в  глубоком  тылу  врага,
испытывая невероятные лишения".

 Молчат каменоломни. Мы живые,  окруженные  огромною  толпою  приехавших
поклониться подвигу Аджимушкая, вспоминаем. Говорит  Леня  Карацуба,  бывший
матрос, ныне машинист локомотива.
 - Ходить в разведку приходилось часто по  приказанию  нашего  командира
Михаила Григорьевича Поважного, но больше я ходил  добровольно,  был  молод,
ничего не боялся,  мстил  врагу  за  погибших  товарищей.  Однажды  попал  в
переплет: выскочил на поверхность, и тут по мне гранатой. Был ранен осколком
в спину, потерял сознание. Потом очнулся все же. Морячки и под землею крепко
держали марку революционного матроса. Вот Федя подтвердит, - обращается он к
Федору Артемьевичу Силычу.
 - Товарищи меня считают погибшим. Но я вот перед вами. Таких, как я,  в
катакомбах было много. Я хочу, чтобы не были забыты имена моих  товарищей  -
Манукалова, Поважного, Калабукова, Нестеренко и его  жены,  Курбана  Андрея,
Маевского из Москвы, старшего лейтенанта Александрова  из  Москвы,  Феди  из
Донецка, Бориса Дрикера из Одессы.
 В настоящее время работаю машинистом  паровоза.  Семейный,  жена  Валя,
дочь Света, сын Саша.
 Вот такой я, солдат с того света...
 Федор Силыч показывает на завал:
 - Вот здесь, видите, камни... Их тогда было много... Лежал  я,  охраняя
вход в глухой отсек. Немцы тут же, в нескольких метрах... Питались-то  очень
плохо, зрение мое притупилось, сами знаете, даже лошадь слепнет  в  темноте.
Поднялся я, чтобы швырнуть гранату, а гитлеровец меня в  упор  из  автомата,
грудь прошил. Кто-то вытащил меня на поверхность. Выжил. Потом  еще  воевал,
доколачивал врага в его проклятом логове. Тот, которого ребята мертвым нашли
в глухом отсеке за столом, наш политрук Таранин. Он собирался писать реляции
о награждении бойцов, а все отдыхали перед новым боем и шутили,  балагурили.
Я пошел на дежурство, и тут произошел взрыв.
 Иван Данилович Демидов рассказывает еще короче:
 - Мне повезло: взрывом отбросило  меня  вместе  с  камнями  в  сторону.
Выполз на поверхность и там потерял сознание. И  не  знаю,  кто  потом  меня
оттащил в избу. Там женщина меня выходила. А я, глупец,  сразу  две  кружки
воды  выпил.  Месяц  по  капле  доставалось,  а  тут   пожадничал   и   слег
окончательно. Так вот, полуживого немцы и накрыли меня в хатенке. Потащили в
лагерь, а он тут же был, неподалеку  от  поселка,  бросили  в  подвал  -  на
съедение крысам. Выжил. Теперь работаю в городе Тавда Свердловской области.
 Я слышу голоса Николая Степановича Саенко, Ивана Федоровича  Шепталина,
Владимира Дмитриевича Лещинского, Валериана Никандровича Сальникова.
 Пятнадцать бойцов и командиров из списка, найденного в сумке лейтенанта
Остапишина, оказались в живых. Не всех я увидел, не смогли приехать в Керчь.
Писарь  роты  Захар  Табунец,  сохранивший  лейтенантскую  сумку,  лежит   в
Керченской   земле.   Могилу   приехали   посмотреть    его    жена    Герой
Социалистического труда  Табунец  Елена  Дементьевна  и  сын  Володя.  Он  -
председатель колхоза ему только что, перед отъездом в Керчь, вручили  орден
Трудового Красного Знамени.
 Мы идем к глухому отсеку. Народу  очень  много.  Впереди  с  фонарем  -
школьник Володя Лукъянченко. Рядом с ним - Валериан  Никандрович  Сальников,
старший сержант запаса, ныне художник. Он хорошо помнит политрука Таранина.
 - Он был кавалеристом, - утверждает Сальников.
 - Верно, - поддерживает его пожилой мужчина с усиками,
 И никто бы из нас не знал, что этот мужчина с  усиками  и  есть  Михаил
Григорьевич Неважный, тот бородач, который командовал  подземным  гарнизоном
Малых каменоломен, но Силыч, рассказывая о боях, допустил одну неточность. И
тогда, как выстрел, раздалось:
 - Я - командир этого гарнизона!
 Толпа оцепенела. Погасло несколько  свечей  и  фонарь.  А  он  говорил,
говорил. Люди все ближе и ближе подходили к Поважному, окружая  его  плотным
кольцом.

 Николай  Власович  Ромащенко,   возглавлявший   в   катакомбах   группу
подрывников самодвижущих  немецких  колясок  с  минами,  вносит  предложение
начать сбор средств  на  сооружение  в  Аджимушкае  мемориального  пантеона.
Солдаты подземелья готовы хоть сейчас же  начать  сбор.  Художник  Сальников
берется составить эскиз такого памятника.
 Михаил Григорьевич Поважный слышит этот разговор. Он подходит ко мне. Я
знаю всю его биографию. В  1917  году  подростком  он  участвовал  в  штурме
Зимнего дворца. Он один из первых командиров - выпускников  Севастопольского
зенитно-артиллерийского училища. Чертами его характера я наделил  одного  из
главных героев своего романа "Таврида в огне". Он называет меня  Самбуровым,
спрашивает:
 - Ты согласен с предложением младшего лейтенанта Ромащенко?

 ...Напрасно  Николай  Власович  Ромащенко  тревожился   о   сборах   на
сооружение памятника героям Аджимушкая.  Подвиг  бессмертен.  Подвиг  солдат
подземной крепости народ не забыл. Уже ходит по опаленной  земле  человек  с
рулеткой и прикидывает, где и что воздвигнуть, как отразить,  сохранить  для
поколений   бессмертие,   сотворенное   мужеством   советских   людей.   Уже
набрасываются эскизы памятника, лепятся  в  воображении  скульпторов  образы
мужественных, сильных духом бойцов. Керчане любят свой город и высоко  ценят
подвиг его защитников и освободителей. Они делают  все,  чтобы  в  ближайшее
время  был  воздвигнут  памятник-монумент.   Скоро   в   подземелье   хлынет
электрический свет, он озарит следы бесстрашия и стойкости тех, кто  во  имя
великого будущего Советской Родины не жалел крови и жизни своей.
 Подвиг бессмертен!
 Подвиг, как жизнь, - вечен!