чное место и начал исполнять свою роль.
   Играя на арфе и наблюдая за моими артистами, я в то же  время  поглядывал
на  мальчика.  Меня  удивляло,  что  он  совсем  не  двигается,  хотя   ему,
по-видимому,  очень  нравилось  наше  представление.  Он  лежал  вытянувшись
неподвижно, поднимая только руки, чтобы нам аплодировать. Казалось,  он  был
привязан к доске, на которой лежал.
   Ветер незаметно пригнал баржу к нашему берегу, и я мог теперь хорошо  его
разглядеть.
   У мальчика были светлые волосы и такое бледное личико, что сквозь  тонкую
кожу на лбу просвечивали голубые жилки. Выражение его лица было болезненным,
кротким и грустным.
   - Сколько мы должны заплатить за представление? - спросила  меня  молодая
женщина.
   - Это зависит от того, насколько вам понравилось наше представление.
   - Тогда, мама, нужно заплатить очень дорого, - заявил мальчик.
   Потом он добавил еще несколько слов на непонятном мне языке.
   - Артур хочет поближе посмотреть на ваших артистов, - обратилась  ко  мне
молодая женщина. Я сделал знак Капи, и он прыгнул на палубу.
   - А другие? - закричал Артур.
   Зербино и Дольче последовали за своим товарищем.
   - А обезьянка?
   Но я не решился пустить туда Душку: я не был уверен в нем. Я боялся, что,
очутившись на палубе, он начнет выкидывать такие штучки,  которые  могут  не
понравиться молодой женщине.
   - Разве ваша обезьянка злая? - спросила она.
   - Нет, но Душка большой проказник, и я боюсь, что  он  будет  себя  плохо
вести.
   - Тогда идите с ним вместе.
   При этих словах она сделала знак человеку, который стоял у руля,  и  тот,
пройдя на нос лодки, перебросил на берег мостки. Теперь я мог, взяв арфу  на
плечо и Душку на руки, спокойно войти на палубу.
   - Обезьянка, обезьянка! - закричал Артур. Я подошел к мальчику, и пока он
гладил и ласкал
   Душку, я внимательно его рассматривал.
   Удивительное дело! Он на самом деле был привязан к доске.
   - У тебя есть отец, дитя мое? - спросила меня молодая женщина.
   - Да, но в настоящий момент я остался один.
   - Надолго?
   - На два месяца.
   - Бедный мальчик! Как же ты проживешь один целых два месяца?
   Я рассказал ей о том, как Виталиса  посадили  в  тюрьму  за  то,  что  он
заступился за меня, и как с тех пор я не заработал ни одного су.
   Во время моего рассказа Артур играл с собаками, но он все слышал.
   - Вы, должно быть, страшно голодны! - воскликнул он.
   Услыхав его слова, собаки принялись лаять, а Душка начал  яростно  тереть
живот.
   - Мама!.. - сказал Артур.
   Мать поняла его просьбу. Она произнесла несколько фраз на непонятном  мне
языке, и женщина, которая смотрела на нас в полуоткрытую  дверь,  тотчас  же
принесла маленький накрытый столик.
   - Садись, дитя мое, - обратилась ко мне молодая дама.
   Я не заставил себя просить дважды, положил  арфу  и  живо  сел  за  стол.
Собаки уселись вокруг меня, а Душка вскарабкался ко мне на колени.
   - А твои собачки едят хлеб? - спросил меня Артур.
   Едят ли они хлеб? Я дал каждой из них  по  кусочку,  и  они  с  жадностью
проглотили его.
   - А обезьянка!
   Но Душка уже сам о себе позаботился. В то время как я  кормил  собак,  он
схватил кусок пирога, которым и давился  теперь  под  столом.  Я  тоже  взял
ломоть хлеба и если не  давился  им,  как  Душка,  то  ел  его  с  неменьшей
жадностью.
   Артур молча смотрел на нас во все глаза, пораженный нашим аппетитом.
   - А где бы вы сегодня обедали, если бы не встретились с нами?  -  спросил
Артур.
   - Вероятно, мы не обедали бы вовсе.
   - А завтра где вы будете обедать?
   - Возможно, нам удастся завтра что-нибудь заработать.
   Артур прекратил вопросы и повернулся к матери. Между ними начался длинный
разговор на том же непонятном мне языке.
   Казалось, он просил ее о чем-то, на что она  не  хотела  согласиться  или
против чего имела какие-то возражения. Вдруг Артур  снова  повернул  ко  мне
голову.
   - Хочешь остаться у нас? - спросил он.
   Я молча смотрел на него. Такого вопроса я не ожидал.
   - Мой сын спрашивает, хочешь ли ты остаться здесь?
   - На барже?
   - Да. Артур болен, врачи велели ему лежать неподвижно на доске. Для  того
чтобы он не скучал, я устроила ему эту поездку. Оставайся с нами.  Собаки  и
обезьянка будут давать представления,  а  ты  будешь  играть  нам  на  арфе.
Мальчику твоих лет не так-то легко заработать деньги.
   Я быстро  сообразил,  каким  спасением  было  для  меня  это  неожиданное
приглашение, и, взяв руку молодой женщины, с благодарностью поцеловал ее.
   Она, видимо, была этим тронута и нежно погладила меня по голове.
   - Бедняжка! - прошептала она.
   Так как меня просиди играть на  арфе,  то  мне  казалось,  что  я  должен
немедленно выполнить их желание. Я взял инструмент,  сел  на  носу  баржи  и
заиграл.
   В это  время  молодая  женщина  поднесла  к  губам  маленький  серебряный
свисток. Раздался резкий свист. Я тотчас же перестал играть, не  понимая,  в
чем дело.
   Артур,  замечавший  все,  что  делалось  вокруг,  понял   причину   моего
беспокойства.
   - Мама свистела для того, чтобы дать знать рулевому, - объяснил он мне.
   И в самом деле. баржа отошла от берега и тихо  поплыла  по  каналу.  Вода
плескалась о корму, а деревья по обоим берегам реки бежали мимо,  освещенные
косыми лучами заходящего солнца.
   - Сыграй еще что-нибудь, - попросил Артур. Кивком головы  он  подозвал  к
себе мать и все время держал ее за руку,  пока  я  играл  различные  вещицы,
которым обучил меня Виталис.
   ГЛАВА XI. МОЙ ПЕРВЫЙ ДРУГ.
   Госпожа Миллиган, мать Артура, была  англичанка.  Сначала  я  думал,  что
Артур был ее единственным сыном, но позднее узнал, что у нее был еще старший
сын,  который   пропал   несколько   лет   назад   при   весьма   загадочных
обстоятельствах.
   В то время муж госпожи Миллиган  был  при  смерти,  а  сама  она,  тяжело
больная, лежала без сознания. Потому розыски ребенка взял на  себя  брат  ее
мужа - Джеймс Миллиган. Выбор этот был неудачен,  так  как  Джеймс  Миллиган
вовсе не был заинтересован  в  том,  чтобы  пропавший  ребенок  нашелся.  По
английским законам, Джеймс Миллиган наследовал титул и состояние брата в том
случае, если тот умирал  бездетным.  Однако  Джеймсу  Миллигану  не  удалось
получить ожидаемое наследство, так как вскоре  у  госпожи  Миллиган  родился
второй сын - Артур. Правда, этот ребенок был таким слабым, что врачи считали
его недолговечным. Он мог умереть в любой момент. и  тогда  Джеймс  Миллиган
стал бы наследником состояния своего старшего  брата.  Джеймс  Миллиган  был
уверен, что рано или поздно его  надежды  сбудутся,  надо  только  терпеливо
ждать. И он выжидал.
   Однако предсказания врачей не оправдались: заботы и  уход  матери  спасли
жизнь  Артуру.  Хотя  мальчик   постоянно   болел   и   врачи   неоднократно
приговаривали его к смерти, он каждый раз выздоравливал.
   В последнее время у Артура развилась новая тяжелая болезнь  -  туберкулез
бедра. Врачи предписали ему лежать неподвижно. Тогда госпожа Миллиган купила
в Бордо маленькую баржу и превратила ее в плавучий  домик.  Благодаря  этому
Артур мог постоянно лежать на свежем воздухе, и только в плохую  погоду  его
переносили внутрь, в комнату.
   Месяц тому назад мать и сын выехали из Бордо и, проплыв вверх по Гаронне,
попали в Южный канал. Отсюда, проехав целый ряд прудов и каналов, они  могли
попасть в Сену, доехать по ней до  Руана.  а  там  пересесть  на  пароход  и
вернуться в Англию.
   В первый день моего пребывания на барже, которая называлась  "Лебедь",  я
познакомился только с каютой, где меня  поместили.  Эта  крохотная  комнатка
имела два метра в длину и около метра в ширину,  но  в  ней  помещалось  все
необходимое. Меблировка каюты состояла только из одного комода, но  что  это
был  за  чудесный  комод!  Верхняя  доска  комода  поднималась,  и  под  ней
находилась постель с матрацем, подушкой и одеялом. Конечно, эта постель была
неширокой, но вполне достаточной для того, чтобы на ней  можно  было  удобно
спать. Под постелью помещался ящик, разделенный на несколько отделений, куда
можно было складывать одежду и белье. У  изголовья  постели  была  приделана
откидная доска, которая служила с голом. У ног  откидывалась  вторая  доска,
для сиденья. Маленькое круглое оконце давало достаточно света и воздуха.
   Когда я разделся и лег в постель, я сразу заснул  как  убитый.  Насколько
эта койка была мягче тех сосновых игл, на которых я  спал  накануне!  Тишина
ночи уже не пугала меня,  а  звезды,  смотревшие  в  окно,  вселяли  в  меня
бодрость и надежду.
   Но как ни сладко спалось мне на  новом  месте,  я  все  же  проснулся  на
рассвете, так как беспокоился о своих питомцах. Я нашел их всех  на  палубе,
где устроил накануне вечером. Они спали так безмятежно,  словно  жили  здесь
уже много месяцев. При моем появлении собаки проснулись и радостно бросились
мне навстречу. Только Душка, хотя у него и  был  полуоткрыт  один  глаз,  не
двинулся с места, а. наоборот, принялся громко храпеть. Я сразу догадался. в
чем дело: синьор Душка сердился на меня за то, что я не взял его с  собой  в
каюту.
   Рулевой, которого я видел накануне, тоже уже встал и  чистил  палубу.  По
моей просьбе он спустил мостки, и я мог сойти со своей труппой на берег.
   В играх с собаками и Душкой, в беготне, прыжках через канавы и лазанье по
деревьям время прошло незаметно. Когда мы вернулись к "Лебедю", лошади  были
уже запряжены и ждали только сигнала, чтобы пуститься в путь.
   Я поспешил взойти на палубу. Через  несколько  минут  якорь  был  поднят,
матрос встал у руля, погонщик уселся верхом  на  лошадь,  заскрипел  блок  у
каната, и мы двинулись.
   Какое наслаждение плыть по реке! Наша баржа плавно и легко  скользила  по
воде. Лесистые берега тихо проплывали мимо, и ничего не было  слышно,  кроме
журчанья воды да звона бубенчиков на шее у лошадей.
   Стоя на палубе, я смотрел на высокие тополя и на их листья, трепетавшие в
спокойном утреннем воздухе. Длинной вереницей  тянулись  они  вдоль  берега,
образуя как бы густой зеленый занавес, который,  не  пропуская  ярких  лучей
солнца, разливал сквозь листву нежный и мягкий свет. В некоторых местах вода
казалась совсем черной, как будто за ней  скрывалась  бездонная  глубина,  в
других, наоборот, совершенно прозрачной, и  сквозь  нее  можно  было  видеть
блестящие камешки и бархатистые водяные травы.
   Я был всецело занят моими  наблюдениями,  как  вдруг  услышал,  что  меня
зовут. Я живо обернулся. Это крикнул Артур, которого вынесли  на  палубу.  С
ним была его мать.
   - Как ты спал? - спросил он меня. - Лучше, чем в поле?
   Я подошел к нему и вежливо ответил, обращаясь одновременно и к матери и к
сыну.
   - Где собаки? - продолжал он.
   Я позвал  собак  и  Душку.  Они  подошли  поздороваться,  а  Душка  начал
гримасничать, как проделывал это всегда перед нашими представлениями.
   Но о представлении в это утро не было и речи.  Госпожа  Миллиган  уложила
сына в тени и сама уселась с ним рядом.
   - Пожалуйста, уведи собак и обезьяну, - обратилась она ко мне, - мы будем
сейчас заниматься.
   Я немедленно ушел со своей труппой в самый дальний угол.
   Чем мог заниматься этот бедный  маленький  больной?  Я  видел,  что  мать
велела ему повторить урок, а сама следила за ним по книге.  Лежа  на  доске,
Артур отвечал - вернее, пробовал отвечать, так как он все  время  запинался,
ошибался и не  мог  связно  произнести  и  трех  слов.  Мать  терпеливо,  но
настойчиво поправляла его,
   - Ты опять не знаешь басни, - сказала она.
   - О мама! - с огорчением произнес Артур.
   - Почему ты ее не выучил?
   - Не мог.
   - Почему?
   - Не знаю... потому что не мог... потому что я болен.
   - Голова у тебя не болит. И я  никогда  не  позволю  тебе  под  предлогом
болезни расти неучем. Почему ты так огорчаешь меня?
   Мне казалось, что госпожа Миллиган была слишком строга, а между  тем  она
говорила ровным и нежным голосом.
   - Мама, я не могу! Уверяю тебя, не могу! - И Артур заплакал.
   Его слезы не поколебали госпожу Миллиган, хотя она казалась взволнованной
и огорченной.
   - Я хотела разрешить тебе сегодня утром поиграть с Реми и его собаками, -
продолжала она, - но теперь ты не будешь играть с ними до тех пор,  пока  не
ответишь мне без ошибки всю басню.
   Сказав это, она отдала книгу Артуру и ушла в свою каюту.
   Оставшись один, Артур принялся повторять урок: я  видел.  как  шевелились
его губы.
   Было очевидно, что он старался  и  работал  усердно.  Но  это  прилежание
длилось недолго. Очень скоро он начал смотреть поверх книги,  и  его  глаза,
блуждающие по сторонам, встретились с моими.
   Я сделал ему знак приняться за урок.
   Он кротко улыбнулся, как бы благодаря меня за совет, и уставился в книгу.
Но скоро снова начал смотреть по сторонам.
   - Я очень хочу выучить басню и никак не могу, - обратился он  ко  мне.  Я
подошел к нему.
   - Но она совсем не трудная, - заметил я.
   - Напротив, очень трудная.
   - Хочешь, я прочту ее наизусть? - предложил я. Он взял книгу,  а  я  стал
читать басню. Ему пришлось поправить меня всею три или четыре раза.
   - Вот чудеса! Ты ее действительно знаешь! - удивленно воскликнул он.
   - Не очень хорошо. Но теперь, мне кажется, я могу  ответить  ее  уже  без
ошибки.
   - Когда ты успел ее выучить?
   - Я внимательно слушал, пока твоя мама читала  ее  вслух,  а  потом  ясно
представил себе все, о чем в ней говорится: овец, ягнят,  собак,  стерегущих
стадо, и пастуха.
   - Прекрасно! - воскликнул Артур. - Теперь я их тоже вижу.  И,  знаешь,  я
убежден, что сейчас выучу басню.
   И действительно, меньше, чем в четверть часа, он выучил басню наизусть. В
это время госпожа Миллиган подошла к нам.
   Увидев нас вместе, она рассердилась, думая, что мы играем,  но  Артур  не
дал ей произнести ни слова.
   - Я знаю басню, - закричал он, - и это Реми помог мне ее выучить!
   Госпожа Миллиган  посмотрела  на  меня  с  удивлением.  Тогда  Артур,  не
дожидаясь ее просьбы, прочел наизусть всю басню. Он прочел ее с торжеством и
радостью, без запинок и ошибок.
   В это время я смотрел на  госпожу  Миллиган.  Сперва  ее  лицо  озарилось
улыбкой, а потом на глазах выступили слезы.
   - Ты хороший мальчик, - сказала она мне.
   Я рассказал так подробно об этом случае потому, что с этого дня отношение
ко мне совершенно изменилось. Накануне меня пригласили с  моими  собаками  и
обезьяной, чтобы позабавить и развлечь больного ребенка. После  сегодняшнего
урока я сделался товарищем - вернее, другом Артура.
   Госпожу Миллиган очень огорчало то обстоятельство, что ее сын  ничему  не
учился. Несмотря на его болезнь,  она  хотела  дать  ему  известные  навыки,
которые помогли бы ему по выздоровлении начать регулярное ученье.
   До сих пор она мало чего достигла. Артур не отказывался учиться, но и  не
проявлял должного внимания и прилежания. Потому-то госпожа Миллиган  и  была
так обрадована, когда услышала, что он выучил со мной басню в полчаса, тогда
как она не могла заставить его выучить ее в продолжение нескольких дней.
   После этого случая мы быстро подружились с Артуром и, как это ни странно,
ни разу не поссорились.
   Путешествие  по  воде  было  чудесно.  Мы  не  испытывали  ни  скуки,  ни
утомления, так как все наше время было разумно заполнено.  Если  окрестности
нам нравились, мы делали в день только несколько километров,  если  казались
однообразными, плыли быстрее. Когда солнце садилось, мы останавливались там,
где нас заставала ночь, и стояли на этом месте до рассвета.
   В холодную погоду мы усаживались в столовой, где затапливали  печку,  так
как сырость и туман были  вредны  для  больного.  Зажигались  лампы;  Артура
придвигали к столу, я садился возле него, и госпожа Миллиган показывала  нам
книги с  картинками  или  фотографии  различных  видов.  Когда  мы  уставали
смотреть картинки, она брала книжку и читала нам вслух пли  же  рассказывала
нам легенды, исторические события, относящиеся к той местности,  которую  мы
проезжали. Она говорила, не сводя глаз  с  лица  сына,  и  было  трогательно
видеть, какие усилия она прилагала к тому. чтобы ее расска." был интересен и
понятен мальчику.
   В хорошие, теплые вечера я брал арфу н, спустившись на берег,  становился
где-нибудь под деревом, пел песенкг и играл различные пьесы. Артур с большим
удовольсг-внем слушал музыку и часто  кричал  мне:  "Сыграй  еще!"  Тогда  я
повторил только что сыгранное.
   Мне, ничего познавшему, кроме бедной хижины матушки  Барберен  и  тяжелых
скитаний с Виталисом, впервые жилось спокойно и беззаботно.
   Как не похожи были утомительные, длинные переходы. когда я брел яо колена
в грязи, под дождем или палящим солнцем за своим хозяином, на эту прогулку в
плавучем домике!
   Уже два раза я пережил тяжесть разлуки с теми, кого любил: нгрвьш  раз  -
когда был оторван от матушки Барберен,  второй  -  когда  меня  разлучили  с
ВЕп-алпсом. И вот теперь, когда я остался совершенно одиноким, без поддержки
я опоры, я встретил  людей,  которые  выказали  .мне  участие  и  которых  я
искренне полюбил. А мое сердце так жаждало любви  н  привязанности!  Сколько
раз, глядя на бледного, больного Артура, прикованного к доске, н - иоровый н
сильный - завидовал ему...
   Я завидовал не богатству, которое его окружало, не его книгам и игрушкам,
- ьјт. я завидовал тому, что у него есть мать, которая его так нежно любит.
   Я с грустью говорил себе, что у меня ее нет  и  никогда  не  будет.  Если
когда-нибудь снова я увижу матушку-Барберен, то никогда уже не смогу назвать
ее, как прежде. "мама", потому что знаю. что она мне не родная. Я  одинок  и
останусь навсегда одиноким. Эта мысль заставляла \к'нн  еще  сильнее  ценить
доброе отношение ко мне госпожи Миллиган и Аргура.
   Ни как ни хороша была моя новая жизнь, мне в  скором  времени  предстояло
расстаться с ней и вернуться к старой.
   ГЛАВА XII. НАЙДЕНЫШ.
   Приближался день выхода Виталиса из тюрьмы. Мысль об этом вызывала во мне
одновременно и радость и беспокойство; а по мере того как мы  все  больше  и
больше удалялись от Тулузы, беспокойство мое возрастало
   Чудесно было плыть на "Лебеде", не зная ни забот, ни горя!  Но  ведь  мне
предстояло проделать весь обратный путь пешком.
   Я решил посоветоваться с госпожой Миллиган и спросить ее, сколько времени
нужно для того, чтобы  вернуться  в  Тулузу,  где  я  должен  был  встретить
Виталиса у ворот тюрьмы.
   Услыхав мой вопрос, Артур громко закричал:
   - Мама, я не хочу, чтобы Реми уходил! Я ответил  ему,  что  не  могу  сам
располагать собою, так как принадлежу хозяину, который  нанял  меня  у  моих
родителей. Но, говоря о родителях, я умолчал о том,  что  они  не  были  мне
родными отцом и матерью, иначе мне пришлось  бы  признаться  в  том,  что  я
найден на улице.
   - Мама, Реми должен остаться у нас, - продолжал Артур.
   - Я сама была бы рада оставить Реми, - ответила госпожа Миллиган, - вы  с
ним подружились и я тоже к нему привязалась. Но для того чтобы  он  остался,
необходимо знать, желает ли этого сам Реми.
   - Конечно, желает, - перебил ее Артур. - Не правда ли, Реми, тебе ведь не
хочется уходить?
   - Кроме того, - продолжала госпожа Миллиган, не дожидаясь моего ответа, -
мы не знаем, согласится ли его хозяин отказаться от своих прав на него.
   - Но это дело Реми, - снова перебил ее Артур.
   - Прежде чем ответить, Реми должен хорошенько подумать. Если он останется
с нами, ему предстоят не  одни  только  удовольствия  и  путешествия  -  ему
придется  много  работать,  серьезно  учиться  вместе  с  тобой.  Потом,   -
продолжала госпожа Миллиган, - нужно получить согласие его хозяина. Я напишу
ему, чтобы он приехал сюда, в Сэт. Когда он узнает, почему мы не можем сами
   приехать в Тулузу, он, вероятно, примет мое приглашение. А после придется
договариваться уже с родителями Реми, потому что мы д