тавил маршрут, чтобы обязательно пройти через Шаванон.
   - Что это за штука? - спросил Маттиа, указывая на карту.
   Я объяснил ему, что такое карта и для чего  она  служит,  почти  дословно
повторив то, что мне когда-то говорил Виталис.
   Маттиа внимательно слушал, глядя мне в глаза.
   - Для этого надо уметь читать.
   - Понятно. А разве ты не умеешь читать?
   - Нет.
   - Хочешь научиться?
   - Очень!
   - Ну что ж, я тебя выучу.
   Так как я уже развязал свой мешок, мне пришла в  голову  мысль  осмотреть
его содержимое. К тому же мне очень хотелось показать Маттиа свои сокровища,
и я высыпал все на траву.
   У меня оказалось три полотняных рубашки, три пары чулок, пять  платков  -
все в полной исправности, и пара немного  поношенных  башмаков.  Маттиа  был
поражен моим богатством.
   - А что у тебя есть? - спросил я.
   - Скрипка и то, что на мне.
   - Ну что ж, поделим все пополам, раз мы с тобой товарищи:  у  тебя  будут
две рубашки, две пары чулок и три носовых платка.  Но  зато  и  мешок  будем
нести поочередно. Согласен?
   Теперь, когда я снова сделался артистом,  я  решил,  что  мне  необходимо
принять соответствующий вид; поэтому я открыл шкатулку  Этьеннеты  и  достал
оттуда ножницы.
   - Пока я буду приводить в порядок штаны, - обратился я к Маттиа, - ты мне
сыграешь на скрипке.
   - С удовольствием.
   И, взяв скрипку, он заиграл.
   В это время я храбро вонзил ножницы в штаны немного ниже колен и принялся
их резать. Это были прекрасные штаны, из такого же серого сукна, как жилет и
куртка. Помнится, я был очень доволен, когда Акен мне их подарил.  Я  совсем
не думал, что порчу их обрезая, - напротив, мне  казалось,  что  теперь  они
станут еще лучше.
   Сперва я слушал Маттиа и резал штаны, но вскоре отставил ножницы  и  весь
обратился в слух. Маттиа играл почти так же хорошо, как Виталис.
   - Кто тебя выучил играть на скрипке? - спросил я.
   - Никто, и все понемногу. Главное, я сам постоянно упражнялся.
   - А кто выучил тебя нотам?
   - Я не знаю нот, я играю по слуху.
   - Тогда я научу тебя играть по нотам.
   - Ты, должно быть, знаешь все на свете?
   - Ну еще бы! Ведь я глава труппы.
   Мне тоже захотелось показать Маттиа, как я умею играть.  Я  взял  арфу  и
запел свою неаполитанскую песенку.
   Тогда Маттиа, не желая оставаться в долгу, громко выразил свое одобрение.
Но нельзя было дольше терять время на  взаимные  комплименты  и  играть  для
собственного удовольствия - надо было подумать о том,  чтобы  заработать  на
ужин и на ночлег.
   Я завязал мешок, и Маттиа надел  его  себе  на  плечи.  Теперь  в  первой
попавшейся на пути деревне мы должны были устроить первое выступление  нашей
труппы.
   -  Научи  меня  твоей  песенке,  -  попросил   Маттиа.   -   Я   попробую
аккомпанировать тебе на скрипке. У нас должно хорошо получиться.
   Когда  мы  пришли  в  деревню  и  стали  искать  подходящее   место   для
представления, мы увидели через открытые ворота одной  фермы,  что  двор  ее
полон разряженных людей. У всех были цветы, перевязанные лентами: у мужчин -
в петлицах, у женщин - приколотые  к  поясам.  Очевидно,  здесь  происходила
свадьба. Мне пришла в голову мысль, что эти люди будут очень рады музыкантам
и, вероятно, захотят потанцевать. Тогда я тотчас же в сопровождении Маттиа и
Капи вошел во двор. Держа шляпу в  руке  и  сделав  большой  поклон  (поклон
Виталиса),  я  предложил  наши  услуги  первому  попавшемуся  мне  на  глаза
крестьянину.
   Толстый парень с  красным,  как  кирпич,  лицом,  в  туго  накрахмаленном
воротничке, доходившем ему до ушей, добродушно улыбнулся. Он мне  ничего  не
ответил, но, повернувшись, засунул оба  пальца  в  рот  и  так  пронзительно
свистнул, что Капи испугался.
   - Эй вы там! - закричал он. - Что вы думаете насчет музыки? К нам явились
музыканты.
   - Музыку, музыку! - закричали мужчины и женщины.
   - По местам для кадрили!
   И в несколько минут танцоры  расположились  посреди  двора,  разогнав  по
сторонам испуганную домашнюю птицу.
   - Умеешь ли ты играть кадриль? - спросил я шепотом по-итальянски Маттиа.
   - Да.
   И он наиграл мне ее на скрипке. Оказалось, что я тоже ее  знал.  Мы  были
спасены.
   Из  какого-то  сарая  выкатили  двухколесную  тележку,  поставили  ее  на
возвышение и заставили нас влезть на нее.
   Хотя мы с Маттиа никогда  не  играли  вместе,  мы  недурно  справились  с
кадрилью. Правда, наши слушатели не были требовательны и не обладали  тонким
слухом.
   - Не играет ли кто-нибудь из вас на корнете? -  спросил  нас  краснощекий
толстяк.
   - Я, - ответил Маттиа. - Но у меня его нет.
   - Я вам сейчас достану. Скрипка хороша, но слишком уж нежна.
   - Разве  ты  играешь  и  на  корнет-а-пистоне11?  -  опять  по-итальянски
обратился я к Маттиа.
   - И на трубе, и на флейте, и на всем, на чем можно играть.
   Маттиа  оказался  настоящим  сокровищем.   Вскоре   корнет-а-пистон   был
принесен, и мы снова принялись играть кадрили, польки,  вальсы,  но  главным
образом кадрили. Мы играли  без  передышки  до  самой  ночи.  Мне  это  было
нетрудно, но Маттиа, утомленный  путешествием  и  долгими  лишениями,  очень
устал. По временам он бледнел,  как  будто  ему  становилось  дурно.  Но  он
продолжал играть, изо всех сил дуя в  трубу.  Наконец  не  только  я,  но  и
невеста заметила его бледность.
   - Довольно, - объявила она, - малыш устал. Теперь раскошеливайтесь.
   - Если вы позволите, - сказал я, соскочив с тележки, - я  поручу  сделать
сбор нашему кассиру.
   И я бросил шляпу Капи, который взял ее в зубы. Капи много хлопали  за  то
изящество, с каким он раскланивался, собирая деньги. Но что было еще  лучше,
ему давали помногу. Я шел за ним и видел, как  серебряные  монеты  падали  в
шляпу. Последнюю монету - пять франков - положил жених.
   Какое счастье! Но это  было  не  все.  Нас  пригласили  в  кухню,  хорошо
угостили и положили спать в риге, на соломе.
   На следующий день, когда мы покидали этот гостеприимный дом, наш  капитал
равнялся двадцати восьми франкам.
   - Это благодаря тебе мы столько заработали, мой милый Маттиа, - сказал  я
своему товарищу. - Я один не мог бы заменить целый оркестр.  Оказывается,  я
поступил не так уж глупо, взяв тебя в свою труппу.
   С двадцатью восемью франками в кармане  мы  чувствовали  себя  настоящими
богачами и,  когда  пришли  в  следующую  деревню,  могли  спокойно  сделать
некоторые  необходимые  покупки.  Во-первых,  я  купил  у  торговца  железом
корнет-а-пистон, стоивший три  франка.  Он,  конечно,  был  не  новый  и  не
красивый, но после того как мы его вычистили, стал хоть куда. Затем я  купил
красные ленты для чулок и старый солдатский мешок для Маттиа.
   Мы поделили вещи поровну и разложили их в два мешка, а затем  отправились
дальше.
   Дела наши шли отлично. После покупок у нас осталось  еще  около  двадцати
франков. Наш репертуар был настолько разнообразен, что мы могли по нескольку
дней жить в одном и том же месте. За это время мы так подружились с  Маттиа,
что чувствовали себя вдвоем очень хорошо.
   - Знаешь, - говорил он мне смеясь, -  такой  хозяин  труппы,  как  ты,  -
просто чудо. Ты даже не дерешься!
   - Значит, ты доволен?
   - Доволен ли я? Да с тех пор как я покинул родину, я первый раз  в  жизни
не мечтаю о больнице!
   Наши успехи окрылили меня и внушили мне новые  планы.  Прийти  к  матушке
Барберен только за тем, чтобы обнять ее,  казалось  мне  недостаточным.  Мне
хотелось чем-нибудь отблагодарить ее за заботы обо мне. Теперь, когда я стал
зарабатывать, я мог сделать ей подарок. Но какой? Я  недолго  думал.  Только
один подарок мог осчастливить ее и обеспечить ее старость: эта корова взамен
ее любимой Рыжухи.
   Какая радость была бы для матушки Барберен, если б я подарил ей корову, и
в то же время какая это была бы радость для меня! Но  сколько  может  стоить
корова? Об этом я и понятия не имел. К счастью, узнать это было нетрудно.  В
харчевнях нам приходилось часто встречаться с торговцами рогатым скотом.  Но
когда я обратился с вопросом к одному погонщику волов, тот расхохотался  мне
прямо в лицо. Стуча кулаком по столу, он подозвал хозяина харчевни:
   - Знаете ли вы, о чем меня спрашивает этот  маленький  музыкант?  Сколько
стоит корова - не большая. не слишком жирная, но очень хорошая  корова?  Что
еще от нее требуется - она должна быть ученой!
   Раздался взрыв смеха, но меня это ничуть не смутило:
   - Она должна давать хорошее молоко и не слишком много есть.
   - А может быть, нужно, чтобы она позволила себя водить  на  веревке,  как
твоя собака?
   После того как он вдоволь нахохотался и истощил свои остроты, он  вступил
со  мной  в  деловой  разговор.  Оказывается,  у  него  имелась  на  примете
подходящая корова: смирная, которая давала много густого молока и  почти  не
требовала корма. Если я выложу на стол пятьдесят  экю12,  эта  корова  будет
моей.
   Пятьдесят экю составляло сто пятьдесят франков, а до такой суммы мне  еще
не хватало очень много.
   Сможем ли мы ее заработать? Если нам будет везти так, как сейчас,  сможем
постепенно скопить полтораста франков. Но на это требовалось время. Тогда  у
меня в голове родилась новая мысль. Что,  если  вместо  Шаванона  мы  пойдем
сперва в Варс и за это время еще подработаем?
   Утром я поделился своей новой идеей с Маттиа, который не возражал.
   - Пойдем в Варс, - согласился он. - Мне любопытно посмотреть рудники, и я
не прочь побывать там.
   ГЛАВА II. ЧЕРНЫЙ ГОРОД.
   Варс  расположен  на  склоне  горы,  спускающейся  к  Средиземному  морю.
Расстояние от Парижа до Варса очень большое: пятьсот-шестьсот километров  по
прямой линии. Для нас оно оказалось в двое длиннее, так как  мы  заходили  в
различные города и села, где могли рассчитывать на хорошую выручку.
   Почти три месяца ушло у нас на этот путь, но когда мы подошли к Варсу,  я
с радостью убедился, что мы  не  даром  потратили  время:  в  моем  кошельке
оказалось сто двадцать восемь франков. Для покупки коровы не  хватало  всего
двадцати двух франков.
   Маттиа был доволен не меньше меня и гордился тем, что принимал участие  в
заработке такой большой суммы. Надо сознаться, что без него,  в  особенности
без его корнета, мы с Капи никогда не собрали бы столько  денег.  Теперь  мы
уже не сомневались, что по дороге из Варса в Шаванон заработаем  недостающие
нам двадцать два франка.
   Мы пришли в окрестности Варса около трех часов  пополудни.  Яркое  солнце
сияло в чистом небе, но по мере того как мы продвигались вперед, день как бы
начал меркнуть. Между небом и землей нависло густое облако дыма. Еще задолго
до того как мы вошли в город, мы услышали мощный рев  вентиляторов,  похожий
на шум моря, и глухие удары гидравлического молота.
   Я знал, что дядя Алексиса работал в Варсе  шахтером,  но  адреса  его  не
имел. Придя в город, я поспешил  навести  справки.  Оказалось,  что  он  жил
недалеко от шахты, на грязной, извилистой улице, круто спускавшейся  к  реке
Дивоне. Когда я подошел к его  дому  и  спросил  о  нем,  какая-то  женщина,
стоявшая у двери, довольно недружелюбно ответила мне, что он вернется  домой
не раньше шести часов. Тогда мы решили идти к шахте и встретить  Алексиса  и
его дядю после окончания работ.
   Нам показали галерею, через которую рабочие выходят из шахты, и мы  стали
ожидать Алексиса у выхода. Через несколько минут  после  того,  как  пробило
шесть часов, я заметил в темной глубине галереи какие-то  маленькие,  тускло
светящиеся огоньки, которые быстро увеличивались.  Это  выходили  шахтеры  с
лампочками в руках. Они шли медленно, тяжелой  походкой,  как  будто  у  них
болели колени; впоследствии, когда я сам поработал в шахте, я понял,  отчего
это происходит. Лица их были  черны,  как  у  трубочистов,  одежда  и  шапки
покрыты угольной пылью и  мокрой  грязью.  Каждый,  проходя  через  ламповое
отделение, вешал свою лампу на гвоздь. Я очень  внимательно  всматривался  в
лица выходящих, но так и не увидел среди них Алексиса. Если  бы  он  сам  не
бросился мне на шею. я ни за что не узнал бы его. Покрытый с головы  до  ног
угольной пылью, он совсем не походил на моего товарища,  бегавшего  когда-то
по дорожке сада в чистой  рубашке  с  засученными  рукавами  и  расстегнутым
воротом, позволявшим видеть его белую шею.
   - Это Реми, - обратился он к мужчине лет сорока, шагавшему рядом с ним.
   У мужчины было такое же  открытое  и  доброе  лицо,  как  у  Акена,  -  и
неудивительно, потому что они были родные братья.
   Я понял, что это и есть дядя Гаспар.
   - Мы уже давно поджидаем тебя, - ласково обратился он ко мне.
   - Уж очень длинная дорога от Парижа до Варса!
   - А ноги твои коротки, - засмеялся он Капи выражал свою радость тем,  что
тянул зубами
   Алексиса за рукав куртки.
   Я познакомил дядю Гаспара с Маттиа и объяснил  ему,  что  это  мой  друг,
большой любитель музыки.
   - Поболтайте друг с другом, мальчики, вам есть о чем поговорить, а я  тем
временем побеседую с этим молодым музыкантом, - сказал дядя Гаспар, указывая
на Маттиа.
   И действительно, нам столько  нужно  было  сказать  друг  другу,  что  не
хватило бы и целой недели. Алексис интересовался нашим путешествием,  а  мне
хотелось узнать, как он приспособился к  новой  жизни.  Мы  перебивали  друг
друга вопросами, не успевая отвечать.
   Шли мы очень медленно, и другие шахт„ры, возвращавшиеся  домой,  обгоняли
нас. Когда мы подошли к дому, дядя Гаспар сказал:
   - Мальчики, идемте ужинать к нам,
   Приглашение дяди  Гаспара  доставило  мне  большое  удовольствие.  Должен
признаться, что я был счастлив не только от того, что мог провести  вечер  с
Алексисом, но и оттого, что надеялся  хорошо  и  сытно  поесть.  Со  времени
нашего ухода из Парижа мы все время питались кое-как: то  сухой  коркой,  то
ломтем хлеба. И хотя у нас имелось достаточно денег  и  мы  могли  прекрасно
пообедать в любой харчевне, мы этого не  делали,  так  как  соблюдали  самую
строгую экономию, откладывая деньги на покупку коровы.
   К моему великому разочарованию, попировать в этот вечер нам  не  удалось.
Правда, мы сидели за столом, сидели не на земле, а на стульях,  но  горячего
не было, и ужин продолжался недолго.
   - Ты ляжешь спать вместе с Алексисом, - обратился ко мне дядя Гаспар, - а
Маттиа мы устроим в сарае, на сене.
   Вечер и добрую половину ночи мы с Алексисом проговорили.
   Дядя Гаспар работал забойщиком в  шахте,  а  Алексис  -  его  откатчиком.
Вырубленный из земли уголь погружали  в  вагонетку,  и  Алексис  должен  был
катить вагонетку по рельсам до того места, где ее  прикрепляли  к  канату  и
подъемной машиной поднимали наверх.
   Несмотря на то что Алексис совсем  недавно  стал  работать  шахтером,  он
очень любил эту работу и гордился своей шахтой.  По  его  словам,  она  была
самой  красивой  и  замечательной  шахтой  во  всей  округе.  Видя,  что   я
внимательно его слушаю, он с жаром стал описывать мне ее устройство.
   Рассказ  Алексиса  возбудил  во  мне  сильнейшее  любопытство  и  желание
спуститься в шахту. Но когда  на  следующее  утро  я  сказал  об  этом  дяде
Гаспару, тот ответил, что в шахту пускают лишь тех, кто там работает.
   - Если ты вздумаешь стать шахтером, - прибавил он, смеясь, - то это легко
устроить. В конце концов, работа не хуже  всякой  другой,  а  для  тех,  кто
боится дождя и грома, как раз подходящая. Во всяком случае, это много лучше,
чем бродить по большим дорогам. Ты станешь жить вместе с Алексисом. Ну  как,
по рукам? И для Маттиа мы найдем что-нибудь подходящее.
   Но ведь я пришел в Варс не для того, чтобы стать шахтером,  у  меня  были
совсем иные намерения. Однако обстоятельства сложились так, что мне пришлось
вскоре испытать на себе все ужасы, страхи и опасности, которые  выпадают  на
долю шахтеров.
   ГЛАВА III. ОТКАТЧИК.
   Накануне того дня, когда я собрался уходить из  Варса,  Алексис  вернулся
домой с поврежденной рукой. На него свалился тяжелый кусок каменного угля  и
раздробил ему палец. Ранение  было  не  очень  серьезным,  но  работать  он,
конечно, не мог. Дядя  Гаспар  обычно  легко  мирился  со  всеми  житейскими
неприятностями, и только помеха в работе могла вывести  его  из  равновесия.
Услыхав, что Алексис не сможет работать несколько дней, он  вышел  из  себя.
Кто будет его откатчиком во время болезни Алексиса? Заменить  Алексиса  было
некому. Если бы еще дело шло о том, чтобы найти  другого  откатчика  на  его
место, он бы нашел кого-нибудь, но взять заместителя на несколько дней  было
совершенно невозможно. Людей не хватало, в особенности  детей.  Дядя  Гаспар
был сильно огорчен, так как без откатчика он тоже не  мог  работать,  а  его
средства не позволяли ему  отдыхать.  Я  понимал  причину  его  огорчения  и
считал, что должен ему отплатить за оказанное нам гостеприимство. Поэтому  я
спросил, трудно ли быть откатчиком.
   - Ничего не может быть легче. Надо катить вагонетку по рельсам.
   - А она тяжелая?
   - Не очень, раз Алексис возит ее.
   - Если Алексис может с ней справиться, значит и я могу?
   - Конечно, можешь, если захочешь.
   - Хочу, раз это вам нужно.
   - Ты славный мальчуган, и завтра мы с тобой спустимся в  шахту.  Ты  меня
здорово выручишь, но это  может  быть  полезным  и  для  тебя.  Если  работа
окажется тебе по душе, то, право, гораздо лучше работать, чем  бродяжничать.
Во всяком случае, волков там нет.
   А что будет с Маттиа, пока  я  буду  работать  в  шахте?  Не  мог  же  он
оставаться на иждивении дяди Гаспара!
   Поэтому я предложил ему вместе с Капи давать представления в окрестностях
Варса. Маттиа охотно согласился.
   - Я буду очень рад, если заработаю тебе денег на  корову,  -  ответил  он
смеясь.
   За эти три месяца, которые Маттиа прожил на  свежем  воздухе,  он  сильно
изменился и совсем не походил на прежнего несчастного, умиравшего  с  голоду
мальчика Еще меньше походил он на того уродца, с  которым  я  встретился  на
чердаке у Гарафоли. Голова его больше не  болела  Солнце  и  вольный  воздух
вернули ему здоровье и жизнерадостность.  Во  время  нашего  путешествия  он
всегда был бодр и весел и нередко поддерживал  меня  в  минуты  усталости  и
грусти.
   На следующее утро мне дали рабочую одежду Алексиса.  Я  в  последний  раз
посоветовал Маттиа и Капи быть как можно благоразумнее и последовал за дядей
Гаспаром.
   - Внимание! - сказал он, передавая мне лампу. - Ступай  за  мной,  но  не
спускайся с одной ступени, прежде чем не нащупаешь другую.
   Мы вошли в галерею; он шел впереди, я сзади.
   - Если ты поскользнешься  на  лестнице,  старайся  удержаться,  чтобы  не
упасть. Помни, здесь очень глубоко.
   Я не нуждался  в  этих  наставлениях  -  я  и  без  того  был  достаточно
настороже, потому что неприятно и жутко покидать дневной свет и  погружаться
во мрак на такую глубину. Я инстинктивно обернулся назад.  Мы  уже  довольно
далеко прошли по галерее, и свет в Конце  этого  длинного  черного  коридора
казался белым Шаром, как луна  на  темном,  беззвездном  небе-  Лестница,  -
предупредил меня дядя Гаспар.
   Перед нами зияла черная пропасть;  в  ее  бездонной  глубине  я  различал
колеблющиеся огоньки ламп, которые по мере удаления все уменьшались. То были
лампочки рабочих, раньше нас спустившихся в шахту. Отголоски их  разговоров,
как глухое ворчанье, доносились до нас вместе с теплым воздухом. Воздух этот
имел какой-то странный запах - нечто вроде смеси эфира с уксусной эссенцией.
Одна лестница следовала за другой.
   - Вот мы достигли первого этажа, - заметил дядя Гаспар.
   Мы находились в галерее  с  каменными  стенами  и  сводчатыми  потолками.
Высота свода была чуть повыше человеческого роста, но были такие места, где,
для того чтобы пройти, приходилось наклоняться.
   - Это от давления грунта, - объяснил мне  дядя  Гаспар.  -  Гора  повсюду
изрыта, земля  оседает  и,  когда  ее  давление  слишком  сильно,  разрушает