богу, не я! Да разве меня там напечатают? Это они напишут!
Они!
     Лопоухов. Кто - они? Договаривай. Кто?
     Уклейкин.  Наш местный автор... Он напишет... Гражданка Овечкина, что у
вас  приема добивается.  Я  сам слышал,  как она грозилась...  "Я,  говорит,
обязательно этих бюрократов на  чистую воду выведу -  в  "Правду" напишу!.."
Потом этот еще... тоже...
     Лопоухов. Кто? Кто еще?
     Уклейкин.  Товарищ Синица, которого вы за критику уволили. И он тоже!..
Еще секретарша трестовская.  Да,  да!  И председатель колхоза тоже!  А потом
Леша,  которого вы  за  раками посылали.  Я  обратил внимание,  он очень был
настроен. Очень не одобрял. Они все напишут. Соберутся вместе, договорятся и
напишут. Да они уж написали! Комиссия-то, комиссия! Это же их работа!
     Лопоухов (вытирает лоб платком,  садится на диван).  Горим!  Горим! Все
как один горим!..

          Звонок  в передней. Пауза. На звонок выходит заплаканная
          Серафима.

     Уклейкин. А может, еще не горим? (Быстро выбегает и открывает дверь.)

          В  молчании все смотрят на дверь. Уклейкин возвращается.

     Лопоухов. Ну? Кто там еще?
     Уклейкин (в полной прострации). Крокодил пришел!..
     Лопоухов (всем).  Ну вот!  Дождались!  Спасибо! Спасибочки! Вот! Уж и в
"Крокодил" попали!  Уже  пропечатали!  (Уклейкину.)  Ну  что они там про нас
написали?  Где "Крокодил"?  Давай его сюда!  Все равно пропадать, вилы нам в
бок!
     Уклейкин (с трудом). Он... сам... сюда идет!

          Все  в  безмолвии  смотрят  на  дверь.  Свет  в  комнате
          меркнет.  Неожиданный  порыв  ветра  распахивает  дверь,
          срывает   со   стола   скатерть  со  всем,  что  на  ней
          наставлено. Персонажи комедии в ужасе пятятся. На пороге
          комнаты  появляется красный Крокодил с вилами в лапах, а
          за  ним  шофер Леша, кладовщик из колхоза, другие люди -
          словом, те, на чьей стороне правда.
          Занавес
        "1952"



        И.Вишневская.
        Сатирический театр Михалкова



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.В.Михалков. "Театр для взрослых"
     Издательство "Искусство", Москва, 1979
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 января 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Сатирический театр  Михалкова самым  тесным образом связан с  традицией
русской  реалистической  сатиры,   с   драматургией  Гоголя   и   Фонвизина,
Салтыкова-Щедрина и  Сухово-Кобылина.  У  классиков русской сатиры  Михалков
учится  ставить  крупные,  серьезные,  гражданские  цели  для  сатирического
обстрела. У классиков Михалков учится не бояться резкого гротеска, сдвинутых
линий  действительности,   дисгармонии,   нарушения  реальных  пропорций.  У
классиков    Михалков    учится    безбоязненному   соединению    конкретных
реалистических характеров и гипербол,  символов,  масок.  Сатирический театр
Михалкова -  это и  театр бытовых достоверных характеров и  театр сгущенных,
преувеличенных масок. Подобное сочетание дает неожиданный и яркий эффект. Во
многих пьесах Михалкова, где люди стоят рядом с масками, выясняется, что как
раз  люди эти,  как будто бы  конкретные,  освязаемые,  -  и  есть призраки,
уходящие во вчерашний день,  а,  напротив,  маски,  символы - обрисовываются
предвестием будущего идеала.  Вспомним хотя  бы  аллегорического Крокодила с
"сатирическими" вилами,  появляющегося в  финале  комедии  "Раки".  Истинная
сатира не может существовать без неожиданных взрывов,  без соединения разных
жанровых пластов, без потрясения, без воспитания страхом и смехом.
     Сатирический театр  Михалкова  крепчайшими  узами  связан  с  советской
сатирической традицией.  Во многих пьесах Михалкова, таких, в частности, как
"Памятник себе",  "Раки",  "Пена",  несомненно чувствуется активное  влияние
Маяковского,  его "Клопа" и "Бани",  где огнем сатиры выжигается все стоящее
на пути у народа,  у революции.  У Маяковского учится Михалков оглушительной
ненависти  к  пошлости,   к  мещанству,   к  необюрократизму.  И  не  только
тематически учится,  но и стилистически,  художественно.  Стиль Маяковского,
талантливо претворенный Михалковым, мы узнаем в таких комедиях, как "Раки" и
"Памятник себе",  узнаем и радуемся дорогому этому наследству, переданному в
мастерские,  талантливые руки.  Это у Маяковского учится Михалков умению так
звонко хлестать по щекам пороки,  рожденные не вчера,  не когда-то, а именно
сегодня;  так звонко хлестать эти пороки,  что и сама пьеса о них называется
"Пощечина".
     Многое роднит Михалкова и с Зощенко, с его густым бытовым юмором, с его
разящей   фразой,   с   его   беглыми   неумирающими   заметками,   навсегда
пригвоздившими мещанство к  позорному столбу.  От  Зощенко идет у  Михалкова
любовь к маленькому "огнеопасному" анекдоту,  содержащему в самом себе целую
комедию.  Анекдот  в  понимании великих русских сатириков -  это  не  просто
смешная нелепость,  это начало, завязка, фокус сюжета, несущие в себе основу
противоречивого комического  конфликта,  несоответствия между  прямым  ходом
истории и блужданиями отщепенцев.
     Любит Михалков Ильфа и  Петрова.  Быть может,  на этот счет у  него нет
каких-либо специальных признаний,  но  эта  любовь очень слышна в  том,  как
писатель смягчает едкость и горечь своей сатиры доброй улыбкой,  неожиданным
прощением там,  где можно простить.  Любовь эта слышна в особом, пристальном
внимании  комедиографа Михалкова к  мельчайшим изменениям быта,  к  малейшим
"болезням этого быта, в желании как можно скорее попасть на место "духовного
преступления" в виде своеобразной "скорой духовной помощи".
     Сатирический театр  Михалкова неразрывно связан  с  развитием советской
басни,  в  которой,  быть  может,  самое  блестящее имя  -  Сергей Михалков.
Бюрократизм,  косность, карьеризм, лесть и подобные им пороки осуждает басня
нашего  времени.   Именно  эти  же  пороки  осуждает  и   Михалков  в  своих
драматических сатирах,  оставаясь  в  них  тем  же  крылатым,  афористичным,
метафорическим баснописцем.  В  его пьесах,  как и  в  его баснях,  творится
быстрый справедливый суд,  выносящий не столько решения, сколько объяснения,
приговаривающий не  к  наказанию,  а  к  исправлению.  Кстати  сказать,  это
басенное начало, активно заметное в драматических сатирах Михалкова, придает
им   дополнительно  новое   качество,   не   обязательно  присущее   каждому
сатирическому  произведению.   А  именно  утилитарность  -  в  самом  лучшем
понимании этого слова. Истинная польза и истинное художество - неразрывны. И
особенно понятно это,  когда имеешь дело с сатирическим произведением,  цель
которого - исправление нравов.
     Близость к  басенному творчеству,  умение самому создавать и  слышать у
других  афористически-нравоучительный басенный финал  помогли  Михалкову так
строить свои сатирические пьесы,  чтобы они  были реально полезны,  чтобы из
них  следовал конкретный вывод,  чтобы  люди  после встречи с  этими пьесами
становились  лучше  и  чище.  Сатирические  пьесы  Михалкова,  как  правило,
выхвачены  из  самой  жизни,  касаются  насущных  тревог  сегодняшних людей;
аллегория никогда не  зашифровывает в  них  самых конкретных наших забот.  И
поэтому  сатира  Михалкова ощущается как  нечто  очень  близкое,  домашнее в
хорошем смысле этого  слова.  Сатирический театр  Михалкова исправляет здесь
же,  в  зрительном зале,  это как бы  сатирические университеты на  ходу,  в
движении.
     Но с  какими бы прекрасными традициями ни был связан сатирический театр
Михалкова,  он в то же время глубоко самобытен,  своеобразен.  Если бы пьесы
Михалкова питались только  традициями,  они  не  составили бы  живого нашего
репертуара, не стали бы разменными на пословицы и поговорки, не сделались бы
духовным  знаком  своего  времени.  Традиции  без  новаторства рождают  лишь
уважение,  но не реальный живой репертуар современной сцены.  В  чем же оно,
это своеобразие сатирического театра Михалкова?
     Попробуем  назвать  одну   из   примет   этого   своеобразия,   которая
представляется нам основной,  главной. Выбирая объект для осмеяния, Михалков
никогда не идет уже проторенным путем.  Быть может,  сами пороки, которые он
обличает,  уже  известны.  Это  и  взятки,  и  карьеризм,  и  подхалимаж,  и
бюрократизм,  и многое другое, что мешает нам свободно двигаться вперед. Но,
освещая тот  или  иной  порок  в  своем сатирическом произведении,  Михалков
всегда добавляет к общеизвестному нечто совершенно свое,  новое,  до сих пор
не  высказанное.  И,  как  правило,  это  новое  бывает  столь  смелым,  что
неожиданный свет проливается и  на причины порока и  на его современный вид.
Это  очень  существенно,  чтобы  осмеиваемые в  комедия пороки не  выглядели
архаично;  мол,  и  Фонвизин смеялся по тому же поводу,  что и  мы,  мол,  и
Капнист обличал все ту же взятку,  что и мы.  Пороки,  как и добродетели, не
застывают в вечных своих формах,  зло,  как и добро,  меняет свои очертания,
свои опознавательные знаки.  Писатель,  желающий поразить зло,  не  может не
видеть его  движения,  его  современной окраски,  его  современной мимикрии.
Только  тогда   сатирик  вообще  становится  сатириком  Зощенко,   сатириком
Михалковым.
     Драматург  Михалков  -  драматург смелый,  для  сатирика  это  качество
необходимо.  Сатирики в драматургии могут быть приравнены к саперам в армии.
Они первыми выходят на жизненные поля,  для того чтобы их разминировать, для
того чтобы написать: "Мин нет", и тогда поколения могут свободно вступать на
чистую почву.  Быть может, есть свой особый эмоциональный и социальный смысл
в  том,  что первой советской пьесой оказалась "Мистерия-буфф" Маяковского -
сатирическая комедия,  прочно соединенная с героическим гражданским началом.
Гениальный  художник  Маяковский  сумел  слить  воедино  два   этих  начала:
героическое -  мистерию и смешное -  буфф. Но нам важно заметить, что именно
"буфф"  стоял  у  изначалия  революционной драмы.  У  истоков  революционной
драматургии  была  сатирическая комедия,  выжигающая  пороки.  Маяковский  и
явился тем сапером,  который открывал дорогу новой жизни. Поэтому смелость -
одно  из  ведущих  качеств  самого  характера  писателя-сатирика.   Михалков
обладает этой смелостью,  он  берет иные мишени,  нежели осмеяние домоуправа
или  каких-либо  ответственных  работников  жэка,   мишени,  перед  которыми
останавливаются другие комедиографы.  Михалков,  и  в  этом  тоже  заключено
своеобразие его сатиры,  решительно идет на таран опасный,  берет характеры,
весьма защищенные своим  положением в  обществе,  своей  как  бы  социальной
неприкасаемостью.
     Своеобразие сатирического театра Михалкова заключено еще и  в том,  что
Михалков,  как  известно,  выдающийся  детский  писатель.  Детский  писатель
Михалков,   баснописец  Михалков  органически  оказываются  и  комедиографом
Михалковым.  Осмеяние людских пороков под личиной зверей вполне сочеталось с
разоблачением дурных наклонностей в  характере человека,  басня и  комедия -
близкие родственники.  Но детская пьеса,  стихотворение для детей -  и рядом
едкая  сатира,   нет   ли   в   этом  соединении  чего-либо  искусственного,
противоестественного?
     Любовь к  детям -  оборотная сторона ненависти к злу,  к безобразному в
проявлении человеческого характера. Изображая детей, не теряющихся в сложных
жизненных ситуациях,  писатель не  мог  не  огорчаться,  если детская натура
внезапно ломалась,  если детям грозили ложь,  беспринципность или коварство.
Жгучая  сатира  и  нежная любовь к  ребенку,  едкая  насмешка и  пристальное
внимание к  миру детства не  раз сливались в  творчестве великих художников,
среди  которых  Чарлз  Диккенс и  Марк  Твен,  Некрасов и  Чехов,  Горький и
Маяковский.
     Сатирические комедии Михалкова сыграли серьезную роль  в  борьбе с  так
называемой "теорией бесконфликтности". Еще провозглашали, будто бы у нас нет
противоречий,  будто бы бороться в  пьесах должны не зло и  добро,  а  добро
совершенное с  добром  несовершенным,  лучшее  с  отличным,  а  Михалков уже
выступал со своими сатирами, где противоречия реальной действительности были
взяты необычайно крупно, масштабно, всенародно.
     Так  в  начале  пятидесятых  годов,   когда  с  "теоретических"  трибун
говорилось об  исчерпанности всех сложных проблем,  им была написана комедия
"Раки".  А  ведь  основа самого жанра  драматической литературы -  серьезный
общественный конфликт.
     И теория бесконфликтности и бытовавшая некоторое время мысль о том, что
советская сатира всего лишь продолжает дело Гоголя и  Щедрина,  тормозили ее
развитие.  Памятуя обо  всем этом.  Михалков,  который не  мог,  как  и  все
драматурги   того   времени,   совсем   освободиться  от   влияния   "теории
бесконфликтности",  начал свою комедию "Раки" "от Гоголя",  положив в основу
сюжета вариации "Ревизора". Не однажды так бывало в советской драматургии, в
двадцатые годы появилась, например, пьеса Д.Смолина "Товарищ Хлестаков", где
даже и фамилии оставались прежними.
     Неожиданно  в  процессе  работы  пьеса  Михалкова  свернула  с  заранее
заданного пути.  Герои вырвались из-под  пера драматурга,  создав совершенно
новую  сатирическую композицию.  С  первых же  страниц пьесы "своим" голосом
заговорил некто Уклейкин, пишущий доклады начальникам, специализирующийся на
составлении  различных   служебных  записок   и   ведомственных  циркуляров.
Начальник Уклейкина -  Лопоухов читает эти бумаги со всех трибун, не зная не
только дела,  но и самого текста, лишь здесь, на трибуне, постигая не смысл,
тут уж не до смысла,  а слова, которые написаны в докладе. Во времена Гоголя
не знали такого клейкого Уклейкина, он не попадался на сатирических дорогах,
где блуждали Подколесины и Хлестаковы.
     Еще не успели высохнуть чернила,  которыми писалась комедия,  а уже все
повторяли  короткие,   но  выразительные  реплики  из  диалога  Уклейкина  с
Лопоуховым. Речь идет о докладе, написанном Уклейкиным для Лопоухова. "Это в
том  месте,  где  вы  подвергаете критике наш деревообделочный комбинат",  -
объясняет Уклейкин Лопоухову.
     "Лопоухов (приподняв очки). А я его критикую?
     Уклейкин. Обязательно! Вот здесь! (Показывает.)
     Лопоухов (прочитав указанное место). А не слишком ли я его, а?
     Уклейкин (убежденно). Не слишком...".
     Цинически-удивленная реплика Лопоухова:  "А я  его критикую?"  -  стала
нарицательной.
     Отчего же? Оттого, что точно, кратко, энергично и образно, в нескольких
словах типизировался характер,  а  это и  есть задача истинной драматической
сатиры.
     Дальше диалог Лопоухова и Уклейкина развивается, ширится, в него входят
новые обстоятельства, новые приметы быта.
     "Цитатки я разбросал по всему тексту! Хорошие подобрал, - воодушевленно
сообщает Уклейкин Лопоухову.  -  Сверил.  Вот, обратите внимание, любопытная
цитатка из "Робинзона Крузое". Просто блеск!..".
     Робинзон   Крузо,   да   еще   произнесенный   как   Крузое,   и   дела
деревообделочного комбината - поистине сатирическое сближение несближаемого.
Отсюда-то  и  высекается искра комического,  которая,  раздувая пожар смеха,
уничтожает и сам порок.  Едким своим остроумием заклеймил Михалков падких на
лесть людей.
     Отлично  найден  им  обобщенный  образ  лести,   подхалимажа,   сладкой
услужливости  в   характере  проходимца  Ленского.   Как  только  кто-нибудь
открывает рот,  Ленский  моментально угощает  собеседника леденцами:  "Прошу
вас!  "Театральные"!  Освежают!"  А  когда во  рту  леденец,  уже невозможно
бранить  человека,   говорить  что-либо  критическое,  сами  слова  невольно
оказываются какими-то  сладкими,  приторными.  Леденцы,  подкинутые Ленским,
этот как бы сладкий подхалимаж "нужным" людям, делают их добрее.
     Пьеса интересна еще  и  тем,  что  она  по-настоящему смешна.  Пусть не
покажется удивительным,  что мы специально говорим о смехе, когда речь и так
идет   о   комедии.    Подчас   комедии   получаются   уныло-назидательными,
философски-разъяснительными.  На самом же деле комедия не может воспитывать,
не развлекая, не веселя, не смеша до упаду.
     Поэтому-то Михалков прав,  считая, что комедия - это значит смешно, что
комическое должно быть заложено не в  одном лишь сюжете,  а в каждой реплике
действующих лиц. Следуя заветам Гоголя, что гораздо важнее, нежели повторять
Гоголя, Михалков упорно искал и находил для своих персонажей острые, точные,
афористичные реплики.
     Одна  из  центральных сатирических пьес  Михалкова -  комедия "Памятник
себе".  Написанная в  конце  пятидесятых годов,  пьеса эта,  поставленная на
сцене  Театра сатиры,  активно участвовала в  возрождении боевой конфликтной
основы    советской   драматургии,    чуть    было    потесненной   "теорией
бесконфликтности".   Это,   быть   может,   самая   гиперболическая,   самая
"маяковская" из пьес Михалкова.  Здесь все правда и все вымысел, все реализм
и все "фантастический реализм",  по меткому слову Достоевского,  понимавшего
под  "фантастическим реализмом"  сгущение  быта  до  символа  во  имя  более
глубокого постижения быта.
     Обычный  советский служащий  Кирилл  Спиридонович Почесухин попадает  в
невероятную историю.  Окруженный подхалимами,  он  желает получить для  себя
памятник на городском кладбище,  памятник, уже поставленный когда-то некоему
купцу.   Купцу  изобрели  в  виде  памятника  мраморное  кресло,   подхалимы
подсказывают Почесухину "светлую  мысль"  -  сделать  это  мраморное  кресло
памятником  себе,   тем   более   что   купеческого  покойника  также  звали
Почесухиным.  На могиле надо будет подчистить лишь даты жизни и смерти купца
и  вместо них поставить даты жизни и смерти гражданина Почесухина,  когда он
распрощается  с  миром.  Памятник  будет  ждать  его,  памятник  при  жизни,
воздвигнутый  себе.   Вот  как  рассказывает  об  этом  очередной  подхалим,
объясняя,  почему  именно  кресло  должно стать  памятником для  Почесухина:
"Сколько часов в  день вы в  этом кресле просиживаете,  Кирилл Спиридонович?
Это же ваше рабочее место!  И его мраморная копия на месте, извините, вашего
будущего захоронения будет,  так сказать,  напоминать нашей общественности о
том кресле,  которое вы оставили здесь!  В  служебном помещении!  В  идейном
смысле вполне подходящий символ: мебель!"
     Почесухин,    увлеченный   "светлой    мыслью"    подхалима,    обещает
посоветоваться с  женой  и  едет  взглянуть  на  памятник.  Дальше  действие
разворачивается на кладбище.  "Почесухин,  прислонившись спиной к памятнику,
мечтательно задумывается.  Его клонит ко сну.  Он засыпает.  И снится ему...
будто он  находится в  дореволюционной ресторации,  в  обществе купца первой
гильдии... Сидят они вдвоем за столиком, под пальмой, возле большого зеркала
и выпивают".
     Так  начинается  новая  фантастическая жизнь  "советского"  Почесухина,
попадающего в мир купцов первой гильдии.  И вот что интересно: именно там, в
дореволюционном мире,  ему  и  место,  ибо странно выглядел он  в  советской
действительности.  Явь  становится фантастикой,  фантастика -  явью.  Сатира
вырастает здесь до фантастического гротеска,  перо писателя свободно, дерзко
вступает в  самые разные жанры,  от  густого бытописательства до  кошмарного
трагикомизма.
     Почесухин просыпается, он снова в нашей действительности. Последняя его
речь обращена в  зрительный зал:  "Сказали,  что  с  такими,  как я,  нельзя
входить в  коммунизм!  А  куда же  мне можно?..  Мне бросили реплику,  что я
мещанин!  А позвольте спросить:  в каком это смысле?  Если я и мещанин, то я
наш, советский мещанин, дорогие товарищи!"
     Всей  фантастической  историей  Почесухина,  в  которой  выяснился  его
действительный характер,  Михалков объяснил,  что же  такое мещанин.  И  вот
очень важное