ния! 

“Современное общество” есть капиталистическое общество, которое существует во 
всех цивилизованных странах, более или менее свободное от примеси средневековья, 
более или менее видоизмененное особенностями исторического развития каждой 
страны, более или менее развитое. Напротив того, “современное государство” 
меняется с каждой государственной границей. В прусско-германской империи оно 
совершенно иное, чем в Швейцарии, в Англии совершенно иное, чем в Соединенных 
Штатах. “Современное государство” есть, следовательно, фикция. 

Однако, несмотря на пестрое разнообразие их форм, различные государства 
различных цивилизованных стран имеют между собой то общее, что они стоят на 
почве современного буржуазного общества, более или менее капиталистически 
развитого У них есть поэтому некоторые общие существенные признаки. В этом 
смысле можно говорить о “современной государственности” в противоположность тому 
будущему, когда отомрет теперешний ее корень, буржуазное общество. 

Возникает вопрос: какому превращению подвергнется государственность в 
коммунистическом обществе? Другими словами: какие общественные функции останутся 
тогда, аналогичные теперешним государственным функциям? На этот вопрос можно 
ответить только научно; и сколько бы тысяч раз ни сочетать слово “народ” со 
словом “государство”, это ни капельки не подвинет его разрешения. 

Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного 
превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический 
переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме 
как революционной диктатурой пролетариата. 

Но программа не занимается ни этой последней, ни будущей государственностью 
коммунистического общества. 

Ее политические требования не содержат ничего, кроме всем известных 
демократических перепевов: всеобщее избирательное право, прямое законодательство, 
народное право, народное ополчение и прочее. Это простой отголосок буржуазной 
Народной партии, Лиги мира и свободы. Все это сплошь требования, которые, 
поскольку они не переходят в фантастические представления, уже осуществлены. 
Только государство, их осуществившее, находится не в пределах Германской империи, 
а в Швейцарии, Соединенных Штатах и так далее. Подобного рода “государство 
будущего” есть современное государство, хотя и существующее вне “рамок” 
Германской империи. 

Забыли, однако, об одном. Так как германская рабочая партия определенно заявляет, 
что она действует в пределах “современного национального государства”, стало 
быть, своего государства, прусско-германской империи,— да иначе и требования ее 
были бы в большей части бессмысленны, так как требуют ведь только того, чего не 
имеют,— то она не должна была бы забывать самого главного, а именно, что все эти 
прекрасные вещицы покоятся на признании так называемого народного суверенитета и 
поэтому уместны только в демократической республике. 

Раз уж не хватило мужества требовать демократической республики, как это делали 
французские рабочие программы при Луи-Филиппе и Луи-Наполеоне,— и разумно, ибо 
обстоятельства предписывают осторожность,— то незачем было прибегать и к этой 
уловке, которая не является ни “честной”, ни достойной,— требовать вещей, 
которые имеют смысл лишь в демократической республике, от такого государства, 
которое представляет собой не что иное, как обшитый парламентскими формами, 
смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием 
буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм, 
и сверх того еще торжественно заверять такое государство, что воображают 
добиться от него чего-либо подобного “законными средствами”! 

Даже вульгарная демократия, которая в демократической республике видит 
осуществление царства божия на земле и совсем не подозревает, что именно в этой 
последней государственной форме буржуазного общества классовая борьба и должна 
быть окончательно решена оружием,— даже она стоит все же неизмеримо выше такого 
сорта демократизма, который держится в пределах полицейски дозволенного и 
логически недопустимого. 

Что под “государством” на деле понимают правительственную машину или государство, 
поскольку оно в силу разделения труда образует свой собственный, обособленный от 
общества организм, на это достаточно указывают уже слова:“Германская рабочая 
партия требует в качестве экономической основы государства: единого 
прогрессивного подоходного налога” и так далее. Налоги — это экономическая 
основа правительственной машины, и ничего другого. В существующем в Швейцарии “государстве 
будущего” это требование почти выполнено. Подоходный налог предполагает 
различные источники доходов различных общественных классов,—предполагает, 
следовательно, капиталистическое общество. Поэтому нет ничего удивительного в 
том, что ливерпульские поборники финансовой реформы — буржуа во главе с братом 
Гладстона — выставляют те же требования, что и рассматриваемая программа. 

В. “В качестве духовной и нравственной основы государства германская рабочая 
партия требует: 

1. Всеобщего и равного для всех народного воспитания через посредство 
государства. Обязательного посещения школы. Бесплатного обучения”. 

Равное для всех народное воспитание? Что представляют себе под этими словами? 
Воображают ли, что в современном обществе (а только о нем и идет речь) 
воспитание для всех классов может быть равным? Или требуют, чтобы и высшие 
классы были принудительным образом низведены до скромного уровня воспитания — 
народной школы,— единственно совместимого с экономическим положением не только 
наемных рабочих, но также и крестьян? 

“Обязательное посещение школы. Бесплатное обучение”. Первое существует даже в 
Германии, второе — в Швейцарии и Соединенных Штатах в отношении народной школы. 
Если в некоторых штатах Северной Америки обучение в средних учебных заведениях 
также “бесплатно”, то фактически это означает только, что высшие классы 
покрывают расходы по своему воспитанию из общих налоговых средств. Заметим 
мимоходом, что то же самое относится к “бесплатному судопроизводству”, которого 
требует пункт 5 раздела А. Уголовная юстиция повсюду бесплатна. Гражданская же 
юстиция занята почти исключительно конфликтами из-за собственности, 
следовательно, касается почти исключительно имущих классов. Что же, предложить 
им вести свои процессы за счет народных средств? 

Параграф, относящийся к школам, должен был бы по меньшей мере требовать 
технических школ (теоретических и практических) в соединении с народной школой. 
Никуда не годится “народное воспитание через посредство государства”. Определять 
общим законом расходы на народные школы, квалификацию преподавательского 
персонала, учебные дисциплины и т. д. и наблюдать при посредстве государственных 
инспекторов, как это делается в Соединенных Штатах, за соблюдением этих 
предписаний закона,— нечто совсем иное, чем назначить государство воспитателем 
народа! Следует, наоборот, отстранить как правительство, так в равной мере и 
церковь от всякого влияния на школу. В прусско-германской империи (и здесь не 
поможет пустая увертка, что речь идет о “государстве будущего”,— мы видели, как 
в этом отношении обстоит дело), наоборот, государство нуждается в очень суровом 
воспитании со стороны народа. 

Но вся программа, несмотря на всю демократическую трескотню, насквозь заражена 
верноподданнической верой лассалевской секты в государство или, что ничуть не 
лучше, верой в демократические чудеса, или, вернее, она является компромиссом 
между этими двумя видами веры в чудеса, одинаково чуждыми социализму. 

“Свобода науки” — так гласит один из параграфов прусской конституции. К чему он 
здесь? 

“Свобода совести”! Если теперь, во время “культуркампфа” (13), хотели напомнить 
либералам их старые лозунги, то это можно было сделать только в такой форме: 
Каждый должен иметь возможность отправлять свои религиозные, так же как и 
телесные, нужды без того, чтобы полиция совала в это свой нос. Но рабочая партия 
должна была бы воспользоваться этим случаем и выразить свое убеждение в том, что 
буржуазная “свобода совести” не представляет собой ничего большего, как 
терпимость ко всем возможным видам религиозной свободы совести, а она, рабочая 
партия, наоборот, стремится освободить совесть от религиозного дурмана. Однако у 
пас не желают переступить “буржуазный” уровень. 

Я подошел теперь к концу, так как следующее далее в программе добавление не 
является существенной ее частью. Ограничусь здесь поэтому лишь краткими 
замечаниями. 

2. “Нормальный рабочий день”. 

Ни в одной другой стране рабочая партия не ограничивалась таким неопределенным 
требованием, но всегда указы-гала точно, какую продолжительность рабочего дня 
при данных условиях считают нормальной. 

3. “Ограничение женского и запрещение детского труда”. 

Нормирование рабочего дня должно уже включать ограничение женского труда, 
поскольку оно касается продолжительности рабочего дня, длительности перерывов и 
прочее; 

помимо того, оно может означать лишь запрещение женского труда в тех отраслях 
производства, которые особенно вредны для женского организма или же для женщин 
несовместимы с нравственностью. Если подразумевали именно это, то так и 
следовало сказать. 

“Запрещение детского труда”! Здесь абсолютно необходимо было указать предельный 
возраст. 

Полное запрещение детского труда несовместимо с существованием крупной 
промышленности и поэтому является пустым благочестивым пожеланием. 

Проведение этой меры,—если бы оно было возможно,— было бы реакционно, так как 
при строгом регулировании рабочего времени сообразно с различным возрастом и при 
прочих предупредительных мерах для защиты детей раннее соединение 
производительного труда с обучением является одним из могущественнейших средств 
переустройства современного общества. 

4. “Государственный надзор за фабричной, ремесленной и домашней промышленностью”. 

Имея в виду прусско-германское государство, следовало определенно требовать, 
чтобы фабричные инспектора был-а сменяемы не иначе, как по суду; чтобы всякий 
рабочий мог привлекать их к суду за нарушение служебных обязанностей; чтобы 
должность инспекторов занимали лишь лица с медицинским образованием. 

5. “Регулирование труда заключенных”. 

Мелочное требование в общей рабочей программе. Во всяком случае, следовало ясно 
сказать, что рабочие вовсе не хотят из опасения конкуренции, чтобы с уголовными 
преступниками обращались, как со скотом, и в особенности, чтобы их лишали 
единственного средства исправления — производительного труда. Уже это — минимум 
того, чего можно ожидать от социалистов. 

6. “Действенный закон об ответственности”. 

Следовало сказать, что подразумевается под “действенным” законом об 
ответственности. 

Замечу, между прочим, что в параграфе относительно нормального рабочего дня 
забыта та часть фабричного законодательства, которая касается санитарно-гигиенических 
мероприятий и предохранительных мер против несчастных случаев и прочее. Закон об 
ответственности вступает в действие лишь тогда, когда нарушаются эти предписания. 

Словом, и это добавление отличается такой же неряшливой редакцией. 

Dixi et salvavi animam mеаm 3). 

Написано в апреле — начале мая 1875 г 


Ф. ЭНГЕЛЬС 

ПИСЬМО А. БЕБЕЛЮ(14) 

Лондон, 18—28 марта 1875 г. 

Дорогой Бебель! 

Получил Ваше письмо от 23 февраля и радуюсь, что Вы так хорошо себя чувствуете. 

Вы спрашиваете меня, каково наше мнение по поводу истории с объединением? К 
сожалению, мы оказались в том же положении, что и Вы. Ни Либкнехт, ни кто-либо 
другой нам ничего не сообщал; поэтому и мы знаем не больше того, что есть в 
газетах, а в них ничего не писали, пока дней восемь тому назад не появился 
проект программы. Проект этот, конечно, поверг нас в немалое изумление. 

Наша партия так часто протягивала лассальянцам руку, предлагая примирение или, 
по крайней мере, хотя бы сотрудничество, и так часто встречала наглый отказ со 
стороны Газенклеверов, Гассельманов и Тёльке, что даже ребенок должен был бы 
отсюда сделать такой вывод: раз эти господа теперь сами приходят с предложением 
примирения, значит они находятся в дьявольски затруднительном положении. Но, 
имея в виду хорошо известный характер этих людей, мы обязаны использовать их 
затруднительное положение и выговорить себе все возможные гарантии, чтобы эти 
господа за счет нашей партии не укрепили вновь в глазах рабочих свои 
поколебленные позиции. Их следовало встретить как можно более холодно и 
недоверчиво, обусловить объединение степенью их готовности отказаться от своих 
сектантских лозунгов и от своей “государственной помощи” и принять в основном 
эйзенахскую программу 1869 г.(15) или же ее исправленное издание, приноровленное 
к настоящему моменту. Нашей партии абсолютно нечему учиться у лассальянцев в 
теоретическом отношении, т. е. в том, что для программы имеет решающее значение; 
лассальянцы же могли бы, конечно, поучиться у нашей партии. Первое условие 
объединения должно было заключаться в том, чтобы они перестали быть сектантами, 
лассальянцами,—следовательно, чтобы они прежде всего отказались от 
всеисцеляющего знахарского средства государственной помощи или хотя бы признали 
ее подчиненной переходной мерой наряду со многими другими возможными мерами. 
Проект программы доказывает, что наши люди, будучи в теоретическом отношении во 
сто раз выше лассальянских лидеров, оказались во столько же раз ниже их в смысле 
политической ловкости; “честных” 4) и на этот раз жестоко околпачили нечестные. 

Во-первых, принята напыщенная, но исторически ложная лассалевская фраза о том, 
что по отношению к рабочему классу все остальные классы составляют лишь одну 
реакционную массу. Это положение верно только в отдельных исключительных случаях, 
например во время такой пролетарской революции, какой была Коммуна, или в такой 
стране, где но только буржуазия создала государство и общество по своему образу 
и подобию, но вслед за ней и демократическая мелкая буржуазия уже довела это 
преобразование до крайних его последствий. Если бы, например, в Германии 
демократическая мелкая буржуазия принадлежала к этой реакционной массе, то как 
могла бы Социал-демократическая рабочая партия годами идти рука об руку с ней, с 
Народной партией (16)? Как мог бы “Volksstaat” (17) черпать почти все свое 
политическое содержание из мелкобуржуазно-демократической “Frankfurter Zeitung” 
(18)? И как было бы возможно включить в эту самую программу целых семь 
требований, прямо и буквально совпадающих с программой Народной партии и 
мелкобуржуазной демократии? Я имею в виду семь политических требований: 1—5 и 1—2, 
среди которых нет ни одного, не являющегося буржуазно-демократическим (19). 

Во-вторых, принцип интернациональности рабочего движения практически для 
настоящего времени совершенно отбрасывается, и отбрасывается людьми, которые 
целых пять лет и при труднейших обстоятельствах проводили этот принцип самым 
блестящим образом. Германские рабочие оказались в авангарде европейского 
движения главным образом благодаря своему подлинно интернационалистскому 
поведению во время войны; никакой другой пролетариат не мог бы держать себя так 
хорошо. И вот теперь им предлагают отречься от этого принципа, отречься в тот 
самый момент, когда за границей рабочие повсюду начинают подчеркивать его в той 
же. мере, в какой правительства стремятся подавить всякую попытку осуществить 
этот принцип в рамках какой-либо организации! Что же остается в конце концов от 
интернационализма рабочего движения? Только слабая надежда — и не на 
сотрудничество европейских рабочих в дальнейшем, в борьбе за свое освобождение, 
нет,— а на будущее “международное братство народов”, на “Соединенные Штаты 
Европы” господ буржуа из Лиги мира(20)! 

Конечно, не было надобности говорить об Интернационале как таковом. Но нужно 
было по меньшей мере не сделать ни шагу назад от программы 1869 г. и сказать 
примерно так: хотя германская рабочая партия действует прежде всего внутри 
положенных ей государственных границ (она не имеет права говорить от имени 
европейского пролетариата и, в особенности, говорить что-либо ложное), тем не 
менее она сознает свою солидарность с рабочими всех стран и всегда готова будет 
выполнять и впредь, как выполняла до сих пор, вытекающие из этой солидарности 
обязательства. Подобные обязательства существуют и без того, чтобы провозглашать 
себя или считать себя частью Интернационала; к ним относятся, например, помощь и 
недопущение штрейкбрехерства во время стачек, забота о том, чтобы германские 
рабочие были осведомлены партийными органами о движении за границей, агитация 
против угрожающих или разражающихся династических войн, во время таких войн — 
тактика, подобная той, какая была образцово проведена в 1870 и 1871 гг., и тому 
подобное. 

В-третьих, наши позволили навязать себе лассалевский “железный закон заработной 
платы”, основанный на совершенно устаревшем экономическом воззрении, будто 
рабочий получает в среднем лишь минимум заработной платы, и именно потому, что, 
согласно мальтузианской теории народонаселения, всегда имеется избыток рабочих (такова 
была аргументация Лассаля). Однако Маркс в “Капитале” подробно доказал, что 
законы, регулирующие заработную плату, весьма сложны, что в зависимости от 
условий получает перевес то тот, то другой из них, что они, таким образом, 
отнюдь не железные, а, напротив, очень эластичные и что вообще этот вопрос 
нельзя решить в двух-трех словах, как воображал Лассаль. Мальтузианское 
обоснование закона, списанного Лассалем у Мальтуса и Рикардо (с извращением 
последнего), как оно, например, цитируется на стр. 5 “Книги для чтения рабочих” 
из другой брошюры Лассаля(21), подробно опровергнуто Марксом в отделе о “процессе 
накопления капитала” (22). Приняв лассалевский “железный закон”, признали, 
следовательно, ложное положение и его ложное обоснование. 

В-четвертых, программа выдвигает в качестве единственного социального требования 
лассалевскую государственную помощь в самом неприкрытом виде, в каком Лассаль ее 
украл у Бюше. И это после того, как Бракке очень хорошо вскрыл всю никчемность 
этого требования(23), после того, как почти все, если не все, ораторы нашей 
партии вынуждены были в борьбе с лассальянцами выступить против этой “государственной 
помощи”! Большего унижения для нашей партии нельзя себе представить. 
Интернационализм, низведенный до уровня Аманда Гёгга, социализм, опустившийся до 
буржуазного республиканизма Бюше, который выдвинул это требование в противовес 
социалистам, в целях борьбы с ними! 

Но “государственная помощь” в лассалевском смысле есть в лучшем случае только 
одно из многих мероприятий для достижения цели, что здесь, в проекте программы, 
выражено беспомощными словами: “чтобы проложить путь к разрешению социального 
вопроса”,— как будто для нас еще существует какой-то теоретически не разрешенный 
социальный вопрос/ Если, стало быть, сказать: “германская рабочая партия 
стремится к уничтожению наемного труда и тем самым классовых различий 
посредством осуществления коллективного производства в промышленности и 
земледелии и в национальном масштабе; она выступает за всякое мероприятие, 
которое пригодно для достижения этой цели”,— то ни один лассальянец не сможет 
что-либо против этого возразить. 

В-пятых, об организации рабочего класса, как класса, посредством 
профессиональных союзов не сказано ни слова. А это весьма существенный пункт, 
потому что это и есть подлинная классовая организация пролетариата, в которой он 
ведет свою повседневную борьбу с капиталом, которая является для него школой и 
которую теперь уже никак не может задушить даже самая жестокая реакция (как 
теперь в Париже). При то