олжны получить также  и
их согласие.
   До сих пор все шло так, словно  добрая  фея  дотронулась  до  меня  своей
волшебной палочкой. Но  последние  слова  сразу  вернули  меня  к  печальной
действительности,
   "Договориться с  моими  родителями!"  Я  вспомнил,  что  я  найденыш,  и,
конечно, от меня отвернутся! Я был убит.
   Госпожа Миллиган с удивлением смотрела  на  меня,  ожидая  ответа,  но  я
молчал. Решив, наверно, что я  взволнован  мыслью  о  приезде  хозяина,  она
оставила меня в покое.
   К счастью, разговор этот происходил вечером, незадолго до сна,  и  я  мог
остаться в своей каюте наедине со своими  опасениями  и  размышлениями.  Это
была  первая  плохая  ночь,  которую  я  провел  на  "Лебеде":   тяжелая   и
беспокойная. Что ответить? Как поступить?
   В конце  концов  я  остановился  на  самом  простом  решении:  ничего  не
предпринимать и ничего не говорить. Будь что будет! Вероятнее всего, Виталис
не захочет расстаться со мной. Тогда я уйду с ним, и никто не узнает правды.
   Мой страх перед этой правдой, которую я считал постыдной, был так  велик,
что я начал всем сердцем желать, чтобы Виталис не согласился на  предложение
госпожи Миллиган. Мне придется уйти от Артура и его  матери,  отказаться  от
мысли когда-нибудь встретиться с ними, но зато у них не  останется  обо  мне
дурного воспоминания.
   Через три дня после того, как госпожа Миллиган написала письмо  Виталису,
она получила от него  ответ.  Виталис  сообщал,  что  принимает  приглашение
госпожи Миллиган и приедет в Сэт в ближайшую субботу с двухчасовым поездом.
   Я попросил у госпожи Миллиган разрешения пойти на вокзал и, взяв с  собой
собак и Душку, отправился встречать хозяина. Собаки были неспокойны, они как
будто что-то предчувствовали. Душка безразличен,  а  я  страшно  взволнован.
Самые противоречивые чувства терзали меня.
   Я забился в дальний угол вокзала, держа трех собак на поводках, а Душку -
под курточкой, и с трепетом ждал, не замечая того, что происходит вокруг.
   Собаки раньше меня почуяли хозяина; они с силой рванулись вперед  и,  так
как я этого не ожидал, вырвались и умчались от меня с радостным  лаем  Почти
тотчас же и я  увидел  Виталиса,  окруженного  собаками.  Капи  вскочип  уже
Виталису на руки, а Зербино и Дольче хватали его за ноги
   Когда я подошел, Виталис опустил Капи  на  землю  и  сжал  меня  в  своих
объятиях. В первый раз он поцеловал меня повторив несколько раз:
   - Здравствуй, дорогой мой мальчик!
   Виталис всегда был добр ко мне, но он никогда не  ласкал  меня,  и  я  не
привык к проявлению его нежности Потому  эта  неожиданная  ласка  растрогала
меня до слез Посмотрев на него, я нашел, что он очень  постарел,  сгорбился,
побледнел, губы у него были совсем белые
   - Ну что, Реми,  сильно  я  изменился?  -  спросил  он  -  Тюрьма  плохое
пристанище, а тоска хуже болезни Но теперь все пойдет по-хорошему  Затем  он
переменил разговор. - А откуда ты знаешь эту даму, которая мне писала?
   Тогда я рассказал ему о своей встрече с  "Лебедем",  о  том,  как  жил  у
госпожи Миллиган, о том, что я видел и чем занимался все это время.  Рассказ
мой длился очень долго, потому  что  я  боялся  закончить  его  и  дойти  до
обсуждения вопроса, который меня беспокоил больше всего. Я не мог признаться
Виталису, что втайне мечтал получить его согласие оставить  меня  у  госпожи
Миллиган Мы пришли в гостиницу прежде, чем мой рассказ был окончен.  Виталис
тоже ничего не говорил мне о письме и предложении госпожи Миллиган
   - Эта дама ждет меня? - спросил он, когда мы вошли в гостиницу,
   - Да, я сейчас провожу вас к ней.
   - Не надо. Скажи номер ее комнаты и жди меня здесь вместе  с  собаками  и
Душкой.
   Я никогда не возражал моему хозяину. Однако сейчас  я  рискнул  попросить
его разрешить мне пойти вместе с  ним  к  госпоже  Миллиган.  Но  он  жестом
заставил меня замолчать. Я послушно уселся вместе с собаками на скамье перед
дверью гостиницы. Им тоже хотелось пойти за хозяином, но, так же  как  и  я,
они не смели его ослушаться. Виталис умел приказывать.
   Почему он не хочет, чтобы я присутствовал при его  разговоре  с  госпожой
Миллиган? Я еще не нашел ответа на этот вопрос, как Виталис вернулся.
   - Пойди простись, я буду ждать тебя здесь. Через десять минут мы уходим
   Я был так потрясен, что не двинулся с места
   - Значит, вы им сказали?..
   - Я сказал, что ты мне нужен и что я тебе тоже необходим.  Следовательно,
я не намерен уступать своих прав на тебя. Ступай и скорее возвращайся!
   Его слова немного меня успокоили. Навязчивая мысль  о  том,  что  госпожа
Миллиган и Артур узнают, что я найденыш, не оставляла меня. Я вообразил, что
мне нужно уходить через десять минут потому, что Виталис  уже  рассказал  им
все обо мне.
   Войдя в комнату госпожи Миллиган, я увидел, что  Артур  плачет,  а  мать,
склонившись к нему, старается его утешить.
   - Реми, ведь ты не уйдешь от нас, не правда ли? - закричал Артур
   - Я просила синьора Виталиса  оставить  тебя  здесь,  -  сказала  госпожа
Миллиган таким голосом, что у меня на глазах навернулись слезы, - но  он  на
это не согласился
   - Он злой человек! - воскликнул Артур.
   - Нет, он вовсе не злой, - продолжала госпожа Миллиган, - и, по-видимому,
искренне любит Реми. Мне он показался человеком достойным и честным. Вот как
он объяснил свой отказ: "Я люблю Реми, и Реми  любит  меня.  Суровое  знание
жизни, которое он получит, живя со мною, будет для  него  гораздо  полезнее,
чем положение слуги, в котором он несомненно окажется у вас, даже если бы вы
сами этого не хотели. Вы дадите ему образование и воспитание,  вы  разовьете
его ум, но не закалите его характера. Он не может быть вашим сыном, зато  он
будет моим. Это много лучше, нежели быть игрушкой больного ребенка, хотя  бы
такого кроткого и ласкового, как ваш сын. Я тоже дам ему образование"
   - Но ведь он не отец Реми! - возразил Артур
   - Это правда, но Реми обязан ему повиноваться, потому что  Виталис  нанял
его у родителей.
   - Я не хочу, чтобы Реми уходил!
   - Тем не менее ему придется уйти.  Надеюсь,  ненадолго.  Мы  напишем  его
родителям и получим их согласие.
   - О нет! - воскликнул я.
   - Почему нет?
   - Нет! Я вас очень прошу об этом!
   - Но это единственная возможность вернуть тебя.
   - Я вас очень прошу, не надо!
   Если бы госпожа Миллиган не заговорила о моих родителях, у меня  ушло  бы
на прощание гораздо больше времени, чем те десять минут, на которые отпустил
меня Виталис.
   - Ты из Шаванона, не правда ли? - спросила госпожа Миллиган.
   Ничего не отвечая, я подошел к Артуру, обнял его  и  поцеловал  несколько
раз. Затем, вырвавшись из его  объятий,  я  подошел  к  госпоже  Миллиган  и
поцеловал ее руку.
   - Бедный мальчик! - прошептала она, целуя меня в лоб.
   Я быстро направился к двери
   - Артур, я буду всегда любить тебя... и вас, сударыня, я тоже никогда  не
забуду, - произнес я прерывающимся от рыданий голосом.
   - Реми, Реми! - со слезами кричал Артур. Больше я  ничего  не  слышал.  Я
выбежал из комнаты и закрыл за собой дверь. Через минуту я был  возле  моего
хозяина.
   - Идем! - сказал он.
   Так расстался я со своим первым другом и снова начал вести жизнь,  полную
лишений, каких мог бы избежать,  если  бы  из-за  нелепого  предрассудка  не
побоялся сказать, что я найденыш.
   ГЛАВА XIII. СНЕГ И ВОЛКИ.
   Снова изо дня в день шел я по большим дорогам за Виталисом под  дождем  и
солнцем, шел по пыли и грязи, и ремень арфы больно натирал мне плечо.  Снова
приходилось изображать дурака, плакать и смеяться для  забавы  "почтеннейшей
публики".
   Мне было очень тяжело. По вечерам, ложась  спать  в  грязной  деревенской
харчевне, я вспоминал мою счастливую жизнь на "Лебеде". Никогда больше я  не
буду играть с Артуром, никогда больше не  услышу  ласкового  голоса  госпожи
Миллиган.
   Меня утешало только то, что Виталис  обращался  со  мной  теперь  гораздо
мягче и ласковее. Я не чувствовал себя таким одиноким, как прежде,  и  знал,
что Виталис для меня не просто хозяин, а близкий и родной человек. Мне часто
хотелось поцеловать его и тем проявить свою любовь к нему, но я почему-то но
решался этого сделать.
   Не  боязнь,  а  какое-то  другое,  неопределенное  чувство,  похожее   на
уважение, удерживало меня.
   Как будто для того, чтобы  еще  больше  усилить  мое  дурное  настроение,
наступила  отвратительная  погода.  Приближалась  зима,   и   переходы   под
непрерывным дождем становились все  более  тягостными.  Когда  мы  приходили
вечером на ночевку в какую-нибудь харчевню или амбар, промокшие до нитки,  с
ног до головы забрызганные грязью, мы буквально изнемогали от усталости, и я
ложился спать с самыми печальными мыслями.
   Виталис стремился как можно скорее попасть в Париж, потому что  только  в
большом городе мы могли давать представления зимой. Но денег  на  проезд  по
железной дороге у него не  было,  и  нам  предстояло  проделать  всю  дорогу
пешком.
   Когда стояла хорошая погода, мы давали небольшие представления в  городах
и селах, встречавшихся на нашем  пути,  и,  собрав  скудную  выручку,  снова
пускались дальше. До Шатильона все  было  еще  терпимо,  хотя  мы  постоянно
страдали от холода и сырости. Но после того как мы вышли  из  этого  города,
дождь прекратился и подул северный ветер.
   По правде говоря, мало приятного, когда северный ветер дует вам  прямо  в
лицо, но мы на это не жаловались.  Уж  лучше  ветер,  чем  та  пронизывающая
сырость, которая донимала нас столько недель. К  несчастью,  большие  черные
тучи затянули небо, солнце совсем скрылось, и все указывало на то, что скоро
должен выпасть снег.
   Когда мы пришли в харчевню, Виталис велел мне немедленно ложиться спать.
   - Завтра мы уйдем как можно раньше: я боюсь быть  застигнутым  снегом,  -
сказал он.
   Сам он спать не лег, а уселся в углу возле печки, пытаясь согреть  Душку,
страдавшего весь день от холода и  не  перестававшего  стонать,  хотя  мы  и
завернули его в несколько теплых одеял.
   На следующее утро я встал очень  рано.  Еще  не  рассвело,  и  небо  было
черное, без единой звезды. Казалось, что-то огромное и  темное  нависло  над
землей и должно ее раздавить. Когда открывали входную  дверь,  резкий  ветер
врывался в комнату и раздувал давно погасшие угли в очаге.
   - На вашем месте я бы не уходил, - обратился к  нам  хозяин  харчевни:  -
сейчас пойдет снег.
   - Я очень тороплюсь, - отвечал Виталис, - и надеюсь добраться  до  города
раньше, чем начнется снегопад.
   - Тридцать  километров  не  сделаешь  за  один  час.  -  возразил  хозяин
харчевни.
   Тем не менее мы решили продолжать путь.
   Виталис нес Душку под курткой, стараясь согреть его теплом своего тела, а
собаки, довольные тем, что нет дождя, весело бежали впереди  нас.  В  Дижоне
Виталис купил мне овчину, которую носят шерстью вниз. Я надел ее на себя,  и
встречный северный ветер плотно прижимал ее к моему телу.  Мы  шли  молча  и
очень быстро, желая не только согреться, но и поскорее прийти в Труа.  Небо,
несмотря на  рассвет,  по-прежнему  оставалось  темным.  Только  на  востоке
появилась белая полоска, и все предметы стали как-то более отчетливо  видны.
Ночь кончилась, но день так и не наступил.
   Местность, по которой мы шли, была необычайно пустынной и  мрачной.  Куда
ни взглянешь, повсюду обнаженные поля, голые холмы, пожелтевшие леса.  Нигде
не слышно ни стука повозок, ни  щелканья  кнута.  Полнейшая  тишина.  Только
сороки с поднятыми кверху хвостиками прыгали по дороге, взлетая на  верхушки
деревьев  при  нашем  приближении,  и   напутствовали   нас   оттуда   своим
стрекотаньем, похожим на брань или на какие-то зловещие угрозы.
   Внезапно ветер переменился  и  начал  дуть  с  запада.  По  небу  поплыли
тяжелые, низкие тучи, которые,  казалось,  нависали  над  самыми  верхушками
деревьев. Перед нашими глазами замелькали редкие снежинки, похожие на  белые
бабочки; они поднимались, опускались и  кружили  в  воздухе.  Затем  облака,
шедшие с северо-запада, вплотную надвинулись на нас и повалил сильный  снег.
В несколько мгновений все стало белым: камни,  трава,  сухие  ветви,  кусты.
Снег падал на нас, забивался повсюду и сразу же начинал таять. Я чувствовал,
как холодные струйки текли мне за воротник. Виталис, у которого овчина  была
приоткрыта, для того чтобы Душка мог дышать, находился в таком же положении.
   Мы  медленно  и  с  трудом  продвигались  вперед,   ослепленные   снегом,
промокшие, обледенелые, изредка  останавливаясь,  чтобы  перевести  дыхание.
Собаки уже не бежали впереди, а плелись сзади  по  нашим  следам.  Положение
было не из веселых. И нигде никаких признаков жилья. Перед нами темнел  лес,
которому, казалось, не будет конца. По временам Виталис  пристально  смотрел
влево, как будто что-то отыскивая.  Но  там  ничего  не  было  видно,  кроме
большой прогалины, где, по-видимому, весной рубили лес
   Вдруг он протянул руку и указал мне на какой-то темный предмет.  Поглядев
в том направлении, я увидел занесенный  снегом  шалаш.  Мы  быстро  сошли  с
дороги и вскоре нашли тропинку, ведущую к шалашу. Он был сделан из  хвороста
и прутьев, а крыша его сложена из плотно сплетенных ветвей, не  пропускавших
снега. Наконец-то у нас было убежище! Собаки первыми вбежали  в  шалаш  и  с
радостным лаем принялись кататься по сухой земле.
   - Я так  и  предполагал,  -  сказал  Виталис,  -  что  здесь  на  вырубке
непременно должен находиться шалаш дровосека. Теперь снег нам не страшен!
   Наше новое жилище не имело ни двери, ни окошка, и в нем не  было  ничего,
кроме дерновой скамьи и нескольких больших камней, служивших сиденьями, зато
в нем оказался очаг, сложенный из кирпичей.
   Какое счастье, мы можем развести огонь!
   Правда, требовалось еще достать дров, но в нашем  убежище  найти  топливо
было нетрудно. Мы могли вытащить ветки из стен и крыши, только  сделать  это
осторожно, чтобы не разорить шалаш.
   Очень скоро яркое пламя весело запылало в очаге.
   Ах, какой чудесный огонь! Правда, шалаш быстро наполнился дымом,  но  нас
это мало смущало: мы находились в тепле, что  в  данную  минуту  было  всего
важнее.
   В то время как я, опершись обеими руками о землю, раздувал огонь,  собаки
улеглись возле очага, желая поскорее согреться. Вскоре и Душка  высунул  нос
из-под куртки хозяина, затем живо спрыгнул на землю и, выбрав лучшее  место,
протянул к огню свои маленькие дрожащие ручки.
   Теперь, когда мы немного отогрелись, пора было подумать о еде.
   По счастью, Виталис был человеком очень предусмотрительным. Еще утром, до
того как я встал, он запасся провизией  на  дорогу,  купил  краюху  хлеба  и
небольшой  кусок  сыра.  В  такую  минуту  не   приходилось   быть   слишком
требовательным, и потому, увидев хлеб, мы  все  очень  обрадовались.  Но,  к
сожалению,  розданные  нам  порции  оказались  невелики,  и  я   был   очень
разочарован, когда вместо всей краюхи Виталис дал нам только половину ее.
   - Дорога мне незнакома, - сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд,
- и я не знаю, попадется ли нам на пути харчевня, где бы можно было  поесть.
Кроме того, неизвестно, как далеко тянется этот  лес.  Возможно  также,  что
из-за снега придется надолго застрять в этом  шалаше.  Надо  оставить  хлеба
хотя бы еще на один раз.
   Я вполне согласился с его доводами, тем более что даже такая скудная  еда
нас подкрепила. Мы находились под кровом,  огонь  наполнял  нас  живительной
теплотой, и мы могли спокойно ждать прекращения снегопада.
   Собаки  спали  перед  огнем,  одна  -  свернувшись  клубком,   другая   -
растянувшись на боку, а Капи - уткнув нос в пепел. Я  решил  последовать  их
примеру, так как встал очень рано.
   Не знаю, сколько времени я спал. Когда я  проснулся  и  выглянул  наружу,
снег уже перестал. Который был час? Я не мог спросить об  этом  Виталиса.  В
Дижоне он продал свои часы, чтобы купить мне  овчину  и  другие  необходимые
вещи. Теперь нам приходилось определять время по дневному свету, но так  как
на земле лежала ослепительно белая пелена,  а  наверху  и  в  воздухе  стоял
туман, я не мог ничего решить.
   Подойдя к выходу, я наблюдал за тем, что делается снаружи,  пока  Виталис
не окликнул меня.
   - По-моему, скоро опять пойдет снег,  и  поэтому  уходить  нельзя.  Лучше
переждать его здесь, где мыв тепле и не промокнем.
   Такое решение меня вполне устраивало, если бы не беспокойство о  еде.  На
обед Виталис разделил между нами остатки хлеба. Увы!  Оставалось  так  мало,
что мы  почти  мгновенно  все  уничтожили,  хотя  и  старались  есть  самыми
маленькими кусочками.
   Вскоре мы уже едва могли  различать  то,  что  происходило  за  пределами
шалаша, потому что в этот сумрачный день ночь наступила быстро. Снова  пошел
сильный снег, и с черного  неба  продолжали  безостановочно  падать  большие
белые хлопья. Поскольку нам предстояло здесь ночевать, самым лучшим было как
можно скорее заснуть. Я поступил так же, как собаки, и, завернувшись в  свою
овчину, за день успевшую высохнуть, растянулся перед очагом, положив  голову
на плоский камень.
   - Спи, - сказал Виталис, - я разбужу тебя,  когда  мне  самому  захочется
спать. Хотя в этом шалаше нечего бояться ни  зверей,  ни  людей,  но  нужно,
чтобы один из нас не спал и поддерживал огонь. Если снег  перестанет,  может
наступить сильный мороз.
   Я не заставил дважды повторять это предложение и немедленно заснул. Когда
Виталис разбудил  меня,  мне  показалось.  что  ночь  уже  на  исходе.  Снег
прекратился; в очаге по-прежнему горел огонь.
   - Теперь твоя очередь караулить, -  заявил  Виталис.  -  Смотри,  сколько
веток я тебе заготовил. Будешь понемногу подкладывать их в очаг.
   Действительно, возле меня лежала куча хвороста. Виталис не хотел, чтобы я
будил его каждый раз, вытаскивая ветки из стены шалаша, и заранее приготовил
мне запас топлива.  Увы,  его  предусмотрительность  имела  такие  печальные
последствия, которых никто из нас не мог ожидать!
   Видя, что я проснулся и готов приступить к  своим  обязанностям,  Виталис
растянулся у огня, положив перед собой закутанного в одеяло Душку, и  вскоре
по его равномерному дыханию я понял, что он заснул.
   Тогда я встал и на цыпочках  подошел  к  выходу,  желая  посмотреть,  что
делается снаружи. Снег запорошил все: траву, кустарники, молодые  поросли  и
деревья. Повсюду вокруг нас расстилался неровный, но одинаково белый покров.
Небо было усеяно сверкающими звездами, от  снега  разливался  бледный  свет,
освещавший окружающие предметы. В  унылой  тишине  ночи  изредка  раздавался
треск, указывающий на то, что снежный покров подмерзает.  Как  нам  повезло,
что мы нашли этот шалаш! Что делали бы мы в лесу в такой мороз?
   Хотя я встал очень тихо, Зербино проснулся и подбежал ко мне. Я  приказал
ему вернуться. Он послушался, но сел носом к выходу, как упрямая собака,  не
отказавшаяся от своих намерений. Я еще  некоторое  время  смотрел  на  снег,
затем вернулся к огню и, подбросив несколько сучков в огонь, уселся  на  тот
камень, который служил мне подушкой. Хозяин спокойно спал.  Собаки  и  Душка
тоже спали. Красивое пламя вихрем вздымалось до  крыши  шалаша,  разбрасывая
сверкающие искры, треск которых нарушал тишину.
   Довольно долго я развлекался тем, что смотрел на эти искры, но  понемногу
усталость овладела мною, и я начал дремать. Если бы у меня под рукой не было
запаса топлива, мне бы пришлось  вставать  и  ходить  по  хижине,  но,  сидя
неподвижно, я не смог бороться с дремотой и уснул. Проснулся я от отчаянного
лая.
   Вероятно, я спал очень долго, так как огонь потух и в хижине было  темно.
Лай продолжался - это лаял Капи. Но, странное дело, ни  Зербино,  ни  Дольче
ему не отвечали.
   - Что случилось? - воскликнул, проснувшись, Виталис.
   - Не знаю.
   - Ты заснул и огонь погас?
   Капи кинулся к выходу, но не выбежал наружу. а лаял у входа.