зупречным
вкусом и даже богато, в первый раз появилась во всем блеске своей красоты  и
очарования. Она произвела сенсацию, и все то и дело спрашивали  друг  друга,
откуда эта очаровательная незнакомка, на что Диана отвечала:
     - Это моя подруга  и  наперсница  моей  свекрови,  особа  действительно
выдающаяся, и я очень счастлива, что теперь она будет жить вместе со мной.
     Маркиз танцевал с новобрачной и с мадемуазель  де  Дюньер,  дабы  иметь
возможность  танцевать  с  Каролиной.  Мадемуазель  де  Сен-Жене  была   так
смущена, что с улыбкой шепнула маркизу:
     - Как? Неужели мы, совместно учреждавшие аллодиальную  собственность  и
освобождавшие от подати общины, будем теперь танцевать кадриль?
     - Да, - весело отвечал ей маркиз, - и это гораздо приятнее, так  как  я
наконец крепко сожму вашу руку.
     В первый  раз  маркиз  откровенно  выказывал  Каролине  свое  волнение,
причиной которого было его сердечное чувство к ней. Каролина и в самом  деле
ощутила, как дрожит его рука и как глаза маркиза пожирают ее лицо.  Каролина
испугалась,  но  тут  же  сказала  себе,  что  однажды  уже  почла   маркиза
влюбленным в нее и что он сумел развеять всяческие подозрения на этот  счет.
И нужно ли бояться потерять голову с человеком, который так  высок  в  своих
нравственных помыслах? И  разве  к  ее  желанию  победить  свое  чувство  не
примешивалось  смутное  любовное  опьянение?!  Каролине   трудно   было   не
заметить, как она хороша: она читала это во всех глазах.  Она  затмила  даже
невесту, затмила  ее  семнадцать  лет,  бриллианты  и  торжествующую  улыбку
любимой! Старые дамы выговаривали госпоже де Дюньер:
     - Эта сиротка чересчур красива, опасно красива!
     Сыновья самой герцогини, высокомерные и  многообещающие  молодые  люди,
смотрели  на  Каролину  так,  что  оправдывали  тревоги  искушенных  матрон.
Герцог, тронутый тем, что великодушная Диана не  подумала  его  ревновать  к
мадемуазель де Сен-Жене, и признательный Каролине за учтивую сдержанность  с
ним, оказывал ей особое внимание. Маркиза обходилась с Каролиной  как  самая
нежная мать.
     И, наконец, сама Каролина переживала  те  часы  в  своей  жизни,  когда
вопреки капризной судьбе природное могущество ума и красота вступают в  свои
права и завоевывают себе место в обществе.
     Но если на лицах  гостей  Каролина  читала  свое  торжество,  то  глаза
маркиза де Вильмер были зеркалом ее победы. Только теперь она заметила,  как
изменился этот странный человек со дня  их  встречи:  тогда  он  был  робок,
замкнут и нелюдим. Ныне же, элегантный под стать своему старшему  брату,  он
держался с неподдельным изяществом и подлинным благородством. Ведь при  всем
необыкновенном умении вести  себя  в  обществе  герцог  отличался  известным
позерством, немного театральным  и  слащавым,  что,  кстати  говоря,  вообще
свойственно испанцам.  Маркиз  же  принадлежал  к  тому  типу  французов,  у
которых естественная непринужденность сочетается с подкупающей учтивостью  и
тем обаянием, что, не выставляясь напоказ, покоряет  своей  скромностью.  Он
танцевал, вернее - выполнял фигуры кадрили, с  необыкновенной  простотой,  а
целомудренная жизнь придавала его  движениям,  выражению  лица  и  всей  его
стати благоухание прекрасной молодости. В этот вечер он выглядел  на  десять
лет моложе своего брата, и какое-то  сияние  надежды  в  его  глазах  словно
твердило о новой жизни, которая была впереди.


XIX

     В полночь молодые незаметно  удалились  в  спальню,  и  маркиза  жестом
показала Урбену, что устала и тоже хочет отдохнуть.
     - Дай мне руку, мой мальчик, - сказала она  подошедшему  маркизу.  -  А
Каролину не зови, пусть она еще потанцует, госпожа  де  Д***  присмотрит  за
ней.
     И так как Урбен бережно поддерживал маркизу в передней, которая вела  в
ее апартаменты, расположенные в  нижнем  этаже  (зная  страх  маркизы  перед
лестницами, дети избавили ее от них), то она сказала:
     - Дорогой мой, тебе больше не придется носить  на  руках  свою  грузную
матушку. Слишком часто ты это делал, когда мы жили вместе. С тобой я  ничего
не боялась, но страдала, что докучаю тебе.
     - А я еще не раз пожалею об этой докуке! - сказал Урбен.
     - Какой  чудесный  праздник!  -  воскликнула  маркиза,  входя  в   свой
будуар. - А наша Каролина - царица бала.  От  красоты  и  грациозности  этой
крошки я до сих пор не могу прийти в себя.
     - Матушка, - сказал маркиз, - если вы  не  очень  устали,  уделите  мне
четверть часа. Я хочу с вами поговорить.
     - Поговорим, поговорим, сын мой! - ответила маркиза. - Я устала  только
оттого, что не могла даже словом  перемолвиться  с  моими  любимыми  детьми.
Потолкуем о нем, потолкуем о твоем  брате  и  о  тебе,  друг  мой.  Господи,
неужели ты не подаришь мне такой второй день?
     - Матушка, дорогая,  -  сказал  маркиз,  опустившись  на  колени  перед
госпожой де Вильмер и крепко сжав  ее  руки,  -  этот  день  и  мое  счастье
всецело зависят от вас.
     - Что ты говоришь? Неужели? Рассказывай скорее!
     - Да, я вам скажу все. Слишком  долго  я  ждал  этой  минуты,  призывая
вожделенный час, когда брат,  вернувшийся  к  богу,  истине  и  ставший  сам
собой, заключит в свои объятия избранницу, достойную стать вашей дочерью.  И
в эту минуту я хотел вам сказать следующее: матушка, я могу представить  вам
вторую вашу дочь, еще более прелестную и такую же целомудренную, как  Диана.
Я страстно люблю ее уже больше года. Может быть,  она  догадывается  о  моем
чувстве, но точно о  нем  не  знает.  Я  так  почитаю  ее,  что  без  вашего
благословения никогда не попросил бы ее руки. Впрочем,  она  сама  дала  мне
сурово это понять в тот самый день, когда четыре  месяца  назад  я  невольно
чуть было не открыл ей своей тайны. И я снова связал  себя  обетом  молчания
как с вами, так и с ней. Я  не  мог  отяготить  ваши  плечи  дополнительными
заботами, которые теперь, слава богу,  больше  не  существуют.  Отныне  ваша
жизнь, жизнь моего брата и моя собственная полностью  обеспечены.  Теперь  я
достаточно богат и вправе не думать об увеличении состояния, а  стало  быть,
могу жениться по  сердечной  склонности.  Однако  от  вас,  матушка,  я  жду
жертвы, и вы из любви ко мне не откажете в ней, ибо от этой  жертвы  зависит
счастье вашего сына. Моя избранница из хорошей семьи - это вам  самой  давно
известно, поскольку вы приблизили к себе эту особу. Однако  у  нее  нет  тех
славных предков, к которым вы питаете пристрастие. Я уже  говорил,  что  жду
от вас жертвы. Так ли горячо вы меня любите, чтобы  решиться  на  этот  шаг?
Матушка, у вас доброе сердце, и я уверен - оно не  останется  безучастным  к
мольбам любящего сына и без сожалений уступит ему.
     - Боже мой, ты говоришь о Каролине! - ужаснулась маркиза, вся дрожа.  -
Погоди, мой мальчик, дай перевести  дух  -  этот  тяжкий  удар  застал  меня
врасплох.
     - Не говорите так! - горячо возразил маркиз. - Если это для вас  тяжкий
удар, забудьте о моих  словах.  Я  поступлюсь  всем  и  никогда  не  женюсь!
Никогда...
     - Не женишься? Этим ты меня убьешь. Полно, полно!  Я  должна  прийти  в
себя. Быть может, это не так страшно, как кажется на первый взгляд, но  дело
не в предках Каролины... Отец ее был шевалье -  конечно,  мелкая  сошка,  но
если б только в этом  была  загвоздка!  Она  же  оказалась  в  нищете...  Ты
скажешь, что без тебя я тоже была бы нищенкой, но я скорее  умерла  бы,  чем
влачить дни  в  бедности,  а  у  нее  хватило  мужества  работать,  пойти  в
услужение...
     - Господи! - воскликнул маркиз. - Неужели вы вмените ей в вину то,  что
составляет добродетель всей ее жизни?
     - Я этого не сделаю, - возразила маркиза, - но свет, который так...
     - Несправедлив и слеп!..
     - Твоя правда; пожалуй, не стоит тревожиться из-за  него.  Хорошо,  раз
уж у нас пошли браки по  склонности,  мне  остается  напомнить  тебе  только
одно: Каролине двадцать пять лет.
     - А мне пошел тридцать пятый год.
     - Не в этом дело. Каролина, конечно, молода,  если  сердце  ее  так  же
чисто и прекрасно, как твое. Но она уже любила!
     - Нет, я знаю всю ее жизнь!  Я  разговаривал  с  ее  сестрой.  Каролина
должна была выйти замуж, но никогда и никого не любила.
     - Но со времени ее неудавшегося замужества прошли годы.
     - Я справился и об этом. Вся ее жизнь передо мной как на  ладони!  И  я
говорю, что мадемуазель  де  Сен-Жене  достойна  быть  моей  женой  и  вашей
дочерью, только потому, что знаю все, и не думайте, матушка, что от  страсти
я решился рассудка.  Нет,  я  люблю  Каролину  серьезно,  я  все  обдумал  и
полностью уверен в себе. Только поэтому я нашел силы  молчать  и  ждать  той
минуты, когда сумею привести  веские  доказательства  своей  любви  и  смогу
убедить вас.
     Урбен еще долго увещевал свою мать и одержал победу. Его  красноречивые
доводы были полны страсти и сыновней нежности,  которую  он  уже  много  раз
доказал. Сердце старой маркизы было тронуто, и она сдалась.
     - О, позвольте, матушка, позвать  сюда  Каролину  от  вашего  имени!  -
попросил маркиз. - Скажите "да", и у ваших ног  я  впервые  скажу  Каролине,
что люблю ее. Видите, я еще не смею признаться ей с глазу на глаз.  Один  ее
холодный взгляд, одно недоверчивое слово разобьют мне сердце. Здесь же,  при
вас, матушка, я найду нужные слова, и она мне поверит.
     - Сын мой, - сказала маркиза.  -  Вот  вам  материнское  благословение.
Видишь, - добавила она, обнимая сына слабыми руками, - если я  дала  его  не
сразу и без особенной радости, то по крайней мере с безграничной  любовью  к
тебе. Только прошу тебя и даже требую: ты должен  все  хорошенько  обдумать.
Даю тебе сутки на размышления - ты заручился моим согласием, на которое  час
назад не мог и  рассчитывать,  и  теперь  твое  положение  изменилось.  Ведь
раньше тебе казалось,  что  между  тобой  и  Каролиной  стоит  непреодолимая
стена, - поэтому, вероятно, твоя страсть крепла  и  давала  тебе  избыточные
силы. Не качай головой! Разве ты можешь знать самого себя? Впрочем, я  прошу
сущую малость. Подожди до завтрашнего вечера и ничего не говори Каролине!  Я
и сама должна укрепиться в своем решении перед  господом  богом,  дабы  лицо
мое, волнение и слезы не выдали Каролине, чего оно мне стоило...
     - Да, вы правы. Если она  догадается  об  этом,  она  не  захочет  даже
слушать меня... Итак, до завтра, дорогая матушка.  Боже  мой,  целые  сутки,
это же долгие двадцать  четыре  часа...  И  потом,  уже  час  ночи.  Значит,
следующую ночь вы опять будете бодрствовать?
     - Конечно, ведь завтра  у  нас  концерт  в  покоях  молодой  герцогини,
поэтому сегодня нам нужно как следует выспаться. Ты вернешься на бал?
     - Ах, не лишайте меня этого удовольствия.  Каролина  еще  там...  Боже,
как она хороша в этом белом платье и жемчугах. Я  боялся  даже  смотреть  на
нее и только сейчас могу ею вдосталь налюбоваться!
     - Нет! Придется и тебе принести жертву твоей матушке! Не  встречайся  с
Каролиной и не разговаривай с ней  до  завтрашнего  вечера.  Поклянись,  сын
мой, что эту ночь, которую все равно проведешь без сна, ты будешь  думать  о
нас троих. Хорошенько все взвесь, а утром со  свежей  головой  еще  раз  обо
всем поразмысли. Я буду ждать тебя к обеду. Так нужно. Поклянись мне!
     Урбен дал клятву матери и сдержал ее. Но уединение, ночь и  томительная
невозможность встретиться с Каролиной еще сильнее  разожгли  его  страсть  и
подстегнули нетерпение. Словом, как ни были разумны  меры  предосторожности,
принятые  маркизой,  они  были  совершенно  бессмысленны  по   отношению   к
человеку, который давно обдумал  свое  решение  и  хотел  претворить  его  в
действительность.
     Каролина удивилась, что маркиз больше не появился на балу,  и  покинула
праздник одна из первых; теперь она еще сильнее укрепилась в правоте  своего
предположения, что маркиз сумел быстро пересилить свое сердечное  чувство  к
ней.
     У госпожи д'Арглад на этом  балу  были  свои  шпионы;  один  из  них  -
секретарь  посольства,  надеявшийся  жениться  на  ней,  на  следующее  утро
сообщил  Леони,  что   "компаньонка"   добилась   огромного   успеха.   Этот
проницательный начинающий дипломат, заметив, какими горящими глазами  маркиз
смотрит на Каролину, сразу почуял, что госпожа де Вильмер со  своим  младшим
сыном удалились с бала для серьезного разговора.
     Леони с притворным равнодушием выслушала донесение и сказала себе,  что
пора действовать. Ровно  в  полдень  она  уже  входила  в  покои  маркизы  и
столкнулась с Каролиной, которая уже была там.
     - Подарите мне минутку, дорогая, и позвольте  зайти  к  маркизе  раньше
вас, - сказала Леони. - У меня безотлагательное дело:  нужно  спешно  помочь
бедным людям, которые не желают открывать свое имя.
     Оставшись с маркизой наедине, Леони  извинилась,  что  омрачает  своими
хлопотами о бедных эти дни радости и веселья.
     - Напротив, сегодня  я  особенно  рада  помочь  несчастным,  -  сказала
великодушная дама. - Говорите.
     Леони действовала по продуманному плану.  Рассказав  о  своей  просьбе,
она вывела имя маркизы  на  подписном  листе  и  притворилась,  будто  хочет
поскорее  уйти.  Бесполезно  описывать  те  искусные  ухищрения,  к  которым
прибегла ловкая и злая госпожа д'Арглад, чтобы маркиза заговорила  о  нужном
ей деле. Эти низости, к несчастью,  слишком  известны  и  памятны  тем,  кто
жестоко пострадал от них: ведь на свете мало сыщется  людей,  кого  клевета,
по забывчивости, обошла.
     Беседа, естественно, зашла о счастье  Гаэтана  и  о  добродетелях  юной
герцогини.
     - Больше всего меня восхищает в ней то, - сказала Леони, - что  она  ни
к  кому  не  ревнует  герцога,  даже...   Ах,   простите,   чуть   было   не
проговорилась.
     Трижды Леони заводила об этом  речь,  всякий  раз  отказываясь  назвать
имя, которое начало тревожить маркизу. Наконец Леони  произнесла  его  -  то
было имя Каролины.
     Госпожа   д'Арглад   стала   торопливо   отнекиваться,   уверяя,    что
обмолвилась, но за десять минут трудно было нанести  более  меткий  удар,  и
маркиза заставила Леони поклясться, что  она  видела  собственными  глазами,
как в Севале герцог провожал Каролину на рассвете, как сжимал ей руки и  как
добрые три минуты что-то страстно шептал у башни  Лиса.  Зная,  что  маркиза
умеет молчать, Леони тут же принудила ее  дать  слово,  что  она  никому  не
выдаст  ее  и  что  она  вообще  в  полном  отчаянии  от   того,   с   какой
настойчивостью маркиза вырвала у нее это признание, и лучше бы ей  поступить
против ее воли, ибо она все же любит Каролину, но, с  другой  стороны,  сама
порекомендовала девушку в их дом,  и,  вероятно,  ее  долг  -  чистосердечно
сказать маркизе, что она в Каролине ошиблась.
     - Ну и ну!  -  промолвила  госпожа  де  Вильмер,  не  выказывая  своего
смятения. - Однако все это пустяки. Видимо, при всей своей  рассудительности
Каролина не сумела отразить домогательства  этого  соблазнителя.  Он  повеса
ловкий... Не тревожьтесь, я ничего не знаю... и, если нужно,  приму  должные
меры так, что никто не поймет, в чем дело.
     Каролина вошла в будуар, когда Леони уже прощалась  с  маркизой.  Леони
добродушно протянула руку девушке  и  сказала,  что  слухи  о  ее  вчерашнем
успехе дошли до нее и что она рада ее поздравить.
     Каролина  сразу  заметила,  что  маркиза  очень  бледна,  и,  участливо
справившись о ее здоровье, получила холодный ответ.
     - За эти дни я очень устала.  Пустяки.  Будьте  любезны,  прочтите  мне
письма.
     Каролина стала читать, но госпожа де  Вильмер  ее  не  слушала.  Она  с
трудом сдерживала негодование на молодую девушку и жалела маркиза,  которому
была вынуждена теперь причинить нечаянное  горе.  Однако  к  ее  материнским
страданиям невольно примешивалось удовлетворение знатной аристократки:  ведь
теперь она была свободна от обещания, о котором вот уже двенадцать часов  не
могла думать без содрогания.
     Наконец маркиза собралась с духом  и  ледяным  голосом  резко  прервала
чтение своей лектрисы:
     - Довольно,  мадемуазель  де  Сен-Жене.  Я  должна  с   вами   серьезно
поговорить. Один из моих сыновей - вы отлично знаете кто -  проникся  к  вам
сердечными чувствами, которых вы, конечно, не поощряли.
     Каролина сделалась бледнее маркизы, но твердо ответила:
     - Мне неизвестно, о чем вы говорите, сударыня. Ни герцог, ни маркиз  не
выражали мне чувств, которые могли бы меня встревожить.
     В словах девушки  маркиза  увидела  бесстыдную  ложь.  Она  бросила  на
Каролину презрительный взгляд и, немного помолчав, добавила:
     - Я говорю не о герцоге. Тут вам оправдываться бесполезно.
     - Я не в обиде ни на герцога, ни на его брата, - ответила Каролина.
     - Еще бы! - промолвила  маркиза  с  язвительной  улыбкой.  -  Обижаться
пришлось бы мне, вздумай вы претендовать...
     Каролина, больше не владея собой, гневно осадила маркизу.
     - Я ни на что не претендовала, - воскликнула она, - и  никто  не  смеет
разговаривать со мной  так,  точно  я  провинилась  или  допустила  какую-то
бестактность!.. О, простите, сударыня, - добавила  она,  видя,  что  маркиза
опешила от ее запальчивости. - Я перебила  вас  и  ответила  в  неподобающем
тоне... Простите! Я люблю вас,  предана  вам,  готова  отдать  за  вас  свою
жизнь. Поэтому ваши подозрения причинили мне  такую  боль,  что  я  потеряла
голову... Но я должна была спокойно выслушать вас, и я вас  выслушаю.  Между
нами, видно, вышло какое-то недоразумение. Будьте  добры  объяснить  мне,  в
чем дело, или расспросите  меня;  я  отвечу  вам  с  полным  спокойствием  и
сдержанностью.
     - Дорогая  Каролина,  -  смягчившись,  сказала  маркиза,  -  я  вас  не
допрашиваю, а предупреждаю. Я вовсе не хочу что-то вменять вам  в  вину  или
огорчать бесполезными вопросами. Вы были хозяйкой своего сердца...
     - Нет, сударыня, я ею не была.
     - Тогда, вероятно, оно вас  не  послушалось!  -  промолвила  маркиза  с
презрительной иронией.
     - Нет, тысячу раз нет, - горячо возразила Каролина, - я  не  то  хотела
сказать.  Зная,  что  из-за  более  серьезных  обязанностей  я   не   вправе
располагать своей свободой, сердца я не отдала никому.
     Маркиза  с  удивлением  посмотрела   на   Каролину.   "Какая   искусная
лгунья!" - подумала она, а потом  решила,  что  бедняжка  вовсе  не  обязана
признаваться в своей связи с герцогом, что  на  это  увлечение  она  смотрит
так, точно его и не было, поскольку  не  заявила  о  своих  правах,  которые
могли помешать его женитьбе.
     Эта мысль раньше не приходила  в  голову  госпоже  де  Вильмер;  теперь
маркиза быстро изменила свои намерения и, видя,  что  ее  молчание  огорчает
Каролину, у которой  в  глазах  стояли  слезы,  снова  почувствовала  к  ней
симпатию и даже уважение.
     - Милая детка, - сказала она, - протягивая руки  Каролине,  -  простите
меня. Я так плохо все объяснила, что расстроила вас. Я допускаю, что была  к
вам несправедлива, но на самом деле знаю  вас  лучше,  чем  вы  думаете.  Вы
девушка  бескорыстная,  великодушная,  осторожная  и  умная.  Если  вы  и...
поддались ухаживаниям одного человека несколько  больше,  чем  следовало  бы
для вашего счастья, тем не  менее  вы  всегда  были  готовы  при  надобности
принести себя в жертву и до сих пор не изменили своему решению. Не так ли?
     Каролина не понимала, да и не могла понять,  что  маркиза  намекает  на
женитьбу Гаэтана. Она подумала, что речь  идет  о  его  брате,  и  поскольку
никогда не теряла присутствия духа, то решила, что маркиза  не  имеет  права
рыться в печальных тайниках ее души.
     - Никакой  жертвы  от  меня  никогда  не  требовали,  -  гордо  сказала
Каролина. - Если вы хотите мне что-то приказать - извольте,  сударыня,  и  в
моем послушании не будет никакой заслуги.
     - Вы хотите сказать, дорогая моя, ч