лометрах от того места, где мы  отдыхали;
и вот по направлению к этой  деревне  и  мчалась  теперь  наша  корова.  Она
влетела туда, конечно, прежде нас, и мы издали увидели, что люди  преградили
ей путь и схватили ее. Тогда мы немного замедлили бег; корова не потеряется,
ее остановили  и  отдадут  нам,  когда  мы  придем.  По  мере  того  как  мы
приближались, толпа вокруг коровы росла, и когда мы подошли к ней, здесь уже
было человек двадцать мужчин, женщин  и  детей,  которые  что-то  обсуждали,
посматривая на нас.
   Я воображал, что мне стоит только сказать, что я владелец коровы, как мне
ее отдадут. Но вместо этого крестьяне окружили нас и начали задавать  вопрос
за вопросом: откуда мы идем? Где мы взяли корову? Наши чистосердечные ответы
их, однако, не убедили, и некоторые стали говорить, что корова,  безусловно,
украдена и что до выяснения дела нас следует отвести в тюрьму.
   От страха,  который  внушало  мне  слово  "тюрьма",  я  побледнел,  начал
запинаться, а так как от бега запыхался, то и не мог ничего сказать  в  свое
оправдание.  Между  тем  появился  полицейский.  В  нескольких  словах   ему
рассказали, в чем дело. Наши объяснения показались ему подозрительными, и он
заявил, что задержит корову, а нас отведет в тюрьму.
   Я хотел возражать, Маттиа тоже хотел что-то сказать, но полицейский грубо
оборвал нас. Тогда, вспомнив о той сцене, которая  произошла  у  Виталиса  с
полицейским Тулузы, я велел Маттиа замолчать.
   Вся деревня шла за  нами  до  того  места,  где  находилась  тюрьма.  Нас
окружили со всех сторон, толкали, ругали и, вероятно, не будь  полицейского,
охранявшего нас, побили бы камнями как воров и преступников.
   Тюремный сторож подвел нас к  двери,  запертой  большим  замком  и  двумя
железными засовами, и открыл ее.
   Затем нас обыскали, отобрали  деньги,  ножи,  спички,  после  чего  дверь
камеры закрылась  с  ужасающим  скрипом.  Мы  были  в  тюрьме.  Надолго  ли,
неизвестно! Когда я мысленно задал себе этот вопрос, Маттиа подошел  ко  мне
и, наклоняя голову, сказал:
   - Бей меня, бей по голове, бей изо всей силы за мою глупость!
   - Ты сделал глупость, а я тебя не остановил, следовательно,  я  такой  же
дурак, как ты,
   - Я хочу, чтобы ты меня побил, мне  будет  не  так  горько.  Бедная  наша
корова! Бедная корова! - И он заплакал.
   Пришлось утешать его. Я объяснил ему, что наше положение не так уж плохо.
Мы сумеем доказать, что не украли, а купили корову. У нас есть  свидетель  -
ветеринар из Юсселя.
   - А если нас обвинят в том, что мы купили корову на краденые деньги,  как
мы докажем, что они нами заработаны?
   Маттиа был прав.
   - Затем, - говорил Маттиа, продолжая плакать, - если мы  даже  выйдем  из
этой тюрьмы и нам вернут корову, можем ли мы быть уверены в том, что  найдем
матушку Барберен?
   - А почему мы ее не найдем?
   - С тех пор как ты с ней расстался, она могла умереть.
   Я был поражен в самое сердце этим предположением. И в самом деле: матушка
Барберен могла умереть. Хотя я находился в  том  возрасте,  когда  с  трудом
веришь в смерть, но уже знал по опыту, что можно потерять любимого человека.
Разве я не потерял Виталиса?
   - Почему ты раньше не говорил этого? - спросил я.
   - Потому что, когда я счастлив, в моей дурацкой голове бывают одни только
радостные мысли, а когда я несчастлив - одни только грустные. А  я  был  так
счастлив, что мы подарим корову матушке Барберен, что больше  ни  о  чем  не
думал.
   - У меня такая же дурацкая голова, как у тебя, милый Маттиа. Так же,  как
ты, я был вне себя от радости.
   - Ах, наша корова! - плача, восклицал Маттиа. - Бедная наша корова!
   Потом он вскочил и. сильно размахивая руками, продолжал:
   - Что, если матушка Барберен умерла, а гадкий, злой  Барберен  жив?  Что,
если он возьмет нашу корову и заберет тебя самого?
   Без сомнения, крики и угрозы толпы, полицейский, тюрьма  навеяли  на  нас
такие печальные мысли. Но Маттиа горевал не только о нас  -  он  беспокоился
также и о нашей корове.
   - Кто ее покормит, кто ее подоит?
   Несколько часов прошли в этих грустных размышлениях, и чем дальше, тем мы
все сильнее и сильнее отчаивались.
   Я всячески старался утешить Маттиа, говоря, что нас обязательно  допросят
и неизвестно, как еще обернется дело.
   - Ладно, ну а что мы скажем на допросе?
   - Правду?
   Тогда тебя отдадут Барберену или  же  допросят  матушку  Барберен,  чтобы
проверить, не врешь ли ты... И тогда пропал весь сюрприз!
   Дверь с грохотом отворилась, и мы увидели  пожилого  господина  с  седыми
волосами. Его открытое и доброе лицо сразу успокоило нас.
   - Вставайте, паршивцы, и отвечайте господину судье,  -  обратился  к  нам
тюремщик.
   - Хорошо-хорошо, - прервал его судья, - я сейчас допрошу вот этого,  -  и
он пальцем указал на меня. - А вы уведите пока другого;  с  ним  я  поговорю
после.
   Маттиа вышел.
   - Вас обвиняют в краже коровы, - заявил судья, глядя мне прямо в глаза.
   Я ответил, что мы купили эту  корову  в  Юсселе,  на  ярмарке,  и  назвал
фамилию ветеринара, присутствовавшего при этой покупке.
   - Это будет проверено.
   - Очень хорошо. Тогда вы убедитесь, что мы не воры.
   - А для чего вы купили корову?
   -  Чтобы  отвести  ее  в  Шаванон  и  там  подарить  моей   кормилице   в
благодарность за ее любовь и заботы обо мне.
   - Как зовут эту женщину?
   - Матушка Барберен.
   - Не жена ли она того каменщика, который был искалечен в Париже несколько
лет тому назад?
   - Да, сударь.
   - Хорошо, я проверю.
   На эти слова я не откликнулся так радостно, как на  слова  об  юссельском
ветеринаре.
   Видя мое  замешательство,  судья  стал  допытываться,  в  чем  дело...  Я
объяснил ему, что если он будет допрашивать матушку Барберен, то наш сюрприз
не получится, и это меня огорчает. С другой стороны,  я  чувствовал  большую
радость. Если судья собирается  допрашивать  матушку  Барберен,  значит  она
жива. Затем судья сообщил мне  еще  одну  важную  новость;  сам  Барберен  с
некоторых пор находится в Париже. Последнее меня окончательно успокоило, и я
сумел убедить судью ограничиться показаниями одного только ветеринара.
   - А откуда вы взяли деньги на  покупку  коровы?  Он  задал  как  раз  тот
вопрос, которого опасался Маттиа.
   - Мы их заработали.
   - Где и как?
   Тогда я рассказал, как мы прошли от Парижа до Варса и от Варса до  Юсселя
и как по пути зарабатывали и копили деньги.
   - А что вы делали в Варсе?
   Этот вопрос заставил меня приступить к  новому  рассказу.  Когда  мировой
судья услышал, что я был заживо погребен на руднике,  он  остановил  меня  и
спросил мягким, почти дружеским тоном:
   - А кто из вас Реми?
   - Я, господин судья.
   - Как ты это докажешь? Жандарм говорит, что у тебя нет паспорта.
   - Это верно, господин судья.
   - Хорошо. Расскажи, как произошла катастрофа в Варсе. Я  читал  о  ней  в
газетах, и ты меня не обманешь. Начинай, я тебя слушаю.
   То, что судья стал говорить мне "ты", придало мне храбрости. Я видел, что
он настроен благожелательно.
   Когда я закончил свой рассказ, судья долго  смотрел  на  меня  добрыми  и
растроганными глазами. Я уже воображал, что он немедленно нас освободит,  но
этого не случилось. Он  ушел,  не  сказав  мне  ни  слова.  Вероятно,  пошел
допрашивать Маттиа, чтобы узнать, совпадают ли наши показания.
   Я довольно долго оставался в раздумье один. Наконец судья вернулся вместе
с Маттиа.
   - Я наведу справки в Юсселе,  и  если,  как  я  надеюсь.  ваши  показания
подтвердятся, вы завтра утром будете освобождены.
   - А как же наша корова? - спросил Маттиа.
   - Вам ее вернут.
   - Я не об этом хотел спросить, - ответил Маттиа.  -  Кто  ее  покормит  и
подоит?
   - Не беспокойся, мальчуган. Теперь Маттиа вполне успокоился.
   - Когда подоят нашу корову, нельзя ли нам дать немного молока? - попросил
он. - Мы бы славно поужинали.
   После ухода судьи я сообщил Маттиа две важные новости, которые  заставили
меня забыть о том, что  я  нахожусь  в  тюрьме:  матушка  Барберен  жива,  а
Барберен в Париже.
   - Наша корова торжественно войдет в Шаванон! - воскликнул Маттиа.
   И от радости он начал плясать и петь Увлеченный его веселостью, я схватил
его за руки, а Капи вскочил на задние лапки и начал прыгать между  нами.  Мы
подняли  такой  шум,  что  напугали  тюремного   сторожа,   который   пришел
посмотреть, не взбунтовались ли мы.
   Он приказал нам замолчать. Но говорил  с  нами  уже  не  так  грубо,  как
раньше. Мы решили, что наше положение не так уж  плохо,  и  вскоре  получили
этому подтверждение. Сторож не замедлил вернуться к нам  с  большой  крынкой
молока - молока от нашей коровы. Но это было не все.  Вместе  с  крынкой  он
принес большой ломоть белого хлеба и кусок холодной телятины,  которые,  как
он сказал, послал нам судья. Никогда, вероятно, с заключенными не обращались
так хорошо. Уплетая телятину и запивая ее молоком, я изменил свое  мнение  о
тюрьме. Положительно, в ней было совсем не плохо! Таково же  было  и  мнение
Маттиа.
   - Бесплатные еда и ночлег, - сказал он смеясь. - Нам здорово повезло!
   Мне захотелось его попугать:
   - А если ветеринар умер, кто будет свидетелем?
   - Печальные мысли приходят в голову только тогда, когда ты  несчастен,  а
сейчас для этого неподходящий момент, - ответил он мне, не рассердившись.
   ГЛАВА IX. МАТУШКА БАРБЕРЕН.
   Мы неплохо переночевали в  тюрьме,  во  всяком  случае,  нам  приходилось
проводить гораздо менее приятные ночи под открытым небом.
   - Я видел во сне, как мы приводим корову, - сказал мне Маттиа.
   - И я тоже.
   В восемь часов утра дверь камеры отворилась. Вошел судья в  сопровождении
нашего друга ветеринара, который приехал сам, чтобы убедиться в том, что нас
освободили. Судья не ограничился присланным нам накануне обедом - он передал
мне красивую гербовую бумагу:
   - Нельзя путешествовать без документов по большим дорогам.  Вот  паспорт,
который я получил для вас у мэра. Отныне он будет вашей  охранной  грамотой.
Счастливого пути, ребята!
   Он пожал нам руки, а ветеринар расцеловал нас обоих.
   Мы входили в эту деревню в довольно плачевном и  жалком  состоянии,  зато
выходили из нее торжествующие, гордо подняв голову и  ведя  на  поводу  нашу
корову. Стоявшие у своих домов крестьяне провожали нас ласковыми взглядами.
   Мы скоро дошли до той деревни, где я когда-то ночевал с Виталисом.  Когда
мы проходили по деревенской улице, мимо того дома, где Зербино стащил  хлеб,
мне пришла в голову мысль, которой я поспешил поделиться с Маттиа.
   - Помнишь, я обещал угостить тебя блинами  у  матушки  Барберен?  Но  для
блинов необходимо иметь масло, муку и яйца.
   - Это, должно быть, чертовски вкусно!
   - Ужасно вкусно, ты увидишь. Их свертывают в трубочку и запихивают в рот.
Но, вероятно, у матушки Барберен нет ни муки, ни  масла  -  ведь  она  очень
бедная. Как ты думаешь, будет хорошо, если мы ей все это принесем?
   - Замечательная мысль!
   - Тогда держи корову, но смотри не выпусти ее. Я пойду в  лавочку,  куплю
муки и масла. Яиц лучше не брать, мы можем их  разбить  по  дороге.  Если  у
матушки Барберен их нет, она займет у кого-нибудь.
   Я пошел в лавку и купил все необходимое, а затем мы снова  отправились  в
путь.
   Я не хотел утомлять корову, и все же, торопясь поскорее прийти,  невольно
ускорял шаг. Оставалось десять  километров,  потом  восемь,  потом  шесть...
Странное дело, теперь, когда я шел к матушке Барберен, дорога  казалась  мне
длиннее, чем в тот день, когда я от нее уходил. Я  был  страшно  взволнован,
лихорадочно возбужден и поминутно смотрел на часы.
   - Не правда ли, какая красивая местность? - спрашивал я Маттиа.
   - Да, деревья не заслоняют вида.
   - Когда мы с холма спустимся к Шаванону, ты там увидишь чудесные деревья:
дубы и каштаны.
   - А каштаны на них есть?
   - Еще бы! А во дворе у матушки Барберен есть кривое грушевое  дерево,  на
котором удобно ездить верхом. На нем растут большие груши - вот  такие...  и
очень вкусные! Да ты сам увидишь.
   Что бы я ни описывал ему, я каждый раз повторял:  "сам  увидишь".  Я  был
искренне убежден, что веду Маттиа в страну чудес. И в самом деле, разве  она
не была такой для меня? Ведь там мои глаза в первый раз увидели свет, там  я
начал свою сознательную  жизнь,  там  я  был  счастлив  и  любим.  Мне  живо
вспомнились мои детские  годы,  и  я  невольно  сравнивал  их  с  горестями,
страданиями и приключениями моей тяжелой бродячей жизни. Радость все  больше
охватывала меня, по мере того как мы  подходили  к  деревне.  Воздух  родной
деревни опьянял меня.  Я  все  видел  в  розовом  свете.  Все  мне  казалось
прекрасным!
   Наконец мы пришли на  верхушку  холма,  откуда  начинается  спуск  и  где
многочисленные тропинки ведут к Шаванону мимо домика матушки Барберен.
   Сделав несколько шагов, мы дошли до того места, где я попросил у Виталиса
позволения присесть, чтобы посмотреть  в  последний  раз  на  домик  матушки
Барберен.
   - Держи веревку, - сказал я Маттиа.
   Одним прыжком я вскочил на вал. Ничего не изменилось в нашей долине - она
выглядела, как прежде. Между двумя группами деревьев я различил крышу домика
матушки Барберен. Из  трубы  поднималась  прямо  к  небу  тоненькая  струйка
желтого дыма.
   - Матушка Барберен дома! -  воскликнул  я.  Легкий  ветерок  пробежал  по
деревьям и, коснувшись струйки дыма, пахнул им мне прямо в  лицо.  Этот  дым
имел запах листьев дуба. Тогда глаза мои наполнились слезами и,  соскочив  с
вала, я обнял Маттиа. Капи бросился на меня, я  взял  его  на  руки  и  тоже
поцеловал. А Маттиа стал целовать морду коровы.
   - Давай скорее спускаться, - сказал я.
   - Если матушка Барберен дома, то как же мы устроим ей сюрприз? -  спросил
Маттиа.
   - Ты войдешь  один  и  скажешь,  что  привел  ей  корову,  присланную  ей
неизвестным, а когда она тебя спросит, кто этот неизвестный, - появлюсь я.
   - Как жаль, что мы не можем устроить торжественный вход с  музыкой!  Было
бы замечательно.
   - Маттиа, не дури!
   - Не беспокойся, второй раз я не сделаю такой глупости. Но  если  бы  эта
дикарка любила музыку, звуки фанфары были бы сейчас очень кстати.
   Когда мы очутились на одном из поворотов дороги, находящемся как раз  над
домиком матушки Барберен, мы увидели на дворе белый чепчик. Это была матушка
Барберен. Она открыла калитку и, выйдя на дорогу, направилась к деревне.
   Я указал Маттиа на нее.
   - Она уходит! А как же наш сюрприз? - спросил он.
   - Придумаем что-нибудь другое.
   - Что же?
   - Не знаю.
   - Окликнем ее!
   Искушение было велико, но я устоял. Я столько времени мечтал о  сюрпризе,
что не мог теперь от него отказаться.
   Мы быстро подошли к калитке моего родного домика, и я вошел в нее так же,
как входил много раз прежде.
   Зная привычки матушки Барберен, я был уверен в том. что  калитка  закрыта
только на щеколду и что мы сможем беспрепятственно войти в  дом.  Но  прежде
всего нужно было поставить в хлев корову. Я нашел хлев таким  же,  каким  он
был когда-то, только сейчас в нем хранился  хворост.  Я  позвал  Маттиа,  мы
сложили хворост в угол и привязали корову к стойлу.  Все  это  мы  проделали
очень быстро, потому что запас хвороста у матушки Барберен был невелик.
   - Теперь, - обратился я к Маттиа, - войдем в дом.  Я  сяду  в  уголок,  у
печки. Как только скрипнет калитка, ты спрячешься за кровать вместе с  Капи,
и она увидит только меня. Представляешь себе, как она будет рада!
   Так мы и сделали.
   Мы вошли в дом. Я уселся у очага, на том самом месте, где провел  столько
зимних вечеров.  Свои  длинные  волосы  я  спрятал  под  воротник  куртки  и
свернулся клубком, стараясь как можно больше походить  на  прежнего  Реми  -
маленького Реми матушки Барберен.
   Отсюда калитка была хорошо видна, и потому я мог не бояться, что  матушка
Барберен появится неожиданно. Я стал осматриваться вокруг. Мне казалось, что
я покинул этот дом только вчера. Ничто здесь  не  изменилось,  все  было  на
старых местах. Даже бумага, которой было заклеено разбитое мной стекло, была
та же, только сильно пожелтевшая и закопченная.  Если  бы  я  мог  сойти  со
своего места, я бы с удовольствием посмотрел  поближе  на  каждую  вещь,  но
матушка Барберен могла вернуться с минуты на минуту, и  мне  следовало  быть
настороже. Вдруг я увидел белый чепчик, и в то же время заскрипела калитка.
   - Прячься скорее! - шепнул я Маттиа. И съежился насколько мог.
   Дверь отворилась. Уже с порога матушка Барберен заметила меня.
   - Кто там? - спросила она.
   Я смотрел на нее, ничего не отвечая, и она так же молча смотрела на меня.
   Вдруг руки ее задрожали.
   - Боже мой, - пробормотала она, - боже мой. неужели это Реми?
   Я вскочил, бросился к ней и крепко обнял ее:
   - Матушка!
   - Мальчик мой! Это мой мальчик! Нам  потребовалось  немало  времени,  для
того чтобы успокоиться и перестать плакать.
   - Если бы я постоянно не думала о тебе, то ни за что не узнала  бы  тебя.
Как ты изменился, окреп и вырос!
   Сопенье Маттиа напомнило мне о  том,  что  он  сидит  за  кроватью,  и  я
окликнул его. Он подошел.
   - А вот мой брат, Маттиа.
   - Значит, ты нашел своих родителей? - воскликнула матушка Барберен.
   - Нет, это мой товарищ и друг. которого я так называю, а вот Капи -  тоже
мой товарищ и друг. Капи. поздоровайся с матушкой Барберен!
   Капи вскочил на задние лапы и, прижав лапку к груди, важно поклонился.
   Это очень рассмешило матушку Барберен и окончательно осушило ее слезы.
   Маттиа, который не был так расстроган. как я, знаком напомнил мне о нашем
подарке.
   - Пойдем во двор. -  обратился  я  к  матушке  Барберен.  -  Мне  хочется
посмотреть на кривую грушу, я о ней часто рассказывал Маттиа.
   - Ты можешь также пойти посмотреть на свой садик, я его сохранила  в  том
виде, как ты его насадил. Я всегда верила, что ты вернешься.
   - А мои земляные груши понравились тебе?
   - Значит, это ты сделал тогда мне такой подарок? Я  так  и  подумала.  Ты
всегда любил делать сюрпризы. Момент был подходящий.
   - А хлев? - спросил я. - Изменился ли он с тех пор, как не стало  Рыжухи?
Бедняжка, так же как я, не хотела отсюда уходить.
   - Хлев все тот же. Теперь я складываю туда хворост. Мы находились как раз
перед хлевом, и матушка Барберен толкнула дверь. Наша корова, решив, что  ей
принесли поесть, замычала.
   - Корова! Корова в хлеву! - воскликнула матушка Барберен.
   Тогда, не в силах более сдерживаться, мы с Маттиа расхохотались.  Матушка
Барберен с удивлением смотрела на нас. Но появление в хлеву коровы было  для
нее такой неожиданностью, что, несмотря на наш смех, она ничего не поняла.
   - Это подарок! - воскликнул я. - Наш подарок тебе! Думаю, что он не  хуже
земляных груш, не правда ли?
   - Ох, какой же ты добрый, дорогой  мой  мальчик!  -  воскликнула  матушка
Барберен, целуя меня.
   Затем мы вошли в хлев, чтобы матушка Барберен могла  получше  рассмотреть
корову. Во время этого осмотра она то и  дело  радостно  восклицала:  "Какая
чудесная корова!"
   Вдруг она спросила:
   - Значит, ты разбогател?
   - Конечно, - смеясь, ответил Маттиа.  -  У  нас  осталось  еще  пятьдесят
восемь су.
   Матушка Барберен снова  повторила  свое  восклицание,  но  уже  несколько
иначе:
   - Добрые вы мальчики!
   Тем временем корова продолжала мычать
   - Она просит, чтобы ее подоили, - сказал Маттиа. Я сейчас  же  побежал  в
дом за ведром из белой жести, которое, как я заметил, по-прежнему висело  на
своем  обычном  месте.  По  дороге  я  наполнил  его  водой,  чтобы   вымыть
запылившееся вымя коровы
   Как была счастлива матушка Барберен, когда  увидела,  что  ведро  на  три
четверти наполнилось чудесным пенистым молоком!
   - Я думаю, что эта корова будет  давать  больше  молока,  чем  Рыжуха,  -
объявила она.
   Подоив корову, мы выпустили ее на двор пастись и вернулись в дом. Там  на
с