Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
толе на самом видном месте лежали масло и мука, которые я успел вынуть,
прибегая за ведром.
Когда матушка Барберен это заметила, она снова принялась восторженно
охать, но тут я сознался, что этот новый сюрприз сделан не столько для нее,
сколько для нас.
- Мы страшно голодны, и нам очень хочется поесть блинов. На этот раз нам
как будто никто не помешает.
- Разве ты знаешь, что Барберен в Париже? - спросила матушка Барберен.
- Да.
- И знаешь также, зачем он поехал в Париж?
- Нет.
- Дело касается тебя.
- Меня? - спросил я испуганно. Но вместо ответа матушка Барберен так
посмотрела на Маттиа, как будто не хотела говорить при нем.
- Маттиа для меня все равно что брат, и я от него ничего не скрываю, -
сказал я.
- Это очень долго рассказывать, - ответила она. Я понял, что она не
хотела говорить, и, не желая огорчать Маттиа, не настаивал.
- А Барберен намерен скоро вернуться? - спросил я.
- Думаю, что нет.
- Тогда займемся блинами. Ты мне после расскажешь, почему он уехал. Есть
у тебя яйца?
- У меня нет кур
- Мы не принесли тебе яиц, боясь разбить их по дороге, но, может быть, ты
займешь у кого-нибудь?
Она смутилась. Я понял, что она, вероятно, не раз это делала, и потому ей
неудобно занимать снова.
- Пожалуй, лучше я сам пойду и куплю их, - сказал я, - а ты тем временем
поставишь тесто. Скажи Маттиа, чтобы он приготовил хворосту. Маттиа
прекрасно умеет ломать его.
Я купил не только яиц, но еще и небольшой кусок сала. Когда я вернулся,
тесто было замешено, и оставалось только положить в него яйца. Правда, оно
еще не совсем поднялось, но мы были слишком голодны, чтобы ждать.
- Ну, хорошо, - говорила матушка Барберен, яростно взбивая тесто, - а
почему ты мне ни разу не написал? Ведь я считала тебя погибшим "Не может
быть, - думала я, - чтобы мой мальчик не написал мне, если он жив".
- Я знал, что ты не умеешь читать и не сможешь прочесть мое письмо, а
кроме того, я до смерти боялся Барберена. Разве он не продал меня за сорок
франков старому музыканту?
- Не вспоминай об этом, мой маленький Реми!
- Я не жалуюсь, а только объясняю тебе, почему я не писал. Я боялся, что
если Барберен узнает, где я, он снова захочет продать меня. Потому-то я
ничего и не написал тебе, когда потерял своего хозяина, которого очень
любил.
- Значит, он умер?
- Да, и я о нем сильно горевал. Ведь если я сейчас что-нибудь знаю, если
я могу прокормить себя, то этим я обязан только ему. После его смерти я
снова встретил добрых людей, которые приютили меня, и работал у них. Но если
бы я написал тебе, что работаю садовником в Париже, меня бы стали
разыскивать или требовать денег у этих добрых людей, а я не хотел ни того,
ни другого.
- Да, я понимаю тебя.
- Но я никогда не забывал свою любимую матушку. А когда мне подчас было
тяжело, я всегда мысленно призывал тебя на помощь. И, как только смог,
пришел навестить тебя. Правда, сделал я это не сразу, но ведь не всегда
поступаешь так, как хочешь. Да к тому же мне пришла в голову мысль купить
тебе корову, а для этого надо было сначала заработать деньги. Сколько нам
пришлось сыграть всевозможных песенок, и веселых, и грустных, сколько
километров пройти пешком, сколько потрудиться, претерпеть лишений, чтобы
осуществить задуманное! Но чем больше было трудностей, тем больше мы
радовались. Не правда ли, Маттиа?
- Ах вы мои добрые, славные мальчуганы! Во время этого разговора матушка
Барберен месила тесто для блинов, Маттиа ломал хворост, а я накрывал на
стол. Затем я сбегал и принес кувшин свежей воды.
Когда я вернулся, миска была полна прекрасным желтым тестом, а матушка
Барберен приготовляла сковородку. В печке ярко горел огонь, и Маттиа
подбрасывал в него ветку за веткой. Капи, сидя у очага, умильно смотрел на
все эти приготовления, а так как огонь по временам обжигал его, он с легким
визгом поднимал то одну, то другую лапу. Пламя было такое сильное, что свет
проникал в самые темные уголки, и я видел, как на занавесках кровати плясали
тени. которые в детстве часто пугали меня по ночам.
Матушка Барберен поставила сковородку на огонь и. взяв кончиком ножа
кусок масла, бросила его на сковородку, где оно сейчас же растаяло.
- Ах, как вкусно пахнет! - закричал Маттиа. Масло зашипело.
- Оно поет, - воскликнул Маттиа. - Сейчас я начну ему аккомпанировать!
Маттиа считал, что все должно делаться под музыку. Он схватил скрипку и
под сурдинку стал подбирать аккорды в тон шипенью масла, что очень
рассмешило матушку Барберен. Но минута была слишком торжественной. чтобы
предаваться несвоевременному веселью. Матушка Барберен взяла большую ложку,
погрузила ее в миску, зачерпнула оттуда тесто и вылила его на сковородку.
Я нагнулся вперед. Матушка Барберен встряхнула сковородку и ловким
движением руки подбросила блин, к великому ужасу Маттиа. Но его опасения
были напрасны. Блин снова лег на сковородку, но только другой стороной,
показывая нам свой подрумяненный бок. Я едва успел подставить тарелку, как
блин соскользнул на нее.
Первый блин достался Маттиа. Обжигая себе пальцы, губы. язык и горло, он
быстро проглотил его.
- До чего же вкусно! - сказал он с набитым ртом. Теперь была моя очередь,
и я, так же, как Маттиа, не думал о том, что могу обжечься. Третий блин был
готов, и Маттиа протянул за ним руку, но теперь яростно закричал Капи,
заявляя о своих правах. Находя это вполне справедливым, Маттиа отдал ему
блин. к великому негодованию матушки Барберен. Чтобы успокоить ее. я
объяснил, что Капи ученый пес, который вместе с нами зарабатывал деньги на
покупку коровы. Он наш товарищ и потому должен есть то же, что и мы. Сама же
матушка Барберен заявила, что не будет есть блины, пока мы не насытимся.
Потребовалось довольно много времени, чтобы мы наконец наелись. Однако
такой момент наступил, и мы оба дружно заявили, что не съедим больше ни
одного блина. если матушка Барберен не съест хотя бы несколько штук.
Нам очень захотелось самим печь блины. Положить масло и налить тесто было
нетрудно, но что нам никак не удавалось, это подбросить и перевернуть блин
на сковородке. Я уронил свой в золу, а Маттиа угодил горячим блином прямо
себе на руку.
Когда миска опустела, Маттиа, отлично понявший, что матушка Барберен не
хотела говорить при нем о моих делах, изъявил желание посмотреть, как
чувствует себя корова, и, не слушая наших возражений, отправился во двор.
Я ждал этой минуты с большим нетерпением и, как только Маттиа вышел,
обратился к матушке Барберен:
- Теперь, я надеюсь, ты скажешь мне, зачем Барберен поехал в Париж?
- Конечно, дитя мое, и даже с большим удовольствием.
С большим удовольствием? Я был поражен. Но прежде чем продолжать, матушка
Барберен посмотрела на дверь. Затем, успокоившись, подошла ко мне и с
улыбкой тихо сказала:
- Реми, твоя семья разыскивает тебя.
- Моя семья?
- Да, твоя семья.
- Кто меня ищет? Матушка Барберен, говори же, говори скорее, прошу тебя!
Нет, это невозможно - меня ищет Барберен!
- Да, конечно, он ищет тебя, чтобы вернуть семье.
- А не для того ли, чтобы снова забрать меня и снова продать? Но ему это
не удастся!
- Реми, как можешь ты думать, что я согласилась бы участвовать в таком
деле!
- Он тебя обманывает.
- Выслушай меня спокойно и не выдумывай новых ужасов.
- Я помню, как...
- Расскажу тебе все, что сама слышала, и чему ты, надеюсь, поверишь. В
следующий понедельник этому будет ровно месяц. Какой-то незнакомый мужчина
вошел в дом, где в то время находился Барберен. Я работала в нашей
хлебопекарне. "Ваша фамилия Барберен?" - спросил незнакомец, говоривший с
иностранным акцентом. "Да, - ответил Жером, - я Барберен". - "Это вы нашли
на улице в Париже ребенка и воспитали его?" - "Да". - "Скажите, пожалуйста,
где теперь этот ребенок?" - "А вам что за дело?" - спросил Жером.
Если бы я даже сомневался в правдивости слов матушки Барберен, то по
любезному ответу Барберена мог убедиться, что дело происходило именно так.
- Ты ведь знаешь, - продолжала она, - что в хлебопекарне слышно все, что
здесь говорится. К тому же разговор шел о тебе, и мне хотелось послушать. Я
подошла ближе и нечаянно наступила на ветку. Ветка хрустнула. "Мы не одни?"
- тревожно спросил пришедший. "Это моя жена", - ответил Жером. "Здесь очень
жарко, - сказал неизвестный. - Выйдем на улицу и там поговорим". Они ушли.
Спустя три или четыре часа Жером вернулся домой один. Мне страшно хотелось
знать, о чем говорил с Жеромом приехавший. Но Жером ничего путем не мог
рассказать. Он сказал только, что человек этот тебе не отец, но что он
разыскивает тебя по поручению твоей семьи.
- Но где моя семья? Из кого она состоит? Есть ли у меня отец и мать?
- То же самое спросила и я у Жерома. Он ответил, что ничего не знает.
Потом прибавил, что поедет в Париж разыскивать старого музыканта по адресу,
который тот ему оставил: Париж, улица де-Лурсин, Гарафоли. Я хорошо
запомнила его слова, запомни и ты их.
- Не беспокойся, я их знаю. А из Парижа Барберен ничего не писал тебе?
- Нет. Очевидно, он еще занят поисками. В это время Маттиа проходил мимо
двери; я крикнул ему:
- Маттиа, мои родители разыскивают меня! У меня есть семья!
Но, странное дело, Маттиа совсем не разделял ни моей радости, ни моего
восторга. Тем не менее я рассказал ему все. что мне сообщила матушка
Барберен.
ГЛАВА X. СТАРАЯ И НОВАЯ СЕМЬЯ.
Сколько раз во время моих скитаний я мечтал о том, как лягу в свою
детскую кроватку и как сладко буду в ней спать, свернувшись калачиком
укрывшись до подбородка! Сколько раз, ночуя под открытым небом, иззябший и
промокший до нитки, я с грустью вспоминал о своем теплом одеяле!
Когда я лег, то сразу заснул, так как очень устал от прошедшего дня и
ночи, проведенной в тюрьме. Однако я очень быстро проснулся и уже больше
заснуть не мог. Я был слишком взволнован мыслями о моей семье.
Моя семья разыскивает меня, но чтобы найти ее, я должен встретиться с
Барбереном. Одна эта мысль уже отравляла все мое счастье.
Где он находится? Точного адреса матушка Барберен не знала.
Предполагалось, что он остановился у одного из хозяев, сдающих комнаты в
квартале Муфтар, фамилии которых ей были сообщены.
Значит, я сам должен был отправиться в Париж на розыски того, кто искал
меня.
Конечно, известие о том. что у меня есть семья, было для меня неожиданной
и большой радостью, но эта радость омрачалась следующими обстоятельствами. Я
надеялся отдохнуть и провести несколько дней с матушкой Барберен, поиграть с
Маттиа во все свои любимые игры, а приходилось чуть ли не на следующий день
снова пускаться в путь.
После пребывания у матушки Барберен я собирался идти на берег моря
повидаться с Этьеннетой, а затем побывать у Лизы и сообщить ей новости о
братьях и сестре. Теперь же нужно было от всего отказаться и спешить в
Париж.
Почти всю ночь я не спал, думал и колебался. То мне казалось, что я
обязан сперва выполнить свое обещание и навестить Этьеннету и Лизу, то,
наоборот, что я должен идти скорее в Париж и разыскать свою семью. Я заснул,
так ничего и не решив, и эта ночь, о которой я столько мечтал, оказалась
самой тяжелой и беспокойной из всех оставшихся в моей памяти.
Утром, когда матушка Барберен, Маттиа и я собрались у очага, мы устроили
совет. Я рассказал о своих ночных сомнениях.
- Надо сейчас же идти в Париж, - говорила матушка Барберен. - Родители
тебя ищут, не заставляй их ждать.
- Значит, решено, идем в Париж. - согласился я. Но Маттиа, казалось, не
одобрял моего решения.
- Ты считаешь, что нам не следует идти в Париж? - спросил я его. -
Объясни почему.
Он отрицательно покачал головой.
- Я считаю, - ответил он наконец, - что нельзя забывать старых друзей
ради новых. До сегодняшнего дня Лиза, Этьеннета. Алексис и Бенжамен были
твоими братьями и сестрами и любили тебя. Своей новой семьи ты не знаешь -
она ничего для тебя не сделала, кроме того, что когда-то бросила тебя на
улице, и ты сразу же ради нее покидаешь тех, кто был к тебе добр.
- Нехорошо говорить, что родители Реми его бросили, - перебила Маттиа
матушка Барберен. - Возможно, что у них украли ребенка и они до сих пор
оплакивают его, ищут и ждут.
- Этого я не знаю. Но я знаю, что Пьер Акен подобрал умирающего Реми, что
во время болезни он ухаживал за ним, как за своим сыном, и что Алексис,
Бенжамен, Этьеннета и Лиза любили его, как брата. По-моему, они имеют не
меньше прав на его дружбу, чем те, кто по своей или чужой вине потеряли его.
Для семьи Акен Реми не был родным, и они не обязаны были о нем заботиться.
Маттиа произнес эти слова таким тоном, словно он на меня сердился. Это
меня очень огорчило.
- Маттиа прав, я не могу идти в Париж, не повидав Этьеннеты и Лизы, -
сказал я.
- Но как же быть с твоими родителями? - продолжала настаивать матушка
Барберен.
- Ладно, мы не пойдем к Этьеннете, - решил я, - это будет слишком большим
крюком. Кроме того, я могу послать ей письмо. Но по пути в Париж мы зайдем в
Дрези и повидаем Лизу. Задержка будет небольшая. Лиза писать не умеет, и я
главным образом ради нее предпринял это путешествие. Я расскажу ей об
Алексисе и попрошу Этьеннету написать мне в Дрези, а потом прочту Лизе ее
письмо.
- Хорошо, - улыбаясь, согласился Маттиа.
Было решено, что мы уйдем завтра. Я почти целый день провел за письмом к
Этьеннете, в котором объяснил ей, почему не могу прийти повидать ее, как
намеревался раньше.
На следующий день мне уже пришлось распрощаться с матушкой Барберен, но,
конечно, эта разлука не была такой печальной, как тогда, когда я уходил с
Виталисом. Я горячо обнял матушку Барберен и обещал в скором времени
навестить ее вместе с моими родителями.
И вот мы снова идем по большим дорогам с мешками за спиной. Капи бежит
впереди. Мы идем большими шагами, торопясь поскорее попасть в Париж.
Маттиа, сначала послушно следовавший за мною, говорит мне, что если мы
будем так спешить, то быстро выбьемся из сил. Я замедляю шаги, но вскоре
опять ускоряю их.
- Как ты торопишься! - огорченно говорит Маттиа
- Верно, но мне кажется, что и ты должен был бы спешить. Разве моя семья
не будет также твоей семьей?
Он отрицательно покачал головой.
Я огорчился, заметив это движение, которое уже не раз замечал у него, с
тех пор как речь заходила о моей семье.
- Разве мы с тобой не братья?
- О, что касается нас, конечно, я в этом не сомневаюсь Я твой брат и
останусь им навсегда.
- Ну так что же?
- А почему ты думаешь, что я стану братом твоих братьев, если они у тебя
имеются, и сыном твоих родителей? Вероятнее всего, они не захотят принять в
свою семью такого маленького оборванца, как я, и мне придется продолжать
свой путь одному. Но я никогда не забуду тебя, как, надеюсь, и ты не
забудешь меня.
- Мой дорогой Маттиа, как можешь ты так говорить!
- Я говорю то, что думаю. Я не могу радоваться, так как боюсь, что нам
придется расстаться, а я надеялся всю жизнь прожить с тобой вместе. Я
мечтал, что мы не останемся навсегда бедными уличными музыкантами, а начнем
работать, учиться, будем настоящими артистами. Я прекрасно знаю, что ты
также этого хочешь, но ведь теперь ты не сможешь распоряжаться собой по
своему усмотрению.
Тогда я понял наконец причину его грусти. Маттиа боялся разлуки со мной.
Он горячо любил меня, думал только о нашей дружбе и не хотел со мной
расставаться.
Так как нам нужно было зарабатывать себе на пропитание, то мы часто
останавливались и играли в больших деревнях, встречавшихся по пути. Кроме
того, мы решили сделать Лизе подарок. В одном из городов мы купили чудесную
куклу с полным приданым. К счастью, кукла стоила много дешевле коровы.
После Шатильона мы вышли на берег канала. Его лесистые берега, спокойные
воды и плывущие мимо баржи напомнили мне о том счастливом времени, когда я
вместе с госпожой Миллиган и Артуром плавал на "Лебеде". Интересно, где
теперь был "Лебедь" и его обитатели? Когда мы пересекали канал или шли вдоль
его берегов, я постоянно спрашивал встречных, не видели ли они плавучий
домик с верандой. Наверно, Артур выздоровел и госпожа Миллиган вернулась с
ним в Англию. Однако, завидев издали лошадей, тащивших баржу, я всякий раз
спрашивал себя, не "Лебедь" ли плывет нам навстречу.
Наступила осень, и наши дневные переходы делались все короче и короче. Мы
старались по возможности до наступления темноты попасть в ту деревню, где
собирались ночевать. И хотя мы очень спешили, особенно под конец, мы все же
пришли в Дрези только поздно вечером.
Муж тетушки Катерины был смотрителем шлюза и жил в доме, выстроенном
возле того шлюза, который он сторожил. Найти его поэтому оказалось весьма
просто. Дом их стоял на краю деревни, окруженный высокими деревьями.
Сердце мое билось очень сильно, когда мы подходили к этому дому. Через
окно, на котором не было ни ставней, ни занавесок, я увидел Лизу, сидевшую
за столом рядом с теткой; а напротив, спиной к нам, сидел, по-видимому, ее
дядя.
- Они ужинают, - объявил Маттиа, - мы пришли вовремя!
Но я остановил его и сделал знак Капи, чтобы тот не вздумал лаять. Затем,
сняв арфу с плеча, я приготовился играть.
- Понимаю! - прошептал Маттиа. - Ты хочешь исполнить серенаду15.
- Нет, я буду только играть.
И я заиграл первые такты неаполитанской песенки, но не запел, так как
боялся, что голос изменит мне.
Играя, я смотрел на Лизу. Она подняла головку, и я увидел, как заблестели
ее глаза.
Тогда я запел.
Лиза быстро соскочила со стула и побежала к дверям. Я едва успел передать
арфу Маттиа, как она была уже в моих объятиях.
Тетушка Катерина пригласила нас войти в дом и тотчас же усадила нас с
Маттиа за стол.
- Пожалуйста, поставьте еще один прибор, - попросил я. - Мы не одни, с
нами маленькая подружка. - Я достал из мешка куклу и усадил ее на стул рядом
с Лизой.
Никогда не забуду, с какой горячей благодарностью посмотрела на меня
Лиза.
ГЛАВА XI. БАРБЕРЕН.
Если бы я не торопился в Париж, я бы долго, очень долго прогостил у Лизы.
Нам столько нужно было сообщить друг другу, а объясняться на том языке, на
котором мы с ней говорили, было нелегко.
Лизе хотелось рассказать мне о том, как она жила в Дрези, как привязались
к ней дядя и тетка, у которых своих детей не было, о своих играх, прогулках
и удовольствиях.
Я, в свою очередь, расспросил ее о том, что пишет отец. и рассказал ей
все, что со мной произошло за время нашей разлуки
Мы проводили время в бесконечных прогулках втроем - вернее, впятером,
потому что Капи и кукла принимали участие во всех наших развлечениях.
По вечерам, если не было сыро, мы усаживались возле дома, а если на дворе
стоял туман, то возле очага, и я играл на арфе, чем доставлял Лизе большое
удовольствие. Маттиа играл на скрипке и корнете, но Лиза предпочитала арфу,
и я этим немало гордился. Перед тем как идти спать, Лиза всегда просила меня
спеть ей неаполитанскую песенку.
Наконец пришлось расстаться с Лизой и снова пуститься в путь. Не будь со
мной Маттиа, я, довольствуясь самым необходимым, стремился бы только
поскорее прийти в Париж. Но Маттиа не соглашался со мной.
- Будем зарабатывать столько, сколько сможем, - говорил он, принуждая
меня снова и сн