сь?
     - Канонда скажет.
     - Ради Бога, чем ты так взволнована?
     - Канонда... Моему брату теперь нечего бояться, он будет...
     И тут торжественно зазвучал голос Канонды:
     - Послушай, брат мой! Канонда сделает для своего  брата  то,  что  не
порадует сердце ее отца и ее народа. Но она слишком любит свою сестру и не
может видеть ее слез. Она укажет тропу среди болот и переправит его  через
реку.  Может  ли  брат  поклясться  Великим  Духом,  которому  поклоняются
бледнолицые, что не укажет янкизам тропы к нашим вигвам?
     - Разумеется! Даю тебе священную клятву!
     - Тогда переоденься. - Она протянула ему одежду индейца. -  Только  в
этом ты сможешь продраться через колючки. В мокасинах твои ноги не оставят
глубоких следов, да и те вскоре исчезнут.  Возьми  также  красную  краску.
Наши воины будут тебя преследовать, а это  должно  сбить  их  с  толку.  А
теперь шевелись.
     - Ради Бога, не мешкай, - шепнула Роза, - птицы на реке подняли крик.
Сейчас самое время.
     Девушки отступили к двери. Он натянул какую-то безрукавку из  оленьей
шкуры, сверху надел рубаху и начал возиться с поясом. Тут подошла  Канонда
и принялась помогать ему, - она укрепила на  лодыжках  завязки  мокасин  и
ловко затянула вампум.
     - Здесь одеяло, - сказала она, - а это сумки со  свинцом  и  порохом.
Вот другая - с выпечкой и дичью. Из ружья мой брат будет стрелять гусей  и
уток, а этим, - она протянула ему кремень и стальной стержень, -  добывать
себе огонь.
     - Брат мой, - напутствовала его Роза, - дай тебе Бог удачи. А если ты
встретишь более счастливую сестру, скажи ей о Розе, и она прольет слезу по
своей бедной сестре.
     Джеймс продолжал молча стоять, он все еще не понимал  толком,  что  с
ним происходит. Потом вдруг подбежал к Розе и обнял ее. Она отстранилась и
почувствовала слабость в ногах. Индианка мигом подскочила,  чтобы  уложить
ее на постель. Затем взяла англичанина за руку и вместе с ним выбежала  из
хижины.
     Быстро, но с предельной осторожностью она провела его  через  заросли
вдоль вигвамов. У него сбилось дыхание, в  глазах  рябило.  Туман,  словно
косматый дух ночи, преграждал им путь. Когда добежали до  леса,  из  груди
Канонды вырвался радостный  вздох.  Однако  она  не  сказала  ни  слова  и
продолжала бежать дальше. Стояла мертвая тишина,  тьма  была  непроглядна.
Вскоре послышался странный нарастающий  звук.  Он  таил  в  себе  какую-то
угрозу.
     - Нас обнаружили! - вскрикнул Джеймс. - Люди мико напали на наш след!
     - Тихо! - сказала Канонда. -  Это  -  лягушки,  которых  мы  называем
быками.
     Рев становился все громче  и  страшнее:  беглецы  были  уже  на  краю
болота. Казалось, даже почва под  ногами  содрогается  от  жутких  голосов
гигантских лягушек, перекрывающих глухой стон аллигаторов.
     Миновал первый час пути.
     - Держись за меня, - сказала индианка.
     Они продвигались с безошибочной точностью.
     - Мы идем по бревнам. Наши перекинули их  через  болото.  Держись  за
кончик моей одежды.
     Он послушно следовал ее командам. Мало-помалу,  на  ощупь,  одолевали
они труднейший участок пути.
     - Осторожнее! Один неверный шаг - тебя засосет трясина!
     Наконец, болото осталось позади.
     - А теперь накинь одеяло на голову. В лесу полно колючек. Да  и  змей
хватает. Нагибай голову, иначе сдерешь кожу.
     - Что это? - воскликнул англичанин, почувствовав, как с него  стащили
одеяло.
     - Всего-навсего острый сучок. Мой брат  должен  ниже  пригибаться,  а
грудь и голову прикрыть сумками.
     Она отцепила его одеяло от колючки и снова пошла вперед.  Вскоре  они
оказались на берегу Сабина. Не теряя  ни  секунды,  индианка  поспешила  к
пустотелому дереву.
     - Мой брат поможет мне спустить каноэ на берег.
     Без особых усилий они перенесли легкое суденышко и  столкнули  его  в
воду. Она взяла весло и велела британцу сидеть тихо, на раскачивать лодку.
Первый же всплеск поднял в ночной воздух множество птиц: прямо над  лодкой
неожиданно громко захлопали крылья. А каноэ легко скользило по воде, через
несколько минут оно уткнулось в восточный берег.
     Когда вышли на сушу, индианка вновь взяла Джеймса за руку.
     - Мой брат должен держать ухо востро. Пусть постарается не  растерять
слова сестры. Луга здесь голы, деревьев мало. Сначала брат пойдет по этому
берегу, пока не зайдет солнце и не минует ночь. Потом он  обратит  лицо  к
восходящему солнцу и жесткому ветру. Знает ли мой брат, из какой  небесной
стороны доносится вой ветра? Деревья скажут ему. Их стволы грубее  с  того
бока, откуда дует ветер. Болот будет не много. Но  если  брат  подойдет  к
одному из них, он должен суметь обмануть тех, кто может его преследовать.
     Она замолчала, ожидая ответа. Но молодой человек был слишком поглощен
размышлениями.
     - Тропа моего брата, - сказала Канонда, - тем  надежнее,  чем  больше
она петляет и путается. Теперь мой брат свободен, тропа его открыта. Когда
он попадет в вигвамы своего  племени,  пусть  шепнет  на  ухо  бледнолицым
девушкам, сто дочери краснокожих не менее великодушны. Мой брат не  должен
забывать того, что сделали для него Роза и одна  индианка,  открывшая  ему
тропу. Может быть, они уже подставили  свои  головы  под  томагавк  своего
отца.
     - Канонда! - в ужасе вскричал мичман. - Помилуй, что ты сказала?  Мой
побег таит для тебя опасность? Этого я  не  потерплю.  Я  иду  обратно.  Я
дождусь мико и пирата!
     Но девушка мгновенно выпустила его руку и устремилась  к  берегу.  Он
бросился за ней, но она уже сидела в каноэ,  легко  и  плавно  рассекавшем
водную гладь. Из-за пелены тумана прозвучал голос удаляющейся  Канонды,  -
он угадал слова прощания, - и раздавался мерный удар весла.
     Джеймс еще раз окликнул ее, но Канонда  не  отзывалась.  Он  заклинал
взять его обратно, но услышал лишь  едва  различимый  плеск  да  тревожное
гоготание диких гусей.



                                    11

     Авантюрный дух, столь явственно отличающий  англо-американскую  нацию
от прочих народов и вот уже не одно столетие подвигающий  ее  на  освоение
отдаленнейших краев, не  знающий  ни  покоя,  ни  удержу,  непреклонный  и
гибкий, алчный и великодушный, опутавший землю сетью всесильной коммерции,
этот дух, не мыслимый без отваги  и  хитрости,  наложил  наиболее  сильный
отпечаток на тех,  кто  занял  обширные  пространства  между  Миссисипи  и
Атлантикой.
     Флаги их реют на всех морях,  гром  их  корабельных  пушек  потрясает
берега впадающих в море рек. Вы встретите янки повсюду, начиная от  границ
Юго-Восточной Азии и  Индийского  архипелага  до  мыса  Доброй  Надежды  и
студеной России. Они упорно  оспаривают  права  на  вековое  господство  и
торговую монополию у своего британского брата. Порой  кажется,  что  самим
провидением назначено им  разбрасывать  семена  свободы  и  облагораживать
страсть к наживе, лежащую в основе рискованной игры.
     Стоит ли удивляться тому, что неистребимый азарт предпринимательства,
пролагавший ему  путь  в  стойбища  дикарей  и  в  конторы  цивилизованный
собратьев, не мог не пригодиться, когда подвернулась возможность  прибрать
к рукам Луизиану.
     Прошло уже более десяти лет с тех пор,  как  французы  за  пятнадцать
миллионов долларов продали  эту  огромную  часть  суши  американцам.  Янки
бросали недвижимость и устремлялись на новые земли. Эта  неутолимая  жажда
странствий столь глубоко укоренилась в натурах, что  бесчисленные  неудачи
лишь разжигали ее.  И  хотя  после  объединения  штатов  безбрежный  поток
искателей приключений и неимущих бродяг сильно обмелел, все еще продолжали
появляться новые. От старых они отличались лишь  тем,  что  были  умудрены
опытом и собирались искать в глубине, а не на поверхности.
     С  востока  длинными  караванами  двигались  сотни  и   даже   тысячи
переселенцев. Мужчины, женщины, дети и рабы  тянулись  в  глубь  материка,
чтобы обрести твердый берег и открытые торговые каналы. Леса  содрогнулись
от топоров и зычных криков. На щедрой земле,  как  грибы  после  дождливой
ночи, там и сям появлялись городки  и  плантации.  Пришельцы  проникали  в
самые дикие и глухие места, куда не заглядывал  еще  никто,  кроме,  может
быть, охотника-индейца. Семьи и скарб  переправляли  в  укрытых  парусиной
лодках - где вплавь, а где волоком, и  с  невероятным  трудом  поднимались
вверх по речкам, несущим свои воды к западному берегу Миссисипи.
     Таким образом, уже тогда  были  положены  первые  камни  в  основания
нынешних городов Луизианы. И если мы теперь поражаемся той дальновидности,
с какой были выбраны места для них, то и  тут  нельзя  не  отдать  должное
поистине несокрушимому духу предпринимательства.
     Это пространное вступление  не  покажется  излишним  перед  описанием
сцены, которую мы предлагаем читателям.
     С мико и его воинами мы расстались в тот момент, когда они оттолкнули
свои каноэ от берега Натчеза и двинулись вверх по течению.  В  том  месте,
где река круто изгибается в сторону запада, они оставили свои суденышки  и
порешили разбиться на три группы, каждой из которых было  определено  свое
направление пешего перехода. Так на общем совете распорядился мико, строго
наставлявший  молодых  воинов  всячески  беречь  охотничьи  угодья.  Такое
предостережение было тем более уместно, что распираемый собственной удалью
молодой воин часто видит особую доблесть в нарушении  границ,  разделяющих
места охоты различных племен. А это порой приводит к нескончаемым войнам.
     Вместе с двумя десятками самых  опытных  своих  воинов  Токеа  выбрал
узкую полосу междуречья Арканзаса и Ред-Ривера.  С  того  дня,  как  отряд
разделился, прошло уже две недели, за которые мико успел пересечь  леса  и
равнины, уступами нисходящие к Ред-Риверу. Теперь же в кругу своих  воинов
он сидел на склоне скалы у родника, где утром они взяли  обильную  добычу.
Пятеро старых воинов находились подле вождя. Перед ними  горел  костер,  в
котле варилась дичь. На другом  костре,  окруженном  четырьмя  кольями  со
скрещенными над огнем жердями, сушилась оленина. Воины помоложе  свежевали
и разделывали тушу и уже несли к костру кострец и передние  ноги.  В  небе
кружило множество слетевшихся на запах  пернатых  хищников.  То  один,  то
другой камнем срывался вниз подобрать что-нибудь из потрохов.
     У очагов царило обычное для индейцев сосредоточенное безмолвие.  Лишь
временами обменивались они короткими фразами. Мико, казалось, не  принимал
никакого участия в этом немногословном разговоре.
     - Хуф, янкизы! - вырвалось у одного из молодых, возившихся с тушей.
     Токеа мгновенно вышел из забытья.  Его  холодный  пристальный  взгляд
уперся в горстку юношей. Встретив взгляд,  они  подняли  убитого  оленя  и
принесли к ногам вождя. Мико тщательно осмотрел голову животного: раны  не
было видно, но на одном из рогов осталась едва заметная  метка  -  он  был
задет пулей вскользь.
     - Янкизы  охотились  здесь,  -  заключил  вождь,  -  они  в  половине
солнечного пути от места, где отдыхают окони.
     Еще раз послышалось "Хуф!" - возглас предостережения. На сей раз  его
издали все.
     - Мои молодые воины должны дождаться возвращения Ми-ли-мача, - сказал
старик, указывая на голову оленя.
     Прошло часа два. Индейцы доедали мясо, когда  раздался  пронзительный
свист. Все насторожились.  Вскоре  свист  повторился,  но  звучал  он  уже
несколько иначе.
     - Это Ми-ли мач, - сказал Токеа, -  он  напал  на  след  целой  толпы
бледнолицых.
     И снова раздался свист, и опять он отличался от предыдущего.
     - Янкизы вооружены топорами. Вместе со скво и детьми они  идут  через
леса. Воины окони должны избежать встречи,  -  с  горечью  пояснил  он  и,
поднеся руку к губам, ответил протяжным свистом.
     Через минуту-другую индейцы окружили своего  человека.  Это  вернулся
Ми-ли-мач, посланный в разведку.
     - Мой брат нашел след? - спросил Токеа.
     - Янкизы пришли в леса, чтобы отнять у окони места охоты.
     Горькая усмешка искривила тонкие губы вождя.
     - Их рука, - сказал он, - протянулась от  Большой  реки  до  Соленого
моря. Но им все мало.
     Воины полукольцом обступили мико. Совещание длилось  недолго.  Вскоре
воины разошлись, а мико и  Ми-ли-мач  направились  в  ту  сторону,  откуда
только что появился разведчик.
     Через несколько часов пути они оказались на вершине пологого холма, с
которого была видна долина большой реки. Они увидели дым костров, а  ветер
донес гулкий стук топора. Старик угрюмо молчал, не двигаясь с места, потом
начал спускаться в долину. До его слуха долетали раздражающе громкие звуки
человеческих голосов и рубки леса. Наконец, взору его открылась просека. И
то, что он увидел, заставило его пошатнуться: он резко отпрянул,  не  веря
глазам своим, подобно несчастному скряге при виде опустошенной грабителями
кубышки.
     Просека занимала не меньше трех акров леса. Первое, что  бросилось  в
глаза, - четыре шалаша из сучьев и веток,  под  их  дырявой  сенью  лежало
несколько ребятишек.  Неподалеку  паслись  лошади.  Перепачканные  копотью
женщины возились  у  котлов,  подвешенных  над  двумя  кострами.  Кормящие
матери, удобно устроившись в своих  качалках,  баюкали  младенцев.  Стайка
мальчишек носилась вокруг хижины.  Им  поручили  собирать  хворост,  чтобы
сжигать коряги и пни: вся просека была застлана дымом. Индейцу  ничего  не
стоило  затесаться  в  толпу  американцев  незамеченным.   Но   когда   он
приблизился к строящемуся  дому,  женщины  разглядели  его.  Поначалу  они
оцепенели от ужаса, но уже через  несколько  секунд  поднялся  крик:  "Эй,
мужчины, сюда! Скорее!"
     - Что тут у вас?  -  спросил  появившийся  из-за  балок  широкоплечий
американец. - А! Краснокожий... Это он вас так перепугал? Ну,  так  он  не
первый и не последний.
     Успокоенные присутствием мужчины, женщины обступили мико и глядели на
него с таким любопытством, которое может проснуться лишь у  людей,  сильно
истосковавшихся по развлечениям. Но облик индейца, его исполинская, хотя и
суховатая  фигура,  суровая  сдержанность  да  еще  и  какое-то  непростое
облачение снова нагнали на них страху. Они поспешно разбрелись кто куда. А
мужчина, взглянув в глаза индейцу и не заметив  в  них  ни  тени  робости,
спросил:
     - А ведь ты не из осаджей, краснокожий?
     Мико, занятый созерцанием ужасающей картины опустошения леса, не счел
нужным ответить.
     - И не из племени пауни?
     Ответа опять не последовало.
     - Послушай, если ты оказался в наших четырех кольях, краснокожий,  то
потрудись хотя бы отвечать, когда тебя спрашивают.
     - А кто звал сюда янкизов?
     - Янкизов? Ты величаешь нас янкизами? Эй, Джо и Джон! Сюда!
     - Бледнолицый получил от Большого Отца разрешение ставить здесь  свой
вигвам?
     Переселенец смотрел на него широко раскрытыми глазами.
     - Разве  нам  надо  разрешение,  чтобы  обосноваться  здесь?  Странно
слышать такое  от  дикаря.  Мне,  свободному  гражданину...  Нет,  это  уж
слишком. Вы только послушайте, - обратился он к подошедшим Джо и Джону.
     Все трое от души расхохотались.
     - Это наша земля, за нее заплачено долларами. Наличными! Смекнул?
     Продолжая осматривать лагерь американцев, индеец невозмутимо  молчал.
Не  удостоив  взглядом  ни  одного  из  американцев,  он  шагнул  к  дому.
Поднявшись  по  двум  бревнам,  заменяющим  ступени,   он   оказался   под
стропилами.
     - А краснокожий, однако, наглец, - сказал широкоплечий.
     - Он смахивает на вождя, - заметил второй, - и не маленького.
     - Все они тут вожди, и большие и маленькие.  Но  кто  ему  дал  право
учинять нам допрос на нашей же земле? Краснокожий, тебе захотелось  водки?
Если бы ты не был таким бесстыжим, я бы тебе поднес. А теперь плати,  если
хочешь получить удовольствие.
     Американец  подошел  к  дому  и  исчез  в   проеме   будущей   двери,
занавешенном шерстяным одеялом.
     На вертикальных бревнах дома были расклеены объявления  о  продаже  и
открытых аукционах. Одно объявление отличалось крупными буквами и  большим
форматом. Взгляд мико задержался на нем довольно надолго.
     Американец вернулся со стаканом виски в руке.
     - Ну что, краснокожина. Будь ты чуть повежливей, выпил бы даром.  Сам
виноват, что придется раскошеливаться.
     Индеец вытащил из кармана золотую монету и бросил ее хозяину.
     - Ого, - удивился тот, - ты что, хочешь выпить на целый доллар?
     Индеец жестом пояснил, что намерен потратить половину.
     - Будь по-твоему, - сказал белый.
     Между  тем  вновь  появились  Джо  и  Джон,  а  с  ними  -  еще  трое
переселенцев. Все они разглядывали индейца совершенно беззастенчиво.
     - Проклятье! - воскликнул один из них, вырвав двустволку из рук мико.
- Это ружье чересчур  современная  штучка  для  краснокожего.  Но  это  не
американская работа.
     Все пятеро внимательно осмотрели оружие, и  лица  их  приняли  кислое
выражение.
     Хозяин  вернулся  с  двумя  полными  бутылями,  топором  и  маленькой
наковальней. Он протянул бутыли индейцу и  ударил  топором  по  долларовой
монете, разрубив ее пополам. Одну половину отдал индейцу, другую  сунул  в
карман.
     - Бьюсь об заклад, - сказал Джо, - это двустволочка  может  прибавить
хлопот солдатам в форту. Ба! Да она с золотой отделкой!
     Он передал ружье хозяину.  Тот  приблизил  его  к  глазам  и  покачал
головой.
     - Так, так, - зловеще улыбаясь, сказал американец. - Хорошо,  что  ты
сюда  заявился,  краснокожий.  Погляди-ка,  имя-то  на  ружье  до  буковки
совпадает с тем, что на прокламации.
     Он повернулся в сторону расклеенных объявлений.
     - А где же она? Куда подевалась прокламация?
     - Ее припрятал краснокожий! - крикнул  мальчишка,  отиравшийся  возле
дома.
     -  Проклятье!  -  гаркнул  хозяин.  -  Вот  это  новость!   Послушай,
краснокожий, твой штуцер пока останется здесь и ты тоже, а один  из  наших
наведается в форт и сообщит капитану, что за птичка к нам залетела...
     Мужчины ушли с озабоченным видом.
     Индеец осушил стакан, вернул его хозяину и протянул руку, чтобы взять
у него ружье.
     - Ну уж, дудки, этот штуцер побудет здесь вместе с тобой...
     Не успел он договорить, как индеец издал пронзительный свист.
     Мужчины  появились  вновь  -  они  были  вооружены   длинноствольными
винтовками.
     - Как  видишь,  -  сказал  хозяин  индейцу,  -  всякое  сопротивление
бесполезно, будет лучше, если ты сдашься добровольно.
     Ответом ему был такой жуткий завывающий крик  со  стороны  леса,  что
дети и женщины в ужасе сбились в кучу.
     - Что это? - воскликнул хозяин.
     - Янкизы! - это слово, вырвавшись из десятка  глоток,  как  проклятье
грянуло со стороны леса.
     Окони подобно ягуарам ринулись на задымленную просеку и  в  мгновение
ока очутились у входа в  дом.  Американцы  вскинули  ружья,  но  пока  они
прицеливались в вождя и его одноплеменников, с тыльной  стороны  дома  как
из-под земли выросла другая группа индейцев и своим появлением нагнала  на
женщин панический страх.
     А мико стоял в той же позе, устремив на хозяина гордый взгляд, и  еще
раз протянул руку за своим штуцером. Хозяин не торопился  отдавать  ружье,
он посмотрел на своих людей, как бы советуясь  с  ними.  Они  были  готовы
открыть огонь, но взгляд хозяина упал на боевую шеренгу индейцев,  которые
лишь ждали сигнала к  нападению.  А  вопли  женщин  и  детей  окончательно
вразумили его.
     - Краснокожий! - давясь от злости, сказал хозяин. - Вот  твое  ружье,
но имей в в виду, мы сумеем тебя найти.
     Когда рука старика вновь привычно обхватила шейку приклада, он  гордо
кивнул переселенцам и присоединился к  своим  воинам,  которые  тотчас  же
обступили его. Снова раздался протяжный, завывающий крик и отряд  индейцев
мигом растворился среди деревьев.


     Токеа  был  последним  мико,  послед