прийти в Лоссонну раньше Пейрака, тайком дождаться  его  и
собственными глазами увидеть, как  Каролина  сядет  в  повозку  и  поедет  в
Лантриак. Как только будет точно известно, что девушка  возвратилась  в  дом
Жюстины, он обдумает дальнейшие  действия.  Теперь,  когда  Каролина  упорно
избегала его, он не хотел показываться ей на  глаза,  боясь  снова  потерять
ее. Пейрак был очень проворен: хотя дорога в Лоссонну делалась все  труднее,
Миньона бежала  быстро.  Тропинка,  по  которой  шел  маркиз,  оказалась  не
намного короче, и деревенская коляска Пейрака обогнала  его.  Маркиз  видел,
как она проехала мимо,  и  узнал  Пейрака,  который,  несмотря  на  утренний
туман, разглядел, как какой-то  человек,  одетый  не  по-здешнему,  поспешно
скрылся за голой каменной грядой.
     Пейрак  насторожился.  "Может,  он  обвел  нас  вокруг  пальца  или   о
чем-нибудь догадался, - подумал севенец. - Хорошо же.  Если  это  и  вправду
он, если он не так болен, как прикидывался, я отважу его за нами бегать".
     Он поторопил Миньону и с первыми  лучами  солнца  въехал  в  деревушку.
Навстречу  ему  вышла  измученная  бессонницей  и  смертельно  встревоженная
Каролина.
     - Все обошлось, - сказал Пейрак. - Вчера я  ошибся:  он  вовсе  не  был
болен - ночью спал хорошо и даже отправился в замок пешком.
     - Значит, он  ушел?  -  спросила  Каролина.  -  Значит,  он  ничего  не
заподозрил, и я его больше не увижу? Что ж, так  оно  лучше.  -  И  Каролина
заплакала навзрыд. Пейрак понял, что сердце ее разрывается от боли.
     - Ну вот, теперь и вы у нас захвораете, -  сказал  он  девушке  строгим
отеческим тоном. - Полноте, будьте благоразумны,  не  то  Пейрак  больше  не
станет слушать ваши уверения, что вы настоящая христианка.
     - Господи, только бы он не увидел моих слез!..  Неужели  ты  не  можешь
простить мне эту минутную слабость? Но что ты делаешь?  Зачем  мы  повернули
назад?
     Пейраку почудилось, что на дороге опять мелькнул маркиз.
     - Вы уж простите меня великодушно, - сказал он, - но у меня в  Лоссонне
есть одно дельце. Мы обернемся мигом.
     Пейрак ехал по деревне, будучи совершенно уверенным, что отныне  маркиз
наблюдает за ними издали. В конце проселка он перекинулся  словами  с  одним
из местных крестьян. Потом, вернувшись к Каролине, сказал:
     - Послушайте, дочь моя, вы что-то совсем пригорюнились. Хотите,  я  вас
немного развею? Вы всегда веселеете от прогулок; давайте я устрою вам  такую
прогулку, и преотличную.
     - Если у тебя есть где-то дела, я не смею мешать и поеду с тобой,  куда
скажешь.
     - Мне надо бы наведаться в деревню Эстабль. Это неподалеку от  Мезенка.
Места там красивые, да и вам давно хотелось поглядеть на самую большую  гору
в Севеннах.
     - Ты же уверял, что туда можно поехать лишь в конце будущего месяца.
     - Оно конечно, погода малость хмурится, и дороги, верно, пораскисли.  Я
не был там с прошлого года, но, говорят, там уже  работали  люди,  и  потом,
знаете, со мной никакие опасности не страшны.
     - Когда так тяжело на сердце, об опасностях не думают. Едем!
     Пейрак погнал лошадь, которая, проехав Лоссонну, проворно поднялась  на
следующий холм. Когда  они  взобрались  на  вершину,  Пейрак  обернулся:  на
тропинке никого не было, а перед ним лежала лишь дорога, размытая дождем.
     - А когда выедем на плоскогорье, вы у меня не  расстроитесь  вконец?  -
спросил Пейрак.
     - Нет, - ответила Каролина. - Что  еще  может  расстроить  отчаявшегося
человека?
     Пейрак двинулся в путь, то и дело говоря девушке,  что  солнце,  видно,
так и не появится из-за туч, что ехать  до  места  еще  четыре  мили  и  что
Мезенк, вероятно, окажется в тумане.
     Каролина безучастно слушала его, не замечая  в  словах  своего  старого
друга ни сомнений, ни угрызений совести.
     Они въехали на гору, густо поросшую соснами,  среди  которых  пролегала
большая просека: она была прорублена очень давно наподобие громадной  аллеи,
поэтому издали казалась такой широкой, что по ней  могла  бы  пройти  в  ряд
добрая сотня  экипажей.  Но  едва  повозка  углубилась  в  лес,  как  дорога
превратилась в настоящую пытку: земля была размыта дождем,  на  каждом  шагу
подстерегали глубокие рытвины, и чем дальше, тем  дорога  становилась  хуже.
Торфяная почва была усеяна глыбами застывшей лавы, а между ними  зияли  ямы.
Когда же колеса чудом  попадали  в  проложенную  колею,  на  пути  возникали
нагромождения чудовищных камней, не  дававшие  проехать;  тогда  приходилось
опять отыскивать старую проезжую дорогу среди сотен ухабов и  канав.  Лошадь
показывала чудеса храбрости, Пейрак - чудеса ловкости и сообразительности.
     За два часа они проехали только  две  мили  и  очутились  на  пустынном
бесконечном плоскогорье, простертом на высоте полутора тысяч метров.
     Вокруг, кроме бездорожья,  ничего  не  было.  Солнце  не  показывалось,
туман, точно саваном, окутал  окрестность,  и  трудно  себе  представить  то
чувство  безысходного  отчаяния,  которое  охватило  душу   Каролины.   Даже
Пейрак - и тот приуныл и молчал. Старая, заваленная глыбами дорога  осталась
позади, и вот  уже  четверть  часа  повозка  еле  ползла,  увязая  в  топкой
кочковатой трясине, изрытой копытами пасшихся коров.  Нигде  не  было  видно
даже смутного намека на дорогу.
     Обливавшаяся потом Миньона остановилась: она как бы предупреждала,  что
местность ей незнакома. Пейрак спешился, погрузившись по колено  в  торфяную
топь и стараясь понять, куда они забрели. Это  было  совершенно  невозможно.
Горы и овраги скрылись под пологом белого тумана.
     - Мы сбились с дороги? - равнодушно спросила Каролина.
     В эту минуту налетевший ветер вырвал клок из туманной завесы,  и  вдали
обозначился  величественный  горизонт.  Но  пелена  тумана  сомкнулась   так
быстро, что по обрывку дальних  гор  Пейрак  не  понял,  где  они.  Внезапно
послышался собачий лай, потом голоса, и наконец в двух  шагах  от  себя  они
увидели собак. В тумане они незаметно для  себя  обогнали  обоз  -  люди  на
мулах везли овощи и бурдюки. То были горцы, ездившие в  долину  менять  свои
сыры и масло на фрукты и овощи. Они остановились и  заговорили  с  Пейраком.
Ему было сказано, что ехать по такой дороге в  Этабль  -  чистое  безумие  и
лучше всего повернуть обратно. Самолюбивый Пейрак не мог этого  допустить  и
спросил, далеко ли до деревни. Горцы  показали  ему  дорогу,  прибавив,  что
пути часа на полтора, и, даже не  предложив  помочь,  отправились  восвояси,
подшучивая над незадачливым  возницей.  Каролина  только  видела,  как  они,
точно тени, растаяли в тумане.
     Новый подъем на гору поглотил  у  Миньоны  остаток  сил,  и  теперь  ей
обязательно нужно было перевести дух.
     - Хорошо, хоть вы ни на  что  не  жалуетесь,  -  растроганно  промолвил
Пейрак. - Однако холод все злее, и сырой ветер пробирает до костей.
     В ответ Каролина вся задрожала. Но  тут  на  обочине  дороги  мелькнула
новая тень: то был маркиз де Вильмер. Казалось, он не замечал повозки,  хотя
на самом деле отлично ее видел, однако он  боялся  дать  понять  Каролине  и
Пейраку, что узнал их. Напустив  на  себя  равнодушный  вид,  он  необычайно
энергично приближался к ним.
     - Это он, я его узнала! - крикнула Каролина Пейраку.  -  Он  следит  за
нами.
     - И пускай себе следит - мы его пропустим, а сами вернемся назад.
     - Нет, я больше не могу, не хочу... Он не выдержит  дороги,  он  умрет,
ему не добраться до Этабля. Едем за ним!
     На сей раз голос  объятой  ужасом  Каролины  звучал  так  властно,  что
Пейрак  не  посмел  перечить.  Они  догнали   маркиза   де   Вильмера;   тот
посторонился, но, не подняв  головы,  снова  зашагал  вперед.  Он  не  желал
докучать Каролине своей любовью и не желал идти наперекор  ее  воле,  но  он
хотел знать все и ради этого готов был следовать за ней до самой смерти.
     К несчастью, силы его были уже на  исходе.  Ужасная  дорога  от  самого
Лантриака все время шла в гору, последние две мили  петляя  среди  лабиринта
камней и теряясь в трясине, - маркиз обливался потом,  который  леденил  его
тело, смерзаясь на пронизывающем до костей ветру.
     Маркиз задыхался  и  был  принужден  остановиться.  Каролина  повернула
голову и хотела было окликнуть его... Но Пейрак крепко сжал ее руку.
     - Мужайтесь,   дочь   моя!   -   сказал   он    проникновенным    тоном
проповедника. - На то воля  божья.  -  И  Каролина  почувствовала,  что  она
бессильна перед суровой верой севенского крестьянина.  -  Да  и  что  с  ним
случится? - продолжал Пейрак. - Сумел в такую глушь  забраться,  хватит  сил
дойти и до деревни. От длинной прогулки еще никто не умирал. А в  Этабле  он
отдохнет. Если же захворает... я его не оставлю.
     - Ведь он же идет за мной! Неужели ты не понимаешь,  что  заговорить  с
ним здесь или в другом месте мне все равно придется.
     - С чего вы взяли, что он идет за вами? Ему и  невдомек,  что  вы  тут.
Мало ли кто ездит смотреть на Мезенк.
     - В такую погоду?
     - Солнце поднялось яркое, вот мы и поехали любоваться Мезенком.
     Маркиз видел, как Каролина спорила с  Пейраком  и  как  потом  уступила
ему. Это был для него последний, страшный удар. В тот момент, когда  повозка
обогнала его, он понял, что  дальше  идти  не  в  силах.  Внезапно  поднялся
ветер, яростным порывом разогнал туман, сразу  же  повалили  легкие  снежные
хлопья вперемешку с ледяной крупой, и маркиз  опустился  на  большой  валун,
все еще не отрывая взгляда от черной точки, постепенно тающей вдали.
     "Значит, она  даже  не  хочет  поговорить  со  мной!  -  думал  маркиз,
чувствуя, что силы  оставляют  его.  -  Она  бежит  от  своей  надежды,  она
потеряла веру. Значит, она никогда не любила меня!"
     И маркиз лег на снег, чтобы умереть.


XXV

     - Скорей бы поспеть на место! - приговаривал  Пейрак,  видя,  что  снег
валит все гуще и гуще. - Этот  снегопад  похуже  тумана  будет.  Как  начнет
сыпать, так сугробы вмиг подымутся выше головы.
     Услыхав эти неосторожно брошенные слова,  Каролина  взбунтовалась:  она
хотела выскочить из повозки, хотела  бежать  назад  и  искать  господина  де
Вильмера, покуда не найдет.
     Пейрак удержал девушку, однако, скрепя сердце, покорился ей и  повернул
назад, хотя с тех пор как они,  потеряв  из  виду  маркиза,  преодолели  эти
мучительные полмили, дорога стала  еще  труднее,  продвижение  медленнее,  и
опасность караулила на каждом шагу.
     Тщетно искали они глазами маркиза. За час земля и валуны  скрылись  под
густым снежным покровом. Теперь уже нельзя было понять,  где  последний  раз
они видели маркиза и где его разыскивать, Каролина стонала, не  слыша  самое
себя, и то и дело приговаривала: "Господи, господи!" Пейрак даже не  пытался
ее утешить и только просил как можно зорче глядеть вперед.  Внезапно  лошадь
остановилась.
     - Видно, мы набрели на  дорогу,  -  сказал  Пейрак.  -  Миньона  узнала
здешние места.
     - Значит, мы слишком далеко отъехали назад! - ужаснулась Каролина.
     - Но мы  же  никого  не  встретили!  Наверняка  этот  господин,  завидя
начавшуюся метель, вернулся в Лоссонну, а  мы,  в  двух  шагах  от  деревни,
можем тут застрять навечно, если снегопад не прекратится. Так и знайте!
     - Ты поезжай,  Пейрак,  поезжай!  -  крикнула  Каролина  и  прыгнула  в
сугроб. - Я отсюда никуда не уйду, пока не разыщу его.
     Пейрак не ответил. Он тоже вылез из повозки и принялся искать  маркиза,
ни капли не веря в успех: снега навалило по колено, и найти труп  в  высоких
сугробах было невозможно.
     Каролина  брела  наудачу:  казалось,  душа  ее  вырвалась  из  телесной
оболочки - в таком смятении она была. Уйдя довольно далеко от  повозки,  она
вдруг услышала, что Миньона сильно  храпит  и  трясет  головой.  Решив,  что
лошадь издыхает, Каролина пожалела бедное животное,  но  тут  же  приметила,
что Миньона как-то странно принюхивается  к  снегу.  Это  был  верный  знак:
Каролина кинулась к сугробу и увидела, что из него торчит помертвелая  рука,
затянутая в перчатку: от  дыхания  Миньоны  снег  в  этом  месте  растаял  и
обнаружил лежащего маркиза. Его простертое тело мешало лошади пройти, и  она
не решалась на него наступить. На крик Каролины прибежал  Пейрак:  он  отрыл
из-под снега господина де Вильмера, перенес его в повозку, а мадемуазель  де
Сен-Жене, прижав к себе маркиза, принялась отогревать его в своих объятиях.
     Пейрак взялся за вожжи и снова двинулся по направлению  к  Мезенку.  Он
понимал, что нельзя терять ни минуты, но шел вслепую и  скоро  провалился  в
глубокую яму, которую, естественно, не заметил. Миньона  остановилась  сама.
Пейрак вылез из снега, попытался отвести Миньону назад, но  колеса  уперлись
в невидимую преграду. Впрочем, и Миньона  выбилась  из  сил.  Тщетно  Пейрак
понукал ее, даже ударил впервые в жизни,  тащил  за  удила,  раскровянив  ей
рот. Бедное животное смотрело на хозяина почти  человеческими  глазами,  как
бы говоря ему: "Я сделала больше, чем могла, и теперь спасти вас  уже  не  в
моей власти".
     - Неужели нам суждено здесь погибнуть? - воскликнул  совсем  приунывший
Пейрак, видя, как неумолимо валят с неба  снежные  хлопья.  Плоскогорье  уже
превратилось в настоящую  сибирскую  степь,  и  только  в  завьюженной  дали
вырисовывалась белесо-серая голова Мезенка. Укрыться было негде - вокруг  не
было ни дерева, ни навеса, ни скалы. Пейрак понимал, что перед  бураном  они
бессильны.
     - Будем надеяться! - сказал Пейрак,  что  на  его  южном  наречии,  как
известно, означает: будем ждать!
     Тем не менее Пейрак решил отвоевать у  пурги  хотя  бы  четверть  часа,
даже если они последние в его жизни. Он оторвал доску от повозки и  принялся
разгребать снежные наметы, которые росли на глазах. В течение  десяти  минут
Пейрак трудился, как атлет, без устали разгребая  сугробы  и  утешаясь  тем,
что хотя, может  быть,  его  усилия  и  напрасны,  но  он  будет  биться  за
собственную жизнь и за жизнь Каролины до последнего дыхания.
     А через десять минут он возблагодарил бога: снегопад поубавился,  ветер
утих, над землей снова закурился туман, который был уже не так  опасен,  как
вьюга.  Пейрак  стал  спокойнее  разгребать  наметы.  Наконец  на  горизонте
проглянула белая полоска - вестница хорошей погоды.
     До сего момента Пейрак ни слова не  сказал  Каролине,  не  проронил  ни
одного проклятия, и если Каролине было на роду  написано  здесь  замерзнуть,
она узнала бы об этом в последнюю минуту. И все же  Пейрак  заглянул  внутрь
повозки и, увидев, что иссиня-бледная Каролина  смотрит  на  него  безумными
глазами, страшно испугался.
     - Полноте! Полноте! - сказал он. - Ну что с вами? Все уже позади.
     - Да, позади! - ответила она с горькой усмешкой, показывая  на  Урбена,
распростертого на лавке: лицо маркиза от холода посинело, а большие,  широко
раскрытые глаза казались остекленевшими глазами трупа.
     Пейрак еще раз огляделся  окрест:  помощи  со  стороны  нечего  было  и
ждать. Он прыгнул в повозку и, крепко прижав  к  себе  маркиза,  принялся  с
силой растирать и разминать  его  тело  своими  железными  руками,  стараясь
согреть.  Но  все  было  тщетно.  За  окоченением  последовал  тот   нервный
припадок, которыми страдал маркиз.
     - Но он еще жив! - ободрял ее Пейрак. - Жив, я  чувствую.  Эх,  если  б
нам развести огонь! Но камни не горят.
     - А если нам сжечь повозку? - в отчаянии спросила Каролина.
     - Прекрасная мысль... Но что мы будем делать потом?
     - Потом, потом... Господь нас не оставит  без  помощи.  Неужели  ты  не
понимаешь, что мы должны выжить во что бы то ни стало!
     Пейрак снова посмотрел на  иссиня-бледное  лицо  Каролины,  на  лиловые
круги под ее глазами и решил, что она тоже умирает. Больше он ни  минуты  не
колебался и был готов на любой риск. Он распряг Миньону, и та  повалилась  в
снег. Сняв верх с повозки и положив его на землю, Пейрак снес туда  все  еще
неподвижного маркиза де Вильмера; затем, вытащив из ящика  несколько  охапок
сена, старую бумагу и обрывки рогожи, засунул их под  повозку  и  зажег  эту
кучу с помощью огнива. Разломав  кузнечными  тисками  доски  своего  убогого
экипажа, он без труда запалил костер,  который  сразу  заполыхал,  а  затем,
разбивая и кромсая  повозку,  стал  подбрасывать  щепки  в  огонь.  Снегопад
прекратился,  и  маркиз  де  Вильмер  стал  постепенно  приходить  в   себя,
оцепенело глядя на странную сцену, которая ему казалась сном.
     - Он спасен, спасен, слышишь, Пейрак! - кричала Каролина, заметив,  что
маркиз пытается приподняться. - Да благословит тебя господь! Ты спас его!
     Голос Каролины явственно доносился до слуха маркиза, но он, думая,  что
грезит, даже не искал  ее  глазами,  и  лишь  ощутив  на  своих  руках  губы
обезумевшей Каролины, понял, что происходящее не сон,  а  явь.  Но  так  как
девушка даже не собиралась  бежать  от  него,  он  решил,  что  умирает,  и,
пытаясь улыбнуться, едва слышно прошептал слова прощания.
     - Нет,  нет,  не  прощайтесь!  -  отвечала  она,   покрывая   его   лоб
поцелуями. - Вам нужно жить, я этого хочу, я люблю вас!
     Слабый румянец окрасил бледно-серые щеки маркиза, но  выразить  словами
свою радость он еще не мог. Маркиз боялся, что это предсмертное видение,  но
по всему было ясно, что он оживал.
     Под верхом повозки,  служившей  маркизу  кровом,  накопилось  тепло,  и
Урбен, удобно устроенный на плащах Каролины  и  Пейрака,  почувствовал  себя
лучше. "Надо, однако, уходить отсюда", - думал Пейрак, с тревогой  следя  за
посветлевшей полосой на горизонте. Все еще подмораживало,  щепки  кончились,
костер догорал, а больной наверняка пешком не  доберется  до  Этабля.  Да  и
Каролина вряд ли одолеет дорогу. Оставалось только одно: посадить  обоих  на
лошадь, но измученной Миньоне не справиться с такой ношей. И  тем  не  менее
нужно было попытаться, но сначала дать  Миньоне  овса.  Пейрак  стал  искать
мешочек, и не нашел: пламя уничтожило его.
     Радостный возглас Каролины вернул Пейраку  надежду:  девушка  указывала
на легкий дымок над холмом, за которым они  укрылись.  Пейрак  взобрался  на
вершину и увидел в низине медленно  приближающихся  быков,  тянущих  воз,  и
погонщика, который курил трубку.
     - Видишь! - воскликнула  Каролина,  когда  воз  поравнялся  с  ними.  -
Господь не оставил нас без защиты.
     Маркиз де Вильмер был еще так слаб, что его пришлось  поднять  на  воз,
по счастью, доверху набитый соломой. Пейрак зарыл в нее маркиза, а  Каролина
устроилась рядом. Взглянув еще раз на жалкие останки своей  повозки,  Пейрак
вскочил на Миньону, и через час они уже были в деревне.
     Пейрак с презрением проехал мимо постоялого двора. Он знал, что в  этом
заведении за маркизом никто не станет ухаживать, и поместил его у  знакомого
крестьянина.  Все  сразу  засуетились  вокруг   больного,   забрасывая   его
вопросами и советами, но он их не  слышал.  Пейрак  выпроводил  посторонних,
отдал необходимые распоряжения  и  сам  занялся  маркизом.  Через  несколько
минут в очаге уже трещал огонь, и  в  котелке  пенилось  вино.  Господин  де
Вильмер, лежа на толстой подстилке из  сена  и  соломы,  не  сводил  глаз  с
Каролины, которая, стоя на  коленях,  оберегала  его  платье  от  огня  и  с
материнской  любовью  предупреждала  его  малейшее  желание.  Больше   всего
тревожило девушку питье, которое  Пейрак  готовил  из  различных  пряностей.
Однако маркиз полностью доверял опытному  горцу.  Он  дал  знак,  что  готов
выпить снадобье, и Каролина поднесла кружку к его губам.  Маркиз  и  вправду
скоро обрел речь, поблагодарил своих новых хозяев  и,  пожав  руку  Пейраку,
сказал, что хочет остаться с ним и Каролиной наедине.
     Не легко было выпроводить из дому крестьянина с его семейством хотя  бы
на несколько часов.  Под  этим  суровым  небом  жилища  строились