Подумаем...

          Затемнение


        "КАРТИНА ПЯТАЯ"

     Рассказчик (в зал).  Странным образом моя судьба переплелась с  судьбой
Балалайкина.  Он не давал о себе знать, и Иван Тимофеевич поглядывал на меня
как-то хищно и  деловито.  Для меня же вопрос шел как бы о  жизни и  смерти.
Являлась мне мысль бежать в  мою деревеньку Проплеванную и до конца дней там
закупориться... Я жил в каком-то бессвязном кошмаре... Мне являлась "штучка"
парамоновская во сне...  и наяву стала видеться...  Свадьба...  Вокруг налоя
ведут...  На цепь сажают.  Все уходят,  а  я так на цепи и сижу...  И лаю...
Фу-фу-фу!  Глумов  сначала  смеялся,  а  потом  сам  уговорил  меня  идти  к
Балалайкину и  в  лоб  спросить его:  будет жениться или нет?  И  цену пусть
назначит божескую... Разузнали адрес... Пошли... И вот мы у Балалайкина.

          Приемная  в  адвокатской  конторе  Балалайкина.  В  углу
          дремлет  пожилой человек с физиономией благородного отца
          из  дома  терпимости.  Другой  клиент,  совсем  юный,  в
          ожидании  приема  рассеянно  листает  толстенную  книгу.
          Глумов    и    Рассказчик,   сидя   в   сторонке,   тихо
          переговариваются.

     Рассказчик (шепотом). Глумов, Глумов, что делать? Что делать?
     Глумов.  Да погоди же голову-то терять...  Держись...  Да и  женишься -
ничего страшного... на худой конец. Не всерьез же.
     Рассказчик (задрожав).  Не-ет,  Глумов...  Я тебе говорю - вокруг налоя
меня не поведут!  Не-ет! Не поведут... Удавлюсь, а не поведут! Или в крайнем
случае укажу на тебя...
     Глумов. Да тише ты!
     Рассказчик. Укажу, укажу как на более достойного.
     Глумов. Уймись, слышишь? А то уйду.
     Рассказчик (громко). Нет! (Спохватившись, шепотом.) Нет, нет, нет!

          Дремавший в кресле старик шевельнулся.

     Глумов. Видишь, потревожили человека.

          Из  кабинета  вышел  Балалайкин.  Он необыкновенно мил в
          своем  утреннем  адвокатском  неглиже.  Лицо  его  дышит
          приветливостью  и готовностью удовлетворить клиента, что
          бы тот ни попросил.

     Балалайкин (Глумову и  Рассказчику).  Господа!  Через четверть часа я к
вашим услугам,  а теперь... вы позволите? (Подходит к юноше и приглашает его
жестом в кабинет.)
     Глумов (Рассказчику). Слушай, друг, а тебе не кажется... (Оглядывается,
принюхивается.)
     Рассказчик. Ничего мне не кажется!
     Глумов. Не горячись, сделай милость! Ты лучше оглядись, куда мы попали!
     Рассказчик. Куда, куда... В приемную адвоката Балалайкина!
     Глумов. Да нет, ты посмотри, где он живет, Балалайкин!
     Рассказчик. Где?
     Глумов. Не узнаешь? Да это же квартира Дарьи Семеновны...
     Рассказчик. Дарьи Семеновны?
     Глумов. Забыл Дарью Семеновну? Кубариху забыл!
     Рассказчик.  Ее  пансион  для  благородных девиц  без  изучения древних
языков?
     Глумов.  Ну конечно!  Здесь и живет Балалайкин. Ух, веселое время было!
Ух, молодость наша, молодость!
     Рассказчик (он оглядывается,  немного приходит в  себя).  Да...  Бедная
Дарья Семеновна, царство ей небесное!
     Глумов.  Я еще на лестнице подумал...  А потом -  нет, быть не может...
Чего-чего тут  только не  было...  Кто  только в  ее  квартире воспитание не
получил!
     Рассказчик. Многие из ее школы вышли, которые теперь...
     Глумов.    Да...   Хороша   она   была   по   педагогической   части...
(Принюхивается.) Слышишь? Пахнет! Дарья Семеновна... она! Она эти самые духи
употребляла,  когда поджидала "гостей"!  Эти духи...  Да ведь она жива!  Она
здесь!!!

          Дремавший в кресле старик закряхтел, заерзал. Рассказчик
          толкает Глумова, он затихает, но старик уже окончательно
          проснулся. Он встал, подошел к ним, поклонился.

     Очищенный.  Разрешите  представиться.  Перед  вами  человек  извилистой
судьбы. Вот уже пять лет, как жена моя везде ищет удовлетворения.
     Глумов. Да?
     Очищенный. Жена моя содержит гласную кассу ссуд, я же состою редактором
при  газете  "Краса  Демидрона".  Наша  газета находится в  ведении комитета
ассенизации столичного города Санкт-Петербурга. Тяжелы обязанности редактора
газеты по  вольному найму!  Правда,  взамен всех  неприятностей я  пользуюсь
правом в  семи трактирах,  однажды в  неделю в каждом,  попользоваться двумя
рюмками водки и  порцией селянки.  Жалованье я  получаю неплохое,  но  ежели
принять во внимание:  первое,  что по воспитанию моему я получил потребности
обширные; второе, что съестные припасы с каждым днем дорожают, так что рюмка
очищенной стоит нынче десять копеек вместо прежних пяти, - то и выходит, что
о бифштексах да об котлетах мне и в помышлении держать невозможно!
     Рассказчик.  Позвольте,  однако! Ведь вы сами сказали, что имеете право
на бесплатное получение ежедневно двух рюмок водки и порции селянки!
     Очищенный.  Ах,  молодой  человек!  Молодой человек!  Как  вы,  однако,
опрометчивы в ваших суждениях!  По моему воспитанию мне не только двух рюмок
и  одной селянки,  а двадцати рюмок и десяти селянок -  и того недостаточно!
Ах,  молодой человек, право, обидно даже... (В голосе его зазвучали слезы, а
рука  сама  протянулась к  приятелям,  как  бы  намекая о  вознаграждении за
обиду.)
     Глумов.  Не сердитесь на нас! (Кладет в распростертую ладонь Очищенного
деньги.)
     Очищенный (деловито рассмотрев монету).  Мало, но я не притеснителен...
К  тому  же  я  сластолюбив...  (Со  слезой в  голосе.)  Я  люблю  мармелад,
чернослив,  изюм,  и  хотя  входил  в  переговоры с  купцом Елисеевым,  дабы
разрешено мне было бесплатно входить в его магазины и пробовать,  но получил
решительный отказ;  купец  же  Смуров  вследствие  подобных  же  переговоров
разрешил мне выдавать в день по одному поврежденному яблоку.  (Рассказчику.)
Стало быть, и этого, по вашему, милостивый государь, разумению, достаточно?
     Рассказчик.  Извините.  (Положил в  приготовленную ладонь  монету,  она
мгновенно исчезает в кармане Очищенного.)
     Очищенный.  Благодарю вас.  Итак,  я  сластолюбив и  потому имею вкус к
лакомствам вообще  и  к  девочкам  в  особенности.  Есть  у  них,  знаете...
(Сладострастно причмокнул.)
     Глумов и Рассказчик (с отвращением). Ой...
     Очищенный.  А  так как жена удерживает у меня пятнадцать рублей в месяц
за прокорм и  квартиру -  и притом даже в таком случае,  если б я ни разу не
обедал дома,  -  то  на  так  называемые издержки представительства остается
никак не больше пяти рублей в месяц.

          Глумов внимательно на него смотрит.

(Встревоженно.) Что такое?

          Глумов узнает его и начинает напевать: "Чижик-пыжик, где
          ты был?"

Что такое?!
     Глумов.  "...На Фонтанке водку пил...".  (Рассказчику.) Послушай, брат,
ты видишь, кто он, этот старик? Не узнаешь его?
     Рассказчик. Нет... Хотя... Словно я видел его где-то...
     Глумов. Это же тапер Дарьи Семеновны... Очищенный!
     Рассказчик. Иван Иваныч!
     Глумов (Очищенному,  вглядываясь в него).  Иван Иваныч! Да ведь это ты!
Ты! Ты! Помнишь, как ты на фортепьяно тренькал?
     Очищенный (осторожно). Не помню...
     Глумов. А помнишь, как я однажды поднес тебе рюмку водки, настоенную на
воспламеняющихся веществах?
     Очищенный.  Помню.  (Бросается в его объятия.) Друзья!  Не растравляйте
старых, но не заживших еще ран! Жизнь моя - это тяжелая и скорбная история!
     Глумов. Иван Иваныч! Как ты вырос! Похорошел!
     Очищенный. А моя жена еженедельно меня крова лишает.
     Глумов.  Но  ведь супруга ваша могла бы и  не требовать с  вас платы за
содержание?
     Очищенный.  О-о!  Не говорите,  милостивый государь! Моя жена... А есть
ведь, господа, и другие жены... Вот жена Балалайкина, например...
     Рассказчик (вскрикивает). Как?

          Глумов толкает его: молчи, мол.

     Очищенный (рад посплетничать).  Никто почти и не знает, что он женат. А
он женат, господа, и восемь дочерей имеет.
     Рассказчик. Балалайкин женат?
     Очищенный  (взахлеб).  Женат.  Живут  они  в  величайшей бедности  близ
Царского Села,  получая от Балалайкина в виде воспособления не больше десяти
рублей в  месяц.  Балалайкин же наезжает туда один раз в  неделю,  и ни одна
душа о том не знает...

          Рассказчик близок к обмороку.

     Рассказчик. Все погибло.
     Очищенный. Что?
     Глумов (желая отвлечь Очищенного).  Свидетель игр нашей молодости! Иван
Иваныч!  Да  ведь тут  фортепьяно!  Сыграй нам  "Чижик-пыжик!  Где ты  был?"
Помнишь? (Отводит Очищенного от Рассказчика.)
     Очищенный.  Помню,  как не  помнить?  (Садится за фортепьяно,  начинает
играть.)

          Глумов садится рядом и подпевает.

     Рассказчик. Балалайкин женат.
     Глумов. Мужайся, что-нибудь придумаем.
     Рассказчик.  Что же это такое?  Значит, он соглашался на двоеженство? И
мы должны этому содействовать?  А  может быть,  это и  к лучшему?  Тут уж мы
окончательно свою благонамеренность выкажем.  А что же остается? Забыть, что
мы  собирались  только  "годить",   и   по  уши  погрузиться  в  самую  гущу
благонамеренной действительности.  Общий  уголовный кодекс  защитит  нас  от
притязаний кодекса уголовно-политического.  Двоеженство!  Иначе не спастись.
Надо прямо бить на  двоеженство.  Теперь у  нас есть цель:  во  что бы то ни
стало женить Балалайку на "штучке" купца Парамонова, и надо мужественно идти
к  осуществлению  этой  цели.  (Глумову.)  Глумов!  А  как  ты  смотришь  на
двоеженство?
     Глумов. Эврика!

          Дверь  кабинета  открылась,  оттуда  вышли  Балалайкин и
          юноша.

     Балалайкин (всем).  Я вижу,  друзья,  что вы уже перезнакомились.  Одну
минутку!  (Юноше.)  Все ясно,  наш план неотразим.  Ведь прежнее письмо наше
возымело действие?
     Юноша.  Возымело,  господин Балалайкин,  только  нельзя сказать,  чтобы
вполне благоприятное. Вот ответ-с! (Подает письмо.)
     Балалайкин (громко читает).  "А  ежели ты,  щенок,  будешь еще  ко  мне
приставать...".  Гм,  да... Ответ, конечно, не совсем благоприятный, хотя, с
другой стороны, сердце женщины... Ну, если и эти письма не помогут... Что ж!
Будем еще сочинять... новые... до победного конца!
     Юноша (умоляющим тоном). Со стихами бы, господин Балалайкин!
     Балалайкин.    Можно.   Из   Виктора   Гюго,   например.   (Декламирует
по-французски.) Ладно будет?
     Юноша (робко). Хорошо-с, но ведь она по-французски не знает.
     Балалайкин.  Это ничего:  вот и  вы  не  знаете,  да говорите "хорошо".
Неизвестность,  знаете...  она на воображение действует! Потребность такая в
человеке есть! А, впрочем, я и по-русски могу:
     Кудри девы-чародейки,
     Кудри - блеск и аромат!
     Кудри - кольца, кудри - змейки,
     Кудри - бархатный каскад.
     Хорошо?  Приходите завтра -  будет готово...  За стихи цена...  (Поднял
правую руку и показал все пять пальцев.) Пять рублей.
     Юноша.  Нельзя ли сбавить,  господин Балалайкин?  Ей-богу, мамаша всего
десять рублей в месяц дает: тут и на папиросы, тут и на все-с!
     Балалайкин.  Желаете иметь успех у  женщин и жалеете денег.  Фуй,  фуй,
фуй! Ежели мамаша дает мало денег, добывайте сами! Трудитесь, давайте уроки,
просвещайте юношество!  Сейте разумное,  доброе,  вечное! Итак, до завтра...
победитель! (Выпроваживает юношу. Обращаясь ко всем оставшимся, сгрудившимся
возле фортепьяно.) Ну, господа, я к вашим услугам! По счастливой случайности
я  сегодня  совершенно свободен  от  хождения и  приглашаю вас  позавтракать
здесь, со мной. (Хлопает в ладоши.)

          Лакеи вкатывают стол с обильной едой.

Прошу, прошу, господа, садитесь. Не бог весть что, но несравненно лучше, чем
какой-нибудь "Пекин"!

          Все благодарят и усаживаются.

     Очищенный. Отменное угощение! Это вам не селянка в трактире!
     Балалайкин (указывая на лакеев).  Господа,  позвольте представить!  Мои
лжесвидетели! Без лжесвидетелей теперь в нашем деле никак нельзя! От четырех
до пяти человек содержу!  Двое постоянных,  при доме! На всякий случай, да и
при хозяйстве люди нужны: прими, подай, пшел вон!

          Лжесвидетели смеются.

Пшли вон!

          Лжесвидетели исчезают.

Рекомендую.  Вот  этот балык прислан  мне прямо из Коканда  бывшим  мятежным
ханом  Наср-Эддином за  то,  что  я  подыскал ему  невесту.  Двадцать фунтов
балыка! И один глиняный кувшин воды. (Хлопает в ладоши.)

          Лакей приносит кувшин.

(Демонстрирует презент.)
     Глумов. Зачем же воды?
     Балалайкин. А у них вода в редкость - вот он и вообразил, что и невесть
как мне этим угодит.
     Глумов. Слушай, Балалайкин, есть у меня вопросик...
     Балалайкин.  Потом, потом... Да, господа, немало-таки было у меня возни
с этим ханом! Трех невест в течение двух месяцев ему переслал - и все мало!
     Очищенный.  Осмелюсь вам доложить,  есть у меня на примете девица одна,
которая в отъезд согласна... ах, хороша девица!
     Балалайкин.  Прекрасно-с,  будем иметь в виду.  Однако признаюсь вам, и
без того отбою мне от  этих невест нет.  Даже молодые люди приходят,  право!
Звонок за звонком!
     Глумов.  Странно однако ж,  что  за  все эти хлопоты он  вас балыком да
кувшином воды отблагодарил!
     Балалайкин.  О,  эти ханы, ханы... нет в мире существ неблагодарнее их!
Впрочем,  он мне еще пару шакалов прислал,  да черта ли в  них!  Позабавился
несколько дней,  поездил на них по Невскому, да и отдал в зоологический сад.
Завывают  как-то...   и  кучера  искусали...   И  представьте  себе,   кроме
бифштексов, ничего не едят, канальи!
     Глумов. Ай-ай-ай!
     Балалайкин.  Господа, рекомендую кильки... это достопримечательность! Я
их сам ловил прошлым летом...  Дорогой в  Европу.  Вы знаете,  ведь я было в
политике попался...  Как же!  Да! Да! Ну, и надобно было за границу удирать.
Нанял я,  знаете,  живым манером чухонца:  айда,  мина нуси, сколько, шельма
белоглазая, возьмешь Балтийское море переплыть? Взял он с меня тысячу рублен
денег да водки ведро,  уложил меня на дно лодки,  прикрыл рогожкой... Только
как к  острову Готланду стали подплывать,  тогда выпустил.  Тут-то я и ловил
кильку,  покуда не обнаружилось, что вся эта история с моей политикой - одно
недоразумение...  Да,  господа,  испытал я  в  то  время!  Как ни  хорошо за
границей,  а все-таки с милой родиной расставаться тяжело. Ехали мы, знаете,
мимо Кронштадта,  с одной стороны Кронштадт, с другой - Свеаборг, а я лежу и
думаю: вдруг выпалит? Ведь броненосцев пробивает, а мы... что такое мы?!
     Глумов. Не выпалил?
     Балалайкин.  Нет,  зазевались. Помилуйте! Броненосцев пробивает, а наша
лодка...   представьте  себе,   ореховая  скорлупа!   И  вдобавок  поминутно
открывается течь.
     Глумов. Послушай, Балалайкин, есть у меня к тебе один вопросик...
     Балалайкин.  Успеете...  А  вот  эти  фиги мне  Эюб-паша презентовал...
Впрочем,  не следовало бы об этом говорить. Ну, да ведь вы меня не выдадите!
Да вы попробуйте-ка! Аромат-то какой!
     Глумов. Эюб-паша за что же вам подарки делает?
     Балалайкин.  А  я  тут  ему  одно  сведеньице в  дипломатических сферах
выведал... так, пустячки!
     Рассказчик.  Балалайкин!  Пощадите!  Ведь  вы  себя в  измене отечеству
обличаете!
     Балалайкин.  Ах! Ах! Ах! (Смеется.) Я действительно сведеньице для него
выведал,  но он через это сведеньице сраженье потерял - в том самом... ну, в
ущелье,  как бишь его? Нет, господа! Я ведь в этих делах осторожен! Однако я
его  и  тогда предупреждал.  Ну  куда  ты,  говорю,  лезешь?  Ведь  если  ты
проиграешь сражение, тебя турки судить будут, а если выиграешь, образованная
Европа осудит. Подай-ка лучше в отставку.
     Глумов. Не послушался?
     Балалайкин.  Не послушался -  и  проиграл!  А жаль Эюба,  до слез жаль!
Лихой малый и  даже на турку совсем не похож!  Я с ним вместе в баню ходил -
совсем как есть человек! Только тело голубое, совершенно как наши жандармы в
прежней форме,  до преобразования.  Да,  господа, много-таки я в своей жизни
перипетий  испытал!   В   Березов   сослан   был,   пробовал   картошку  там
акклиматизировать -  не выросла! Но зато много и радостей изведал! Например,
восход солнца на берегах Ледовитого океана! Представьте себе, в одно и то же
время и  всходит и  заходит -  где это увидите?  Оттого там никто и не спит.
Тюленей ловят!
     Очищенный. Желал бы я знать, тюленье мясцо - приятно оно на вкус?
     Балалайкин.  Мылом отдает,  а, впрочем, мы его ели. Там летом семьдесят
три градуса мороза бывает,  а зимой -  это что ж!  Так тут и тюленине будешь
рад. Я однажды там нос отморозил; высморкался - смотрю, ан нос в руке!
     Глумов. Ах, черт побери!
     Балалайкин.  К счастью, я сейчас же нашелся: взял тепленького тюленьего
маслица,   помазал,   приставил  -  и  вот,  как  видите.  (Предлагает  всем
освидетельствовать свой нос, но Рассказчик затыкает ему рот салфеткой.)
     Глумов.  Балалайкин!  Послушай,  брат,  но не лги,  а отвечай прямо: ты
женат?
     Балалайкин  (после  паузы,  пьяным,  увядшим  голосом).  Женат.  Восемь
дочерей  имею:   Анна,   Антонина,   Аграфена,   Анастасия,   Аглая,  Арина,
Александра... Аида - младшенькая. Ну и что?!
     Глумов. А как ты насчет двоеженства полагаешь?
     Балалайкин. Вообще говоря - могу! Но это, разумеется, зависит...
     Глумов. Давай же кончать. В два слова... тысячу рублей?
     Балалайкин (встрепенувшись). Голубчики! Да ведь вы... по парамоновскому
делу?   Помилуйте!  Мне  Онуфрий  Петрович  Парамонов  в  присутствии  Ивана
Тимофеевича без всякого разговора уже три тысячи надавал!
     Рассказчик.  То была цена,  а теперь другая.  В то время охотников мало
было,   а   теперь  ими   хоть  пруд  пруди.   И   все   охотники  холостые,
беспрепятственные.  Только нам непременно хочется, чтоб двоеженство было. На
роман похожее.
     Балалайкин.  Меньше  двух  тысяч  нельзя!  Помилуйте,  господа!  Тысяча
рублей!  Разве это деньги?  А  моральное беспокойство?  А  трата времени!  А
репутация! Человека, который за тысячу рублей... Тысяча! Смешно, право! Ведь
мне свои собратья проходу за эту тысячу не дадут!
     Очищенный (скромно). Позвольте мне! Я за пятьсот...
     Балалайкин (быстро).  Хорошо-с.  Согласен!  Согласен.  Согласен.  Пусть
будет ни  по-моему,  ни по-вашему -  накиньте шестьсот на возможные судебные
издержки...
     Рассказчик. Адвокат, а суда боится!
     Глумов. Ну, договорились. Где у тебя шампанское? Надо обмыть уговор!

          Балалайкин свистит, появляются лакеи.

     Балалайкин. Шампанского!

          Лакеи  приносят шампанское, открывают бутылки, разливают
          по бокалам.

А шаферами кто будет?
     Рассказчик. Мы с Глумовым.
     Очищенный. А меня кем пристроите? Я на свадьбах гулять люблю-у-у...
     Глумов. Будете посаженым отцом.
     Очищенный.  Десять рублей присовокупите в виде личного вознаграждения и
за прокат платья?
     Глумов.  Присовокупим,  Иван Иваныч! Да поселись у нас! Тебе что нужно?
Щей тарелку - есть! Водки рюмку - найдется. Пьем за здоровье двоеженца!

          Чокаются, пьют.

     Очищенный. Ах! Хороша шампанея!
     Балалайкин (великодушно).  А  ежели по  обстоятельствам дел потребуются
лжесвидетели,  то  вы  во  всякое  время  найдете их  здесь...  Вот  они!  И
безвозмездно!
     Рассказчик (Растроганно). Господа! Господа! Заключимте четверной союз!
     Балалайкин. За нашу дружбу!

          Все  встают  и,  что-то торжественно бормоча, берутся за
          руки.
          Это - клятва.

          Затемнение


        "КАРТИНА ШЕСТАЯ"

     Рассказчик (в зал).  Мы вернулись от Балалайкина уже втроем и  притом в
самом радостном расположении духа. Мысль, что ежели подвиг благонамеренности
еще и не вполне нами совершен,  то, во всяком случае, мы находимся на прямом
и верном пути к нему, наполняла наши сердца восхищением. Знаменательно, что,
раз человек вступил на стезю благонамеренности,  он становится деятелен, как