редко,  а
многочисленные животные - единственное достояние  севенца  -  размещались  в
доме, так что обитателям его почти не оставалось места. К  тому  же  севенцы
слывут людьми негостеприимными и жестокими, и  эта  дурная  слава  ходит  за
ними со времен убийства землемера, которого Кассини послал  измерить  высоту
Мезенка, а местные жители приняли за  колдуна.  С  той  поры  севенцы  очень
переменились и нынче кажутся более обходительными, но их привычки  закоснели
от вековой  беспросветной  нужды.  Правда,  они  ловко  торгуют,  выращивают
замечательный скот и к тому  же  обладают  запасами  продуктов  для  обмена.
Однако суровость климата  и  отторгнутость  их  дикого  края  наложили  свой
отпечаток на душу севенца и вошли, так сказать, в его плоть и кровь.
     Комната, составлявшая вместе с  хлевом  внутренность  дома  и  в  конце
концов предоставленная в распоряжение Пейрака, была  крошечная.  Дым  частью
выходил через очаг, частью - через отверстие, зияющее  прямо  в  стене.  Две
кровати наподобие ящиков давали отдых ночью всему семейству,  и  можно  было
только диву даваться, как это на них  спали  шесть  человек.  Полом  служила
грубая скала: тут же, рядом с людьми, толклись коровы, козы, овцы и куры.
     Пейрак постелил всюду чистую солому, раздобыл дров,  нашел  в  шкафчике
хлеб и заставил Каролину  поесть  и  отдохнуть.  Маркиз  молил  ее  взглядом
подумать о себе, но она не отходила от него ни на  шаг,  крепко  сжимая  его
руки в своих. Он уже мог говорить и  хотел  ей  сказать  многое,  но  боялся
проронить словечко. Маркиз опасался, что Каролина покинет  его,  как  только
поймет, что он знает о ее любви. И к тому  же  маркиза  смущало  присутствие
Пейрака: ведь, оберегая Каролину, он  поначалу  выказал  такое  упрямство  и
жестокость по отношению к нему, а теперь ухаживал за ним  с  преданностью  и
безграничной заботой. Наконец Пейрак оставил их одних. Он не мог бросить  на
произвол судьбы верного друга - свою старую лошадь - и казнился за  то,  что
так грубо обошелся с ней, а приехав, против воли доверил ее чужим людям.
     - Каролина, - сказал маркиз, усаживаясь  на  скамеечку,  -  мне  многое
нужно было сказать вам, но я потерял голову...  да,  да,  потерял  голову  и
боюсь, что говорю как  в  бреду.  Простите  меня,  я  счастлив  видеть  вас,
счастлив, что снова вырвался из холодных объятий  смерти.  Но  больше  я  не
доставлю вам беспокойств! Господи, каким бременем я был в  вашей  жизни.  Но
все  уже  позади.  То,  что  произошло,   было   случайностью...   безумием,
неосторожностью с моей стороны. Но разве мог я примириться с тем, что  теряю
вас еще раз? Нет, вы не знаете, вы не поняли,  чем  были  в  моей  жизни,  а
может быть, никогда не захотите понять. Может, завтра вы  опять  убежите  от
меня. Зачем, господи, зачем?.. Вот, читайте,  -  добавил  он,  передавая  ей
скомканное письмо, начатое тем же утром в Лантриаке.  -  Вероятно,  его  уже
нельзя прочесть, снег и дождь...
     - Нет, я  разбираю,  -  сказала  Каролина,  склоняя  голову  поближе  к
огню, - все вполне разборчиво... и я понимаю!.. Я знала,  догадывалась  и...
я согласна... Я этого жаждала всем сердцем, это было мечтой  моей  жизни.  А
разве мои жизнь и сердце не принадлежат вам?
     - Узы, пока нет. Но если вы захотите поверить в меня...
     - Не надо убеждать меня - вам  вредно  много  разговаривать,  -  твердо
сказала Каролина. - Я верю в вас, но не верю в собственную участь. Что ж!  Я
принимаю ее такой, какой вы мне ее устроите. Дурная или хорошая,  она  будет
мне дорога, так как я не могу избрать иную. Слушайте меня, слушайте  -  быть
может, у нас осталась одна минута для разговора. Я не знаю, какие  испытания
уготованы моей  и  вашей  совести,  но  мне  известно,  как  неумолима  ваша
матушка, обдавшая меня ледяным презрением, и если  мы  разобьем  ей  сердце,
господь нас за это не вознаградит. Значит, нужно  покориться  судьбе  раз  и
навсегда. Вы же сами говорили: строить  свое  счастье  на  смерти  матери  -
значит сделать мечту о счастье самой преступной мыслью, и счастье это  будет
трижды проклято. Мы сами проклянем его!
     - Зачем вы мне напоминаете об этом? - сокрушенно спросил маркиз. - Я  и
сам все знаю. Но неужели вы думаете, что матушку  нельзя  переубедить?  Если
так, значит, вы хотите отнять у меня малейшую возможность бороться  за  нас,
и только жалость...
     - Вы слепец, - воскликнула Каролина, прижимая пальцы  к  его  губам,  -
слепец, если не видите, что я люблю вас!
     - О господи, - сказал маркиз, склоняясь к ее  ногам.  -  Повторите  еще
раз! Я боюсь, что это сон. Эти слова вы мне сказали впервые. Я  догадывался,
но боялся поверить... Скажите, скажите еще раз, и я готов умереть!
     - Да, я люблю вас больше жизни, - отвечала Каролина, прижимая к  сердцу
голову маркиза. - Я люблю вас больше своей гордости и чести. Долгое время  я
не признавалась в этом самой себе, не  признавалась  господу  богу  в  своих
молитвах. Наконец я все поняла и убежала от вас из малодушия. Мне  казалось,
что жизнь кончена, и она действительно кончена без вас. "Ну, что за беда?  -
думала я. - Ведь это касается  только  меня  одной".  И  пока  во  мне  жила
надежда, что вы забудете меня, я боролась, но теперь я вижу: вы  меня  очень
любите, и если я вас оставлю, вы умрете. Несколько часов  назад  я  считала,
что вас уже нет в живых, и тогда мне стали ясны наши  отношения:  я  убивала
вас!  Я  могла  воскресить  вас  к  жизни,  вас,   самого   благородного   и
замечательного человека на  свете,  но  я  принесла  вас  в  жертву  пустому
самолюбию. Но разве я могла стать причиной вашей смерти,  если  в  мире  нет
для меня ничего дороже вашего уважения? Нет, я была  непомерно  горделива  и
непомерно жестока, и вы столько  выстрадали  по  моей  вине!  Я  люблю  вас,
слышите? Я не хочу быть вашей женой: это принесло бы  вам  тяжкие  угрызения
совести и непоправимое горе. Но я стану  вашей  подругой,  вашей  служанкой,
матерью вашего  ребенка,  вашей  верной  и  тайной  спутницей.  Пускай  меня
считают вашей любовницей, пускай даже думают, что Дидье - мой сын. Я  готова
на все и согласна принять презрение, которого так боялась!
     - О благородное сердце! - воскликнул маркиз. -  Я  тоже  принимаю  твою
высокую жертву. Не презирай меня за это - я достоин ее и  скоро  обращу  эту
жертву во благо нам обоям! Да, да, я сделаю чудеса! Матушка  уступит  мне  и
не раскается. Я чувствую, сколько  пламенной  веры  в  моей  груди  и  какие
золотые слитки красноречия! Но даже если меня постигнет неудача,  даже  если
свет встанет на дыбы и проклянет тебя, ты, сестра,  моя  обожаемая  подруга,
от этого только вырастешь в моих глазах, и  я  еще  больше  возгоржусь,  что
избрал тебя, а не иную! Да и что значат свет  и  его  мнение  для  человека,
который постиг тайны людского эгоизма и ничтожество  людских  предрассудков?
Этот человек знает, что во все времена чудом выживала одна сирая  истина,  а
тысячи ее сестер были закланы  и  запятнаны  клеймом  бесчестия.  Он  хорошо
знает, что самым лучшим  и  великодушным  людям  было  суждено  идти  стезей
Христа, дорогой терний, где градом сыплются удары и оскорбления. Ну  что  ж,
если нужно, мы пойдем этой стезей, а любовь надежно оборонит нас  от  низких
нападок! О, за это я тебе ручаюсь и готов поклясться, что так  оно  и  будет
вопреки всем угрозам,  которые  нам  уготовят  люди:  ты  будешь  любима,  а
значит, будешь счастлива! Ты хорошо знала, что вся моя жизнь, вся  моя  душа
воплотилась в любви к  тебе.  Ты  также  хорошо  знала,  что  если  порой  я
лихорадочно искал истину, то делал это из любви к  ней,  а  не  от  суетного
желания славы. Я не ученый и не писатель.  Я  безвестный  странник,  который
добровольно проходит мимо шума и суеты, борется за свое  счастье  в  тени  и
уединении не потому, что ему недостает мужества, но из  боязни  оскорбить  в
этой борьбе чувства своей матери и своего брата.  Я  согласился  играть  эту
неприметную роль, не испытывая и малейших страданий  уязвленного  самолюбия.
Я понимал, что сердце мое жаждет не фимиама, но любви. Честолюбивые  помыслы
людей, их тщеславие, их  жажда  власти,  стремление  к  роскоши,  постоянное
желание лицедействовать -  что  мне  было  до  них?  Я  не  мог  забавляться
подобными бирюльками. Я был незадачливый, обыкновенный  человек,  влюбленный
в свои идеал, наивный ребенок, если угодно, который искал любви,  зная,  что
она жила в нем самом задолго до того,  как  он  встретил  ту,  которой  было
суждено окрылить его и сделать сильным. Я молчал, зная, что буду  осмеян,  -
мне это было безразлично, и если я страдал бы, так от  того,  что  оскорбили
мои святые убеждения!.. Однажды, лишь однажды в своей жизни  -  я  хочу  вам
рассказать и это, Каролина, я любил...
     - Молчите! - приказала она. - Я ничего не желаю знать.
     - Нет, вы должны знать все. Она была добра и нежна, и я глубоко  чту  и
благословляю ее, хотя она давно в могиле. Но любить меня она  не  могла.  То
была ее роковая ошибка. Я нисколько ее за это  не  упрекаю  и  за  все  виню
одного себя. Я сгорал от ненависти к самому  себе  и  казнился  от  сознания
того, что уступил,  по  существу,  неразделенной  страсти,  и  примирился  с
жизнью только  тогда,  когда  увидел  в  вас  ее  цветущее  и  самое  чистое
воплощение. Тогда я понял,  почему  я  родился  несчастным,  почему  обречен
любви,  почему  мне  суждено  было  так  рано  полюбить,  полюбить  дурно  и
греховно, лелея в душе мечту и идеал своей жизни. Теперь же я чувствую,  что
навсегда воскрес и спасся. Доверьтесь мне - ведь вы посланы самим небом!  Вы
прекрасно знаете, что оно создало нас друг для друга.  Вы  сами  тысячу  раз
невольно замечали, что у нас с вами - одна душа, одни мысли,  что  мы  любим
одни и те же идеи, искусства, одних и тех же людей и одни и  те  же  вещи  и
что наше общение лишь укрепляет или развивает то, что дремало в  нас  втуне.
Ах, вспомните, Каролина, вспомните Севаль,  и  наши  полные  солнца  часы  в
долине, и наши полные утренней свежести часы  под  сводами  той  библиотеки,
где вы приветствовали букетами прекрасных цветов таинственный и  неразрывный
союз наших душ! Разве наши руки, сплетенные в пожатии,  не  освящали  каждое
утро наш духовный брак? И разве наши первые взгляды не отдавали  каждодневно
нас самих друг другу навсегда?.. Неужели все это прошло бесследно,  растаяло
как дым? И как вы могли хотя  бы  секунду  подумать,  что  эта  жизнь  могла
кончиться, что этот человек может существовать без вас и безропотно уйдет  в
небытие? Нет, вы никогда этому не верили!  Этот  человек  устремился  бы  за
вами на край света, пошел бы по льдинам, по воде, сквозь  огонь,  только  бы
соединиться с вами!.. А когда сегодня вы  оставили  меня  умирать  в  снегу,
разве вы не чувствовали, что  душа  покинула  мое  бренное  тело  и,  словно
неприкаянный призрак, следовала за вами по пятам сквозь горную метель?
     - Слушай, слушай его! - сказала  Каролина  вошедшему  Пейраку,  который
изумленно уставился  на  маркиза.  -  Слушай,  что  он  говорит  мне,  и  не
удивляйся, что я люблю его больше самой себя. Не огорчайся, не жалей  нас  и
не уходи! Побудь с нами и посмотри, как  мы  счастливы!  Присутствие  такого
святого старика, как ты, не стесняет  нас.  Вероятно,  ты  не  поймешь  нас,
потому что для тебя ничего нет выше, чем чувство долга. Но тем не  менее  ты
благословишь меня и будешь  любить,  ибо  оценишь  по  достоинству  право  и
власть этого человека, самого замечательного на земле, - ему господь  вложил
в уста слова истины. Да, я люблю его... Я люблю  тебя,  которого  чуть  было
сегодня не потеряла, и никогда больше тебя не  оставлю:  я  пойду  за  тобой
повсюду, твой ребенок будет моим, точно так же как твоя  родина  -  это  моя
родина, а твоя вера - моя вера. И нет в  мире  большей  чести,  нет  большей
добродетели перед господом богом, чем любить тебя, утешать  тебя  и  служить
тебе.
     Господин  де  Вильмер  поднялся:  его  лицо  сияло  радостью,  которая,
ослепляя взор  Каролины,  не  пугала  ее.  В  этот  час  высокого  ликования
чувственность молчала - здесь ей не было места. Маркиз прижимал  Каролину  к
сердцу с той отеческой нежностью, которая всегда жила в  нем,  а  теперь  ее
усиливали инстинкт могущественного покровительства, право великого  ума  над
великим сердцем и праве избранной  души  над  другой  душой,  облагороженной
любовью. К чести маркиза  и  Каролины  надо  добавить,  что  их  переполняли
бесконечно нежные дружеские чувства, несколько восторженные, но  прямодушные
и глубокие,  непричастные  чувственному  опьянению.  В  эту  минуту  будущее
сводилось для них к нескольким словам: вечно быть вместе.


XXVI

     Когда прояснившаяся  к  четырем  часам  дня  погода  позволила  Пейраку
заняться приготовлениями к отъезду, в  Лимузене,  в  замке  Моврош,  юная  и
прекрасная герцогиня д'Алериа в муаровом платье, с  камеями,  унизавшими  ее
пальцы, входила в покои своей свекрови, оставив в гостиной  мужа  и  госпожу
д'Арглад, которые были заняты  самой,  казалось  бы,  дружеской  беседой.  У
Дианы был такой радостный и торжествующий вид, что маркиза очень удивилась.
     - Ну что, красавица моя, - воскликнула  она,  -  что  случилось?  Может
быть, вернулся мой младший сын?
     - Он скоро вернется, - отвечала герцогиня, - вам же дали  слово,  и  вы
прекрасно знаете, что мы на этот счет  совершенно  спокойны.  Герцог  знает,
где находится маркиз, и ручается, что  в  конце  недели  он  будет  с  нами.
Поэтому вы видите меня не  в  меру  веселой.  Эта  госпожа  д'Арглад  просто
прелесть. - она, дорогая матушка, и осчастливила меня сегодня.
     - О, вы смеетесь, плутовка! Вы ее терпеть  не  можете!  Но  зачем  было
привозить ее сюда? Я вас об этом не просила.  Никто,  кроме  вас,  не  может
меня развлечь.
     - Сегодня я буду  развлекать  вас,  как  никогда,  -  сказала  Диана  с
обворожительной улыбкой, - а милейшая госпожа д'Арглад дала мне  в  руки  то
оружие, которым я  развею  ваше  противное  горе.  Послушайте,  матушка,  мы
разгадали наконец эту ужасную тайну! Это было нелегко. Целых три  дня  мы  с
герцогом осаждали госпожу  д'Арглад,  улещивали  и  осыпали  самыми  нежными
знаками внимания. Наконец эта душечка, которую мы никак не  могли  провести,
не выдержала наших насмешек и  сказала  мне,  что  свой  страшный  проступок
Каролина совершила в сообщничестве... О, вы знаете с кем -  она  же  вам  об
этом и сказала. Я сделала  вид,  будто  не  расслышала,  но  сердце  у  меня
легонько екнуло... А если  говорить  начистоту,  то  прямо  защемило.  Но  я
кинулась к моему дорогому герцогу и бросила ему прямо в лицо:  "Это  правда,
ужасный человек, что вы были любовником  мадемуазель  де  Сен-Жене?"  Герцог
так  и  подпрыгнул  на  месте,  как  кошка...  нет,  как  леопард,  которому
наступили на лапу. "Я так и знал, - зарычал он,  -  это  выдумала  сплетница
Леони!" И так как он тут же поклялся ее убить, мне пришлось успокоить его  и
сказать, что я не поверила ни одному ее слову. Тут я  покривила  душой  -  я
этому немного верила. И ваш сын -  он  ведь  большая  умница!  -  сразу  это
заметил и, пав передо мной на  колени,  поклялся,  но  чем!..  Всем,  что  я
почитаю и люблю: сначала господом богом, потом вами,  -  поклялся,  что  это
бесчестная клевета, и теперь я убеждена в этом так же  твердо,  как  в  том,
что появилась на свет, чтобы любить герцога д'Алериа.
     Маркиза не успела еще удивиться словам Дианы, как  в  ее  будуар  вошел
герцог, такой же сияющий, как его супруга.
     - Уф, слава богу! - воскликнул он. - Вы больше никогда не  увидите  эту
гадюку. Она велела заложить свою карету и уезжает взбешенная, но  -  клянусь
честью! - раздавленная и с вырванным жалом.  Моя  бедная  матушка,  как  вас
подло обманули. Я только теперь понимаю, что вам пришлось  вытерпеть.  И  вы
ничего не сказали мне, который бы разом... Я наконец  все  вытянул  из  этой
мерзкой особы, которая чуть не поселила отчаяние в  нашей  семье,  но  Диана
оказалась ангелом, над которым не способны восторжествовать даже  силы  ада.
Послушайте, матушка! Как  известно,  госпожа  д'Арглад  видела  собственными
глазами, что мадемуазель де Сен-Жене, опершись на  мою  руку,  проходила  на
рассвете по двору в Севале.  И  она  видела,  что  я  нежно  разговаривал  с
мадемуазель де Сен-Жене и пожимал ей руки. Все это  так,  только  она  плохо
смотрела, ибо я еще и целовал ей руки, а то, чего она не слышала,  я  сейчас
вам расскажу, так как помню наш разговор слово в слово. Я говорил  Каролине:
"Мой брат чуть не умер нынешней ночью,  и  вы  спасли  его.  Пожалейте  его,
заботьтесь о нем, помогите мне скрыть его недуг от матушки - ведь  только  с
вашей помощью брат останется в живых". Вот что я ей сказал,  клянусь  богом,
и вот что произошло...
     И герцог рассказал все, даже то,  что  было  раньше;  он  не  утаил  от
маркизы свои дурные планы, свое тщетное ухаживание  за  Каролиной,  которого
та даже не заметила. Он сообщил маркизе о ревности Урбена,  об  их  ссоре  и
нежном примирении, об исповеди одного и клятвах другого; он  рассказал  и  о
том, как неожиданно обнаружил, в каком опасном состоянии оказалось  здоровье
брата, как неосторожно оставил его одного, решив, что  маркиз  успокоился  и
уснул, как тот потом разбил окно, а Каролина,  услышав  крик,  прибежала  на
помощь, как она выходила больного, оставшись у  него  в  спальне,  и  с  той
минуты постоянно ухаживала за ним, как она развлекала его и помогала  ему  в
работе.
     - И все это она делала преданно, скромно и  совершенно  бескорыстно,  -
добавил он. - Знайте, матушка, что Каролина -  особа  редких  достоинств,  и
лучшей избранницы,  которая  подходила  бы  брату  по  возрасту,  характеру,
вкусам и скромности, конечно, не найти. Вы знаете, как я  мечтал,  чтобы  он
заключил более блестящий брак. Но теперь, когда  стоящий  перед  вами  ангел
вернул  нам  всем  свободу  и  достоинство,  а  брат  больше  не  стеснен  в
средствах, когда с такой силой и  постоянством  брат  любит  особу,  которая
стала вдобавок его  настоящим  другом,  когда,  наконец,  Диана,  понимающая
подобные дела, как никто, убедила меня в том, что лучшие браки -  это  браки
по любви, мне остается сказать вам,  дорогая  матушка,  только  одно:  нужно
найти Каролину и с радостью благословить  ее,  потому  что  она  была  вашим
лучшим другом до моей жены, а теперь станет второй вашей  дочерью,  о  какой
можно лишь мечтать.
     - Ах, дети мои, - воскликнула маркиза, - вы мне возвращаете счастье!  С
той поры, как оклеветали Каролину, я просто не жила. Горе Урбена, разлука  с
этой милой девочкой... боязнь поссорить примерных братьев, признавшись им  в
том, что я почитала за правду и что с радостью отметаю  как  вымысел...  Ах,
надо скорей разыскать маркиза и  Каролину...  Но  где  они,  господи!..  Вам
известно, где ваш брат, но знает ли он, где Каролина?
     - Нет, он уехал,  не  зная  этого,  -  ответила  герцогиня.  -  Но  это
известно госпоже Эдбер.
     - Напишите ей, дорогая матушка, скажите всю правду, и она  вам  ответит
тем же.
     - Да, да, я напишу, - сказала маркиза. - Но как сообщить об этом  моему
бедному Урбену?
     - Это я беру на себя, - сказал  герцог.  -  Если  герцогиня  согласится
сопровождать меня, я поеду за ним сам, в противном случае оставлять  молодую
жену на три дня... право, это несколько рановато.
     - Что?! - воскликнула  герцогиня.  -  Вы  надеетесь,  что,  как  только
кончится медовый месяц, будете  всюду  бегать  без  меня  как  заяц?  О,  вы
жестоко заблуждаетесь, мой милый герцог, и я  сумею  положить  конец  вашему
непостоянству.
     - Интересно, что вы станете делать? -  спросил  герцог,  с  восхищением
глядя на жену.
     - Обожать вас все больше и больше! И тогда посмотрим, наскучит  ли  вам
моя любовь!
     Пока герцог целовал золотистые