ
превратился въ груду развалинъ, точно сдeлался жертвой землетрясенiя.
     Задыхаясь отъ  волненiя,  весь  въ  грязи, въ  разорванныхъ сапогахъ  я
выбрался, наконецъ, изъ лабиринта.
     Еще  нeсколько  кварталовъ,  и   я   очутился   передъ  подозрительнымъ
заведенiемъ.
     "Кафе Хаосъ" -- стояло на вывeскe. 303
     Пустое,  крохотное  помeщенiе,  въ  которомъ  едва  хватало  мeста  для
нeсколькихъ столиковъ, расположенныхъ вдоль стeнъ.
     Посрединe на треногомъ биллiардe громко храпeлъ лакей.
     Въ  углу надъ  стаканомъ  вина  клевала  носомъ  какая-то  торговка  съ
корзиной овощей.
     Лакей  соизволилъ, наконецъ,  встать и  освeдомиться,  что мнe  угодно.
Только  по  наглому взгляду, которомъ онъ меня смeрилъ съ ногъ до  головы, я
понялъ, въ какомъ я, должно быть, убiйственномъ видe.
     Я посмотрeлся въ зеркало  и дeйствительно  ужаснулся: на  меня  глядeло
чье-то чужое  лицо, безъ единой  кровинки, все въ морщинахъ, землисто-сeраго
цвeта, съ колючей бородой, окаймленное спутанной копной длинныхъ волосъ.
     Я заказалъ себe черный кофе и спросилъ, здeсь-ли вырeзыватель силуэтовъ
Яромиръ.
     "Не знаю, почему  его нeтъ  сегодня  такъ долго",  зeвая  во весь ротъ,
отвeтилъ лакей; затeмъ онъ снова улегся на биллiардъ и моментально уснулъ.
     Я взялъ со стeны "Прагеръ Тагеблаттъ" и -- сталъ ждать.
     Буквы, какъ  муравьи, расползались  по  газетe,  --  я  не  понималъ ни
единаго слова изъ того, что читалъ.
     Часы шли одинъ за другимъ, --  за окномъ показалась  уже подозрительная
темная синева,  которую всегда замeчаешь передъ разсвeтомъ, если смотришь на
улицу изъ помeщенiя, освeщеннаго газомъ.
     Время  отъ времени  въ  окна  заглядывали полицейскiе  съ  зеленоватыми
блестящими перьями  на 304 шляпахъ и  тяжелымъ, медленнымъ шагомъ  проходили
дальше.
     Потомъ въ кафе зашло трое солдатъ весьма подозрительнаго вида.
     Выпилъ рюмку водки метельщикъ съ улицы.
     И, наконецъ, появился Яромиръ.
     Онъ такъ измeнился, что я сразу его  не узналъ: глаза потухли, переднiе
зубы вывалились, волосы порeдeли, за ушами глубокiя впадины.
     Я  настолько обрадовался, увидавъ  знакомое лицо послe  такого  долгаго
времени, что вскочилъ, пошелъ ему навстрeчу и взялъ его за руку.
     Но онъ былъ какъ-то странно напуганъ и  все время озирался на  дверь. Я
всячески, различными жестами  старался показать ему, что радъ его видeть. Но
онъ долгое время, повидимому, не хотeлъ мнe повeрить.
     На  всe мои вопросы  онъ отвeчалъ однимъ и тeмъ же безпомощнымъ жестомъ
полнаго непониманiя.
     Какъ же мнe съ нимъ все-таки сговориться?
     Вдругъ у меня блеснула мысль.
     Я велeлъ подать  карандашъ и сталъ рисовать ему  поочередно лица Цвака,
Фрисландера и Прокопа.
     "Какъ? Никого изъ нихъ  нeтъ въ Прагe?" Онъ оживленно  помахалъ руками,
сдeлалъ  видъ,  какъ  будто  считаетъ  деньги, прошелся пальцами по  столу и
похлопалъ себe по ладони. Я понялъ:  всe трое получили, очевидно,  свою долю
наслeдства   Харузека,   заключили  торговую   компанiю,   расширили  театръ
марiонетокъ Цвака и пустились странствовать.
     305
     "А  Гиллель? Гдe  онъ живетъ?" -- Я нарисовалъ лицо, его домъ и  рядомъ
поставилъ вопросительный знакъ.
     Вопросительнаго знака Яромиръ не понялъ; --  читать онъ не умeлъ  -- но
понялъ  все-таки,  чего  я хочу:  взялъ спичку,  подбросилъ  ее  какъ  будто
наверхъ, -- на самомъ же дeлe спичка исчезла, какъ у ловкаго фокусника.
     Что это значитъ? Неужели же Гиллель тоже уeхалъ?
     Я нарисовалъ еврейскую ратушу.
     Глухонeмой горячо закачалъ головой.
     "И тамъ нeту Гиллеля?"
     "Нeтъ!" (Новое качанiе головой.)
     "Гдe же онъ?"
     Снова тотъ же  фокусъ  со  спичкой.  "Онъ  хочетъ  сказать,  что  этотъ
человeкъ  уeхалъ,  и  никто  не  знаетъ,  куда",  вмeшался  въ  нашу  бесeду
метельщикъ, съ любопытствомъ все время слeдившiй за нами.
     Отъ страха у меня сжалось сердце:  Гиллель уeхалъ! --  Значитъ, я одинъ
во всемъ мiрe.
     Комната поплыла передъ моими глазами.
     "А Мирiамъ?"
     Руки  у меня настолько  дрожали,  что  я долго  не  могъ нарисовать  ея
профиль.
     "Мирiамъ тоже пропала?"
     "Да. Тоже пропала. Безслeдно".
     Я  громко  застоналъ и принялся бeгать взадъ и впередъ по комнатe. Трое
солдатъ обмeнялись между собой недоумeвающими взглядами.
     Яромиръ старался меня успокоить и хотeлъ, очевидно, разсказать мнe  еще
что-то что ему  306 удалось узнать: онъ  положилъ голову на  руку, изображая
спящаго.
     Я ухватился за столъ: "Ради всего святаго -- неужели Мирiамъ умерла?"
     Яромиръ покачалъ головой и снова изобразилъ спящаго.
     "Можетъ быть, она была больна?" Я нарисовалъ склянку съ лeкарствомъ.
     Опять отрицательный жестъ. И опять  Яромиръ склонилъ голову на руку. --
-- --
     Забрезжилъ  разсвeтъ, газовые рожки  погасли одинъ за другимъ, а я  все
еще не могъ догадаться, что хотeлъ мнe сказать Яромиръ.
     Наконецъ, я бросилъ его. И задумался.
     Единственное, что мнe  теперь  остается  --  это  какъ  можно  пораньше
отправиться въ еврейскую ратушу и собрать тамъ свeдeнiя, куда уeхали Гиллель
и Мирiамъ.
     Я долженъ за ними послeдовать. -- -- --
     Молча сидeлъ я подлe Яромира. Такой же нeмой и глухой, какъ онъ самъ.
     Поднявъ черезъ нeкоторое  время глаза,  я  увидeлъ,  что онъ  вырeзаетъ
ножницами силуэтъ.
     Я  сразу узналъ профиль  Розины. Онъ подалъ мнe  черезъ  столъ силуэтъ,
закрылъ рукою глаза -- -- и беззвучно заплакалъ. -- -- --
     Потомъ вдругъ вскочилъ и, не простившись, вышелъ за дверь.
     -- -- -- -- -- --
     -- -- -- -- -- --
     Архиварiусъ Шмая Гиллель въ  одинъ  прекрасный день безъ всякой причины
не явился  на  службу и  съ  тeхъ  поръ безслeдно  исчезъ; дочь  онъ  взялъ,
навeрное,  съ собой, потому что и  ее 307 больше никто не видалъ, -- сказали
мнe въ еврейской ратушe. Большаго узнать я не могъ.
     У меня не было даже слeда, по которому я бы могъ ихъ разыскать.
     Въ банкe  мнe  заявили, что на моихъ деньгахъ имeется  все еще судебное
запрещенiе, но со дня на день его должны снять, -- тогда мнe ихъ выплатятъ.
     Съ наслeдствомъ Харузека тоже было связано  еще  много формальностей. Я
съ  жгучимъ нетерпeнiемъ ждалъ этихъ денегъ, чтобы  имeть возможность начать
розыски Гиллеля и Мирiамъ.
     -- -- -- -- -- --
     Я продалъ драгоцeнные камни, бывшiе у меня въ карманe, и снялъ себe двe
маленькiя, меблированныя смежныя  комнатки  въ мансардe на Альтшульгассе, --
единственной улицe, уцeлeвшей отъ перестройки еврейскаго квартала.
     По странной случайности, это оказался какъ разъ тотъ знакомый мнe домъ,
про который ходили легенды, будто туда скрывается Големъ.
     Я  освeдомился  у  сосeдей  --  большею  частью  мелкихъ  торговцевъ  и
ремесленниковъ,  -- справедливы  ли  слухи  о  томъ, что въ этомъ  домe есть
"комната  безъ дверей". Но меня только высмeяли. -- Какъ можно  вeрить всeмъ
этимъ глупостямъ!
     Мои собственныя переживанiя  по этому  поводу поблекли  въ тюрьмe, какъ
давно забытое сновидeнiе, -- они казались мнe только символомъ,  безплотнымъ
и мертвымъ, -- я совершенно вычеркнулъ ихъ изъ книги воспоминанiй.
     Вспоминая слова  Лапондера, -- временами я  такъ отчетливо  слышалъ ихъ
вновь, какъ будто 308 онъ сидeлъ передо мной, какъ тогда въ камерe, -- я все
больше  убeждался,  что,  повидимому,  я  лишь  внутренне  пережилъ  то, что
показалось мнe тогда реальной дeйствительностью.
     Развe не  утратилъ я  все, -- развe  не  исчезло все,  что было вокругъ
меня? И книга  Иббуръ, и фантастическая колода картъ, и Ангелина, и даже мои
старые друзья Цвакъ, Фрисландеръ и Прокопъ?! -- -- --
     -- -- -- -- -- --
     Наступилъ  сочельникъ.  Я  купилъ  себe   маленькую  елку  съ  красными
свeчками. Мнe захотeлось снова почувствовать себя молодымъ, увидeть отблескъ
свeчей и услышать ароматъ еловыхъ вeтокъ и горящаго воска.
     Черезъ  нeсколько  дней я  пущусь  въ  путь-дорогу  и  буду разыскивать
Гиллеля и  Мирiамъ  по весямъ  и городамъ, --  повсюду, куда меня безотчетно
потянетъ. Мое нетерпeнiе и ожиданiе мало-помалу исчезли,  -- исчезъ и всякiй
страхъ,  что Мирiамъ  могла  быть  убита, -- сердцемъ я зналъ, что найду ихъ
обоихъ.
     Душа  моя  все время радостно  улыбалась, -- прикасаясь къ чему-либо, я
чувствовалъ, какъ  отъ рукъ моихъ исходитъ  цeлящая сила.  Все мое  существо
было  какъ-то странно  проникнуто  счастливымъ сознанiемъ человeка,  который
возвращается домой послe долгихъ скитанiй и уже  издали видитъ башни родного
города.
     Какъ-то я  зашелъ  еще разъ въ маленькое кафе, чтобы пригласить къ себe
на сочельникъ Яромира. --  Онъ больше  съ  тeхъ поръ не показывался, сказали
мнe тамъ. Я хотeлъ уже было съ досадой уйти, какъ вошелъ старый торговецъ  и
сталъ 309 предлагать всякiя бездeлушки и дешевыя старинныя вещи.
     Я  принялся  рыться въ  его  ящикe  среди груды  брелоковъ,  маленькихъ
распятiй, шпилекъ и брошей. Неожиданно  мнe бросилось въ глаза  сердечко изъ
краснаго  камня  на  потертой шелковой ленточкe: съ изумленiемъ узналъ  я въ
немъ  сувениръ, который  подарила  мнe  Ангелина, когда была  еще  маленькой
дeвочкой, у фонтана, въ паркe ихъ замка.
     Передо мной сразу встала вся моя молодость, -- точно я взглянулъ черезъ
окошечко райка на дeтскую картинку.
     Долго,  очень долго стоялъ  я  потрясенный  и  смотрeлъ  на  маленькое,
красное сердечко въ моей рукe. -- -- --
     -- -- -- -- -- --
     Я сидeлъ въ своей  мансардe и прислушивался  къ треску еловыхъ иглъ, --
то тамъ, то сямъ вeтки начинали тлeть отъ восковыхъ свeчекъ.
     "Можетъ быть,  какъ разъ сейчасъ старый  Цвакъ разыгрываетъ  гдe-нибудь
свой  "Марiонетный  сочельникъ",  думалъ я,  --  "и  таинственнымъ  голосомъ
декламируетъ куплетъ своего любимаго поэта Оскара Винера:

        ...Сердечко изъ коралла
        На ленточкe изъ шелка!
        Семь долгихъ лeтъ сердечку я
        Служилъ душою вeрно, --
        Не отдавай его другимъ,
        Не разлучай меня ты съ нимъ, --
        Люблю его безмeрно!"

     -- -- -- -- -- --
     Вдругъ какъ-то странно торжественно стало у меня на душe. 310
     Свeчи догорeли. Только одна мерцала еще.
     Комната наполнилась дымомъ.
     Какъ будто меня дернула чья-то рука, -- я вдругъ обернулся и увидeлъ:
     На порогe стояло мое подобiе. Мой двойникъ. Въ бeлой мантiи. Съ короной
на головe.
     Одно лишь мгновенiе.
     Потомъ  тотчасъ же въ деревянную дверь ворвалось пламя, а за нимъ клубы
удушливаго горячаго дыма:
     Пожаръ въ домe! Пожаръ! Пожаръ!
     -- -- -- -- -- --
     Я раскрываю окно. Вылeзаю на крышу.
     Издали слышны уже рeзкiе звонки пожарныхъ.
     Блестящiя каски, -- отрывистые крики команды.
     Потомъ призрачное, ритмичное, пыхтящее дыханiе насосовъ,  -- точно духи
воды готовятся къ прыжку на смертельнаго врага: на огонь.
     Звонъ стеколъ, -- красные языки отовсюду.
     Разстилаютъ тюфяки,  вся улица устлана ими,  -- люди прыгаютъ  на нихъ,
расшибаются, ихъ уносятъ.
     А  во  мнe все ликуетъ неистовымъ безумнымъ экстазомъ. Я не знаю  самъ,
почему. Волосы становятся дыбомъ.
     Я отбeгаю къ дымовой трубe. Пламя меня окружаетъ повсюду.
     Вокругъ трубы обмотанъ канатъ трубочиста.
     Я разворачиваю  его,  хватаюсь  руками и ногами,  какъ дeлалъ  когда-то
ребенкомъ во время гимнастики, и спокойно спускаюсь вдоль стeны дома. --
     Спускаюсь мимо одного изъ оконъ. Заглядываю туда: 311
     Внутри все залито ослeпительнымъ свeтомъ. И вдругъ я вижу -- вижу -- --
все мое существо превращается въ одинъ громкiй ликующiй крикъ:
     "Гиллель! Мирiамъ! Гиллель!" Стараюсь уцeпиться за рeшетку.
     Хватаюсь за стeну. Выпускаю изъ рукъ канатъ.
     На  мгновенiе  повисаю между небомъ и землей внизъ  головой,  скрестивъ
ноги.
     Канатъ трещитъ отъ толчка. И лопается отъ напряженiя.
     Я падаю. Сознанiе мое гаснетъ.
     Уже  падая, хватаюсь за  выступъ  стeны. Но  руки скользятъ. Не за  что
уцeпиться:
     Камень гладкiй.
     Гладкiй, какъ кусокъ сала.
     -- -- -- -- -- --
     -- -- -- -- -- --
     312

--------
ЗАКЛЮЧЕНIЕ.

     "--  --  --  какъ  кусокъ  сала".  Это  и  есть  камень, видомъ  своимъ
напоминающiй кусокъ сала.
     Слова эти звучатъ еще  у  меня въ ушахъ. Я подымаюсь и стараюсь понять,
гдe я.
     Я лежу въ постели, въ гостиницe.
     Моя фамилiя вовсе не Пернатъ.
     Неужели мнe все лишь приснилось?
     Нeтъ, такихъ сновъ не бываетъ.
     Я смотрю  на  часы: я  спалъ  всего  одинъ  часъ.  Еще только  половина
третьяго.
     На  стeнe  виситъ  чужая  шляпа: я  обмeнялъ  ее сегодня въ  соборe  на
Градчинe во время обeдни.
     Нeтъ ли на ней имени владeльца? Я беру ее и читаю, хотя и чужое, но все
же столь знакомое имя -- золотыми буквами на бeлой шелковой подкладкe:

        ATHANASIUS PERNATH

     Я не могу уже успокоиться. Быстро одeваюсь и спускаюсь по лeстницe.
     "Швейцаръ! Откройте мнe дверь! Я пойду еще погулять".
     "Куда вы, сударь?"
     "Въ еврейскiй кварталъ. На Ганпасгассе. Есть тамъ такая улица?"
     "Есть-то  есть"  --  швейцаръ  лукаво  улыбается.  --   "но  вообще  въ
еврейскомъ кварталe почти ничего не осталось.  Тамъ  все  заново выстроено".
313
     "Ничего не значитъ. Гдe эта Ганпасгассе?"
     Швейцаръ водитъ толстымъ пальцемъ по плану:
     "Вотъ, сударь".
     "А кабачокъ "Лойзичека?"
     "Вотъ тутъ".
     "Дайте мнe большой листъ бумаги".
     "Пожалуйста".
     Я  завертываю   шляпу   Перната.   Какъ   странно:  она   почти  новая,
безукоризненно чистая, а все-таки отъ нея вeетъ стариной. --
     Дорогой я думаю:
     Все, что пережилъ этотъ Атаназiусъ Пернатъ, пережилъ я тоже во  снe, --
видeлъ, слышалъ  и испыталъ  въ одну ночь, -- какъ будто я  былъ имъ самимъ.
Почему  же я  не знаю, что онъ увидeлъ за рeшеткой окна  въ  то  время, какъ
оборвалась веревка и онъ закричалъ: "Гиллель, Гиллель!"
     Въ это мгновенiе онъ отдeлился отъ меня, мелькаетъ у меня въ головe.
     Я  долженъ найти этого Атаназiуса Перната, хотя  бы мнe пришлось искать
его три дня и три ночи! -- -- --
     -- -- -- -- -- --
     Такъ вотъ это, значитъ, Ганпасгассе?
     Я видeлъ ее во снe совершенно другою.
     Тутъ все сплошь новые дома.
     -- -- -- -- -- --
     Спустя нeсколько  минутъ я сижу  въ кафе  Лойзичекъ. Простое,  довольно
опрятное помeщенiе.
     У задней стeны  эстрада съ деревянными  перилами.  Есть все же какое-то
сходство съ тeмъ "Лойзичекомъ", котораго я видeлъ во снe.
     "Что  прикажете?"  спрашиваетъ  кельнерша,  пухлая дeвица, затянутая въ
красный бархатный фракъ. 314
     "Коньяку, фрейлейнъ. -- Благодарю васъ".
     -- -- -- -- -- --
     "Послушайте, фрейлейнъ!"
     "Что угодно?"
     "Кому принадлежитъ это кафе?"
     "Коммерцiи совeтнику Лойзичеку. Ему принадлежитъ и весь домъ. Онъ очень
богатый".
     --  Ага!  Тотъ  самый со  связкой свиныхъ  зубовъ  на  цeпочкe  часовъ,
вспоминаю я.
     У меня мелькаетъ счастливая мысль. Она послужитъ мнe руководящею нитью:
     "Фрейлейнъ!"
     "Что угодно?"
     "Когда былъ разрушенъ каменный мостъ?"
     "Тридцать три года тому назадъ".
     "Гмъ.  Тридцать  три года  тому назадъ!" -- Я  соображаю: рeзчику камей
Пернату должно быть теперь почти девяносто лeтъ.
     "Фрейлейнъ!"
     "Что  угодно?"  "Нeтъ ли  у  васъ кого-нибудь изъ  посeтителей, кто  бы
помнилъ, какъ выглядeлъ тогда старый еврейскiй кварталъ. Я писатель, -- меня
это очень интересуетъ".