на
меня.
   Я видел, что он узнал меня. Но вместо того чтобы впустить меня в дом,  он
спрятал фонарь за спину, огляделся вокруг и прислушался.
   - Ваши повозки уехали, - зашептал он. - Отец велел  вам  догонять  его  в
Луисе, не теряя времени. Счастливого пути!
   И, не прибавив больше ни слова,  он  захлопнул  дверь  перед  самым  моим
носом.
   Я уже настолько знал английский  язык,  что  мог  понять  эту  фразу.  Но
одного, и самого главного, я не понял. "Луис" - сказал  хозяин  харчевни,  а
что это: город или местечко? И где он находится? Да если бы я  и  знал,  где
находится Луис, я все равно не мог сейчас идти туда, так как мне пришлось бы
тогда бросить больного Маттиа.  Невзирая  на  переутомление,  я  пустился  в
обратный путь и через полтора часа лежал уже в повозке Боба, рядом с Маттиа.
   Рассказав ему в нескольких словах о  том,  что  произошло,  я  немедленно
заснул. Сон восстановил мои силы. Утром я проснулся, готовый  идти  в  Луис,
если только Маттиа сможет сопровождать меня.
   Выйдя из повозки, я подошел к Бобу, который встал раньше  меня  и  теперь
разводил костер. Я смотрел, как он, стоя на четвереньках, изо всех  сил  дул
на огонь. Вдруг мне показалось, что я вижу Капи. Но моего Капи почему-то вел
на поводке полицейский.
   Пока я задавал себе вопрос, что бы это значило, Капи, почуяв меня, сильно
рванулся и вырвался из рук полицейского. Мгновенно он очутился  возле  меня.
Полицейский подошел к нам.
   - Это ваша собака? - спросил он.
   - Моя.
   - Тогда я должен вас арестовать. - И он крепко схватил меня за руку.
   Увидев это, Боб поспешил к нам.
   - Почему вы хотите арестовать этого мальчика?
   - А вы что, его брат?
   - Нет, я его друг
   - Сегодня ночью мужчина и мальчик с помощью приставной лестницы  проникли
в церковь святого Георгия. С ними была эта собака, которую они  посадили  их
караулить. Но ворам помешали. Они были захвачены  врасплох  и  удрали  через
окно, оставив собаку в церкви. Я был уверен, что собака  поможет  мне  найти
жуликов, и вот теперь уже поймал одного.  А  где  твой  отец?  Я  ничего  не
ответил: я был убит.
   Однако я прекрасно понял, что произошло: Капи был  взят  у  меня  не  для
охраны повозки, а для того, чтобы стеречь  и  предупредить  тех,  кто  будет
обкрадывать церковь. Повозки уехали поздно  ночью  потому,  что  кража  была
обнаружена и пришлось скорее спасаться бегством.
   Но я должен был теперь позаботиться о себе. Какова бы ни  была  их  вина,
надо защищаться и доказать свою непричастность, надо объяснить, что я  делал
этой ночью.
   Пока я размышлял таким образом, Маттиа, услыхав  шум  и  наш  разговор  с
полицейским, выскочил из повозки и, хромая, подбежал ко мне.
   - Скажи ему, что я не принимал участия в краже, - попросил я Боба. - Ведь
я был с вами до часу ночи. Затем пошел в "Харчевню большого дуба", поговорил
с ее хозяином и тотчас же вернулся сюда.
   Боб перевел мои слова полицейскому, но  они  его  нисколько  не  убедили,
скорее наоборот:
   - Как раз в четверть второго ночи воры и  забрались  в  церковь.  А  если
мальчик  ушел  отсюда  в  час  или  несколькими  минутами  раньше,  как   вы
утверждаете, он вполне мог оказаться в церкви в это время.
   - Но отсюда до города ходьбы больше четверти часа, - возразил Боб.
   - Ну, а если он бежал? - сказал полицейский - И кто мне докажет,  что  он
ушел ровно в час?
   - Я могу вам поклясться! - воскликнул Боб.
   - Вы? - усмехнулся полицейский. - Сперва следует узнать, чего стоит  ваше
показание. А пока что я забираю мальчишку, он объяснит все на суде
   Маттиа кинулся ко мне.  Я  подумал,  что  он  хочет  поцеловать  меня  на
прощанье.
   - Мужайся, - шепнул он мне, - мы тебя не оставим!  И  только  после  этих
слов он поцеловал меня
   - Возьми Капи! - обратился я к Маттиа по-французски.
   Но полицейский понял меня:
   - Нет-нет, собака останется у  меня.  Она  помогла  мне  найти  одного  -
поможет найти и других
   Меня арестовывали не  в  первый  раз,  но  теперь  я  испытывал  какой-то
особенный мучительный стыд. Тогда меня обвинили в  краже  своей  собственной
коровы, и мне нетрудно было доказать несправедливость  подобного  обвинения.
Но в настоящее время я как бы действительно являлся сообщником воров.
   Камера, куда меня  заперли,  нисколько  не  походила  на  ту  деревенскую
тюрьму,  где  я  сидел  в  первый  раз.  Это  была  уже  настоящая   тюрьма.
Единственное окно было загорожено  толстыми  железными  прутьями;  о  побеге
нечего было и думать. В камере имелась только скамья для сиденья и койка для
спанья.
   Я упал на эту скамью и долгое время сидел в  полном  унынии.  Как  ужасно
было мое настоящее и как пугало меня будущее!
   "Мужайся, мы тебя не оставим!" - сказал  Маттиа.  Но  что  может  сделать
Маттиа? И даже Боб, если он захочет ему помочь?
   Я подошел к окну  и  раскрыл  его,  желая  попробовать  железные  прутья,
находившиеся снаружи; они были вделаны в камень.  Стены  камеры  были  около
метра толщиной, пол выложен каменными плитами, а дверь покрыта железом. Окно
выходило на узкий и длинный двор, упиравшийся  в  высокую  стену,  не  менее
четырех метров высотой. Из такой тюрьмы нельзя убежать даже с помощью  самых
преданных друзей.
   Пережитые волнения не позволили мне заснуть всю ночь, несмотря на то, что
я сильно устал накануне. Я не мог прикоснуться к еде, которую мне  принесли,
зато накинулся на воду. Каждые четверть часа прикладывался я к кружке и  пил
из нее большими глотками, но никак не мог утолить жгучую жажду  и  уменьшить
горечь во рту.
   Когда ко мне в камеру вошел тюремщик, я очень обрадовался. Меня  тревожил
вопрос, скоро ли  меня  поведут  на  допрос  -  вернее,  скоро  ли  я  смогу
оправдаться.
   С этим вопросом я и обратился к тюремщику, который показался мне не  злым
человеком. Он очень охотно ответил мне, что суд назначен на завтра.  В  свою
очередь, он также начал меня расспрашивать.
   - Как забрались вы в церковь? - спросил он. Я запротестовал против  этого
обвинения и заявил ему,  что  даже  не  входил  в  церковь.  Он  недоверчиво
посмотрел на меня и, пожав плечами, сказал с возмущением:
   - До чего испорчены мальчишки в Лондоне?
   И вышел.
   Его слова жестоко поразили меня. Если даже тюремщик не  поверил  мне,  то
поверит ли мне судья? К счастью у меня есть свидетели, они будут  показывать
в мою пользу, и судья обязан их выслушать. Но для этого они должны явиться в
суд, а явятся ли они, неизвестно.
   Ах, как я был глуп, когда не верил предчувствиям и опасениям Маттиа!
   На следующее утро тюремщик вошел в мою камеру и принес мне кувшин с водой
и таз. Он предложил мне умыться, сказав, что скоро я должен предстать  перед
судом, и прибавил, что приличный вид часто бывает лучшим средством защиты.
   Тщательно умывшись, я хотел сесть на скамью, но усидеть на одном месте не
мог и начал кружить по камере, как зверь в клетке.
   Я стал обдумывать, как мне защитить себя и как отвечать судье. Но я был в
таком смятении, что не мог заставить  себя  думать  о  предстоящем;  в  моем
усталом мозгу проносились всевозможные нелепые мысли.  Тюремщик  вернулся  и
приказал мне следовать за ним.  Пройдя  несколько  коридоров,  мы  очутились
перед маленькой дверью, которую он открыл.
   Теплый воздух пахнул мне в лицо, я услышал неясный гул.
   Перешагнув через порог, я очутился в зале суда. Это была большая, высокая
комната с широкими окнами. разделенная на две половины: одна предназначалась
для судей, другая для публики.
   Судья сидел на  высоком  возвышении.  Ниже  перед  ним  сидело  еще  трое
судейских: это были секретарь суда, сборщик штрафов и прокурор. Прямо передо
мной находился человек в мантии и  парике,  как  выяснилось  позднее  -  мой
адвокат.
   На  другом  возвышении  я  увидел  Боба,  обоих  его  товарищей,  хозяина
"Харчевни большого дуба" и других незнакомых мне людей. Напротив  них  сидел
арестовавший меня полицейский и рядом с ним еще несколько человек. Я  понял,
что все это были свидетели. В толпе я увидел Маттиа. Наши глаза встретились,
и я сразу почувствовал прилив мужества. Друзья обо  мне  позаботились,  меня
будут защищать. Я не должен унывать: я должен, в свою очередь, защищаться.
   Прокурор начал речь; в  немногих  словах,  так  как,  по-видимому,  очень
торопился, он изложил суть дела: "Совершена кража в церкви святого  Георгия.
Воры - мужчина  и  мальчик  -  проникли  в  церковь  через  окно  с  помощью
приставной лестницы. С ними была собака, которую они привели для того, чтобы
она могла предупредить в случае опасности. Запоздавший прохожий -  было  уже
четверть второго - увидел в церкви свет, он прислушался и  услыхал  какой-то
шум. Прохожий тотчас же разбудил церковного сторожа, и они вместе с  другими
людьми пошли к церкви. Пока открывали  дверь,  воры  убежали  через  окошко,
оставив собаку, которая сама не могла  выбраться  по  лестнице.  Полицейский
Джерри - нельзя не похвалить его за сообразительность  и  усердие  -  привел
собаку на скаковое поле, и там она узнала своего хозяина находящегося сейчас
на скамье подсудимых. На след второго вора уже напали".
   Высказав далее свои соображения о моей виновности, прокурор  замолчал,  и
какой-то резкий голос закричал: "Тише!"
   Тогда судья, даже не повернувшись ко  мне,  словно  он  говорил  с  самим
собой, спросил мою фамилию, возраст и профессию.
   Я отвечал по-английски, что мое имя  Фрэнсис  Дрискол  и  что  я  живу  в
Лондоне со своими родителями в Бэснал Грине, Двор  Красного  Льва.  Потом  я
попросил позволения говорить по-французски, объяснив судье, что я  вырос  во
Франции и в Англии нахожусь всего несколько месяцев.
   - Не  пытайтесь  меня  обмануть,  -  произнес  сурово  судья,  -  я  знаю
французский язык.
   Я перешел на французский и стал объяснять, что я ни коим образом  не  мог
быть в церкви в час ночи, потому что в это время находился на скаковом поле,
а в половине третьего - в "Харчевне большого дуба"
   - А в час с четвертью где вы были? - спросил судья
   - В дороге.
   - Это как раз и требуется доказать. Вы говорите что находились на  дороге
к "Харчевне большого  дуба",  а  обвинение  держится  того  мнения,  что  вы
находились в церкви. Если вы ушли  со  скакового  поля  на  несколько  минут
раньше часа, вы вполне могли встретиться с вашим сообщником,  он  мог  ждать
вас с приставной лестницей около церковной стены, а после кражи  побывать  в
"Харчевне большого дуба".
   Я пытался доказать ему, что это невозможно, но видел  что  судья  мне  не
верит.
   - Объясните нам, каким образом ваша собака очутилась в церкви, -  спросил
меня судья.
   - Я и сам не могу этого понять. Собаки со мной не было.  Уходя  утром,  я
привязал ее к нашей повозке.
   Больше я ничего не прибавил, так как побоялся дать им какие-нибудь  улики
против отца. Я посмотрел на Маттиа, он сделал  мне  знак  продолжать,  но  я
молчал.
   Тогда вызвали сторожа церкви святого Георгия и предложили ему  поклясться
в том, что он будет говорить правду. Это был  толстяк  небольшого  роста,  с
очень величественным видом, несмотря на свое красное лицо и сизый нос.
   Он начал подробно рассказывать, как он был возмущен и  встревожен,  когда
его внезапно разбудили и сказали, что в церковь залезли воры;  как  он  стал
поспешно одеваться и даже оторвал от жилетки две пуговицы,  как  прибежал  в
церковь, открыл дверь и увидел... кого? - собаку!
   Мой адвокат, молчавший до сего времени, вдруг поднялся, тряхнул  париком,
поправил мантию на плечах и попросил слова.
   - Кто вчера вечером запирал дверь церкви? - спросил он.
   - Я, - ответил сторож. - Это моя обязанность.
   - Очень хорошо. А вы можете поклясться в  том,  что  не  заперли  сами  в
церкви эту собаку, о которой идет речь?
   - Если бы собака была в церкви, я бы ее заметил
   - У вас хорошее зрение?
   - Зрение нормальное.
   - А не вы  ли  шесть  месяцев  назад  уткнулись  носом  в  телячью  тушу,
повешенную перед лавкой мясника?
   - Не вижу смысла задавать подобные вопросы  такому  человеку,  как  я!  -
закричал сторож, позеленев от злости.
   - Будьте любезны ответить на этот вопрос, допустив, что он имеет какой-то
смысл.
   - Действительно, я налетел на тушу, которую ни с того ни с сего выставили
перед витриной мясника.
   - Значит, вы ее не заметили
   - Я о чем-то задумался
   - Вы запирали церковь после того, как пообедали?
   - Конечно.
   - А на телячью тушу вы наскочили тоже после обеда?
   - Но...
   - Вы хотите сказать, что в тот день вы не обедали?
   - Нет, я обедал
   - А за обедом какое пиво вы пьете: слабое или крепкое?
   - Крепкое.
   - А сколько бутылок?
   - Две.
   - А больше двух никогда не пьете?
   - Иногда выпиваю три.
   - А случается, что вы пьете по четыре или по шесть бутылок?
   - Очень редко.
   - А после обеда вы пьете грог18?
   - Иногда пью.
   - Вы любите крепкий грог или слабый?
   - Не слишком слабый.
   - А сколько стаканов вы выпиваете?
   - Смотря по обстоятельствам.
   - Можете ли вы поклясться в том, что не выпиваете иногда по три или  даже
по четыре стакана?
   Сторож побагровел от злости и ничего не ответил, а адвокат сел и, садясь,
сказал:
   - Допрос этого свидетеля показал нам, что собака  могла  быть  заперта  в
церкви им самим. Он после обеда бывает порою так задумчив, что  не  замечает
даже телячьих туш. Вот все, что я хотел выяснить.
   Если бы я мог, я бы расцеловал моего адвоката. Действительно, почему Капи
не мог быть случайно заперт в церкви? А если сторож сам его запер -  значит,
не я его туда привел и, следовательно,  не  я  виноват.  Единственная  улика
против меня отпадала.
   После сторожа давали показания люди, пришедшие с ним в  церковь.  Но  они
ничего ровно не видели, кроме открытого окна, через которое убежали воры.
   Потом выступали свидетели с  моей  стороны:  Боб,  его  товарищи,  хозяин
харчевни. Все они показывали, где я находился в тот вечер и в  какое  время.
Но один пункт, притом самый важный: в котором часу я ушел со скакового  поля
- так и остался невыясненным.
   По окончании допроса судья спросил меня, не  хочу  ли  я  еще  что-нибудь
добавить, предупредив, что я могу и не говорить, если не нахожу нужным.
   Я ответил, что я невиновен и всецело полагаюсь на правосудие.
   Судья прочел вслух протокол показаний, а затем объявил, что  меня  должны
перевести в другую тюрьму. Там я буду ждать решения, следует ли передать мое
дело в суд присяжных.
   Суд присяжных!
   Я упал на скамью. Почему я не слушался Маттиа!
   ГЛАВА XIX. БОБ.
   Только вернувшись к себе в  камеру,  я  после  долгих  размышлений  нашел
причину, почему меня не оправдали. Судья хотел дождаться ареста тех, кто был
в церкви, и таким образом выяснить, был  ли  я  их  сообщником.  Как  сказал
прокурор, "на их след напали",  и,  очевидно,  мне  предстояло  оказаться  в
ближайшее время вместе с ними на скамье подсудимых.
   Незадолго до наступления ночи я услышал  звук  корнет-а-пистона  и  узнал
игру Маттиа. Мой друг, вероятно, хотел этим сказать, что он думает обо мне и
тоже не спит
   Звуки раздавались за стеной, находившейся перед моим окном.  По-видимому,
Маттиа стоял на улице, за стеной,  и  нас  разделяло  небольшое  расстояние,
всего несколько метров. К сожалению, глазами нельзя пробить камни,  но  если
взгляд не проникает сквозь стены, то звук  проникает  через  них.  К  звукам
корнета присоединился шум шагов, неясный гул голосов, и я решил, что  Маттиа
и Боб дают представление.
   Почему они выбрали такое место? Неужели они рас считывали  сделать  здесь
хороший сбор? Или они хотели меня о чем-то предупредить?
   Вдруг  я  услышал  голос  Маттиа.  Он  отчетливо  крикнул  по-французски:
"Завтра, на рассвете!" И тотчас же с новой силой зазвучал корнет.
   Я сразу догадался, что не к  английским  зрителям,  а  ко  мне  обращался
Маттиа со словами: "Завтра, на  рассвете!",  но  понять,  что  означали  его
слова, было довольно трудно.
   У меня снова возникло множество вопросов, на которые я не находил ответа.
Только одно было совершенно  ясно  и  определенно:  завтра  утром  я  должен
проснуться до рассвета и чего-то ждать, а до тех пор набраться терпения. Как
только стемнело, я улегся на койку, решив поскорее  уснуть,  но  не  мог.  Я
слышал, как часы неоднократно били на башне.
   Когда я проснулся, было еще совсем темно; звезды мерцали на  небе,  ничто
не нарушало тишины. До рассвета. по-видимому, было  еще  далеко.  Вскоре  на
башенных часах  пробило  три.  Я  проснулся  слишком  рано,  но  снова  лечь
побоялся; к тому же я был уверен, что при всем желании не смогу заснуть.
   Прислонившись к стене, я не сводил глаз с окна Наконец звезда, на которую
я смотрел, стала тускнеть, и небо слегка посветлело. Начинался  день.  Вдали
запели петухи.
   Я встал и на цыпочках подошел к окну.  Открыть  его  без  шума  оказалось
нелегко, однако  очень  медленно  и  осторожно  я  все  же  открыл  его.  Но
оставались еще железные  прутья,  толстые  стены  и  обитая  железом  дверь.
Надеяться на освобождение при таких условиях казалось безумием, и все-таки я
надеялся.
   Звезды становились все бледнее и бледнее. Я дрожал от  утреннего  холода,
но не отходил от окна,  смотрел  и  прислушивался,  не  зная  сам,  что  мне
предстоит увидеть или услышать. Туман поднялся и рассеялся, и  все  предметы
стали понемногу ясно вырисовываться. Я стоял, затаив дыхание, но  не  слышал
ничего, кроме биения собственного сердца.
   Вдруг мне показалось, что кто-то царапает стену, а так как  я  не  слышал
шагов, то решил, что ошибся. Тем не менее я насторожился. Шорох продолжался.
потом над стеной показалась голова, и хотя было еще  темно,  я  сразу  узнал
Боба.
   Он увидел, что я стою, прижавшись к решетке.
   - Тсс! - произнес он еле слышно и сделал мне знак рукой, чтобы  я  отошел
от окна.
   Не понимая, зачем это нужно, я все же послушался. Мне показалось,  что  в
другой руке Боб держал длинную  блестящую  трубочку,  сделанную  как  бы  из
стекла. Он поднес ее ко рту. Затем я услышал слабый свист и в  то  же  время
увидел, как в окно влетел и упал к моим ногам маленький белый шарик.  Голова
Боба мгновенно исчезла за стеной. Все стихло.
   Я стремительно бросился к шарику. Тонкая бумажка  была  плотно  обвернута
вокруг  маленького  кусочка  свинца.  Мне  показалось,  что  на  ней  что-то
написано, но так как было еще недостаточно светло, я не мог ничего прочесть.
Приходилось ждать наступления дня. Я постарался как можно тише закрыть  окно
и быстро улегся на койку, держа шарик в руке.
   День не наступал очень долго - слишком долго для меня, ожидавшего  его  с
таким нетерпением. Но вот сначала желтый, а затем розовый свет заскользил по
стенам камеры; тогда я развернул бумажку и прочел:
   "Завтра вечером тебя будут перевозить в городскую тюрьму.  Ты  поедешь  с
полицейским по железной дороге в отдельном купе.  Сядь  около  двери,  через
которую войдешь в вагон. Спустя некоторое время (будь особенно  внимателен),
при переходе на другой путь, поезд замедлит ход.  Тогда  открывай  дверцу  и
смело прыгай вниз. Прыгай, вытянув вперед руки,  и  старайся  удержаться  на
ногах. Затем поднимись на холм, который будет от тебя слева, там мы встретим
тебя с лошадью и повозкой. Не бойся  ничего,  через  два  дня  мы  будем  во
Франции. Смелее, не унывай! Только постарайся прыгнуть как  можно  дальше  и
удержаться на ногах".
   Спасен! Теперь меня не станут судить, и я не увижу того,  что  произойдет
на суде. Какое счастье! Ах, дорогой мой Маттиа, дорогой Боб! Я не сомневался
в  том,  что  Боб,  конечно,  помогает  Маттиа.  "Там  мы  встретим  тебя  с
лошадью..." Ясно, Маттиа один не мог бы этого устроить.
   И я снова прочел записку: "...поезд замедлит ход", "холм,  который  будет
от тебя слева", "...удержаться на ногах". Конечно, я храбро брошусь  вперед.
Лучше умереть, чем быть осужденным за воровство!
   Ах