ащается  домработница, протягивает Растегаю газету.

(Начинает ее просматривать. Найдя в газете то,что искал.) Указ Президиума...
в связи...  так... так... (читает про себя) Платона Петровича Деревушкина...
Москва,   Кремль...  Председатель...  секретарь...  (Деревушкиной.)  Приятно
все-таки... опубликовано на первой полосе... Ну что ж... Еще раз поздравляю,
Раиса Павловна!
     Раиса Павловна (грустно). Благодарю вас.
     Анна Павловна. Заслуженная награда.
     Растегай.  Что говорить,  ценят Платона Петровича!  Ценят.  Орден -  за
муравьев! Ценят...
     Раиса Павловна (неожиданно).  Марк Иванович! Скажите, в Академию только
при жизни выбирают или бывают случаи, когда посмертно?
     Растегай (подумав). Нет. Такого случая, по-моему, еще не было.

          На  веранду  из  дома  выходят  Софья  и Серафима. Они в
          модных летних платьях. Очень привлекательны.

     Софья (весело). Ничего не слышно? Никто не звонил?
     Серафима. Сколько еще ждать?
     Анна Павловна. Кто знает. Мы все ждем.
     Раиса Павловна (сестре).  Аня!  Цветы, пожалуй, лучше всего поставить в
кабинете Платона Петровича, возле его портрета. Помоги мне, пожалуйста!

          Обе  уносят  корзину  с  цветами в дом. Серафима и Софья
          ждут, пока сестры уйдут.

     Софья (продолжая спор).  С этим я согласна! Но что касается Шишкина, то
он не идет ни в  какое сравнение с Айвазовским!  Я за один шишкинский лес не
возьму два айвазовских моря. И не думай!
     Серафима. Сколько, по-твоему, у отца Шишкиных?
     Софья. Было два.
     Серафима. А Айвазовских?
     Софья. Три.
     Серафима.   Ошибаешься!  В  столовой  висит  море  не  Айвазовского,  а
какого-то нашего художника.
     Софья. Бред!
     Серафима. И вообще это, кажется, не море, а озеро Селигер!
     Софья. Не может быть!
     Серафима. Посмотри сама хорошенько, если мне не веришь!

          Растегай, сидя на скамье, читает газету. Сестры уходят в
          дом.
          Голос Софьи из дома: "Марк! Марк! Поди сюда!"
          Растегай  лениво поднимается, смотрит на часы, вздыхает,
          уходит в дом.
          Сцена  некоторое  время  пуста. Затем на веранду выходят
          Раиса Павловна и Анна Павловна.

     Анна Павловна (вполголоса).  Поражаюсь,  как ты это терпишь! Ничего еще
не случилось,  а они уже ходят по вашей даче и ко всему присматриваются. Они
же  еще не  введены в  права наследства!  Никто еще не  введен!  Что за  дух
стяжательства! Вот правы!
     Раиса Павловна (устало).  Анна!  Я  не в  силах бороться.  Пусть ходят,
пусть присматриваются...
     Анна Павловна.  Я полагаю,  ты не все лучшие картины держишь здесь,  на
даче, да еще на стенах?
     Раиса Павловна. Несколько полотен по твоему совету я успела спрятать.
     Анна Павловна (осторожно).  Я бы могла две-три картины сохранить у себя
в комнате. Если, конечно, ты мне доверяешь...
     Раиса Павловна. Потом поговорим об этом.
     Анна Павловна.  Уж  ко  мне-то  они  не  посмеют заявиться!  Слушай,  а
библиотека?  А коллекции насекомых?  Библиотеку придется делить по собраниям
сочинений.
     Раиса  Павловна.  Я  молю  бога,  чтобы  Платон  Петрович  благополучно
приземлился!
     Анна Павловна.  Это было бы  великим счастьем.  Ты  знаешь,  я  сегодня
представила себе твою жизнь без него -  и  я  похолодела.  На  что ты можешь
рассчитывать?  На пенсию? Ну хорошо! Ну а что дальше? Какая бесперспективная
перспектива! В муравьях ты ничего не понимаешь. Тебе идет уже пятый десяток.
Чем ты будешь заниматься? Судиться с наследниками?
     Раиса Павловна.  Не надо...  не надо опять об этом.  Я не выдержу. Будь
что будет!
     Анна  Павловна.  Пятнадцать минут  третьего.  Когда же  нас  поставят в
известность? Может быть, у них там ничего не состоялось?
     Раиса Павловна.  Ты  знаешь,  у  меня почему-то  не  выходят из  головы
последние слова,  которые он сказал перед отъездом на аэродром. Уже садясь в
машину,  он  вдруг как-то странно задумался и  про себя сказал:  "Парашютист
после отделения от  самолета движется в  двух направлениях..."  Что он хотел
этим сказать? В каких направлениях?

          Появляются Растегай, Софья и Серафима.

     Софья (как бы  между прочим).  Раиса Павловна!  А  где у  вас маленький
Левитан?  Я  помню,  он висел у  папы в кабинете.  Теперь на его место висит
какая-то фотография.
     Раиса Павловна. Вы имеете в виду небольшой этюд?
     Софья. Да. Небольшой этюдик. Совсем небольшой. Тысячи на три.
     Раиса Павловна. Мы его... Платон Петрович подарил его кому-то...
     Серафима. Вы не помните кому? Когда?
     Раиса Павловна. В прошлом году одному болгарскому ученому.
     Софья. Странно... Я его этой весной видела на стене.
     Раиса Павловна.  Ну,  значит,  этой весной.  Честное слово, я не помню,
Софья Платоновна!  И потом,  может быть, можно сегодня, сейчас не говорить о
картинах?  Вы видите,  в каком я состоянии?  Честное слово, мне сейчас не до
живописи! (Уходит.)
     Серафима.  Мы все волнуемся. Но нельзя же сидеть, ждать у моря погоды и
молчать. Этак можно с ума сойти!
     Софья (сестре). Где же твой рыбак?
     Серафима (равнодушно). Придет. Никуда не денется.
     Растегай (после паузы).  Есть  такой анекдот.  Один  тоже  прыгал.  Ему
сказали перед прыжком:  "Если не  почувствуете через две-три  секунды рывка,
немедленно открывайте запасной парашют.  Внизу вас  будет ждать машина.  Она
доставит вас на аэродром". Он прыгает. Рывка не чувствует. Пытается раскрыть
запасной парашют, тот тоже не раскрывается. Бедняга камнем летит на землю, а
сам чертыхается: "Ну, если еще и с машиной подвели..." (Включает радио.)

          Звучит музыка.

     Софья. Нет, как тебе это нравится?! Она спрятала Левитана!
     Серафима.  Если бы одного Левитана.  А где этот... как его... Перов или
Серов?  Я уже не помню.  Тот,  что висел у отца в спальне? Где эта картинка?
Где?
     Софья. Братцы! Это грабеж среди бела дня!
     Серафима. На нее надо найти управу! Я этого так не оставлю.
     Растегай. Погодите, погодите! Рано! Рано!
     Софья. А потом будет поздно! Поздно будет потом!
     Серафима. Наглая воровка! Черт знает какая жадная баба!
     Растегай. Тихо, тихо! Так можно дров наломать!

          Появляется Никологорский.

     Никологорский. Никаких новостей?
     Растегай.  Как  видите,  профессор!  Сидим  вот,  ждем,  полны тревог и
сомнений.
     Никологорский.  Уважаю,  бесконечно уважаю Платона Петровича - человека
удивительного характера, полного чистых душевных помыслов.
     Серафима (помолчав).  Если кому-нибудь рассказать, что известный ученый
в  день  своего  шестидесятилетия просто так,  не  из  горящего самолета,  а
исключительно ради собственного удовольствия прыгает с парашютом, - никто не
поверит!  Ну,  он  совершит свой прыжок,  ну  и  что?  Кого он  этим удивит?
Иностранных корреспондентов? Их не будет. Родственников? Вас, профессор?
     Никологорский.  Насколько я  его понимаю,  он  никого и  не  собирается
удивлять.
     Софья (зло).  Тем  более.  Была бы  какая-то  цель!  А  то  ведь блажь!
Удивительно,  как  легкомысленно мы  сами  отнеслись к  этой безумной затее!
Он... (Выключает радио.)

          Слышен звук приближающегося автомобиля. Звук обрывается.
          Слышны   оживленные   голоса.   Появляются   Деревушкин,
          Александра и ее муж, летчик Иванов. Им навстречу из дачи
          выбегает   Раиса   Павловна,   за   ней  Анна  Павловна.
          Никологорский,  Растегай,  Софья,  Серафима  поднимаются
          навстречу    прибывшим.    Иванов   молча   обменивается
          рукопожатием  с  родственниками.  Деревушкин хромает, он
          опирается на палку.

     Деревушкин (весело).  Встречайте!  Приветствуйте! (Целует жену.) А? Ну?
Что? Кто оказался прав?
     Раиса Павловна. Боже мой! Вы хромаете! Что с вами?
     Софья (с иронией). Ты сам выпрыгнул из самолета или тебя вытолкнули?
     Александра. Папа прыгал за мной! Сам!
     Деревушкин. Чуть ногу подвернул. Сущий пустяк!
     Растегай. Платон Петрович! А что вы чувствовали во время прыжка?
     Деревушкин.  Расскажу!  Расскажу все по порядку.  А  сейчас -  к столу!
Удивительно, до чего разыгрывается аппетит после прыжка с парашютом!
     Раиса  Павловна.  Надеюсь,  Платон  Петрович,  вы  не  возведете это  в
правило?
     Деревушкин.  Обещаю,  дорогая!  Соня,  Сима,  Саня  -  дети мои!  Зятья
Ивановичи - к столу! Все к столу! Где моя любимая теща?
     Анна Павловна. Я ее сейчас приведу.
     Деревушкин.  Раиса Павловна!  Откройте погреба! Загляните в муравейник,
то бишь... в холодильник! Душа просит шампанского. Где ваша "марганцовка"?!
     Раиса Павловна. Сейчас, сейчас... (Уходит.)

          За ней уходит Анна Павловна.

     Деревушкин (опускаясь в кресло.) Да-а-а!  Други мои!  Это превзошло все
мои ожидания! Хотя нет - я именно этого и ожидал!
     Никологорский.  Завидую я вам,  Платон Петрович!  Искренне завидую! Как
школьник, завидую. Я свое время пропустил!
     Деревушкин.  Верю,  что завидуете!  А вы ведь не только терапевт,  но и
психолог!  Вы  же понимали,  что,  если бы я  не совершил этого поступка,  я
сожалел  бы  всю  свою  жизнь.  В  силу  чего?  В  силу  особенностей  моего
деревушкинского характера.  (Окидывает взглядом всех присутствующих.) Родные
мои! Милые! Как я рад вас всех видеть!

          Анна  Павловна,  успев  переодеться  в  светлое  платье,
          вводит  старуху мать. Возвращается Раиса Павловна, также
          успевшая  переодеться.  Она  ставит  на стол две бутылки
          шампанского.  Садится  напротив  мужа и не сводит с него
          заплаканных глаз. Появляется Хвощ. В руках у него удочка
          и   десяток   нанизанных   на   веточку   пескарей.  Под
          уничтожающим   взглядом   жены   он,  стараясь  остаться
          незамеченным,  ставит  удочку  в  угол веранды, передает
          рыбу  появившейся  в  дверях  домработнице.  Та остается
          стоять  в дверях. Хвощ присаживается к столу. Деревушкин
          молча  делает  ему  приветственный  знак рукой. Растегай
          протягивает Никологорскому бокал с вином.

     Никологорский (отстраняя бокал). Мне не надо. Я ведь не пью.
     Растегай. Как? Совсем? Давно?
     Никологорский. С детства.
     Растегай.  Неужели? Ну-ну... Но чокнуться-то вы можете, профессор, ради
такого  случая?   (Поднимая  бокал.)  За  ваш  исторический  прыжок,  Платон
Петрович!  За благополучное исполнение ваших желаний!  Форте фортуна адюват!
Храбрым везет!

          Все чокаются.

     Деревушкин (осушая бокал).  Ну,  вот мы опять вместе, как тогда, в день
моего "важного заявления"...  Только я  сегодня уже не тот!  Сегодня я будто
заново родился!  И  не  потому,  что со  мной могло что-то случиться,  а  по
ощущению,  которое  меня  сейчас  наполняет!  И  Саня  -  молодец!  Во  всем
поддержала меня!  До конца!  (Смотрит на дочь.)  А  уж про Ивана и  говорить
нечего! Трижды молодец! А? Что? Ну?..
     Раиса Павловна. Мы же тут просто все извелись! Ждем. Ничего не знаем...
     Растегай.  Может быть,  вы  нам  все  же  расскажете,  Платон Петрович,
поподробнее? А там, глядишь, и я с парашютом прыгну.
     Деревушкин. Мне это было необходимо, а вам-то зачем? Вот Сане тоже надо
было! А вам ни к чему!
     Растегай. Вы полагаете?
     Деревушкин (не отвечая на вопрос).  Когда я  увидел над собой раскрытый
купол парашюта и  убедился в  том,  что он цел и правильно раскрыт,  когда я
понял,  что я тоже цел и моя мечта свершилась,  -  я запел!  Да,  друзья,  я
запел! Во весь голос запел!
     Александра.  Я снижалась недалеко от папы.  Все время наблюдала за ним.
Вижу,  он открывает рот.  Думаю:  кричит мне что-то, а что - не слышу, ветер
относит... А он, оказывается, поет!
     Софья. Интересно, что же ты пел?
     Деревушкин.  Все!  Все,  что  приходило  на  память:  "Я  помню  чудное
мгновенье...". "Реве та й стогне Днипр широкий..."
     Серафима. "Все ниже, и ниже, и ниже!"
     Александра (сестре). Сима! Перестань!
     Деревушкин. Мне было хорошо. Я чувствовал себя на седьмом небе. До чего
же  здорово устроен человек!  Может  летать,  может парить над  землей,  как
птица,  может все,  что захочет! А внизу - земля! Большой добрый муравейник!
Автомобили,  как муравьи,  и люди - на полях и дорогах - как муравьи: каждый
занят своим делом,  каждый куда-то торопится, что-то делает. И каждый не сам
по себе,  не для одного себя,  а для всех!  А я -  над ними. И они поднимают
кверху головы и смотрят на меня, машут мне руками, зовут к себе, как будто я
им нужен. Представьте себе!..
     Александра. Так оно и есть! Ты им нужен! А потом тебя отнесло в сторону
и я потеряла тебя из виду.
     Деревушкин.  Я сделал все, как меня учили, по инструкции: подтянул одну
стропу, потом другую. Приземлился, только ногу подвернул! Мало еще опыта!
     Никологорский. Герой! Герой!
     Раиса Павловна. И вам нисколько не было страшно?
     Деревушкин.  Страшно бывает тому,  кто  не  уверен в  себе  или  делает
неправое дело.
     Раиса Павловна.  Но все-таки вы рисковали, Платон Петрович! Все-таки вы
рисковали! Не надо на это закрывать глаза.
     Деревушкин.  А я и не закрывал глаз.  Я прыгал с открытыми глазами.  Но
если уж быть до конца откровенным, то я...
     Раиса Павловна. Что?
     Деревушкин. В самый последний момент я пожалел только об одном...
     Раиса Павловна. О чем?
     Деревушкин.  Я пожалел, что накануне, то есть вчера, не успел подписать
один документ.
     Раиса Павловна. Документ?
     Софья. Какой документ?
     Деревушкин. Завещание.

          Пауза.

     Раиса Павловна (нарушая молчание).  Платон Петрович! Вы хотели оставить
завещание?

          Все оживляются.

     Растегай. Как юрист я бы мог вам помочь в этом, Платон Петрович!
     Деревушкин.  Да.  Я  хотел  вчера оставить завещание.  Так,  на  всякий
случай.  Но я просто не успел заехать в нотариальную контору. Не успел. День
был страшно загружен.  И  я  забыл.  Вспомнил,  когда уже сидел в  самолете.
(Смотрит на всех.)  Я  вижу,  вы чем-то удивлены?  Честно говоря,  сам я  бы
просто до  этого не додумался.  Если бы не Савелий Савельевич!  Он подал мне
эту мысль...

          Все  смотрят  на  Никологорского.  У того виноватый вид.

     Никологорский. На ровном месте можно упасть - ногу сломать...
     Растегай.  Вам рано думать о завещании, Платон Петрович! Вы будете жить
сто лет!
     Деревушкин.  О благах мира сего я,  честно говоря, никогда не думал, но
надо полагать,  что за  это время мои коллекции в  несколько раз увеличатся.
Тем  более обидно,  если в  силу каких-нибудь обстоятельств они оказались бы
разрозненными.
     Софья  (с  угрозой  в  голосе).   Как  это  понять?   Стало  быть,   ты
предполагаешь завещать все одному человеку?
     Деревушкин (с удивлением). Нет, зачем же одному?
     Серафима (сухо). Любопытно - кому же?
     Деревушкин (весело).  А  я  решил так:  собрание картин -  селу,  где я
родился и вырос.  Библиотеку -  университету, где получил образование. Ну, а
коллекцию насекомых - Государственному музею энтомологии. А? Что? Ну?
     Домработница (неожиданно, в дверях). А меня куда?..
     Раиса Павловна (упавшим голосом). Все - государству? Все?
     Софья. Все картины?
     Растегай. Уникальную библиотеку?
     Серафима. И даже насекомых? И даже их?

          Деревушкин   с   недоумением  смотрит  на  взволнованных
          родственников.

     Раиса Павловна (неожиданно). А дачу?
     Деревушкин (жене). Что?
     Софья. А дачу кому?
     Серафима. А кому дачу?
     Растегай. Кому дачу, Платон Петрович?
     Деревушкин (соображая).  Вас интересует,  кому я завещаю дачу?  А? Что?
Ну?
     Раиса Павловна. Да! Дачу! Кому дачу?
     Все (кроме Александры, Хвоща и Иванова). Кому? Кому? Дачу! Кому?
     Деревушкин (поднимаясь, угрожающе). Ах, дачу? (Смотрит на всех в упор -
и  вдруг,  неожиданно прозрев.)  Муравьям!  Трудовым му-ра-вьям!  Только  не
эцитонам!..  (Резко отодвинув стул,  выходит из-за стола.  В  сердцах ломает
пополам палку,  бросает обломки в угол веранды.  Уходит в сад. Скрывается за
углом дачи.)

          За  ним,  сорвавшись  со своего места, бежит Александра.
          Никологорский в волнении выпивает рюмку водки.

     Елена Викентьевна. Что он сказал? Дачу кому?
     Хвощ (издевательски кричит старухе на ухо). Трудовым муравьям! Здорово,
да?
     Елена Викентьевна. Муравьям? Комедия какая-то! (Пожимает плечами.)
     Домработница (поднимая веточку с  пескарями).  Раиса Павловна!  Рыбу-то
сейчас пожарить? Или - в холодильник?

          Все  молчат.  Вдали  глухо  гремит  гром  - приближается
          гроза.

     Иванов (с глубокой иронией).  Про автомобиль забыли!  Тоже ведь,  поди,
денег стоит!..

          Молния.  Гром. Над дачей проносится очистительная гроза.
          Занавес
        "1959"



        Сергей Владимирович Михалков.
        В одном купе


                         Сатирическое представление
                      в двух отделениях, шести сценах,
                 с прологом, эпилогом и шестью интермедиями


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.В.Михалков. "Театр для взрослых"
     Издательство "Искусство", Москва, 1979
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 января 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Издательство продолжает публикацию пьес  известного советского поэта  и
драматурга,   Героя  Социалистического  Труда,  лауреата  Ленинской  премии,
Государственных   премий   СССР   и   Государственной   премии   РСФСР   им.
К.С.Станиславского, заслуженного деятеля искусств РСФСР Сергея Владимировича
Михалкова,  начатую сборником его  пьес  для  детей  (Театр для  детей.  М.,
"Искусство", 1977).
     В   данном  сборнике  вниманию  читателей  предлагаются  такие   широко
известные  пьесы,   как  "Раки",  "Памятник  себе...",  "Пощечина",  "Пена",
"Балалайкин и Кo", и ряд других, поставленных на сцене многих театров страны
и за рубежом.


     Премьера  спектакля  состоялась  в   июне   1955   года  в   Московском
драматическом театре им. К.С.Станиславского.


        "ПРОЛОГ"


                              Перед премьерой

        "ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА"

        "РЕЖИССЕР."
     РЕЦЕНЗЕНТ.

          Рецензент  у  себя дома, развалившись в кресле и попивая
          боржом, а режиссер, стоя в будке автомата, разговаривают
          по телефону.

     Режиссер (дует в трубку).
                Алло!.. Алло!.. Не слышу!..
     Рецензент (равнодушно).
                                          Я молчу.
     Режиссер (горячо).
                Вы понимаете, что я сказать хочу?
                Вы - критик, рецензент. Я - режиссер. Не так ли?
                Вы пишете статьи, я создаю спектакли.
                Как воздух, нам комедия нужна!
                Но где она? Скажите, где она?!.
                Уж я не говорю о водевиле -
                Об этом жанре все давно забыли!
                А зритель требует! Смеяться хочет он!
                Играем мы Мольера и Шекспира,
                У нас идут Гольдони, Кальдерон...
                Но где же современная сатира,
                Бичующая наши недостатки,
                Клеймящая глупцов и наглецов.
                Перестраховщиков, людей, берущих взятки,
                Бессовестных льстецов, безнравственных отцов,
                Невежд с дипломами, клеветников со стажем, -
                Когда мы их в комедиях покажем
                И выведем на свет в конце концов?
                В избе у нас еще немало сора!
          (Переводит дух.)
     Рецензент (помолчав).
                Попробуйте поставить "Ревизора"!
                Сатира острая. Талантлива. Смешна.
     Режиссер