Ягунова, и он по-отечески бросил: - Я сам эту штуку посмотрю, Коля.
 Он взял мину. Грянул взрыв...
 Через два дня хоронили полковника  Ягунова.  К  месту  захоронения  его
несли в гробу, а следом плыли факелы. Люди молчали. И только когда  опустили
гроб, услышали голос батальонного комиссара Парахина:
 - Он делил с нами поровну всю тяжесть, которая выпала  на  долю  бойцов
подземного гарнизона. И твое имя всегда будет с нами, - клянемся тебе, Павел
Максимович!
 Еще короче сказал подполковник Бурмин. Он стал на колени, произнес:
 - Я принимаю командование гарнизоном, Паша, Поверь мне, не отступлю, до
последнего дыхания драться, будем.
 Смерть немецким оккупантам!

 Взрывы, взрывы... Они полыхают над всеми отсеками и  штреками.  Потолок
рушится то там, то здесь. От грохота кровь сочится  из  ушей.  Едва  утихнет
проклятый грохот, слышится голос:
 - Вы обречены, выходите. Немецкое командование гарантирует вам жизнь.
 Отвечали  ночными  вылазками.  Уничтожали  врага  беспощадно  и   вновь
возвращались в подземелье.
 Гарнизон Центральных каменоломен продолжал сражаться до глубокой осени.
 Когда  осталось  пятьдесят  человек,  Парахин  приказал   водрузить   у
центрального входа красный флаг.
 - Пусть знает враг, что мы никогда не сдадимся.

 ...Было сырое утро. Подразделение гитлеровцев  приблизилось  к  верному
зеву катакомб и замерло в нескольких шагах от входа.  Устало  шевелилось  на
древке красное полотнище. Немецкий офицер присмотрелся и вздрогнул: когда-то
белое, теперь оно было окрашено человеческой кровью. У древка  лежал  убитый
старший  сержант.  Это  был  Женя  Бочаров.  Неподалеку  от  него,  до  плеч
заваленный взрывом, задыхался под тяжестью камней лейтенант Ефремов.


 Гарнизон Малых...


 Из тетради Михаила Григорьевича Поважного. "...Леня Карацуба  -  добрый
морячок. Оказывается, ему едва исполнилось восемнадцать  лет,  но  ведет  он
себя солидно: "Товарищ старший лейтенант, вы  приказывайте  мне  -  я  мигом
выполню все". Вот тебе, Леня,  задание:  сходи  в  Центральные  каменоломни,
узнай,  кто  там  -  наши  или  немцы.  -  Торопись.  Противник  подтягивает
артиллерию, а вон выползают из лощин и танки. Надо упредить  врага,  ударить
по нему, пока не занял  исходного  положения.  Командиры  батальонов  рядом,
часть  бойцов  находится  в  катакомбах,  там  и  начальник  штаба   Николай
Владимирович Шкода, он формирует новую роту к нам  попало  много  людей  из
других частей.
 - Леня, передай командирам: всем немедленно  идти  в  атаку,  сигнал  -
красная ракета, - приказал я Карацубе.
 Все поднялись в атаку - и наши и те, что попали в катакомбы  из  других
частей. И отошли организованно. Старший лейтенант Шкода  подвел  итоги  боя.
Он, бывший учитель, привык быть точным: захватили 200 винтовок и  автоматов,
восемь пулеметов, противник потерял на поле боя только убитыми не менее  200
человек.
 Взяли несколько фашистов в плен. Одного гитлеровца спросили:
 - Так где проходит линия фронта? За Ростовом?
 - Нет, нет, - закрутил головой ошалелый фашист. - Здесь, под землей,  -
показал он пальцем и потом признался,  что  его  рота  чувствует  себя  так,
словно находится на раскаленной сковородке. Под ними горит земля.
 Теперь враг долго не осмелится подойти к катакомбам.
 У нас триста  раненых.  Медикаментов  совсем  нет,  только  то,  что  в
санитарных сумках у девушек. Врача нет. Но  медицинская  сестра  Гаврилюкова
уже  организовала  перевязку  раненых.   Ей   помогает   Зина   Бурдоносова,
пятнадцатилетняя девочка. Она пришла в, катакомбы вместе  со  своей  старшей
сестрой Верой и тетей. Привели с собой корову. Буренка давно  съедена.  Зина
очень смелая девочка. Вчера ходила на разведку катакомб. Я ее пожурил. Она в
ответ "Михаил Григорьевич, я же - боец!" У нее  нет  родителей.  Я  сказал:
"Зина - хочешь я буду твоим отцом, приемным?" "Ага, дядя  Миша.  Вы  славный
человек".  Мы  договорились:  как  только  побьем  фашистов,  сразу  оформлю
соответствующие  документы,  и  Зина  станет  моей  приемной  дочерью.   Она
обрадовалась... юная героиня!
 Подсчитали продовольствие: два мешка сахара, полтора мешка муки,  мешок
риса, мешок вермишели. Старший батальонный комиссар Манукалов  говорит:  "Не
густо, Михаил Григорьевич", - - и смотрит мне в глаза, что я на  это  скажу.
"У немцев есть продовольствие", - отвечаю.  "Значит,  будем  драться?"  -  и
опять в упор глядит. "Для этого и остались, комиссар. Драться до  последнего
дыхания". Подходит Коля Шкода. Он докладывает о людях, об укомплектованности
рот. Его данные подтверждают старший лейтенант Нестеренко, старший лейтенант
Трубарев, политрук Бубенцов, политрук Пейчев, старший лейтенант Калабуков...
 Старший писарь сержант  Ильясов  составляет  первую  строевую  записку.
Людей много, а продовольствия  маловато.  Устанавливаем  дневной  рацион  на
каждого бойца: ложка муки, ложка риса, ложка сахара, пять граммов жиру. Воду
каждый добывает сам.
 Леня  Карадуба  возражает:  "Михаил  Григорьевич,  надо  организованно.
Колодец у нас под носом, несколько метров от входа".  Эх,  ты,  морячок,  да
разве противник допустит нас до колодца! И все  же  попробовали.  Два  ведра
воды стоили десять жизней. Так не пойдет! А как? У раненых губы потрескались
от жажды. Как? Я смотрю на потолок, замечаю мокрое пятно. Штыком просверлили
дырку, вставили фитиль. Ждали долго, и вдруг с  кончика  фитилька  скатилась
капля цокнула в подставленной кружке. Потом вторая, третья...
 За полдня полкружки. Первые глотки - раненым.
 Вторая  вылазка.  Подготовились  хорошо.  Ночь.  Тшшша.   Слышно,   как
переговариваются немцы. Мы лежим громадной  темной  полосой.  И  вдруг,  как
обвалу мы  обрушились  на  поселок.  Грохнули  гранаты,  зарычали  автоматы^
Гитлеровцы бежали в панике, остановились где-то под Керчью...
 Так повторяется через каждые три-четыре дня  вот  уже  полтора  месяца.
Радист  говорит:  "Как  же,  Михаил  Григорьевич,  Совинформбюро   сообщило:
двадцатого мая наши войска оставили Керченский полуостров, а мы,  тут  кукиш
кажем немцу, неужели Совинформбюро поправочку не объявит?"
 Был бы передатчик, мы и сами  бы  это  сделали:  граждане,  извиняемся,
полуостров не оставлен.
 Вернулись разведчики. Посылаем их перед каждой новой вылазкой. Молчат.
 - Что случилось?
 Леня Карацуба отвечает: -  Полундра,  товарищ  старший  лейтенант.  Нас
огородили проволокой, обнесли дотами,  через  каждые  десять  метров  гнездо
установили пулеметы и овчарки - не пройти...
 Послали в разведку Шкоду с группой командиров.  Тот  же  доклад.  Потом
комиссар с группой Мадукалов не вернулся. Как же  я  без  комиссара?  Лично
пошел. У самого входа кто-то лежит с простреленной головой. Комиссар? Он еще
был жив. Принесли в госпиталь. Два дня жил. Карацуба не отходил от  него  ни
на минуту, ухаживал, не спас, скончался Манукалов...
 ...Жена старшего лейтенанта Нестеренко шепчет мне на ухо:
 - Михаил Григорьевич, крысы появились  в  катакомбах...  Мы  их  ловим.
Только боюсь я, пухнут люди, не от них ли?..
 Шкода слышит наш разговор, роняет:
 - Плохо прожаривают...
 Я закрываю уши. Вскакиваю и бегу в освещенный плошками  отсек.  Замечаю
приколотую  к  щиту  стенную  газету.  Смотрю,  свежая  -  29  июля.  Читаю:
"Партийное собрание прошло хорошо. Наш командир М. Г. Поважный переведен  из
кандидатов в члены Всесоюзной Коммунистической партии большевиков.
 Товарищи, победа будет за нами!
 Смерть немецким оккупантам!"

 ...Что-то сильно давит на грудь. Дышать нечем,
 - Газы!
 - Всем отойти в глубину! - нахожу в себе силы крикнуть. - Приказываю...
в глубину... Раненые не могли отойти.
 Похоронили многих.
 - Конец, что ли? - кричит Леня. - Полундра! Я эту машину расшибу.
 Какое мужество! Трудно было, но Карацуба сдержал свое  слово:  ночью  с
группой бойцов Леня подорвал машину, которой фашисты нагнетали в  подземелье
газ.
 ...Николай Шкода настороженно смотрит в потолок:
 - Слышишь, Михаил Григорьевич? Бурят.
 Грохнули взрывы... Один, второй, третий...
 Уже произведено шестьсот взрывов.
 Утром захрипел репродуктор, установленный немцами наверху,  у  пролома.
Потом звонко, отчетливо:
 - Господин  Поважный,  если  вы  выйдете  из  каменоломен  без  оружия,
немецкое командование гарантирует вам жизнь и хорошее обращение.
 Наш ответ: взорвать репродуктор.
 Калабуков говорит:
 - Тоже дураков нашли, - он  доволен  удачной  операцией,  советует  мне
попробовать связаться о  Центральными  катакомбами:  мы  убеждены,  что  там
сражаются наши бойцы. У нас нет  ничего  -  ни  продуктов,  ни  воды.  Камни
высохли,  оружие  заржавело,  смазывать  нечем,  может  быть,  товарищи   из
Центральных каменоломен помогут нам.
 Калабуков берет с собой сержанта. Я даже фамилии не знаю этого младшего
командира: он из той роты, которая была сформирована из  прибившихся  к  нам
бойцов. Рота эта уже никогда не выйдет из катакомб. Она полностью  погребена
взрывом в слепом отсеке. Узнают  ли  когда-нибудь  имена  этих  мужественных
людей? Я запомнил лишь фамилию политрука - Таранин, кавалерист.,.
 Ушел Калабуков. Ждем два дня. Леня качает головой.
 - Ты что, Карацуба...
 - Калабуков убит, там, неподалеку от входа, а сержанта нет. Я им сейчас
брызну в лицо огнем, - он берет автомат. - Меня... взрывами не  возьмешь.  -
Опухший, продымленный, он, качаясь, шагает к выходу, слышится взрыв гранаты.
Я вздрагиваю.
 - Леня, осторожно!..
 Не вернулся Карацуба. Не вернулась и  Зина.  Придется  ли  встретиться?
Дочь моя, ты слышишь?..
 Темнота, густая, непроглядная. У  меня  борода  до  колен.  Сегодня  31
октября, шесть месяцев не брился: ни минуты свободного  времени,  бои,  бои,
шесть месяцев подряд - разведка, бой, взрывы. Сколько осталось?.. Писаря уже
нет, строевую некому составить.
 - Это кто тут поблизости? Это ты, Николай? А еще кто?
 - Да это, командир, Борька-одессит, твой ординарец, - отвечает  старший
лейтенант Шкода.
 - Пошли в разведку.
 Ноги тяжелы, будто на них гири. И руки опухшие.  Мы  останавливаемся  у
колодца. Так светло, что нельзя смотреть. Я закрываю глаза.
 - Немцы, - шепчет Шкода и толкает меня в спину.  Руки  тяжелые-тяжелые,
не слушаются руки.
 Последний приказ: не сдаваться!
 Прыгаю в колодец. Мысль одна: не заметили бы.
 Но фашисты потом обнаружили Поважного он был  взят  в  плен  и  зверски
избит.


 Встреча с Парахиным


 8  ноября  1942  года  из  Керчи  вышла   грузовая   машина.   Ее   вел
шофер-гестаповец, рядом с ним сидел мордастый офицер. Он высовывал из кабины
голову и бросал находящимся в кузове автоматчикам.
 - Смотреть!
 Поважный приоткрыл один глаз. Лицо его было в синяках  и  ссадинах.  Он
вспомнил, как еще до наступления немцев в Крыму вел батальон в атаку.  Тогда
он был ранен в лицо осколком мины. Ему приказывали отправиться  в  медсанбат
морской бригады, он не покинул поле боя: вынул из сумки пуховую подушечку  и
прикладывал ее к ране. Подушечка сделалась тяжелой и мокрой от крови, а боли
никакой не чувствовал. Потом уже, когда батальон оседлал высоту,  пошатнулся
и упал, но не потерял сознание... А вот в колодце потерял, от ушиба, что ли,
или от истощения. Пришел в себя в немецком штабе. Его сильно били:  фашистам
хотелось знать, сколько осталось в катакомбах бойцов. Он отвечал: тысячи!
 Потом повели на расстрел. Впереди  стоят  десять  автоматчиков  и  один
офицер. Позади обрыв. Ветер колышет бороду,  играет,  ласковый,  мягкий.  Не
расстреляли, вновь привели в штаб, бросили в машину...
 Человек, лежащий рядом с ним,  застонал.  Поважный  присмотрелся:  лицо
соседа, хотя и  было  изуродовано  побоями,  показалось  знакомым.  Неважный
напряг память и вспомнил: батальонный комиссар Парахин, раньше он видел  его
в  штабе  армии  и  потом  несколько  раз,  когда  тот  приходил  к  морским
пехотинцам.
 В Симферополе их поместили в одну  камеру,  узкую  комнатушку  с  сырым
бетонным полом  и  единственным,  сколоченным  из  грубых  досок,  топчаном.
Парахин лежал на холодном полу. Поважному разрешили присесть  на  топчан.  В
дверях дежурили два гестаповских автоматчика.
 Через каждые два часа батальонного комиссара уводили на  допрос.  Через
каждые два часа его приносили  и  полуживого  бросали  на  пол.  Как  только
возвращалась к нему память, он напрягался и шептал:
 - Коммунисты, вперед!.. Мы победим!
 Потом  его  не  принесли.  Гестаповец  подошел  к  Поважному,  приказал
подняться.
 - Комиссар ваш расстрелян, всем капут, Поняль?!


 Подземный Аджимушкай сражался!


 По городу ходили слухи: немцы ворвались в Центральные катакомбы и взяли
в  плен  штаб  подземного  гарнизона.  Через  некоторое  время  эта   версия
опровергалась утверждением очевидцев: не так это было, наши  сами  вышли  из
каменоломен и с песней пошли в атаку на врага. Впереди шли комиссар Парахин,
подполковник Бурмин и несколько пограничников. Силы были неравными, и многие
советские командиры раненными остались на поле боя. Их взяли в плен...
 Так ли это  было,  Константин  Иванович  Моисеев,  бежавший  из  лагеря
военнопленных и теперь скрывавшийся  на  окраине  Керчи,  в  поселке  Третий
Самострой, не знал. Он напряженно работал по созданию  партизанского  отряда
"Красный Сталинград". Когда дошли до него слухи о пленении штаба  подземного
гарнизона, он поспешил увидеться со своим заместителем Димой Блохиным:  этот
парень боевой, вездесущий. Но Дима и  мысли  не  допускал,  чтобы  командиры
Красной  Армии  могли  попасть  в  плен.  "Враки,  Константин  Иванович",  -
авторитетно  заявил  восемнадцатилетний  помощник  командира   партизанского
отряда.
 - Проверь, пошли братишку.
 Миша  Блохин  только  и  ждал  боевого  поручения.  Он   отправился   в
Аджимушкай. Проволочное заграждение преградило ему путь. На  обочине  дороги
табличка:

 "Опасность действия партизан!
 Хождение по этой дороге, строго воспрещается.
 Лица, застигнутые на дороге ненаселенного пункта и вблизи ее без
 разрешения немецкого правления, будут
 расстреляны!"

 - Фю, - свистнул Миша и полез  под  проволоку.  Он  возвратился  ночью.
Доложил:
 - Тишина скрозь, - и обидчиво  добавил:  -  чего  же  наши  молчат,  не
стреляют. Эдак фрицы носы позадирают, подумают, что каменоломни в их руках.
 - Не подумают, - успокоил мальчишку Моисеев. - Катакомбы наши.  -  Миша
не знал, что дядя Костя  со  своим  комиссаром  лейтенантом  Коваленко  тоже
ходили ночью в каменоломни, наметили место базирования отряда, теперь заняты
мыслями,  как  перебросить  в  катакомбы  хранящиеся  в   тайниках   оружие,
продовольствие,
 ...Сегодня последний рейс: початки кукурузы должны отвезти в Аджимушкай
девушки-партизанки  Надя  Коротченко  и  Аня  Новичкова.  Они  не  вернутся,
останутся в катакомбах, там уже находятся комиссар отряда лейтенант  Василий
Андреевич Коваленко (он тоже бежал из лагеря да  и  вообще  в  отряде  много
таких бойцов: немцы ослабили, охрану, как же - их  армия  под  Сталинградом,
полагают, что война идет к концу). "Вот мы вам тут и покажем этот конец",  -
усмехнулся Моисеев, подходя к тележке, доверху  нагруженной  кукурузой.  Под
початками сорок ручных гранат. Груз тяжелый. Он впрягся  в  оглобли,  Аня  и
Надя толкали тележку  сзади.  Вначале  все  шло  благополучно.  Завод  имени
Войкова остался позади, миновали поселок Пятый Самострой и тут  навстречу  -
немецкий заслон, отделение солдат.
 - Куда? Что везете? - спросил один из них  на  русском  языке.  Моисеев
положил оглобли. "Надо было бы мне ночью уйти в катакомбы", - ругнул он себя
за оплошность и рукой прижал гранату, висевшую у него под полой, за поясом.
 Наверху  тележки  лежал  мешок  с  кукурузой,  гитлеровец  стащил  его,
развязал и начал раздавать початки солдатам.  Аня  громко  зарыдала,  начала
умолять ефрейтора, что у нее много детей и они умирают с голода.
 Но початки летели на дорогу, еще немного, и обнажатся  гранаты.  Громко
заголосила Надя. Ефрейтор остановился. О чем-то подумав, крикнул:
 - Езжайте, не подохнут ваши дети.
 Вот и проем. С ходу опустили тележку в черный  зев  подземелья  и  едва
скрылись сами, как затрещали немецкие автоматы...
 - А мы тут нашли колодец, - доложил Моисееву Коваленко.
 Дима Блохин грустно сказал:
 - Здесь много умерших бойцов...  Кажется,  Константин  Иванович,  будто
вчера закончился последний бой...
 - Последний? Нет, товарищи, бои продолжаются.
 ... Отряд  разбит  на  тря  взвода.  И  снова  Центральные  каменоломни
превратились в поле жарких боев. Красно-сталинградцы  устраивали  налеты  на
немецкие позиции, уничтожали оккупантов, брали в плен и офицеров и солдат...
 Когда наши войска, прорвав "Голубую линию" на  Тамани,  гнали  врага  к
Керченскому  проливу,  отряд  Константина  Ивановича  Моисеева  еще   больше
активизировал свои боевые действия. На Царском кургане, неподалеку от  входа
в Центральные каменоломни, гитлеровское командование попробовало оборудовать
главный артиллерийский корректировочный  пункт.  Партизаны  доложили,  когда
немцы завершат работу. Утром поднялся немецкий  аэростат.  В  подвешенной  к
нему корзине расположились корректировщики  -  офицер  и  несколько  солдат.
"Из-под земли вышла группа партизан во главе с Димой  Блохиным,  вооруженная
несколькими пулеметами. Немцы заметили партизан,  бросили  против  них  роту
охраны. Но не помогло. Корректировочный пункт  был  разгромлен,  а  аэростат
сожжен.
 В начале ноября 1943 года группа красносталинградцев во главе с  Иваном
Веревшшым в бою подбила легковую машину.  В  ней  оказался  начальник  штаба
дивизии СС и штабные документы. Пленных привели в катакомбы. Надя Коротченко
перевязала им раны. От пленных узнали, что советские  войска  высадились  на
Керченский полуостров. Ночью в  поселке  Аджимушкай  солдаты  подземелья  на
крыше самого высокого дома водрузили красное знамя. Группа разведчиков взяла
под охрану свою святыню. Гитлеровцы направили танки. Осколком  снаряда  было
перебито древко знамени. Но знамя не попало в руки врага.
 11 ноября к катакомбам пробились подразделения 696-го стрелкового полка
во главе с  капитаном  Петром  Подкидышевым.  Потом  пришел  командир  полка
подполковник Иван Васильевич Сосин.  Он,  сняв  шапку,  поклонился  солдатам
Аджимушкая.
 Перед поездкой в Керчь я написал письмо Сосину с просьбой рассказать  о
событиях тех дней. И вот его ответ,

 Письмо Ивана Сосина

 "Ваше  письмо  очень  взволновало  меня.  Вы  спрашиваете  о   событии,
свидетелем и участником которого я был почти четверть века тому назад.
 Многих бойцов из партизанского отряда  "Красный  Сталинград"  я  хорошо
помню. Такое не забывается.
 11 ноября 1943 года, через несколько дней после того, как наша  дивизия
высадилась на Керченский  полуостров,  полку,  которым  я  командовал,  было
приказано овладеть поселком  Аджимушкай  и  районом  каменоломен.  Мы  легко
выполнили этот приказ...
 Утром  11  ноября  мой  батальон,  которым  командовал   капитан   Петр
Подкидышев, соединился с защитниками Аджимушкайских  каменоломен.  А  уже  в
десять часов утра я встретился с комиссаром  партизанского  отряда  "Красный
Сталинград" Василием Андреевичем Коваленко я командиром отряда  Константином
Ивановичем  Моисеевым.  Они  показали  мне  свой  штаб,  трофеи  и   пленных
гитлеровцев, представили список личного  состава  партизанского  отряда.  Мы
были удивлены тем,  что  в  отряде  много  пятнадцати-  и  шестнадцатилетних
подростков и каждый из них - участник многих смелых боевых  операций.  Кроме
трофеев Моисеев и Коваленко передали нам документы и материалы,  относящиеся
к боевым действиям и жизни советских бойцов и командиров, пленных  фашистов,
в числе которых оказался начальник штаба дивизии СС.
 Потом мы осмотрели катакомбы, колодец,  отрытый  советскими  бойцами  в
подземелье, сооружения против газовых атак, подземный госпиталь... Всюду  мы
видели следы необыкновенных подвигов, железной стойкости  тех  наших  боевых
товарищей, которые сражались долгие месяцы здесь,