а, с подобным упрямством мне еще не  приходилось  сталкиваться,  -
сказал другой. - Похоже, его терзают угрызения совести.
     - Ничего не понимаю, - сказал капитан Перси. - Прежде он держался  на
редкость учтиво, как истинный джентльмен. Его словно подменили.
     - Я простой плантатор, - сказал капитан ополченцев из Опелоузаса, - и
мало смыслю во всех этих тонкостях. Но сдается мне, что мы  имеем  дело  с
упрямством истинного джентльмена. Он -  настоящий  Джон  Булль,  а  посему
упрям, как бык. Я видел его еще в Опелоузасе. Веселый малый,  смешливый  и
язвительный, так и сыпал  шуточками.  А  знаете,  что  его  так  пришибло?
История с миссис Блант. Он никогда не простит ни себе, ни  нам  того,  что
выказал себя трусом. Бьюсь об заклад, он не  вымолвит  в  свою  защиту  ни
единого слова. И будет только рад, ежели мы решим его повесить.
     - Похоже, что так и есть, - согласился другой. - Лишите  Джона  Булля
его дьявольского высокомерия, и вы увидите перед собой  обычного  упрямого
быка. Этот парень от стыда совсем потерял  голову,  а  посему  его  теперь
вовсе не заботит судьба его шеи. Думаю, он даже хочет, чтобы его повесили.
     - Что ж, давайте так и сделаем, - заявил третий.  -  Чего  мы  с  ним
церемонимся? Повесим его, коли ему этого хочется.
     - Мы повесим его, если он того заслуживает, капитан Уэллс, - возразил
один из сыновей сквайра.  -  Не  прибавит  чести  нашей  стране,  если  мы
воспользуемся упрямством этого юноши, дабы нанести удар  Джону  Буллю.  Мы
собрались для того, чтобы расследовать это дело. Позвольте мне сделать еще
одну попытку. Надеюсь, я сумею заставить его  говорить.  Приведите  его  и
ирландца.
     - Превосходно, мистер Коупленд, - согласились офицеры.  -  Ничего  не
имеем против.
     Некоторое время спустя в комнату ввели Джеймса и ирландца.
     - Мэрфи, - дружелюбно обратился Коупленд к ирландцу, - кое-кто из нас
еще не слыхал вашу историю.  Расскажите-ка  нам  про  ваши  приключения  в
логове разбойников.
     - Ради бога! Прошу вас, не надо! - вспыхнув, вскрикнул Джеймс.
     - Ваши благородия! - почесывая за ухом, сказал ирландец. -  Скажу  по
чести, сын моего отца - изрядный дурень. Но куда большим  дурнем  сделался
после той истории этот джентльмен. Но держу пари, что он совсем рехнется.
     - Мистер Ходж, если вы соизволите, наконец, заговорить,  -  обратился
молодой Коупленд к англичанину, - вы избавите нас от необходимости слушать
рассказ вашего соотечественника. Сообщите нам все, что необходимо,  и  мы,
возможно,  не  станем  настаивать  на   унизительных   для   вашей   чести
подробностях.
     Пленник  долго  молчал,  раздираемый   мучительными   противоречивыми
чувствами. Когда же ирландца вывели из комнаты, он,  наконец,  собрался  с
духом и приступил к рассказу. Выслушав его, капитан Перси сказал:
     - Молодой человек,  можете  считать,  что  вам  повезло.  Ваши  судьи
выказали терпение, коего вы не заслуживаете. Надеюсь, ваше дело завершится
благополучно.



                                    33

     Глядя на Розу, нетрудно было заметить, что она  чем-то  раздражена  и
обеспокоена. Причиной сего, вероятно, был дом  миссис  Паркер,  во  многих
отношениях не самый подходящий для  того,  чтобы  примирить  наивное  дитя
природы с тягостными условностями цивилизованной жизни.  Полковник  Паркер
принадлежал к одному из аристократических семейств, что  перебрались  сюда
из Виргинии и перенесли на свободные земли нового штата уклад  и  привычки
английской аристократии. Не претендуя на титулы, они, тем не менее,  знали
свою родословную не хуже, чем их английские титулованные  родичи.  Правда,
теперь полковник  придерживался  демократических  воззрений,  сразу  после
переезда  он  примкнул  к  партии  президента.  Убежденность,  с  коей  он
отстаивал перед капитаном Перси правоту  сквайра,  казалось,  подтверждала
незыблемость его политических принципов. Однако друзья дома полагали,  что
полковник просто поддерживал взгляды большинства жителей штата, у  которых
были не в чести аристократические  замашки  виргинцев.  А  его  деятельное
участие в оппозиции, выступившей на  собрании  против  главнокомандующего,
объяснялось  нежеланием  потворствовать  диктаторским  замашкам  человека,
который, если верить слухам, был выходцем из весьма заурядного ирландского
семейства. Те же друзья поговаривали, что полностью  одобряя  политическую
гибкость супруга, миссис Паркер тем не менее поддерживала тесные  связи  с
аристократической партией своего родного штата Виргиния, уповая на то, что
нынешние демократические настроения  в  недалеком  будущем  уступят  место
более достойным - аристократическим.
     Миновало уже десять лет с той  поры,  как  они  перебрались  сюда  из
Виргинии, и все эти годы  миссис  Паркер  оставалась  образцовой  женой  и
хозяйкой. Изнеженная, привыкшая к роскоши, она сносила бесконечные лишения
с  таким  спокойствием  и  смирением,  что  поневоле  вызывала  восхищение
соседей. Она ободряла и утешала супруга, стараясь находить крупицы радости
в их нелегкой жизни. Она и теперь с гордостью показывала гостям  крохотный
домишко, где когда-то они жили с  детьми.  Она  указывала  на  место,  где
прежде  стояло  фортепьяно,  на  котором  она  после   многотрудного   дня
наигрывала по  вечерам  своим  близким  религиозные  песнопения,  а  также
демонстрировала самодельные, поношенные платья, висевшие тут же в память о
былом. Нет слов, миссис Паркер  была  особа  высоконравственная  и  весьма
ученая, и  хотя  при  огромном  богатстве  она  жила  довольно  скромно  и
непритязательно, в ней ощущалось истинное благородство,  вследствие  коего
дамы из хороших семей всегда служат примером для своих сограждан. Никто не
решился бы упрекнуть миссис Паркер в  оскорбительном  высокомерии,  однако
между нею и прочими жителями городка оставался некий холодок в отношениях,
едва заметный и тщательно скрываемый, - впрочем,  легко  распознаваемый  в
этих краях,  где  люди  равно  высоко  ценили  и  личные,  и  общественные
добродетели.
     Розе  нелегко  пришлось  в  этом  доме,  в  окружении  образованного,
утонченного семейства Паркеров. Поначалу  девушка  точно  пробудилась  ото
сна, она весело улыбалась, душа ее  радостно  потянулась  навстречу  новой
жизни. Но  вскоре  она  столкнулась  с  неведомыми  ей  доселе  нравами  и
обычаями, и, при каждом таком столкновении она робко отходила в сторону  и
замыкалась в себе. Она с горечью осознавала скудость своего образования  и
частенько опускала  глаза,  чтобы  скрыть  выступившие  на  глазах  слезы.
Правда, подолгу горевать она не  имела  обыкновения,  да  и  природный  ум
помогал ей быстро наверстывать упущенное.
     То, что девушка долгие годы жила вдали от цивилизованного мира, более
прочего выдавала ее речь. Ей то и дело не хватало слов.  Пытаясь  выразить
какую-нибудь мысль, она  боролась  с  мучительной  неловкостью.  На  манер
индейцев  она  молча  выслушивала  собеседника  и  погружалась  в   долгое
размышление, прежде чем дать ответ. Впрочем, повествуя о чем-либо, она  не
ведала никаких затруднений, ибо была поистине поэтической натурой.
     - О господи! - вздохнула Вирджиния, лежа на диване с книгой.
     Было  скучное  пасмурное  утро.  Миссис  Паркер  сидела  за   столом,
заваленным расчетными книгами и бумагами, а  напротив  нее  сидел  молодой
Коупленд, служивший тут управляющим.
     - Ах, мама! - воскликнула девушка, бросив на диван книгу и подойдя  к
окну. - Какая скука! Все словно вымерло. Даже на реке ни единой  лодчонки.
Это просто невыносимо!
     Мать оставила ее слова без всякого внимания  и  продолжала  беседу  с
управляющим.
     - Мистер Коупленд, неужели вы  полагаете,  что  не  следует  отсылать
Помпи? Нельзя же оставлять его тут?
     - О боже! - снова вздохнула Вирджиния.  -  Только  и  слышишь  целыми
днями о всяких Помпи, Цезарях и хлопке!
     И она  снова  опустилась  на  диван  и  принялась  за  чтение  романа
"шотландского волшебника", как с истинно шотландской  скромностью  величал
себя Вальтер Скотт. Но тут в гостиную вошли Габриэла и  Роза,  а  за  ними
негритянка-горничная с огромным глобусом.
     - В библиотеке стало холодно, - сказала  Габриэла  матери,  -  а  мне
нужно еще кое-что объяснить Розе.
     Миссис  Паркер  одобрительно  кивнула  дочери,   и   та   заговорила,
старательно подражая гнусавому голосу начальницы пансиона:
     - Итак, теперь ты знаешь, где находится Америка, и можешь показать на
глобусе наш штат. Ну, где он расположен?
     - Вот здесь, - показала Роза.
     - Нет, вот тут, - засмеялась Габриэла. - Какая же ты  невнимательная.
Ты показала Австралию. Вот Америка,  запомни  хорошенько.  А  это  главная
часть  Америки,  понятно?  А  мы  -  главная  нация,  потому   и   зовемся
американцами.  А  всех  остальных   называют   мексиканцами,   перуанцами,
бразильцами.
     - А еще вас янки зовут? - спросила Роза.
     - Фи, не говори так! Кто тебе сказал такое? Янки - так называют  тех,
кто живет вот тут, - она ткнула пальчиком в шесть штатов Новой  Англии.  -
Они-то и есть янки. Они продают нам лесной орех вместо мускатного, а нашим
неграм тину из Миссисипи, выдавая ее за медицинские снадобья.
     - Все-то тебе известно лучше других, - язвительно заметила Вирджиния.
     - Спокойно, Сисси! Я живу в свободной стране! - засмеялась  Габриэла.
- С тех пор как за тобой стал  ухаживать  капитан  Перси,  тебе  перестало
нравиться слово "янки".
     - Ты просто невыносима!
     - Ну, разумеется, - насмешливо возразила Габриэла. - Впрочем, капитан
вскоре будет здесь, а потому нам нужно поскорее управиться с уроком.
     И она продолжала объяснения, перейдя от Нового Света к Старому  и  не
упустив ни единой возможности блеснуть перед Розой своей ученостью.
     Когда стемнело, появился слуга с  серебряным  подсвечником  и  что-то
тихо сказал хозяйке.
     - Пусть войдет, - приказала та.
     В  гостиную  вошла  молодая,  миловидная,   бедно   одетая   женщина.
Оглядевшись по сторонам и несколько  раз  поклонившись,  она  поспешила  к
полковнице, чтобы поцеловать ей руку.
     - Ах, оставьте, мадам Мадиедо, - воскликнула та. - Вы  же  знаете,  у
нас это не принято. Что вы желаете сообщить мне?
     -  Мадам!  -  заговорила  женщина  на  ломаном   английском.   -   Вы
догадываетесь, о чем я пришла молить вас.
     - Мне очень жаль, мадам Мадиедо, - сказала миссис Паркер, - но  я  не
считаю себя вправе вмешиваться в это дело. Ваш  муж  способствовал  побегу
государственного преступника.
     - Не будьте к нам столь суровы! - воскликнула  француженка.  -  Явите
свою милость! Дайте мне более утешительный ответ! Не гоните меня прочь!
     Но миссис Паркер осталась холодна к ее мольбам.
     - Наша страна дала приют вашему мужу, не спрашивая о его прошлом. Она
приняла его при условии, что он будет следовать нашим законам и никогда не
посягнет на наше спокойствие и  безопасность.  Полковник  Паркер  приказал
арестовать месье Мадиедо. Вам хорошо известно, за что.  И  я  не  намерена
действовать вопреки его приказу.
     - Мадам, одно ваше слово, и он свободен, -  зарыдала  француженка.  -
Сжальтесь над нами. После его ареста мы не продали и десяти пинт. Все  нас
боятся. Все сторонятся. Какая ужасная страна. Никто  не  поддержит  нас  в
беде, все толкают нас в пропасть.
     - Это вам не Франция и не Испания, - надменно заметила полковница.
     - Да, увы!
     - Там люди гордятся, дав свободу государственному преступнику, ибо он
совершил преступление против  ненавистного  властителя.  Здесь  же  -  это
преступление против всего народа, и меня радует то, что  наши  люди  столь
глубоко осознают свой общественный долг и выражают презрение преступнику.
     Полковница поднялась и легким кивком головы дала понять, что разговор
окончен.
     Хотя  высказанные  полковницей  принципы  были  достойны   всяческого
уважения, ее суровость не пришлась по душе Розе и молодому Коупленду.
     - Ох, уж эти иностранцы - они испорчены до мозга костей, - вздохнула,
усаживаясь за стол, миссис Паркер.
     - Не могу согласиться с вами, сударыня, - возразил  Коупленд.  -  Они
играют в нашем обществе столь жалкую роль лишь потому, что с ними никто не
считается. Но, закрывая перед ними двери, мы  закрываем  наши  сердца  для
милосердия.
     И он осуждающе поглядел на полковницу.
     - Давайте-ка лучше закончим со счетами, -  чуть  смутившись,  сказала
та.
     Она оправилась от неловкости лишь при появлении капитана Перси.
     - Брат мой, - кинулась к нему Роза, - лицо твое радостно.  Ты  принес
нам добрую весть? Англичанина освободили? Он более не гневается...
     - Мисс Роза, - вмешалась полковница, -  молодой  девушке  не  к  лицу
задавать столько вопросов.
     - Мисс Роза, пока я не могу порадовать вас. Тот, в ком вы  принимаете
такое участие, еще не на свободе, но похоже, сей молодой человек  приобрел
на юге надежных друзей и покровителей, а посему я могу, не рискуя  вызвать
неудовольствие начальства...
     -  Выказать  ему  немного  сочувствия,  -  встрял  в  беседу  молодой
Коупленд. - Думаю, он того заслуживает. Ведь по отношению к индейцам  и  к
бедняге Помпи  Джеймс  Ходж  вел  себя  как  порядочный  и  добросердечный
человек. И если вы, капитан, были добры к нему, то это не худший из  ваших
поступков.
     Сказав это, юноша собрал книги и бумаги и откланялся.
     - Одна загадка за другой, - заметила полковница. - Что общего у вас с
молодым Коуплендом и что связывает его с англичанином?
     Капитан, качая головой, смотрел на дверь.
     - Сам не пойму, что нужно от меня этому юноше. Впрочем,  мои  офицеры
ведут себя не менее удивительно. - Он  иронически  улыбнулся.  -  Подумать
только, капитан Майк Брум соблаговолил  вчера  пригласить  англичанина  на
обед, во время  которого  представил  его  неким  важным  персонам,  а  те
великодушно открыли для него свои кошельки.
     - Ну, эту загадку я, пожалуй, могу разгадать, -  сказала  полковница.
Насколько мне  известно,  брат  нашего  управляющего,  лейтенант  Коупленд
сообщил своему отцу о результатах последнего допроса.
     - Что ж, теперь мне все ясно. Всемогущий сквайр  раскрыл  англичанину
свои  объятия,  и  теперь  ему  покровительствуют  все  граждане  славного
Опелоузаса.
     - Доверие народа многого стоит, - вздохнув, сказала полковница.
     С губ капитана уже был готов  сорваться  язвительный  ответ,  но  тут
вошел ординарец и протянул ему запечатанный сургучом пакет. Вслед  за  тем
дверь снова  отворилась,  и  в  гостиную  впорхнули  три  юные  девушки  в
сопровождении пожилого солидного господина.



                                    34

     - А вот и мы, - тяжело дыша, проговорил мистер Баудит, тучный мужчина
с багровым носом и крошечными серыми глазами, кои, без  сомнения,  впервые
взглянули на этот мир где-нибудь в Коннектикуте или Массачусетсе. -  Разве
вы не слыхали, как подошел пароход? Мы прибыли несколько минут назад.
     - Как мило, дядюшка, что  вы  не  забываете  родственников  и  решили
провести с нами рождественский вечер, - сказала Вирджиния. - Мы уже  целую
неделю сидим тут в заточении, точно восточные принцессы.
     - Сами виноваты, - возразил дядюшка, отирая пот со лба. -  Отчего  вы
не поехали с нами? Нам не сиделось дома,  вот  мы  и  сели  на  пароход  и
поплыли  на  юг.  Впрочем,   теперь   мы   рады,   что   убрались   оттуда
подобру-поздорову.
     - Рады? - воскликнула одна из мисс Баудит. - Ах, папа, как вы  можете
говорить  такое?  Мы  вовсе  не  хотели  уезжать  оттуда,  это  вы   вдруг
испугались.
     - Да, представьте  себе,  любезнейшая  невестка,  эти  глупые  девицы
умоляли меня остаться там. Ах, дорогая невестка! Видели бы вы,  какая  это
чудовищная картина! Сердце у меня готово было разорваться от горя -  никто
не заключает сделок, ни одного купца, никакой торговли!
     - Зато было много вечеринок с танцами! - снова  воскликнула  одна  из
девушек.
     - Полагаю, мисс Джорджиана, там теперь царит весьма свободный тон?  -
спросила полковница.
     - Очень  свободный,  дорогая  тетушка!  Не  осталось  и  следа  былой
чопорности.
     - Да, это весьма прискорбно, - заметила миссис Паркер.
     - Вот так-то, юные дамы! - сказал мистер Баудит. - О господи,  кругом
одни палатки, люди маршируют, бьют в барабаны и трубят в трубы. Все забито
повозками с амуницией и продовольствием.  Ополченцы  и  негры,  офицеры  и
рядовые, матросы и генералы - все вперемешку. Пришлось  пешком  добираться
до парохода. Но это еще не все, милейшая миссис Паркер! -  воскликнул  он,
снова вытирая лоб. - На реке ни  одного  корабля,  брига  или  даже  самой
плохонькой шхуны. А убытки должны нести мы, и конца краю этому не  видать.
Если так протянется еще полгода, мы просто пойдем по  миру,  -  с  пафосом
продолжал он описывать свои бедствия. - А мой хлопок!  Я  переправил  туда
две  тысячи  тюков,  урожай  трех  последних  лет.   И   что   происходит?
Главнокомандующий,  который  мне  ни  сват,   ни   брат,   отдает   приказ
реквизировать пятьсот тюков, даже не поставив меня об этом в  известность.
Пятьсот тюков!  Первоклассный  хлопок!  Тридцать  тысяч  долларов!  Может,
генерал принял эти тюки за бревна, что плывут по Миссисипи?
     - Ну, теперь мне все ясно, - сказала миссис Паркер. - Вы  отправились
на юг, чтобы вырвать из лап генерала свой хлопок? Могли бы и не трудиться.
Мы тоже выдали пятьсот тюков. Их оценили, и все потери будут возмещены.
     - А если в них угодит несколько  ядер,  они  станут  еще  тяжелее,  -
насмешливо утешил плантатора капитан Перси, дочитавший депешу.
     -  Мог  не  трудиться?  -  возмущенно  воскликнул  мистер  Баудит.  -
Возместят убытки? А я заявляю вам,  что  это  неслыханное  нарушение  прав
частной собственности. Разве он не мог сначала испросить моего согласия?
     - А заодно попросить неприятеля подождать до  тех  пор,  пока  мистер
Баудит соизволит дать согласие, - язвительно добавил капитан Перси.
     - Ну, я этого так не оставлю! -  заверил  плантатор.  -  Виданное  ли
дело,  какой-то  мелкий  делец  из  Нешвилла,  у  которого  при  всем  его
генеральстве не сыщется и ста  пятидесяти  тюков  хлопка,  имеет  наглость
указывать мне на дверь! Мы добирались туда часа три, десятки раз рисковали
своей  головой,  и  вот,  когда  я  наконец  вхожу  в  штаб-квартиру,   он
приказывает передать, что у него, мол, нет времени для беседы со мной.
     - Да, генерал вел себя очень неучтиво, дорогая,  дорогая  тетушка,  -
хором воскликнули три юные девицы.
     Мистер Баудит, принадлежавший к той  весьма  распространенной  породе
людей, которые предпочли бы поставить  во  главе  государства  персидского
шаха, нежели потерять хоть  один  процент  акций  или  тюк  хлопка,  очень
разволновался, повествуя о своих бедах. Появление слуги с  чаем  ненадолго
прервало его горькие сетования, но едва  только  тот  удалился,  плантатор
вновь заговорил с тем же пылом:
     - Представьте себе, дорогая невестка, в двухстах  шагах  от  усадьбы,
где находится его штаб-квартира, лежит мой хлопок  -  не  менее  десяти  -
двенадцати тысяч тюков. Из них соорудили бруствер в рост человека, который
протянулся почти на полмили от Миссисипи до  самых  болот.  Тюки  закидали
землей, перед ними вырыли ров шириной в восемь футов и глубиной в шесть  и
установили батареи пушек.
     - Мистер Баудит, вы столь детально описали наши укрепления,  что  вам
мог бы позавидовать любой военный, - заметил капитан Перси.
     Плантатор как ни в чем не бывало взял чашку чая и продолжал:
     - Я пытался уговорить  моего  дорогого  зятя,  вашего  мужа,  собрать
собрание. Я обращался к Флойду и Вауверам, но все без  толку.  Они  думают
только о своих пушках и не способны говорить ни о чем ином.
     - А меня куда  более  удивляет,  что  вы  способны  на  это  в  столь
критический для нашей родины час, - сухо возразила мисси