них  хватило  наглости
оспаривать у нас власть над Соленым морем, если  выражаться  на  индейский
манер. Эти братишки заартачились и закрыли нам доступ на их посудины,  что
не сделали ни французы, ни русские. А потом еще и попытались увернуться от
нашего   британского   найнтейла   [девятихвостка   (англ.)   -    плетка,
применявшаяся на английском флоте для наказания матросов].
     Молодой человек изъяснялся ядреным морским языком  и  довольно  точно
изложил  причины  второй  войны  между  Соединенными  Штатами  и  Англией.
Самонадеянный  обычай  британских   морских   волков   забирать   себе   с
американских судов приглянувшихся  им  матросов,  возмутил  американцев  и
подвиг их на распрю с владычицей морей.
     - Стало быть, война началась из-за того, что янкизы пожелали  плавать
по Соленому морю в своих больших каноэ?
     - Да.
     - И томагавк войны будет поднят всюду: на море, в лесах, в вигвамах?
     - Вот об этом надо подумать. Нас послали исследовать устье Миссисипи,
то бишь измерить глубину всех ее рукавов, пройдут ли по ним крупные  суда.
Результат был не так уж плох. Но все портит одна треклятая мель,  как  раз
поперек устья. Если б не она, мы дошли бы до Вашингтона и  задали  бы  там
жару.
     - Значит, мой брат покинул большое каноэ, чтобы  поднять  томагавк  в
стране янкизов и завоевать ее?
     - Да.
     - И моего брата захватил в пути вождь Соленого моря?
     - Если тебе нравится столь почтенное наименование пирата, считай, что
так.
     - Что же мой брат собирается делать?
     -  Как  можно  скорее  попасть  к  своим.  Иначе  меня  вычеркнут  из
мичманского списка, а я уже был недалек от продвижения  по  службе.  Я  не
могу особо удаляться от Миссисипи. Наша армия, должно быть, уже высадилась
на берег.
     - А если мой брат попадет в руки янкизов?
     - Постараюсь не попадать.
     - Янкизы владеют всей землей между Большой рекой и Соленым  морем.  И
стерегут ее зорче орлов. Мой брат не пройдет через их владения. Первый  же
шаг выдаст его. Они схватят и убьют моего брата.
     - Безоружного? Такой подлости я от них  не  жду.  В  их  жилах  течет
британская кровь.
     - Они примут моего брата за лазутчика и накинут на него петлю.
     Последние слова, видимо, произвели впечатление на британца. Помолчав,
он ответил:
     - Могут, конечно. Но  не  посмеют.  Как  бы  то  ни  было,  я  должен
попытаться.
     - Мой брат, - снова  вспылила  индианка,  -  совсем  перетрудил  свой
несчастный язык, чтобы опутать большой ложью дочь мико.  Он  говорит,  что
его народ не встал на тропу войны с вождем Соленого моря и  все  же  готов
повесить его. Он говорит, что его народ воюет с янкизами, а сам хочет идти
по их земле и спать в их вигвамах. Мой брат, - с угрозой произнесла она, -
пробрался в вигвам вождя Соленого моря, а оттуда - в  вигвам  мико,  чтобы
найти тропу его народа и показать ее янкизам. Мой брат - лазутчик янкизов.
     Она смерила мичмана таким взглядом, от которого он  явно  не  испытал
удовольствия, и встала, чтобы уйти.
     Британец взглянул на нее  с  горькой  усмешкой.  Ему  очень  хотелось
растолковать суть дела, но он успел лишь сказать:
     - Я должен объяснить тебе...
     - Но индианка знаком оборвала его.
     - Мой брат болен и страдает от ран. Он уже много говорил.  Он  должен
побольше есть и поправляться. Мико велик и мудр, он сам все поймет.
     С этими словами она вышла за порог и столкнулась с Розой.
     - Мой брат очень юн и мелет языком, как несмышленая девчонка,  но  за
этой глупостью спрятана хитрость змеи.
     Канонда пытливо смотрела на Розу, ожидая услышать подтверждение своим
словам. Но Роза молчала.
     - У него глаза голубя, - продолжала индианка, - а язык гремучей змеи.
     Роза по-прежнему безмолвствовала.
     - Не много ли лжи для ушей Белой Розы?
     - Она слышала слова бледнолицего брата, - ответила  Роза,  -  но  она
слышала и его сердце. Как можно говорить о лжи?
     - Белая Роза для Канонды дороже жизни. Белая  Роза  -  отрада  своего
отца, но глаза у нее не так остры, как у Канонды и мико.
     - Она несчастна, как и ее бледнолицый брат.
     - Роза - голубка, а мой бледнолицый брат - змея.  Он  -  лазутчик,  -
жестоко бросила индианка.
     Роза покачала головой.
     - Откуда Канонде это известно?
     - Глаза Розы видят лишь белую кожу и нежные руки, а дочь мико  слышит
ложь.
     Девушке, выросшей в простоте племенных нравов,  не  имеющей  никакого
понятия о законах, которые приводят в движение  народы,  рассказ  британца
показался, должно быть, просто небылицей.  Взаимоотношения  великих  наций
измерялись для нее масштабом жизни крохотного народа, в лучшем  случае,  -
союзных племен. И  вождь  Соленого  моря,  морской  разбойник,  виделся  в
привычной роли главы одного из них. А то обстоятельство, что  несмотря  на
открытую  войну  с  янки  моряк  рассчитывает  на  великодушие  врага,  не
укладывалось в правовые представления индейцев и  не  могло  расцениваться
иначе, нежели коварная ложь.
     С другой стороны, и англичанин был  озадачен.  Кто  она,  собственно,
такая, эта юная индианка,  чтобы  допрашивать  его  как  пленного  шпиона?
Откуда этот властный тон, эта заносчивая мина при всей наивности  существа
вопросов? И почему ее так занимает этот пират? Неужели она из  его  банды?
Нет, не похоже, совсем не похоже. А! Да  ведь  это  скорее  всего  девичье
любопытство, страсть к досужей болтовне!
     Утешив себя этим выводом, он  выкинул  из  головы  мысли  о  странной
посетительнице.



                                    7

     Прошло еще два дня. Молодой мичман чувствовал,  как  силы  постепенно
возвращаются к нему. Чудодейственность бальзама блестяще подтвердилось,  и
боль уже совсем не сковывала движений. Правда, бродить по  деревне  строго
возбранялось. А он не раз пытался это проделать, но неизменно наталкивался
на враждебные взгляды скво  и  вынужден  был  возвращаться  в  вигвам,  не
удовлетворив своей любознательности. Индианки неукоснительно заботились  о
его питании, приносили завтрак и ужин, но при этом не давали втянуть  себя
в разговор.
     Это случилось на десятый день, точнее, на десятую ночь. Он уже  начал
дремать, как вдруг сквозь щель между  косяком  и  бизоньей  шкурой  увидел
отсвет яркого пламени. С криком: "Пожар! Деревня в огне!"  -  он  выскочил
наружу и прямо через кусты побежал к тому месту, где полыхал огонь.
     Свет факелов озарял довольно большую хижину - это было  жилище  мико.
Внезапно у входа  в  него  возникла  женская  фигура.  Поначалу  она  была
совершенно неподвижна, казалось, женщина прислушивается к шелесту  листьев
и смотрит в  ту  сторону,  где  затаился  британец.  Но  вот  она  сделала
несколько шагов. Она, видимо, нашла подходящее место, откуда  лучше  всего
открывался  обзор  речной  излучины,  отражающей  огни  нескольких   сотен
факелов.  Ему  удалось  не  упустит  женщину   из   виду.   С   величайшей
осторожностью, словно боясь спугнуть сотканное из воздуха видение, шаг  за
шагом, он приближался к ней. Это была Роза. Он стоял довольно  близко,  не
открывая от нее глаз. И, наконец, решился подойти.
     Она услышала легкий шорох шагов, повернулась и пошла навстречу.
     - Не бойся, чужеземец, - сказала она  по-английски,  -  наши  женщины
слишком увлечены ночной пляской.
     - Приношу тысячу извинений, мисс, за мою назойливость.
     - Извинений? Разве мой брат нуждается в извинениях? Ты не сделал  мне
ничего плохого.
     - Это не игра воображения? Не сон? Неужели все это наяву?
     Она смущенно отвела глаза.
     - Мой брат видел сон?
     Меланхолические звуки какого-то  музыкального  инструмента  на  время
прервали их разговор.
     - Ночь сыра и прохладна, от реки поднимается густой туман.  Мой  брат
не  должен  оставаться  под  открытым  небом,  иначе  его   снова   начнет
лихорадить.
     Она задумалась и добавила:
     - Но мой брат может смотреть на пляску девушек из этого вигвама.
     Роза протянула ему руку, отвела в хижину  и  указала  на  окошечко  в
занавеске, сквозь которое был виден освещенный огнями берег.
     У самой бухты, где восемь дней назад кипела работа,  собралось  сотни
две девушек, женщин и стариков. Руки у всех заняты,  в  одной  -  смоляной
факел, в другой - колокольчик. А четверо взрослых девушек расположились на
самом обрыве: они играли на индейских барабанах и флейтах.
     Индейский барабан напоминал тамбурин, снабженный погремушкой. Молодые
индианки поднимали барабаны высоко над землей и ударяли  в  них  короткими
толстыми палками. Флейта представляла собой  дудку  с  тремя  отверстиями,
издающими необычайно низкие заунывные звуки.
     Поначалу музыка звучала слабо и глуховато,  но  мало-помалу  набирала
мощь, а движения юных женских фигур  становились  все  энергичнее.  Пляска
обретала страсть. Тамбурины придавали музыке какой-то дикий, сумбурный, но
не лишенный своеобразной прелести характер. Одна из девушек поднялась и  с
очаровательной грацией начала движение по  кругу,  другая  -  уже  шла  ей
навстречу.  У  обеих  в  руках  по  тамбурину.  С  неуследимой   быстротой
перебирали они ногами, а тела были подобны двум вихрям. Неистовая, огневая
пляска продолжалась не менее десяти минут.
     Затем в центре появился мальчик. На голове - корона из  перьев.  Ярко
раскрашенное лицо поражало своим воинственным видом, а  свирепая  гримаса,
до неузнаваемости исказившая юные черты, выдавала пылкое желание  казаться
еще страшнее.
     Вскоре к нему присоединился второй мальчуган. Он  был  размалеван  не
менее диким и фантастическим образом. И оба начали воинственный танец. Она
падали навзничь с такой безоглядной истовостью, что внушали страх за  свои
неокрепшие кости, затем с проворством ящериц ползали по кругу и,  внезапно
вскочив на ноги, налетали друг на друга, как петухи.
     Но вот они резко повернулись к девушкам и вырвали у них тамбурины. Не
успели они вернуться в середину живого круга, как тот  разделился  на  две
половины,  которые,  в  свою  очередь,  начали  встречное  движение.   Все
завертелось. Скво неслись обок со скво, девушки - с  девушками.  Кружились
все  быстрее  и  быстрее,  меняя  направление,   размахивая   факелами   и
погремушками,  покуда  все  не  смешалось,  превратившись  в   беснующуюся
беспорядочную толпу.  Сотни  ярких  огней,  скачущих  в  прибрежной  мгле,
порождали впечатление пылающей адской реки.
     Если бы наш британец был хоть сколько-нибудь верующим  человеком,  он
бы, конечно, решил, что оказался там, где положено мучиться  грешникам.  И
судя по долгому изумленному молчанию был не далек от мысли  о  дьявольском
наваждении.
     - Это же сатанинское... простите, мисс, какое-то жуткое зрелище! -  в
страхе воскликнул он. - Где мы, ради всего святого?
     - В вигваме мико.
     - Мико? Мико... Кто этот мико?
     - Вождь окони.
     - Мико сейчас далеко, - донесся голос Канонды из соседней комнаты.  -
Но ему достаточно запаха  следов  чужеземца.  А  моей  сестре  не  годится
забывать, что она и дочь мико, и гостья его.
     - Ради бога! - взмолилась Роза. - Пусть мой брат уходит,  ему  нельзя
больше оставаться в вигваме вождя. Если мико...
     - Только одно слово... Этот мико...
     -  Мой  брат  действительно  должен  уйти,  -  настаивала   Роза.   -
Краснокожие сестры очень недоверчивы, они затаят зло, если  увидят  его  с
Розой в вигваме вождя.
     - Да, да, конечно, - согласился молодой человек и вдруг  нежно  пожал
ей руку. - Спокойной ночи! Храни тебя Бог, прекраснейшее из созданий.
     - Спокойной ночи, брат.
     Он выбежал в переднюю комнату  и  чуть  не  столкнулся  с  индианкой.
Голова у него шла кругом: он искал свою хижину, но  та  как  сквозь  землю
провалилась. Серебристые волокна тумана стелились по прибрежным  холмам  -
ни крыш, ни деревьев, ни огонька. После того,  как  погасли  факелы,  тьма
стала непроницаемой. От реки несло холодной влагой,  она  быстро  остудила
его горячие порывы, и по спине  снова,  как  во  время  болезни,  забегали
мурашки.
     Рядом послышался кроткий певучий голос:
     - Мой брат долго был на ногах. Разве он не хочет поскорее вернуться в
хижину?
     Мичман повернулся и увидел индианку.
     - Моя сестра не спускает с меня глаз, - не очень радостно сказал он.
     - Все молодые воины ушли с мико, а Канонда - дочь вождя.
     - Значит, ты дочь мико?
     Она кивнула:
     - Канонда уже говорила об этом своему брату. Ночь холодна.  Мой  брат
должен лежать в постели, иначе новое солнце он увидит больными глазами.
     Она указала направление и двинулась вперед.
     - Здесь, - остановившись перед  хижиной,  сказала  она,  -  мой  брат
найдет покой и отдых.
     Канонда откинула шкуру, пропустила его вперед и поспешно удалилась.
     - Это дочь мико, великого вождя окони! - воскликнул он,  освобождаясь
от последних чар своих ночных видений.
     Утреннее декабрьское солнце разливало мягкое тепло, вновь пробуждая к
жизни обитателей реки и вигвамов. Тысячи диких уток, гусей, лебедей усеяли
гладь реки, а из прибрежных зарослей подавали голоса пересмешники, попугаи
и зимородки.  С  примыкающей  к  лесу  поляны  доносилось  пение  девушек,
стерегущих маленькое стало ручных бизоних. А ближе к реке  полыхало  пламя
костра, вокруг которого носились подростки. С  ликующими  криками  сжигали
они набитую соломой фигуру. Белый цвет, вероятно, означал, что  происходит
расправа над янки. Туловище,  облаченное  во  что-то  вроде  жилета,  было
утыкано стрелами.
     Из хижины, служившей приютом нашему мичману, вышла Канонда с корзиной
в руке. Она уже подходила к вигваму отца, как вдруг ее догнал юный  моряк.
Быстрый и бодрый шаг его говорил о том, что он  восстановил  силы.  А  его
бледный измученный облик преобразился настолько, что в нем нельзя было  не
узнать  характерных  черт  дюжего  краснощекого  Джона   Булля   [прозвище
англичан]. Живые синие  глаза  светились  спокойной  радостью  и  выдавали
незаурядный практический ум, а пробившаяся  на  подбородке  растительность
вкупе с орлиным носом придавали его лицу уверенный и мужественный вид.  От
бравой наружности изрядно отставал гардероб: помимо воротника, который уже
не спасло бы никакое мыло, облик юноши портил дырявый камзол и тряпица  из
хлопка, которая не могла скрыть следы схватки с  аллигатором,  оставленные
на штанине.
     Едва заслышав шаги моряка, индианка обернулась и шагнула навстречу. В
ее лице не было  и  намека  на  ту  недружественную  холодность,  с  какой
говорила она с ним  днем  раньше.  Напротив,  Канонда  излучала  привет  и
радость.
     - Сну моего брата, - рассмеялась она, позавидовал бы и  медведь.  Ему
не помеха ни крики гусей, ни гомон болтливых скво. Солнце уже высоко, а он
и не слышал, как к нему заходила сестра.
     - Как раз нет. Я и вскочил на ноги лишь для того, чтобы не опоздать с
утренним приветом моей доброй заботливой сестре.
     Индианка смотрела на него веселыми глазами и что-то прикинула в  уме,
затем кинулась к своему домику, поставила корзину у  входа  и  побежала  к
другой, более просторной хижине. Через минуту-другую она  вышла  оттуда  с
большим узлом.
     - Рубашка и пояс моего брата пришли в  негодность,  здесь  он  найдет
одежду получше, - сказала она, убегая.
     Мичман принялся с любопытством изучать неожиданные дары. Они состояли
из костюма и  свежего  белья.  Камзол  синего  сукна  своим  покроем  даже
несколько напоминал форму  офицера  английского  флота.  Кроме  этого,  он
разжился панталонами,  жилетом  и  сапогами.  Столь  необычное  подношение
дикарки добавило ему новых сомнений и  раздумий.  Откуда  у  индианки  эта
одежда? Снова пришел на ум гнусный пират. К лицу  ли  британскому  мичману
пользоваться  этим  добром,  но  взгляд  его  скользнул  по   дырявому   и
расползающемуся платью: нужда есть нужда.
     - Что ж, не первый раз идти на маневр, когда бравый английский мичман
вынужден влезать в  чужую  шкуру,  -  со  смехом  заключил  он,  сбрасывая
лохмотья и взглядом знатока оценивая новый костюм.
     Облачившись в него, моряк явно не проиграл. Синий камзол, как влитой,
панталоны  придавали  их  новому  владельцу  довольно  элегантный  вид,  в
песочный жилет и  совсем  делал  щеголем.  Картинно  размахнувшись,  он  с
отвращением швырнул в кусты у дома остатки своего прежнего гардероба.
     В этот  момент  снопа  появилась  Канонда.  Она  просто  залюбовалась
похорошевшим молодым человеком и, с улыбкой взяв его за руку, потащила  за
собой. У входа в свою хижину она остановила его и вскоре вышла из  вигвама
с Розой. Не успел Джеймс и рта раскрыть, как  оказался  наедине  с  Розой.
Индианка опять улетучилась.



                                    8

     - Так это вам, - сказал мичман, - обязан я здоровьем и жизнью? Это вы
подняли меня на ноги?
     - Для этого рука Розы слишком слаба. Канонда  спасла  тебя  от  зубов
аллигатора. Это она перенесла твое израненное  тело  сначала  в  дупло,  а
потом - в вигвам. Это она уговорила Винонду спасти тебя от лихорадки.
     - Индианка! Та самая, что безжалостно мучила меня, следила за  каждым
моим шагом?
     Взгляд девушки умолял его отказаться от своих слов.
     - Канонда - дочь мико, она - мать всех окони, их надежда и  утешение.
Но мико и его народ имеют красную кожу, - со значением сказала она.
     - Понимаю.
     - Она очень добрая,  но  все  они  так  натерпелись  от  наших  белых
братьев.
     - Янкизов, - уточнил мичман. - Но вы-то, мисс, как попали сюда?  Могу
я получить какие-либо разъяснения?
     - Мико взял Розу из дома белого торговца.
     - Но кто же, в конце концов, этот мико? Где все мужчины племени?
     - Они вместе с вождем ушли на осеннюю охоту.
     Глаза юноши оживились, лицо повеселело.
     - А можете сказать, где мы находимся, мисс?
     Она бросила на него испытующий взгляд и сказала:
     - Мы далеко от белых. И  от  Миссисипи  тоже.  В  стороне  заходящего
солнца. На том берегу реки живут сабинские индейцы.
     - Сабин? Значит, мы поблизости от Сабина?
     - Так зовется далекая вода. А тут мы отрезаны от всего белого  света.
К нам можно попасть только по реке. Мой  брат  не  может  рассчитывать  на
бегство.
     Мичман погрузился в размышления.
     - Сабин, - бормотал  он.  -  Это  на  границе  Соединенных  Штатов  и
Мексики. До берега не меньше четырехсот миль, не так уж невозможно...
     - Мой брат не должен помышлять о бегстве. Мико добр, если ты...  враг
янкизов, если ты не лазутчик... Он протянет тебе руку...
     - Шпион! Лазутчик! Тьфу! Как можете вы, мисс, так думать обо мне?
     - Мой брат, - с наивной и недоуменной миной сказала она, -  мой  брат
говорит, что его народ не ведет войны с вождем Соленого  моря  и  все-таки
готов при случае казнить его.
     - Мы не воюем с пиратами, милая  мисс.  Война  возможна  между  двумя
народами, имеющими законное правительство. Тот, кого вы  именуете  вождем,
просто-напросто морской разбойник, вор,  преступник,  подонок,  который  в
компании подобного же отребья грабит корабли, убивает женщин, детей, всех,
кто попадает под руку. Таким, как он, мы не объявляем войны,  мы  посылаем
свои корабли, чтобы изловить их и наказать по заслугам.
     Увлеченный своей  тирадой,  мичман  не  заметил,  как  бледнеет  лицо
девушки.
     - Вождь Соленого моря - грабитель? - с ужасом молвила она.
     - Неужели вам это неизвестно? Он хуже, чем грабитель.  Он  разбойник,
убийца, палач! Одним словом, пират.
     Только теперь он заметил, как взволновали его слова  Розу.  Она  была
смертельно бледна. Закрыв лицо руками, она встала, пошатнулась и  кинулась
к хижине. Но уже на пороге у нее подкосились ноги. Он  мигом  подскочил  к
ней, но в это время  раздался  крик  ужаса,  и  рядом  с  Розой  оказалась
индианка. Не взглянув на чужеземца, она подхватила  Розу  и  внесла  ее  в
вигвам.
     Сбитый с толку и вконец расстроен