.  Вернули  бы
пленным оружие. И шестеро юных воинов поодиночке вступали бы с ними в бой.
Если пленный упадет, победитель может лишить его жизни и сжечь  его  тело.
Если же будут повергнуты шестеро краснокожих  юношей,  пленник  становится
каманчи.
     Эль Золь дал передохнуть говорящему и задал новый вопрос:
     - А что делают каманчи с ворами, которые крадут их коней и скот?
     - Они зовут худшего из апачей, чтобы он вздернул воров  на  дереве  и
отдал на съедение стервятникам, - из последних сил вымолвил воин.  Вопросы
вождя заставили его  продлить  мгновения  жизни,  а  ответив  на  них,  он
распластал на земле свое уже мертвое тело. Каманчи подняли его  и  усадили
впереди всех убитых.
     Хотя до окони дошел далеко не весь смысл  слов,  сказанных  на  языке
пауни, они все же могли уловить, что их погибшим друзьям и братьям не дают
взять в далекий путь скальпы пиратов. Среди  старых  скво  поднялся  рокот
недовольства. Старухи поднялись со своих мест и начали  какой-то  странный
танец.
     - Кровь наших мужей и детей зовет к мести. Воры подняли  топор.  Пора
нам окунуть в крови наши ножи! - возвысился чей-то голос.
     Мужчины одобрительно загудели. Старухи вдруг ринулись  к  обреченному
на казнь пирату, вслед за  ними  побежали  девушки,  они  в  свою  очередь
увлекли за собой юных воинов, и вот уже все скопом в ярости  бросились  на
Лафита.
     Лишь пауни и каманчи не поддались дикому порыву, они стояли за спиной
своего вождя, сидевшего рядом с Токеа.
     - Желают ли мои братья смотреть на кровь врагов? - спросил Эль Золь у
своих воинов.
     - Эль Золь - вождь пауни и каманчей, его слово не минует их  ушей,  -
сказал один из них.
     Молодой вождь встал  и,  словно  предвидя  то,  что  может  произойти
дальше, подхватил на руки Белую Розу и понес ее в сторону вигвама.
     Токеа ринулся к беснующейся толпе. Толпа расступилась и  открыла  его
взору страшное зрелище. Один из пиратов с  раскроенным  черепом  лежал  на
земле. Над ним, размахивая скальпом, стоял его  торжествующий  палач.  Еще
один сдирал ножом кожу с черепа своей жертвы,  ухватившись  за  ее  голову
окровавленной рукой. Он уперся коленом в спину пирата, дугой  прогнув  ему
позвоночник, и резким движением содрал скальп. Несчастный повалился в лужу
собственной крови. Удар томагавком положил конец его мучениям.
     Лишь величавый вид и непререкаемый авторитет  старого  мико  сдержали
безумную  ярость  толпы.  Ему  все-таки  удалось   приостановить   буйство
соплеменников. Затем он круто повернулся и поспешил к молодому вождю.
     - Эль Золь, - дрогнувшим голосом  сказал  Токеа,  -  мужчины  племени
окони хотят услышать, что скажет им вождь.
     - Эль Золь, - мягким, но решительным тоном возразил мексиканец, давно
протянул свою руку окони для братского рукопожатия, но  они  показали  ему
лишь зубы.
     Старик ничего не ответил.
     Эль Золь возвысил голос  и,  окинув  гордым  взглядом  своих  воинов,
сказал:
     - Может быть, каманчи и пауни спали,  когда  Токеа  похитили  пираты?
Разве окони пленили разбойников? Разве им принадлежат скальпы  побежденных
врагов?
     Слова вождя привели в движение всех каманчи и пауни.  Кто  взялся  за
копье, кто выхватил томагавк. Их угрюмые лица выражали грозную  решимость.
Стоило Эль Золю лишь повести бровью, и они бы стерли окони с  лица  земли.
Впервые в жизни Токеа заколотила дрожь.
     - Всегда ли, - начал он сдавленным  голосом,  каманчи  и  пауни  были
послушны своим мудрым вождям? Разве не случалось  им  сбиваться  с  тропы,
указанной мудрыми? Разумно ли рвать узы братства  из-за  того,  что  окони
поступили так, как поступали их предки? Мои дети еще не каманчи. Когда они
будут жить в прериях великого народа, тогда слово  вождя  станет  для  них
законом. Токеа никогда не говорил впустую. Пожмет ли  мой  сын  протянутую
руку?
     Более смиренной просьбы нельзя было ожидать от мико окони.
     Эль Золь порывисто пожал руку старого вождя.
     - Скажи моим людям слово будущего, - умоляюще произнес Токеа.
     - Пусть руки и ноги пиратов будут привязаны, пусть казнят  их  худшие
из бледнолицых, пусть пираты висят на деревьях, терзаемые хищными птицами.
Кости врагов и останки бледнолицых не должны лежать вместе. Иначе  Великий
Дух смешает их и в его вечных лугах появятся полубелые, полукрасные люди.
     Мико погрузился в раздумье, а толпа окони угрюмо молчала.
     - Мой сын мудр, - сказал Токеа, - у него душа великого вождя,  но  не
захочет ли он заработать кучу долларов, обещанных за голову разбойника?
     - О чем говорит мой отец?
     - Бледнолицые станут думать, что Токеа и Эль Золь ловят пиратов  ради
долларов, а не ради скальпов. Краснокожим этого  не  перенести.  Их  честь
будет растоптана. Они станут позором для всех племен.
     Эль Золь задумался. Он начал что-то горячо обсуждать с каманчами.
     - А что думает мой отец?
     Токеа глубоко вздохнул и,  глядя  на  мертвое  тело  дочери,  признал
правоту Эль Золя:
     - Устами моего сына говорит Великий Дух. Бледнолицый вор должен  быть
вздернут худшими из бледнолицых. Он недостоин служить расплатой за  смерть
дочери мико и других окони. Токеа и Эль Золю незачем марать об него руки и
выдавать его бледнолицым. Пират - враг бледнолицых. Он причинил им  немало
зла. Большой Отец обещал за его головы много  золота.  Почему  же  гонимые
должны помогать своим притеснителям?
     Мексиканец начал улавливать замысел мико.
     - Ягуар, - продолжал старик, -  сам  попадает  в  капкан,  бизон  сам
мчится навстречу своей пуле и своей стреле. И бледнолицый вор  сам  найдет
дорогу к своему дереву. Пусть бледнолицые ловят пирата, пусть прольется  и
их кровь, как пролилась кровь окони.
     Призыв к беспощадной мести, затаенная ненависть к смертельным  врагам
и нескрываемое великодушие по  отношению  к  поенному  пирату  -  все  это
неожиданно соединилось в речи мико. Поначалу  сбитый  с  толку,  Эль  Золь
растерянно смотрел на Токеа. Мексиканец тоже был врагом этих  бледнолицых,
подло убивших его родного отца, но он даже не мог вообразить  такой  лютой
ненависти, которая оказалась  сильнее  жгучей  жажды  мести  и  обернулась
мыслью отпустить убийцу, чтобы приумножить страдания бледнолицых.
     - Стало быть,  мой  отец  желает  разрубить  путы,  которыми  связаны
пираты?
     - Они отомстят за кровь Черного Орла и Канонды.
     Мико понадобилось время, чтобы убедить ослепленных ненавистью окони в
верности  такого  решения.  В   конце   концов   это   удалось.   Раздался
одобрительный крик:
     - Голос мико - голос ясновидца!
     Мико снова молча сидел на прежнем месте, и голова его была опущена.
     - Эль Золь, - сказал молодой вождь,  -  услышал  слова  своего  отца.
Каманчи признали его правоту. Мой отец знает, как быть.
     Старик сделал знак одному из молодых воинов, тот подбежал к пленным и
быстро перерезал ремни.
     Полумертвые пираты пытались подняться на  ноги,  но  долго  не  могли
собраться с силами. Их пустые  бессмысленные  глаза  не  выражали  ничего,
кроме неспособности понять, что  именно  с  ними  собираются  сделать.  Но
молодой воин махнул рукой в сторону берега и сказал:  "Воры  могут  уйти".
Тогда они встали на ноги и, все еще не веря своим ушам, из  последних  сил
потрусили к берегу.
     Не спешил только Лафит.  Иногда  он  даже  оглядывался  на  индейцев.
Призывные крики товарищей, предупреждавших его, что  он  рискует  остаться
здесь навсегда, казалось, не производили  на  него  никакого  впечатления.
Дойдя до залива, он сплел на груди руки, еще раз взглянул на  поляну,  где
пережил самый страшный из своих кошмаров, и быстро шагнул в лодку.


     Погребение завершилось. Костер, на котором  штабелями  высились  тела
убитых пиратов, ярко пылал, были принесены в жертву  и  их  кони.  Индейцы
готовились навсегда покинуть берега Натчеза.
     Эль Золь подошел к женщинам,  выплакавшим  все  слезы,  из  рук  двух
индианок принял изнуренную горем Розу, чтобы подвести ее к мико.
     - Не желает ли Белая роза  проститься  с  великим  воином,  чья  дочь
заменила ей мать? Отец собирается в далекий путь.
     Ответом ему был взгляд помертвевших глаз.
     - Токеа, - срывающимся голосом продолжал мексиканец, - держит путь  в
вигвамы бледнолицых. Он видел сон, повелевший ему так поступить.
     Роза казалась совершенно безжизненной в своем ужасном оцепенении.
     - Тропа мико окони идет в дальний край, для Белой Розы она  трудна  и
терниста. Мико просил Эль Золя взять его дочь в  вигвам  каманчей.  Сестра
Канонды станет повелительницей в их вигвамах.
     Тут Роза как будто пришла в себя.
     - Канонда! - выкрикнула она, заливаясь слезами.
     Это было первое слово, слетевшее с ее губ после того,  как  случилась
беда. Это был первый  признак  жизни,  который  подала  она  после  гибели
подруги.
     Все были потрясены.
     - Что это, брат мой? - спросила она, робко оглядываясь вокруг.
     - Моя сестра уже знает о горе отца, потерявшего  свою  дочь  и  своих
воинов из-за предательства пирата. Отныне они покоятся глубоко в земле,  и
Белая Роза никогда больше не увидит их, но, повинуясь Великому Духу,  мико
встал на долгую тернистую тропу. Он видел вещий сон.
     - Несчастный отец хочет идти к своим белокожим  врагам?  Дочь  его  в
земле? И теперь некому утешить  его  старое  сердце?  Роза  была  приемной
дочерью, теперь она заменит родную. Она будет сопровождать  отца.  Это  ее
долг.
     - Моя благородная сестра не знает, как тяжел этот путь.
     - Кто же приласкает моего отца, кто подаст ему  кубок,  кто  накормит
его? Нет, брат мой, Роза должна заступить на место сестры. Мико так  стар,
так одинок, так несчастен. Она должна заменить ему дочь.
     Ее голос становился все громче. Лицо ожило и  порозовело.  Мико  стал
прислушиваться, - последние слова донеслись до его слуха.
     - Дочь мой, - с видимым усилием, словно преодолевая удушье,  произнес
он, - мико должен идти к бледнолицым, а моя дочь найдет приют и утешение в
вигваме каманчей.
     - Канонда явится Розе во сне и будет корить  свою  бездушную  сестру,
ведь она завещала ей заботу об отце. Ничто теперь не разлучит Розу и мико.
     - Тогда пойдем одной тропой, моя благородная  Белая  Роза,  -  сказал
старик, обнимая ее как родную дочь.



                                    20

     Обширные земли  Луизианы  более  столетия  оставались  забытой  богом
колонией, то и дело переходившей из рук в руки, пока Наполеон Бонапарт  не
продал ее  американской  республике.  После  присоединения  к  Соединенным
Штатам  Луизиана  начала  быстро  развиваться  и  наверстывать  упущенное.
Миновало менее десятка лет, и на берегах  Миссисипи  раскинулись  огромные
плантации  с  роскошными  поместьями,  а  столица  штата  из  замызганного
городишки  превратилась  в  большой  торговый  центр,  привлекавший  своим
богатством к себе ненасытные взоры англичан.
     Мы не станем  подробно  описывать  все  перипетии  англо-американской
войны,  а  также  досконально  исследовать  причины,  побудившие  англичан
обратить   особое   внимание   на    новое    дитя    в    семействе    их
родственников-республиканцев, и  коснемся  этих  событий  лишь  постольку,
поскольку они связаны с нашим повествованием.
     Казалось, нет ничего проще, чем захватить этот отдаленный  штат,  ибо
правительству  республики  было  бы  слишком   трудно   переправить   туда
регулярные войска, даже если бы оно решилось  на  это,  несмотря  на  свои
весьма ограниченные возможности.
     Жители бывшей колонии никогда не знали войн.  Во  времена  господства
Испании и Франции враждебно  настроенных  индейцев  с  легкостью  укрощали
несколько  сотен  солдат,  в  задачу  которых  входило  также  держать   в
послушании и белых колонистов. Делалось  все,  чтобы  вселить  в  их  души
страх, который  в  деспотических  государствах  служит  наилучшей  защитой
правящей власти и приводит к тому,  что  покорных  подданных  весьма  мало
заботят  их  гражданские  права.  А  потому  даже  всеобщий  подъем  после
присоединения к республике  выразился  лишь  в  усилении  хозяйственной  и
торговой деятельности. Колонистам оставался чужд гордый и независимый нрав
американцев. Даже лучшим  из  креолов  было  свойственно  предубеждение  в
отношении к новым соотечественникам, ибо, привыкнув к гнету, они видели  в
их порядках и свободах лишь смуту и  анархию.  Худшие  же  и  не  скрывали
злобной радости после вторжения неприятеля, ибо тешили себя надеждой,  что
англичане сумеют разгромить и смирить гордых республиканцев.
     Совершенно очевидно, что  эти  широко  бытующие  здесь  настроения  и
побудили англичан, уже воюющих с американцами на севере,  высадить  войска
на побережье Мексиканского залива. Американские поселенцы были рассеяны по
всей территории штата. Известие о высадке английских войск пробудило в  их
душах праведный гнев и ненависть к чужеземным наемникам, и свою миссию все
они видели в том, чтобы сокрушить врага, подобно дикому зверю  вторгшегося
в их мирные земли.


     Ясным декабрьским утром  на  окраине  небольшого  городка  Опелоузаса
царило необычайное оживление. На первый взгляд могло показаться, что здесь
идет народное гулянье. Правда, вид у собравшихся был весьма  воинственный.
Кое-кто облачился в старую военную форму времен войны за независимость,  и
у всех было при себе какое-нибудь оружие. Одни держали  в  руках  штуцера,
другие  мушкеты  и  допотопные  кремневые  пистолеты,   третьи   запаслись
увесистыми дубинками. Мужчины строились в роты и  принимались  маршировать
под бодрый мотив, который наигрывал, пиликая на двух струнах, скрипач.
     В это же время в центре  городка  жители  разбились  на  две  группы.
Молодые  люди  столпились  подле  кабака  с  вывеской,  на  которой   было
намалевано нечто непонятное, а чуть ниже для всех тех,  кто  умел  читать,
имелась надпись: "Entretainment for Man and Beast" ["Развлечение для людей
и зверей" (англ.)]. Из кабака тоже доносились звуки скрипки,  но  это  был
уже не марш, а веселый танец.
     Другая группа горожан, судя  по  всему  настроенная  куда  серьезнее,
отдала предпочтение более респектабельному  месту  и  расположилась  перед
мелочной лавкой, войдя  в  которую  можно  было  увидеть  дюжину  глиняных
горшков,  кипы  жевательного  табака,  бочонок  виски  и  бочонок  пороху,
фетровые шляпы и несколько пар сапог, а также десятков шесть ножей,  ложек
и вилок.
     Посреди толпы на пне стоял оратор в новом с иголочки красном камзоле,
- он явно претендовал на  то,  чтобы  сограждане  доверили  ему  должность
офицера. Несколько человек неподалеку от него - их лощеный  облик  выдавал
схожие претензии - с нетерпением дожидались своей очереди.  Спокойствие  и
тишину,  царившие  тут,  нарушали  лишь  пронзительные  голоса   торговок,
предлагавших покупателям яблоки и пряники. Впрочем, это ничуть не  смущало
оратора. Он уже начал  было  пророчествовать  о  том,  как  укротит  "этих
проклятых британцев", как вдруг послышалось громкое "Эй!".
     Все обернулись и увидели, как два  приятеля,  которые,  спотыкаясь  и
пошатываясь, медленно брели по улице, вдруг сорвались с места и  помчались
куда-то.
     До ушей слушателей донесся крик: "Стой,  краснокожий!"  Возглас  сей,
разумеется, не мог не возбудить их любопытства, и вот уже  человек  десять
побежали следом, чтобы взглянуть, "что затеяли эти два  идиота  и  отчего,
черт  побери,  они  так  разорались".  А  вскоре  уже  почти  вся   толпа,
побуждаемая вполне понятным желанием поглядеть на  потасовку,  устремилась
за ними, и подле оратора осталось лишь человек тридцать.
     Из темных зарослей кипарисового леса, на четверть мили раскинувшегося
к югу от берега Ачафалайи, вышел человек, судя по одежде  принадлежащий  к
племени краснокожих.  Он  направился  было  прямо  к  городку,  но  потом,
вероятно чего-то  испугавшись,  свернул  в  сторону  хлопковой  плантации.
Индеец уже собирался перелезть через ограждение, но тут к  нему  подбежали
два  вышеупомянутых  приятеля.  Один  из  них  немного   замешкался,   ибо
позаботился прежде всего о том, чтобы аккуратно поставить на землю бутылку
виски. Второй же накинулся на индейца. Тот с силой оттолкнул его, и бедный
пьянчуга, и без того едва державшийся на ногах, плюхнулся прямо в грязь.
     - Стой, проклятый краснокожий! - заорал он, лежа в грязи. - А не то я
сверну тебе челюсть!
     Индеец схватился за  рукоятку  боевого  ножа  и  дерзко  поглядел  на
преследователей.
     - Иди сюда, краснокожий! - закричал второй. - Будь я проклят, если не
заставлю тебя выпить за нашу победу!
     Тем временем к ним подоспели остальные и с любопытством и  удивлением
уставились на незнакомца. Вид у него и впрямь был весьма странный.  Волосы
были старательно упрятаны под лисью шапку, но над верхней губой пробивался
светлый пушок. На нем были индейские куртка  и  мокасины,  но  этот  наряд
дополняли штаны вполне цивилизованного человека. На  щеках  еще  виднелись
следы раскраски, но руки были белые, хотя и  с  легким  загаром.  Впрочем,
последние сомнения разрешали его озорные голубые глаза.
     - Полагаю, что вы уже довольно на меня нагляделись,  -  насмешливо  и
чуть раздраженно сказал Джеймс Ходж.
     Да, то был наш  старый  знакомый,  молодой  мичман,  который,  одолев
многие мили пути по лесам,  через  реки  и  болота,  добрался  наконец  до
здешних мест.
     - Черт побери! - после долгого молчания воскликнул один из  зевак.  -
Выходит, ты не индеец?
     - Я - англичанин, - улыбнулся Джеймс.
     - Англичанин! - эхом откликнулись десятка два голосов.
     - Но что вас  завело  сюда?  -  спросил  Джеймса  человек  в  зеленом
камзоле.
     - Ноги, - шутливо ответил юноша, но никто  из  окружающих  его  людей
даже не улыбнулся.
     - Сударь! - сказал ему один пожилой  горожанин.  -  Вы  находитесь  в
штате Луизиана. Перед вами граждане Соединенных Штатов. Человек,  задавший
вам вопрос - наш констебль, и подобные шутки тут неуместны.
     - Мы прибыли на корабле...
     - На корабле! - снова повторили все собравшиеся.
     Послышался глухой ропот.
     До городка только что дошла весть о  высадке  английских  войск  и  о
захвате ими американских канонерок на Миссисипи. И хотя поражение это было
весьма малым по сравнению с победами американцев на озерах Эри и  Камплейн
и на море, все очень встревожились.
     Отойдя в сторону, констебль о чем-то  тихо  заговорил  с  несколькими
ополченцами, то и дело подозрительно поглядывая на юношу. А потом  подошел
к Джеймсу и сказал повелительным тоном:
     - Сударь, у нас возникли в отношении вас некие подозрения,  а  посему
извольте следовать за мной.
     - Кто вы такой, чтобы приказывать мне?
     - Кто я, вы уже слышали.  А  все  остальные  -  граждане  Соединенных
Штатов, и наши страны, как вам должно быть  известно,  в  настоящее  время
пребывают  в  состоянии  войны,  -  спокойно  и  с  достоинством  возразил
констебль.
     - Что ж, я последую за вами. Надеюсь, что буду под вашей охраной.
     - Вскоре вы  получите  возможность  удостовериться  в  этом,  -  сухо
ответил констебль.
     И все тотчас же направились обратно в город.



                                    21

     В те времена в Опелоузасе было  всего-навсего  двенадцать  деревянных
домов, и лишь несколько из них были оштукатурены  и  выкрашены  в  зеленый
цвет. К таковым принадлежал и дом мирового судьи, как  тут  его  называли,
сквайра.
     Неожиданно изменившееся настроение толпы, похоже, не обещало  Джеймсу
теплого приема со стороны  представителя  гражданской  власти,  с  которым
юноше предстояло встретиться. Мрачноватая торжественность, с  которой  все
шествовали  мимо  обнесенных  заборами  палисадников,   и   подозрительные
взгляды, то и дело бросаемые  на  него  ополченцами,  свидетельствовали  о
повороте событий, весьма неблагоприятном для него.