было тех пятерых. Но молокосос поднял здесь пыль.
     - Прошу прощения, капитан. А что здесь случилось?
     - Ничего особенного. Старику что-то наскучил союз с нами.
     - Ха!  Он  нам  больше  и  не  нужен.  Вот  теперь-то  и  настал  час
порезвиться нашим ребятам.
     Капитан с нескрываемым презрением посмотрел на чернобородого.
     - Стало быть, мсье Клоро полагает, что я  немедленно  свистну  ребят?
Этот час я так дешево не отдам, господин лейтенант! Терпеть не могу глупые
выходки. Скоро поймете, что к чему.
     Лейтенант повернулся  к  гребцам,  продолжавшим  сидеть  в  лодке,  и
передал им приказ. Через  несколько  секунд  лодка  уже  неслась  вниз  по
течению.
     - Пора перекусить. Распорядитесь принести вина, лейтенант.
     Тот сделал знак одному из оставшихся гребцов,  и  он,  нагрузив  руки
множеством бутылей, последовал за своими начальниками, шагающими к вигваму
вождя.
     - Ничем не выдайте  наших  намерений.  Будьте  непринужденнее,  лучше
держаться шутливого тона. Уж мы, я думаю,  узнаем,  что  на  уме  у  этого
старого сыча.
     Оба вошли в вигвам и  сели  к  столу,  который  горбился  только  что
приготовленным бизоньим мясом. Канонда протушила его по всем правилам.
     - Не откажите в приятной возможности поднять бокал, -  сказал  пират,
разливая вино и протягивая стакан мико.
     - Токеа не испытывает жажды.
     - Ага, тут нужен ром. Лейтенант, пусть принесут бутылочку.
     - Токеа не испытывает жажды, - громко повторил старик.
     - Ну, как  угодно,  -  пробормотал  Лафит  и,  обратившись  к  своему
лейтенанту, ткнул пальцем в мясо.
     - Разве не удивительно, что все соки и силы зверя сконцентрированы  в
этом горбоподобном наросте? Если индейцев на загробных пастбищах или,  как
они говорят, на вечных полях охоты ждет такая вот скотина, пожалуй,  стоит
быть дикарем. А? Во всяком случае, эти деликатесы вызывают больше доверия,
чем вранье наших священников.
     Лейтенант, помня о субординации, смеялся во все горло. Токеа сидел  в
своей обычной позе, опустив голову и опираясь на обе руки.  При  последних
словах он бросил быстрый взгляд на пирата и снова опустил голову.
     - Вкушайте же, лейтенант. А вы, друг мико, не забудьте осушить  бокал
за здоровье гостя. Иначе тому придется покинуть вашу  деревню  сегодня  же
ночью.
     - Мой брат - желанный гость. Токеа никогда не  поднимал  томагавк  на
человека, которого угощал в своем вигваме.
     - Я убежден, - сказал француз, - что Токеа мне  друг,  и  если  тропа
между нами кое-где подзаросла, мудрый мико сумеет перешагнуть через траву.
     - Окони - воины, они ценят слово мико. Но руки их свободны.
     - Я знаю, что у вас тут нечто вроде  республики,  а  вы  своего  рода
наследный консул. О делах лучше поговорим завтра. А сейчас выпьем за мир и
дружбу.
     - Ладонь мико открыта, она не сожмется в кулак. Но голос окони должен
быть услышан.
     - А им в ладони вождь Соленого моря вложит нечто такое, отчего  слова
его станут музыкой для их ушей. Я припас отменные вещицы для мужчин,  скво
и девиц. Для вас тоже кое-что найдется, подобающее сану великого мико.
     Лейтенант покинул застолье.
     Незаметно надвинулась ночь. Над вершинами деревьев повис  серп  луны.
Старик поднялся и вместе с гостем проследовал к выходу.
     - Мой брат, - сказал он, - не так уж юн, а язык у него прыгает, как у
глупой девчонки, которой впервые навесили стеклянные бусы. У  моего  брата
довольно врагов, нет нужды делать своим врагом еще и Великого Духа.
     - Ну уж с ним-то мы как-нибудь справимся, - захохотал пират.
     - Мой брат давно пытался обмануть глаза мико, но Великий  Дух  вернул
ему ясность взгляда,  чтобы  уберечь  народ  от  того,  кто  глумится  над
останками его предков. Смотри, -  сказал  он,  указав  рукой  на  двурогий
месяц,  -  этот  Большой  свет  осеняет  и  берега  Натчеза,   и   деревни
бледнолицых. Но не вождь Соленого моря и не  мико  окони  зажег  его.  Это
огонь Великого Духа. А там, - он посмотрел в сторону шелестящих  на  ветру
пальметто, - ты услышишь дыхание предков мико. В лесах, где он родился, их
гневный голос слышен в завывании бури. И то и другое идет от губ  Великого
Духа, ветры - его вестники, их посылают уста моих далеких предков. Великий
Дух наделил мико красной кожей, а его  врагов  -  белой.  Он  дал  им  два
несхожих языка, и понять друг друга они не могут. Но Великий Дух  понимает
всех: и краснокожих, и бледнолицых. Они шепчут ему свои  молитвы,  подобно
тому, как шелестит прибрежный тростник или шумит  листва  дубов  там,  где
мико оставил могилы предков. Мико окони читал вашу Книгу жизни, он  выучил
буквы, уже когда был взрослым воином. Тогда-то он и  понял,  что  преграду
между краснокожими и бледнолицыми возвели их мертвые друзья - буквы. Но  и
эта книга говорит то, что ему известно от предков, - Великий Дух,  Великий
Отец - жив. Слушай дальше! Когда мико был послан своим народом к  Большому
Отцу бледнолицых и  вместе  с  другими  вождями  заходил  в  деревни,  где
бледнолицые почитали Великого Духа в огромных вигвамах совета, он  увидел,
что у них добрые лица, и они принимают его как брата. У Токеа был разговор
с Большим Отцом. Смотри, вот что он получил от него. - Мико показал пирату
серебряную медаль с изображением Вашингтона. -  И  тогда  мико  спросил  у
Большого Отца, а тот был отважным воином и мудрым отцом,  верит  ли  он  в
Великого Духа своей книги, вождь бледнолицых сказал, что верит и  это  тот
самый Великий Дух, которого почитают краснокожие. Таковы были слова самого
могущественного и справедливого из бледнолицых. Когда мико вернулся в свой
вигвам, солнце уже садилось, и душа  мико  помнила  слова  Большого  Отца,
глаза его были широко раскрыты. Но как только он вернулся  в  леса  своего
племени, увидел, что бледнолицые,  жившие  рядом,  смотрели  хмуро,  в  их
глазах не было света Великого Духа. Токеа знает: тот, кто  не  поклоняется
Великому Духу, не может быть добрым человеком. А мой брат насмехается  над
Великим Духом и над блаженством предков на вечных лугах. Какой же он  друг
окони, если хочет отнять у них единственную светлую тропу? Он хочет  стать
другом мико, который не выдержал бы ноши, если бы его  не  манили  умершие
предки? Уходи! -  с  отвращением  закончил  мико,  повернувшись  спиной  к
пирату.
     - Спокойной ночи! - зевая, сказал Лафит. - В вас  погиб  методистский
проповедник.
     Он направился к вигваму совета, где останавливался  на  время  своего
пребывания у индейцев.
     Токеа повернул к своей хижине. Никто не развеял  песней  его  мрачных
стариковских дум. Кругом стояла мертвая тишина, лишь  перекличка  часовых,
выставленных у жилища пират и на берегу, указывала  на  присутствие  живых
существ.



                                    15

     - Капитан! Индейцы что-то чересчур оживились,  -  доложил  лейтенант,
переступив порог вигвама.
     - А точнее?
     - Носятся и прыгают, будто  в  них  бес  вселился.  Таскают  какие-то
пожитки, еду, оружие. Вся деревня на ногах.
     Пират поднялся и начал быстро одеваться.
     - Постарайтесь собрать более подробные сведения.  А  я  тем  временем
загляну к старику. Обнаружите что-нибудь подозрительное - действуйте,  как
договорились.
     - Да, капитан. Но осмелюсь поделиться...
     - Ну, что там еще? Выкладывайте.
     - Нам идет в руки недурная добыча.
     - Знаю.
     - Промедление...
     - Имеет свои причины.
     - Ясно, капитан.
     Лейтенант  кивнул  и  вышел.  Лафит  вскоре  тоже  покинул  вигвам  и
направился к мико. Тот неподвижно сидел у входа в  свою  хижину,  лицом  к
реке.  Увидев  пирата,  он,  казалось,  потерял   самообладание.   А   тот
приветствовал его еще более громко, чем в час прибытия.
     Старик не мог  скрыть  своего  беспокойства,  а  при  его  всегдашней
невозмутимости это особенно бросалось в глаза. Мико вдруг вскочил на  ноги
и, вытянув шею, начал к чему-то прислушиваться.
     Вскоре деревня огласилась протяжным радостным криком, нарастающим  от
вигвама к вигваму. Это был какой-то невообразимый хор,  вобравший  в  себя
голоса всех индейцев  от  мала  до  велика.  Деревня  натурально  заходила
ходуном. Из-за каждого кустика, каждого бугорка,  из  каждой  хижины,  как
безумные, выскакивали мужчины, женщины, дети, и все они неслись к  вигваму
совета. Даже присутствие мико не могло умерить их прыть.
     Дело в том, что на другом берегу Натчеза появилось три десятка конных
индейцев. Иные уже въехали в воду, вероятно, в поисках брода. Река в  этом
месте достигала примерно  пятисот  футов  в  ширину,  да  и  глубина  была
порядочная. Однако это нимало не смущало отважных всадников.
     Пират, скрежеща зубами, поспешил к берегу. Лицо его  было  перекошено
от ярости.
     - Десяток бы добрых карабинов! - бросил он лейтенанту.
     - Прошу  прощения,  капитан.  Это  не  окони,  это  каманчи,  бешеные
каманчи. Уж я-то насмотрелся на них в мексиканских переделках.
     Небольшая группа всадников была уже в заливчике возле каноэ. А  самый
первый приближался к окони, столпившимся у вигвама совета.
     Мико выступил вперед, вытянув правую руку.
     -  Большой  вождь  каманчей  и  пауни  -  желанный  гость  окони,   -
торжественно произнес он.
     Молодой индеец остановился и почтительно склонив голову, выслушал его
слова. Затем спрыгнул с коня и протянул  старику  открытую  ладонь  правой
руки. А когда подошел совсем близко, еще раз поклонился  старику  и,  взяв
его руку, возложил ее себе на голову.
     Трудно  вообразить  себе  две   более   несхожие   фигуры:   высокий,
напоминающий свилеватый ствол огромного дерева  мико,  застывший  в  своем
молчаливом величии, и живой,  открытый,  играющий  мускулами  юного  тела,
вождь каманчей. Его голову украшал живописный убор из перьев  и  звериного
меха, выпуклый лоб  и  все  его  чуть  отливающее  медью  лицо  словно  бы
стыдились грубой воинственной мазни, которой индейцы так  любят  покрывать
кожу. Выразительные, сверкающие темным блеском глаза и благородный римский
нос как нельзя более соответствовали его мужественной фигуре, сила которой
удачно подчеркивалась всем его нарядом и вооружением.
     Грудь его охвачена лисьим мехом, со спины свешивалась  шкура  ягуара.
Он являл собою великолепный образец мужской красоты, расцветшей в  вольных
саваннах Мексики, в  лоне  великого  племени,  не  признающего  над  собой
никаких господ, кроме Великого Духа. Кинжал с рукоятью из чистого  золота,
небольшой карабин и длинное  девятифутовое  копье  с  кистью  из  конского
волоса составляли его вооружение.
     Подобным же образом были вооружены и  одеты  еще  четыре  воина.  Все
остальные принадлежали к одной из ветвей племени пауни. Их можно  было  бы
назвать бритоголовыми, если бы не торчал на макушке пук  волос,  тщательно
заплетенных в короткую  косицу.  Плечи  их  покрывали  дубленые  выворотки
бизоньих шкур. Седлом также служила  шкура  бизона.  На  каждом  был  пояс
шириной в ладонь с лоскутком ткани и  мокасины.  Добрая  половина  из  них
могла похвастаться огнестрельным оружием  -  мушкетами  и  карабинами.  Но
копья, боевые ножи и томагавки были у всех.
     -  Мой  брат  -  желанный  гость!  -  повторил  мико.  -  Помнит   ли
могущественный Эль Золь слова, которые  Токеа  передал  ему  через  своего
гонца?
     - У него открытые уши и широкое сердце.  Обращена  ли  речь  Великого
мико только к Эль Золю, или она может быть услышана всеми каманчи и пауни?
     - Вожди и воины каманчи и пауни - желанные гости  в  вигвамах  окони,
братья окони.
     После этих слов  Эль  Золь,  четверо  каманчей  и  столько  же  пауни
спрыгнули с коней и вслед за Токеа направились в вигвам совета.
     А на берегу же, опершись на руки, лежали  четыре  пирата.  Капитан  и
лейтенант расхаживали взад и вперед. Если не  считать  нескольких  быстрых
взглядов в сторону индейцев, ничто  не  выдавало  их  особого  интереса  к
происходящему в деревне.
     Прошло, должно быть, не менее часа, когда на пороге вигвама  возникла
фигура мико. Он двинулся к берегу, и  шаг  его  был  непривычно  поспешен.
Завидев старика, пират остановился.
     - Вожди краснокожих воинов, - сказал мико, - пришли в вигвам, который
Токеа отвел своему брату. Они держат совет, не  хочет  ли  вождь  Соленого
моря послушать их речи?
     Пират кивнул, и оба они сквозь молчаливую толпу индейцев проследовали
к вигваму. Пирату было указано место среди индейцев. После чего воцарилось
полное безмолвие. Наконец мико счел приличным нарушить его:
     - Вождь Соленого моря! Деревья  дважды  сбрасывали  листву  и  дважды
одевались ею по воле Великого Духа с тех пор, как Токеа со своими  воинами
начал охотиться на потребу Лафиту, а скво - выращивать для него зерно.
     - Все же оплачено! Если мы задолжали, говори прямо.
     Индейцы сидели, как  окаменевшие.  Лишь  Эль  Золь  поднял  голову  и
пристально посмотрел на Лафита.
     - Мико окони, - ледяным тоном продолжал  Токеа,  -  больше  не  может
охотиться для Лафита и его людей.  Отныне  у  них  с  краснокожими  разные
тропы.
     - Короче говоря, - перебил пират, -  вы  разрываете  узы  братства  с
Лафитом. Может ли он поинтересоваться причинами?
     -  Смотри,  -  сказал  мико,  подымаясь  с  места   и   указывая   на
раскинувшееся за окном хлопковое дерево, - семь лет миновало с  той  поры,
как это дерево пробило почву. Оно было таким хрупким и маленьким,  что  не
устояло бы и перед птичьим клювом. Но вот оно выросло, и десяток мужчин не
вырвут его из земли, оно раздавит их своей тяжестью. Вождь  Соленого  моря
никогда не будет охотником,  он  тянет  свою  руку  к  тому,  что  ему  не
принадлежит. Его тяга к чужому добру разрослась, как это дерево,  и  давит
собой все другие желания. Ему не дано довольствоваться малым.
     По  лицу  пирата  скользнула  язвительная  улыбка,   но   он   быстро
спохватился.
     - Мико, - продолжал индеец, - лишь повторил то, о чем говорят  друзья
и враги Лафита. Смотри, - он вытащил из-за пояса прокламацию  и  развернул
ее перед пиратом. - Отец бледнолицых обещал много долларов за его  скальп.
Он назвал его вором.
     Пират слушал его с непроницаемым лицом дипломата.
     - Так  значит,  этот  жалкий  клочок  бумаги  и  есть  причина  вашей
обличительной  тирады?  -  Тут  он  презрительно  усмехнулся.  -  Какие-то
несчастные пятьсот долларов! И вы клюнули? Так  здесь  их  тысяча,  десять
тысяч!
     Индеец почувствовал себя оскорбленным.
     - Лафит, - сказал он, - в вигваме мико окони он может спать спокойно.
Окони бедны, все их богатство - оружие, с которым они ходят на  охоту,  им
не нужны сокровища Лафита. Да и он мало что найдет у окони.  Но  их  тропы
должны разойтись.
     - А я-то думал, - хладнокровно  отвечал  пират,  -  что  Токеа  такой
человек, который не забывает зол, причиненных ему бледнолицыми.  Теперь  я
вижу свою ошибку. Клочок бумаги заставил его предать недавнего друга. Он -
не мужчина.
     В глазах Токеа вспыхнул было огонь, но он мгновенно взял себя в  руки
и с удивительным спокойствием обнажил свою  грудь  со  страшными  следами,
оставленными саблями и штыками американцев.
     - У Токеа, - быстро и чуть сдавленно вымолвил он, - больше ран, чем у
вождя Соленого моря пальцев на руках  и  ногах.  Он  смеется  над  словами
Лафита.
     - Отчего же вы тогда испугались какой-то прокламации?  Она  не  может
причинить вам вреда. Что за дело нам до губернатора Луизианы и прочих янки
здесь, в Мексике?
     - В Мексике? Что хочет сказать мой брат?
     С первых  дней  пребывания  на  берегах  Натчеза  старик  был  твердо
убежден, что живет во владениях Большого Отца янки, мысль об этом  терзала
его днем и ночью. Пират знал больное  место  Токеа,  но  всегда  оттягивал
сообщение этой новости, надеясь извлечь  наибольшую  для  себя  пользу,  а
может быть, и добиться с его помощью власти над  индейцами.  И  сейчас  он
пустил в ход этот козырь, вероятно,  лишь  для  того,  чтобы  хоть  как-то
повредить замыслу мико объединиться с каманчи.
     Старик испустил глубокий вздох, будто с плеч его  свалилась  огромная
ноша.
     - Стало быть, мико окони живет не на той земле, которую Большой  Отец
бледнолицых считает своей.
     - Разумеется, нет. Могу показать карту.
     Индеец снова погрузился в  раздумье.  Слишком  важную  и  ошеломляюще
радостную весть принес пират. Хотя пришла она не ко времени, ибо, судя  по
всему, они коснулись такого пункта переговоров, от которого  мико  уже  не
смог бы отступить, не теряя своего достоинства.
     - Рука Великого Духа, - сказал он наконец, - гнетет  краснокожих,  он
омрачает им лица, убивает лучших воинов. Их кости  белеют  непогребенными.
Их кровь растворена в воде рек. Настала пора зарыть томагавки, иначе  наши
дети исчезнут с лица земли. У них и так много врагов. Зачем им больше?  Не
могут они заключить союз с людьми вождя Соленого моря.
     Пират слушал его, не переводя дыхания, и вдруг выпалил:
     - А если я вас покажу, что именно эти враги...
     Лафит вдруг осекся, но, приняв надменный вид, заговорил снова:
     - Токеа! Я  пришел  сюда  за  тем,  чтобы  предложить  узы  братства,
разделить с тобой все, чем я владею, что с таким трудом собирал по крупице
долгие годы. Лафит, гроза голубых вод между Европой  и  Америкой,  владыка
Мексиканского залива, протягивает тебе руку дружбы и  братства.  Лафит  не
желает тебе ничего, кроме добра. Не о своей выгоде он печется, а о  вашей.
Лафит берется вас защищать, и ни один янки не посмеет вас пальцем тронуть.
Лафит клянется. Это его последнее слово. Не пропусти его мимо ушей!
     Сила и даже некоторое величие его пылкой речи не повредили бы и более
достойному человеку. Индейцы смотрели на него почти изумленно.
     - Мико, - с неколебимым спокойствием ответил старик, - покинул  земли
отцов потому, что там поселились лживые бледнолицые. Его душа  тоскует  по
людям с такой же кожей. Его сердце изнурено бледнолицыми.  Но  не  за  тем
бежал мико от бледнолицых, чтобы принять в  свое  сердце  худших  из  них.
Союзу не бывать.
     - Ну что ж, хорошо, - с напускным равнодушием сказал пират. - Памятуя
о вашем обещании, я жду, когда вы отдадите мне Белую Розу. Требую то,  что
считаю своей собственностью.
     - Токеа обещал Белую Розу вождю Соленого  моря,  другу  окони,  врагу
янкизов, воину. Но ничего не обещал разбойнику и вору. Мико  говорил,  что
вождь Соленого моря может прийти за Розой в вигвам  мико.  Но  вигвам  для
него уже закрыт, пусть поищет другую скво.
     Пират ухмыльнулся, не скрывая ненависти, в упор посмотрел на  мико  и
быстро вышел. Никто из индейцев не взглянул ему вслед.



                                    16

     Когда солнце поднялось к зениту, был объявлен всеобщий сбор,  дабы  в
случае опасности деревню не застали врасплох.
     Младшие вожди и прочие воины, как обычно, образовали  два  полукруга:
внутренний составляли зрелые мужчины, внешний -  молодые.  Все  сидели  на
траве. Каждый с боевым ножом и томагавком за поясом, скрестив ноги, застыл
в традиционной индейской позе и молча ожидал появления вождя.
     Площадка перед  вигвамом  совета,  как  самое  почетное  место,  была
целиком  отдана  людям  из  племени  пауни.  Как  только   оба   вождя   с
сопровождающими их воинами вышли из вигвама, все разом встали. Вожди вошли
в меньший полукруг и опустились на землю.
     Торжественная серьезность мужественных лиц, зоркие осмысленные глаза,
статность фигур - все это придавало сбору необычайно значительный вид и не
имело ничего общего с толпой так называемых дикарей.
     Один из стариков отделился от второго полукруга и подошел к вождям  с
трубкой мира. Он сделал глубокую затяжку и направил облачко дыма  вверх  -
Великому Духу, второе - вниз, матери-земле, и третье - горизонтально:  оно
предназначалось всем, кто его окружало, и знаменовало собою  добрую  волю.
Затем он передал трубку Э